Программу ведет Владимир Бабурин. Участвует журналист телекомпании "ТВЦ" Леонид Млечин.
Владимир Бабурин: Утром в четверг мы получили скорбную весть - с нами больше нет Александра Бовина. Сейчас на линии прямого эфира журналист телекомпании "ТВЦ" Леонид Млечин.
Вы помните, как вы познакомились с Александром Бовиным?
Леонид Млечин: Я с ним познакомился, как всякий живущий в этой стране, посредством чтения газет и смотрения телевидения. Александр Бовин был совершенно невероятной, фантастической фигурой в брежневские времена, которые, возможно, молодое поколение не помнит. Если честно, мне почему-то казалось, что ему сноса не будет, что он будет вечным. Мы с ним однажды вместе выходили из редакции, был совершено лютый, на мой взгляд, мороз, минус 30, я уже начал жмуриться, зажиматься на выходе, а он был в легком летнем пальтишке, выйдя, вдохнув воздух и сказал: "Какая дивная погода, не жарко и не холодно". Этому человеку было не жарко, не холодно ни в холод нашей зимы, ни в жару израильского лета, не холодно, не жарко в политических баталиях, через которые он прошел. Смерть Бовина - потеря фантастическая не только для журналистики, но и для политической жизни.
Исчез человек с совершенно особым даром хорошо мыслить. Как Аграновский говорил: "Хорошо пишет тот, кто хорошо мыслит". Свет не видел таких людей, как Бовин, которые так замечательно мыслили и так легко и непринужденно находили очаровательную словесную форму очень краткую, он никогда не любил долго писать, его это раздражало. Он писал коротко, но так замечательно, что об этом думала и говорила вся страна. Я работал в журнале "Новое Время", он написал нам одну полосу, это три с половиной страницы текста, этого номера не существует в природе, его весь расхватали и растащили, таковы были эти три с лишним странички.
Я понимаю, почему Бовина ценил Брежнев. Потому что не было второго человека, который мог бы с такой простотой, смелостью и легкостью говорить правду в глаза и толпам, и властителям. Хотя это же определило то, что Бовин не сделал крупной политической карьеры. Кто знает, Бовин многие годы был одним из тех, кто писал Брежневу речи, может быть, одним из самых главных спичрайтеров, как теперь принято сказать. Но он утратил это положение после того, как откровенно в письме подруге написал: "Боже мой, на что я трачу свою жизнь - пишу для каких-то идиотов". Это письмо перехватило КГБ, и Андропов лично доложил об этом Брежневу. После чего Бовина из аппарата ЦК отправили в "Известия". Но проиграл от этого, я думаю, только сам Брежнев, который вынужден был вернуть его через несколько лет. Потому что Бовин нисколько не огорчился, он перешел в "Известия", стал блистательно так писать, это в советские-то времена. А потом еще стал вести "Международную панораму" на телевидении. И никто не делал этого так, как делал он. Я всегда восхищался этим его качеством и способностью мыслить и формулировать свои мысли c абсолютной смелостью, с которой, повторяю, он обращался не только к властителям, но и к толпе. Потому что не всякий решится спорить с теми, кто бродит под знаменем Сталина и с капающей слюной готов тебя придушить. А ведь Бовину принадлежит гениальный ответ на вопрос: а не пора ли вернуть Волгограду имя Сталина? Бовин замечательно ответил: "Да, пожалуй, стоило бы это сделать, чтобы вся страна помнила, из-за кого советские войска вынуждены были отходить до самого Сталинграда".
Бовин стал с того момента, как он был первым послом в Израиле, конечно, замечательным знатоком ближневосточных проблем, хотя он не арабист, не востоковед по образованию, а юрист, что сейчас модно. Он очень точно разбирался и очень честно и откровенно судил. А ведь это такая болевая точка, в которую столько всего включено и столько эмоций порождает. Никакие чужие эмоции его не тревожили и не беспокоили в том смысле, что не влияли на ясность, и определенно даже холодность его ума. Его мозг всегда был очень холодным в том смысле, что сохранял способность очень четко, ясно и здраво судить.
Без Бовина наша журналистика уже всегда будет неполной.
Владимир Бабурин: Еще, казалось, совсем недавно Александр Бовин был здесь, у нас, на Радио Свобода. То, что вы сейчас услышите, это его последнее интервью, фрагменты его последнего интервью нашему радио.
Александр Бовин: Кто-то из поляков мне сказал однажды: "Сашка, неужели ты думаешь, что может быть крокодил с человеческим лицом?" Когда-то Маяковский говорил: "Лет через 500 встретимся - тогда поговорим". Вот примерно... ну, 500 - может быть, и нет. Но я абсолютно убежден (и было бы печально, если бы этого не было), что всегда будет то, что сейчас происходит, - бедные и богатые и такой раскардаш медиа. Я, кстати, уверен, что люди вырвутся когда-то на справедливое общество, нормальное. Назови это социализмом, коммунизмом, чем хочешь... В конце концов, даже те люди, которые писали, скажем, Новый завет, они примерно уже так понимали. А дальше идет линия через все человечество, эта утопическая линия. Но, в конце концов, история - это есть превращение утопии в реальность. Возьми элементарно 8-часовой рабочий день, скажи об этом в середине XIX века - тебя бы высмеяли. Вот это тоже типичная утопия. А сейчас, извини, смешно об этом говорить. Так и все утопии, многие, - они постепенно будут переходить в реальность...
Поскольку мы выбирали президента, он должен был четко сформулировать свою программу. Он это сделал - не четко - когда встречался якобы с доверенными лицами. Но это, конечно, нечетко совершенно, это несерьезно, так, отдельные фрагменты. А стройной стратегии развития - вот мы выбираем президента - он не дал. Опять где-то по кусочкам: сегодня одно сказано, завтра - второе, послезавтра - третье. На Западе президенты четко формулируют свои программы. И потом, вообще, не научились мы выборам настоящим. У нас не выборы, а конкуренция политтехнологий получается, а не конкуренция программ политических. Вот беда-то в чем. Видимо, трудная наука это - демократия. Кто-то сказал, по-моему, Черчилль: "Ужасная штука, эта демократия. Но ничего лучшего не придумали". Но мы не можем этого понять до сих пор, что нет ничего лучше этой противной демократии...
Я вступал в партию в 21 год - какой тут карьеризм? Просто все хорошие люди, меня окружающие, были коммунистами. Я был студентом, лучшие студенты - все были коммунисты. И я хотел быть таким, как они, похожим на них, и я вступал в партию для этого. Тем более, все эти идеалы, которым нас учили, они были и моими идеалами. А когда уже стал повзрослее, ну, тогда, конечно, стал думать сам - и здесь возникли сложности. И я бы не сказал, что я ушел. Партия из меня вышла, а не я вышел из партии - будет точнее вот так сказать.
Это самая простая теория - заговора, жидомасонский заговор... Сидит эта "мировая закулиса", американцы, пишут листочки, что надо Чечню уничтожить, это сделать, убрать этого, Горбачева назначить, а потом Ельцина назначить, развалится Советский Союз... - спорить здесь невозможно, это просто глупо, наивно. Этого нет, и не может быть, потому что все, что мы имеем внутри, мы все собственными своими руками сделали.
Владимир Бабурин: Утром в четверг мы получили скорбную весть - с нами больше нет Александра Бовина. Сейчас на линии прямого эфира журналист телекомпании "ТВЦ" Леонид Млечин.
Вы помните, как вы познакомились с Александром Бовиным?
Леонид Млечин: Я с ним познакомился, как всякий живущий в этой стране, посредством чтения газет и смотрения телевидения. Александр Бовин был совершенно невероятной, фантастической фигурой в брежневские времена, которые, возможно, молодое поколение не помнит. Если честно, мне почему-то казалось, что ему сноса не будет, что он будет вечным. Мы с ним однажды вместе выходили из редакции, был совершено лютый, на мой взгляд, мороз, минус 30, я уже начал жмуриться, зажиматься на выходе, а он был в легком летнем пальтишке, выйдя, вдохнув воздух и сказал: "Какая дивная погода, не жарко и не холодно". Этому человеку было не жарко, не холодно ни в холод нашей зимы, ни в жару израильского лета, не холодно, не жарко в политических баталиях, через которые он прошел. Смерть Бовина - потеря фантастическая не только для журналистики, но и для политической жизни.
Исчез человек с совершенно особым даром хорошо мыслить. Как Аграновский говорил: "Хорошо пишет тот, кто хорошо мыслит". Свет не видел таких людей, как Бовин, которые так замечательно мыслили и так легко и непринужденно находили очаровательную словесную форму очень краткую, он никогда не любил долго писать, его это раздражало. Он писал коротко, но так замечательно, что об этом думала и говорила вся страна. Я работал в журнале "Новое Время", он написал нам одну полосу, это три с половиной страницы текста, этого номера не существует в природе, его весь расхватали и растащили, таковы были эти три с лишним странички.
Я понимаю, почему Бовина ценил Брежнев. Потому что не было второго человека, который мог бы с такой простотой, смелостью и легкостью говорить правду в глаза и толпам, и властителям. Хотя это же определило то, что Бовин не сделал крупной политической карьеры. Кто знает, Бовин многие годы был одним из тех, кто писал Брежневу речи, может быть, одним из самых главных спичрайтеров, как теперь принято сказать. Но он утратил это положение после того, как откровенно в письме подруге написал: "Боже мой, на что я трачу свою жизнь - пишу для каких-то идиотов". Это письмо перехватило КГБ, и Андропов лично доложил об этом Брежневу. После чего Бовина из аппарата ЦК отправили в "Известия". Но проиграл от этого, я думаю, только сам Брежнев, который вынужден был вернуть его через несколько лет. Потому что Бовин нисколько не огорчился, он перешел в "Известия", стал блистательно так писать, это в советские-то времена. А потом еще стал вести "Международную панораму" на телевидении. И никто не делал этого так, как делал он. Я всегда восхищался этим его качеством и способностью мыслить и формулировать свои мысли c абсолютной смелостью, с которой, повторяю, он обращался не только к властителям, но и к толпе. Потому что не всякий решится спорить с теми, кто бродит под знаменем Сталина и с капающей слюной готов тебя придушить. А ведь Бовину принадлежит гениальный ответ на вопрос: а не пора ли вернуть Волгограду имя Сталина? Бовин замечательно ответил: "Да, пожалуй, стоило бы это сделать, чтобы вся страна помнила, из-за кого советские войска вынуждены были отходить до самого Сталинграда".
Бовин стал с того момента, как он был первым послом в Израиле, конечно, замечательным знатоком ближневосточных проблем, хотя он не арабист, не востоковед по образованию, а юрист, что сейчас модно. Он очень точно разбирался и очень честно и откровенно судил. А ведь это такая болевая точка, в которую столько всего включено и столько эмоций порождает. Никакие чужие эмоции его не тревожили и не беспокоили в том смысле, что не влияли на ясность, и определенно даже холодность его ума. Его мозг всегда был очень холодным в том смысле, что сохранял способность очень четко, ясно и здраво судить.
Без Бовина наша журналистика уже всегда будет неполной.
Владимир Бабурин: Еще, казалось, совсем недавно Александр Бовин был здесь, у нас, на Радио Свобода. То, что вы сейчас услышите, это его последнее интервью, фрагменты его последнего интервью нашему радио.
Александр Бовин: Кто-то из поляков мне сказал однажды: "Сашка, неужели ты думаешь, что может быть крокодил с человеческим лицом?" Когда-то Маяковский говорил: "Лет через 500 встретимся - тогда поговорим". Вот примерно... ну, 500 - может быть, и нет. Но я абсолютно убежден (и было бы печально, если бы этого не было), что всегда будет то, что сейчас происходит, - бедные и богатые и такой раскардаш медиа. Я, кстати, уверен, что люди вырвутся когда-то на справедливое общество, нормальное. Назови это социализмом, коммунизмом, чем хочешь... В конце концов, даже те люди, которые писали, скажем, Новый завет, они примерно уже так понимали. А дальше идет линия через все человечество, эта утопическая линия. Но, в конце концов, история - это есть превращение утопии в реальность. Возьми элементарно 8-часовой рабочий день, скажи об этом в середине XIX века - тебя бы высмеяли. Вот это тоже типичная утопия. А сейчас, извини, смешно об этом говорить. Так и все утопии, многие, - они постепенно будут переходить в реальность...
Поскольку мы выбирали президента, он должен был четко сформулировать свою программу. Он это сделал - не четко - когда встречался якобы с доверенными лицами. Но это, конечно, нечетко совершенно, это несерьезно, так, отдельные фрагменты. А стройной стратегии развития - вот мы выбираем президента - он не дал. Опять где-то по кусочкам: сегодня одно сказано, завтра - второе, послезавтра - третье. На Западе президенты четко формулируют свои программы. И потом, вообще, не научились мы выборам настоящим. У нас не выборы, а конкуренция политтехнологий получается, а не конкуренция программ политических. Вот беда-то в чем. Видимо, трудная наука это - демократия. Кто-то сказал, по-моему, Черчилль: "Ужасная штука, эта демократия. Но ничего лучшего не придумали". Но мы не можем этого понять до сих пор, что нет ничего лучше этой противной демократии...
Я вступал в партию в 21 год - какой тут карьеризм? Просто все хорошие люди, меня окружающие, были коммунистами. Я был студентом, лучшие студенты - все были коммунисты. И я хотел быть таким, как они, похожим на них, и я вступал в партию для этого. Тем более, все эти идеалы, которым нас учили, они были и моими идеалами. А когда уже стал повзрослее, ну, тогда, конечно, стал думать сам - и здесь возникли сложности. И я бы не сказал, что я ушел. Партия из меня вышла, а не я вышел из партии - будет точнее вот так сказать.
Это самая простая теория - заговора, жидомасонский заговор... Сидит эта "мировая закулиса", американцы, пишут листочки, что надо Чечню уничтожить, это сделать, убрать этого, Горбачева назначить, а потом Ельцина назначить, развалится Советский Союз... - спорить здесь невозможно, это просто глупо, наивно. Этого нет, и не может быть, потому что все, что мы имеем внутри, мы все собственными своими руками сделали.