Программу ведет Дмитрий Волчек. Принимает участие ведущий программы НТВ "Свобода слова" Савик Шустер.
Дмитрий Волчек: Центральным московским сюжетом этой недели стало увольнение Леонида Парфенова и закрытие телепрограммы "Намедни". Формальным поводом конфликта стал репортаж журналистки Елены Самойловой, которое руководство НТВ по просьбе спецслужб сняло с эфира. Елена Самойлова встретилась в Катаре с вдовой бывшего президента Чечни Зелимхана Яндарбиева, в убийстве которого обвиняют двух агентов ГРУ. Распечатки запрещенного репортажа уже не раз публиковались. Короткие и совершенно невинные моменты из интервью с Маликой Яндарбиевой сопровождаются рассказом о беспечной жизни катарцев, фанатеющих от группы "Тату" и покупающих чадры от "Армани".
Елена Самойлова в интервью "Московскому комсомольцу" пояснила: "Интервью с вдовой Яндарбиева совершенно невинное. Не знаю, чем оно могло помешать, мы и так его сильно сократили. Из него вычеркнули все, что могло вызвать бурную реакцию спецслужб. Малика с восхищением отзывалась о своем муже и пыталась обвинять правительство России в его смерти, но это в сюжет не попало". У слушателей программы "Темы недели" есть возможность познакомиться с интервью, который Малика Яндрабиева дала Елене Самойловой без цензурных купюр. Интервью продолжалось более сорока минут, я выделил четыре фрагмента, отражающие основные направления разговора. Фрагмент первый: Малика рассказывает о своем знакомстве с писателем Зелимханом Яндарбиевым и семейной жизни.
Малика Яндарбиева: На кухне моя жизнь прошла. И когда в селе жили, к мужу на прием приходили, застанут в сарае, если дою корову или выгоняю скот, они удивляются, что жена президента в сарае находится, что она доит корову. Они знали, что человек выбирает по своей душе. Мы очень любили молоко свежее, парное. Как приехали в село, мы сразу купили корову. Кстати, когда мы с ним познакомились, с первого раза сказал, что ему не только жена, что ему друг нужен. Я как раз закончила школу, осталась работать при школе в библиотеке. Зелим был тогда писатель, поэт.
В школе был вечер, посвященный писателям. Меня на вечер родители не пускали, у меня были родители строгие. А тут директор школы позвонил маме домой и сказал, чтобы Малика пришла на вечер, тогда они меня отпустили. Брат мне говорит сразу: "Закончится творческая часть, потом музыка, танцы, мы уйдем". Я говорю: "Хорошо".
В то время Зелимхан работал там, где работала моя сестра - в газете "Ленинский путь". Она работала корректором. Когда она ушла в декрет, Зелим пришел на ее место. Потом я быстро после творческой части занесла книги в библиотеку, хотела закрыть, а он зашел и сказал: "Хочу посмотреть чеченские книги". Так случилось - в этой библиотеке мы познакомились. Потом начал ходить, с этого у нас и началась дружба.
Он с детства в семье был, что и матери больше помогал. Его отец рано умер, я его и не видела. Большая, красивая семья была, сейчас много в войну умерло. За эту войну два брата умерло при первой бомбежке в Старых Атагах у нас убили коня. Знаете, как трагично это было. Серый конь. Когда Зелим уходил с президентского поста, ребята во главе с Гелаевым купили и подарили ему этого серого коня. Этот конь был у его старшего брата. Первая бомбежка пошла по селу, двор этого брата начали бомбить. Хотя брат всю жизнь в Шелковском совхозе был рабочим. Он услышал, как кричит конь, он выбежал, чтобы его отпустить, чтобы он убежал, и в это время, когда он поднялся на двух ногах, прямо в сердце осколок ударил. Дети очень трогательно переживали, что первую жертву войны наш конь принял на себя.
Наверное, если написать историю со всеми жертвами, преступлениями, которые были в Чечне, наверное, нормальные люди не смогли бы это прочитать, не выдержали бы.
Дмитрий Волчек: Фрагмент второй: Малика Яндарбиева рассказывает, как ее муж, которого впоследствии российские власти обвинили в организации теракта в "Норд-Осте", узнал, что театральный центр на Дубровке захвачен.
Малика Яндарбиева: Именно как это было: позвонили, я в это время присутствовала, и тогда был у нас с Зелимом переводчик арабского языка Ибрагим. Они вдвоем были, он внизу был, мы с мужем наверху. Позвонили и сказали: "Позвони по этому телефону". Московский телефон. Я говорю: "Может это провокация какая? Не звони, откуда ты знаешь, кто он. Если надо, еще позвонит". Он немножко подумал, посидел и начал звонить своим знакомым. У всех телефоны были отключены. Он позвонил в Турцию, в Турции не подняли трубку, позвонил еще куда-то, там тоже трубку не подняли. И он тогда позвонил по этому номеру, который дали, и узнал, что там захватили театр. Он предупредил, чтобы они ничего плохого не сделали, тем более, заложники не виноваты, чтобы не тронули. Если одного даже, что-то с ним сделаете, это вернется в Чечню обратно только плохим, только зло возвращается злом. "Я немедленно еду к вам".
Он быстро сел, написал обращение к посольству России и послал Ибрагима туда. В пятницу отдали, а в субботу утром они уже убили всех. Рано утром на рассвете пустили газ и их всех убили. Можно прокрутить разговор, хотя они смогут монтировать, как хотят, но факт остается фактом, никакой связи, ничего подобного не было, и никаких обвинений в терроризме, как бы ни говорили, не могут доказать.
Дмитрий Волчек: Фрагмент третий: Малика Яндарбиева говорит о судебном процессе в Катаре и своем отношении к обвиняемым. Сначала, когда агенты ГРУ признали свою вину, она готова была их простить, теперь, когда они принялись все отрицать, считает, что их следует покарать.
Малика Яндарбиева: Иной раз думаю - результат суда облегчит мне боль. А потом, как сегодня, настает день, думаю: Господи, зачем вообще мне туда ходить, что мне от этого будет? Даже их осудят, мне эту утрату не вернуть. Но по справедливости наказание должно быть, потому что не наказавшее зло возвращается три раза, говорится в пословице. Надо наказать преступников. Вроде бы притворялись, оказывается, я-то думала, что это не притворство. Я смотрела, думала: Господи, если они осознали все это, наверное, жалеют, переживают, уже видят, что они угробили себе жизнь. У меня душа перевернулась, с сожалением смотрела на них. А сейчас, когда они нагло начали отворачиваться от всего, нагло отворачиваются от того, что говорили, тем более, вместо того, что постесняться и каждый раз извиняться передо мной, нагло заходят, выходят, делают свои дела. Господи, нет, эти люди никогда не поймут, у них совесть никогда не проснется. И пускай их наказывают - у меня такое мнение сейчас. Раньше не было такого. Первый раз, когда их увидела, когда началось следствие, когда особенно Анатолий рассказывал, как все делал.
18 их забрали, 22 и 21 они дают показания, снимают их, когда дают показания. В тот день, когда они делали показания, их видел посол, им дали встречу. Это через три дня. Ты мне скажи, в какой российской тюрьме, тем более убили президента, дали встречу с послом? Абсолютно ни одного синяка, ничего на них не видно. Мы же внимательно смотрим, видим, какие они. И они то, что сейчас придумали - это явно говорит о том, что им текст приготовили, положили. А были бы синяки и были бы они избиты, никакие краски, никакой грим не смог бы их переделать. Вот судья, он вылупит глаза, смотрит на него, когда нагло отказывается, и говорит: "Не то, что полицейские избивали, ты же перед судом, перед прокуратурой такое говорил, как ты сейчас отказываешься?". В лицо не смотрит, говорит: "Заставили. Не знаю. Не помню. Не отвечу". Какие они выводы из этого делают, я еще не знаю, потому что я ни разу с ними не говорила, не встречалась. Просто на суде мы сидим, слушаем и уходим.
Как вдова 4 месяца и 10 дней я не имею права общаться с мужчинами, вообще не должна выходить, принимать только дома. Что в этой жизни мы потеряли, мы уже потеряли и никакой суд, никакая расправа нам это не изменит, не восстановит. Единственное, наверное, будет облегчение, если они понесут наказание, и то неизвестно. Я не кровожадная. Как Аллах предписал, так и будет. Мне самое главное сейчас, чтобы дети от этого стресса отошли, чтобы мальчику вернуть здоровье, которое он потерял так рано.
Дмитрий Волчек: Фрагмент четвертый: Малика Яндарбиева рассказывает о том, чем ее муж занимался в Катаре - составлял словарь чеченского языка, изобретая замену русским словам, проникшим в чеченский язык.
Малика Яндарбиева: Народ никогда его не забудет, он же был символом Чечни, символом свободы. Таких людей в сто лет один раз Аллах дает. Это сейчас после смерти каждый второй чеченец мне говорит. Все, кто звонят, плачут. Сегодня буквально я плакала, звонили артисты, говорят: "Не только у тебя умер, он у всех умер. Это же был гений. Мы все надеялись на него". Оказывается, все надеялись, что закончится война скоро, он поднимет государство на должный уровень.
У него были планы, чтобы закончилась война, придти в дом и посмотреть Аргун. У него был со второго этажа с балкона видно Аргун. Возьмет в руки камень, прижмет и смотрит на Аргун. Ему больше ничего не надо. Он не хотел никакой должности, он хотел спокойно сесть в Чечне и написать историю Чечни, которую все время обрывали, жгли, которую у чеченцев не оставляли. Я на столе нашла очень много чеченских слов, которых не было у нас. Например, "музыка" на чеченском языке тоже "музыка", перевода не было, он сейчас написал. Очень много русских слов, сидя в Катаре, тоже перевел. Он ни секунды не сидел, он все время работал. Последние два года он вообще никуда не выезжал. С 2003 года возбудили против него дело, подали в ООН, что он террорист, а до этого он ездил в Москву, они его принимали как президента Чечни, никаких уголовных дел не было. А эти два года, что он сидел за писаниной, вдруг им вздумалось называть его террористом.
Дмитрий Волчек: Подчеркну, что ни один из этих отрывков не попал в репортаж, из-за которого в конечном счете погибла программа "Намедни".
У нас на линии ведущий телекомпании НТВ "Свобода слова" Савик Шустер. Сейчас мы слушали главное из того, что корреспонденту вашей компании сказала Малика Яндарбиева, причем без купюр. Это интересный материал, но материал в духе журнала "Караван историй" или передачи "Женские истории", явно не политическая бомба. Трудно понять, отчего это интервью так напугало спецслужбы. Видимо, Кремль и руководство НТВ в результате стали источником такой драмы. Владимир Познер высказал предположение, что от позиции семьи Яндарбиева зависит судьба арестованных агентов. Потому что если их приговорят к смертной казни, семья может их простить, тогда казнь отменят. Но и это не объясняет, почему интервью нельзя было пускать в эфир. У вас есть своя версия, чем вдова так всех напугала?
Савик Шустер: Нет, Дмитрий, у меня нет своей версии, я не думал об этом. Все же я работаю в одной телекомпании с Леонидом Парфеновым. Это была такая напряженная, неравная, эмоциональная идея, что я даже не задавался мыслью, чем вдова Яндарбиева могла напугать спецслужбы. Я думаю, что в логике Владимира Познера есть один изъян, что если бы это интервью было показано, наоборот, больше шансов, что семья бы помиловала, если вдруг была бы смертная казнь. С другой стороны, я понимаю, что в таких ситуациях спецслужбы, государство или кто бы там ни был, они не могут обращаться к руководству телекомпании с просьбой делать или не делать. Вы же знаете пример Берлускони. Три итальянца в заложниках, один убит. Он обратился открыто к печати, попросив не говорить об этом, потому что это мешает переговорам по освобождению оставшихся трех. И ответили по-разному, кто-то согласился, кто-то с ним не согласился, которые не согласились продолжают об этом говорить и получать информацию, и никто материалы не снимает. Но это открытый разговор, указывающий на то, что государство, правительство или кто бы там ни был, могут иметь свою точку зрения на происходящее практически в прямом эфире достаточно драматичное дело, будь это суд или судьба захваченных в плен заложников. Повести себя по-журналистски можно по-разному. Я думаю, что сам по себе материал Яндрабиевой великой журналистской ценности не имеет. Меня гораздо больше интересует судьба 13-летнего сына Яндарбиева, который находился с ним в момент взрыва. Никто об этом не рассказывает, а это, я думаю, намного больше влияет эмоционально в том же Катаре. Но я не знаю, мне кажется, это не самое главное, самое главное, что сказал Леонид Парфенов, рано или поздно это бы произошло в любом случае, он так ощущал эту ситуацию, не этот предлог, так другой.
Дмитрий Волчек: А внутри телекомпании тоже было в последнее время ощущение, что программа Парфенова обречена?
Савик Шустер: Нет, такого ощущения не было абсолютно. Мы всегда понимали, что та телевизионная аудитория, которая смотрит Леонида Парфенова, это аудитория, которая необходима для канала как воздух. Потому что это то, что называем "продвинутые", это та аудитория, которая движет Россию в сторону рыночной экономики, преобразований, современных технологий и так далее. Это та реальная активная часть населения. И программа "Намедни" этим и славилась - этой своей аудиторией. Для канала потерять такую аудиторию, притом, не только ее потерять, но при этом ее предать, обескуражить, как хотите, это, мне кажется, очень важный аспект и это нас затронуло. Потому что мы понимаем, что есть программы на любом канале, которые тянут зрителя. Потеряв программу, которая явно тянет зрителя и явно тянет того зрителя, который нужен нам всем, это наше общее поражение.
Дмитрий Волчек: Есть ли возможность восстановить программу без Леонида Парфенова и есть ли у телекомпании такие планы?
Савик Шустер: Я о планах телекомпании ничего не знаю, потому что я не администратор. Но, я думаю, восстановить "Намедни" без Леонида Парфенова реально невозможно. Все в жизни возможно, возможно найти человека с его чувством эстетики и с каким-то временем он наберется опыта и будет делать такую программу, где форма важнее содержания. Но форма иногда делает больно, насколько больно не делает содержание. Я думаю, что очень трудно такого человека быстро найти, а если быстро не найти, то вся проблема забудется. В России все забывается послезавтра.
Дмитрий Волчек: Центральным московским сюжетом этой недели стало увольнение Леонида Парфенова и закрытие телепрограммы "Намедни". Формальным поводом конфликта стал репортаж журналистки Елены Самойловой, которое руководство НТВ по просьбе спецслужб сняло с эфира. Елена Самойлова встретилась в Катаре с вдовой бывшего президента Чечни Зелимхана Яндарбиева, в убийстве которого обвиняют двух агентов ГРУ. Распечатки запрещенного репортажа уже не раз публиковались. Короткие и совершенно невинные моменты из интервью с Маликой Яндарбиевой сопровождаются рассказом о беспечной жизни катарцев, фанатеющих от группы "Тату" и покупающих чадры от "Армани".
Елена Самойлова в интервью "Московскому комсомольцу" пояснила: "Интервью с вдовой Яндарбиева совершенно невинное. Не знаю, чем оно могло помешать, мы и так его сильно сократили. Из него вычеркнули все, что могло вызвать бурную реакцию спецслужб. Малика с восхищением отзывалась о своем муже и пыталась обвинять правительство России в его смерти, но это в сюжет не попало". У слушателей программы "Темы недели" есть возможность познакомиться с интервью, который Малика Яндрабиева дала Елене Самойловой без цензурных купюр. Интервью продолжалось более сорока минут, я выделил четыре фрагмента, отражающие основные направления разговора. Фрагмент первый: Малика рассказывает о своем знакомстве с писателем Зелимханом Яндарбиевым и семейной жизни.
Малика Яндарбиева: На кухне моя жизнь прошла. И когда в селе жили, к мужу на прием приходили, застанут в сарае, если дою корову или выгоняю скот, они удивляются, что жена президента в сарае находится, что она доит корову. Они знали, что человек выбирает по своей душе. Мы очень любили молоко свежее, парное. Как приехали в село, мы сразу купили корову. Кстати, когда мы с ним познакомились, с первого раза сказал, что ему не только жена, что ему друг нужен. Я как раз закончила школу, осталась работать при школе в библиотеке. Зелим был тогда писатель, поэт.
В школе был вечер, посвященный писателям. Меня на вечер родители не пускали, у меня были родители строгие. А тут директор школы позвонил маме домой и сказал, чтобы Малика пришла на вечер, тогда они меня отпустили. Брат мне говорит сразу: "Закончится творческая часть, потом музыка, танцы, мы уйдем". Я говорю: "Хорошо".
В то время Зелимхан работал там, где работала моя сестра - в газете "Ленинский путь". Она работала корректором. Когда она ушла в декрет, Зелим пришел на ее место. Потом я быстро после творческой части занесла книги в библиотеку, хотела закрыть, а он зашел и сказал: "Хочу посмотреть чеченские книги". Так случилось - в этой библиотеке мы познакомились. Потом начал ходить, с этого у нас и началась дружба.
Он с детства в семье был, что и матери больше помогал. Его отец рано умер, я его и не видела. Большая, красивая семья была, сейчас много в войну умерло. За эту войну два брата умерло при первой бомбежке в Старых Атагах у нас убили коня. Знаете, как трагично это было. Серый конь. Когда Зелим уходил с президентского поста, ребята во главе с Гелаевым купили и подарили ему этого серого коня. Этот конь был у его старшего брата. Первая бомбежка пошла по селу, двор этого брата начали бомбить. Хотя брат всю жизнь в Шелковском совхозе был рабочим. Он услышал, как кричит конь, он выбежал, чтобы его отпустить, чтобы он убежал, и в это время, когда он поднялся на двух ногах, прямо в сердце осколок ударил. Дети очень трогательно переживали, что первую жертву войны наш конь принял на себя.
Наверное, если написать историю со всеми жертвами, преступлениями, которые были в Чечне, наверное, нормальные люди не смогли бы это прочитать, не выдержали бы.
Дмитрий Волчек: Фрагмент второй: Малика Яндарбиева рассказывает, как ее муж, которого впоследствии российские власти обвинили в организации теракта в "Норд-Осте", узнал, что театральный центр на Дубровке захвачен.
Малика Яндарбиева: Именно как это было: позвонили, я в это время присутствовала, и тогда был у нас с Зелимом переводчик арабского языка Ибрагим. Они вдвоем были, он внизу был, мы с мужем наверху. Позвонили и сказали: "Позвони по этому телефону". Московский телефон. Я говорю: "Может это провокация какая? Не звони, откуда ты знаешь, кто он. Если надо, еще позвонит". Он немножко подумал, посидел и начал звонить своим знакомым. У всех телефоны были отключены. Он позвонил в Турцию, в Турции не подняли трубку, позвонил еще куда-то, там тоже трубку не подняли. И он тогда позвонил по этому номеру, который дали, и узнал, что там захватили театр. Он предупредил, чтобы они ничего плохого не сделали, тем более, заложники не виноваты, чтобы не тронули. Если одного даже, что-то с ним сделаете, это вернется в Чечню обратно только плохим, только зло возвращается злом. "Я немедленно еду к вам".
Он быстро сел, написал обращение к посольству России и послал Ибрагима туда. В пятницу отдали, а в субботу утром они уже убили всех. Рано утром на рассвете пустили газ и их всех убили. Можно прокрутить разговор, хотя они смогут монтировать, как хотят, но факт остается фактом, никакой связи, ничего подобного не было, и никаких обвинений в терроризме, как бы ни говорили, не могут доказать.
Дмитрий Волчек: Фрагмент третий: Малика Яндарбиева говорит о судебном процессе в Катаре и своем отношении к обвиняемым. Сначала, когда агенты ГРУ признали свою вину, она готова была их простить, теперь, когда они принялись все отрицать, считает, что их следует покарать.
Малика Яндарбиева: Иной раз думаю - результат суда облегчит мне боль. А потом, как сегодня, настает день, думаю: Господи, зачем вообще мне туда ходить, что мне от этого будет? Даже их осудят, мне эту утрату не вернуть. Но по справедливости наказание должно быть, потому что не наказавшее зло возвращается три раза, говорится в пословице. Надо наказать преступников. Вроде бы притворялись, оказывается, я-то думала, что это не притворство. Я смотрела, думала: Господи, если они осознали все это, наверное, жалеют, переживают, уже видят, что они угробили себе жизнь. У меня душа перевернулась, с сожалением смотрела на них. А сейчас, когда они нагло начали отворачиваться от всего, нагло отворачиваются от того, что говорили, тем более, вместо того, что постесняться и каждый раз извиняться передо мной, нагло заходят, выходят, делают свои дела. Господи, нет, эти люди никогда не поймут, у них совесть никогда не проснется. И пускай их наказывают - у меня такое мнение сейчас. Раньше не было такого. Первый раз, когда их увидела, когда началось следствие, когда особенно Анатолий рассказывал, как все делал.
18 их забрали, 22 и 21 они дают показания, снимают их, когда дают показания. В тот день, когда они делали показания, их видел посол, им дали встречу. Это через три дня. Ты мне скажи, в какой российской тюрьме, тем более убили президента, дали встречу с послом? Абсолютно ни одного синяка, ничего на них не видно. Мы же внимательно смотрим, видим, какие они. И они то, что сейчас придумали - это явно говорит о том, что им текст приготовили, положили. А были бы синяки и были бы они избиты, никакие краски, никакой грим не смог бы их переделать. Вот судья, он вылупит глаза, смотрит на него, когда нагло отказывается, и говорит: "Не то, что полицейские избивали, ты же перед судом, перед прокуратурой такое говорил, как ты сейчас отказываешься?". В лицо не смотрит, говорит: "Заставили. Не знаю. Не помню. Не отвечу". Какие они выводы из этого делают, я еще не знаю, потому что я ни разу с ними не говорила, не встречалась. Просто на суде мы сидим, слушаем и уходим.
Как вдова 4 месяца и 10 дней я не имею права общаться с мужчинами, вообще не должна выходить, принимать только дома. Что в этой жизни мы потеряли, мы уже потеряли и никакой суд, никакая расправа нам это не изменит, не восстановит. Единственное, наверное, будет облегчение, если они понесут наказание, и то неизвестно. Я не кровожадная. Как Аллах предписал, так и будет. Мне самое главное сейчас, чтобы дети от этого стресса отошли, чтобы мальчику вернуть здоровье, которое он потерял так рано.
Дмитрий Волчек: Фрагмент четвертый: Малика Яндарбиева рассказывает о том, чем ее муж занимался в Катаре - составлял словарь чеченского языка, изобретая замену русским словам, проникшим в чеченский язык.
Малика Яндарбиева: Народ никогда его не забудет, он же был символом Чечни, символом свободы. Таких людей в сто лет один раз Аллах дает. Это сейчас после смерти каждый второй чеченец мне говорит. Все, кто звонят, плачут. Сегодня буквально я плакала, звонили артисты, говорят: "Не только у тебя умер, он у всех умер. Это же был гений. Мы все надеялись на него". Оказывается, все надеялись, что закончится война скоро, он поднимет государство на должный уровень.
У него были планы, чтобы закончилась война, придти в дом и посмотреть Аргун. У него был со второго этажа с балкона видно Аргун. Возьмет в руки камень, прижмет и смотрит на Аргун. Ему больше ничего не надо. Он не хотел никакой должности, он хотел спокойно сесть в Чечне и написать историю Чечни, которую все время обрывали, жгли, которую у чеченцев не оставляли. Я на столе нашла очень много чеченских слов, которых не было у нас. Например, "музыка" на чеченском языке тоже "музыка", перевода не было, он сейчас написал. Очень много русских слов, сидя в Катаре, тоже перевел. Он ни секунды не сидел, он все время работал. Последние два года он вообще никуда не выезжал. С 2003 года возбудили против него дело, подали в ООН, что он террорист, а до этого он ездил в Москву, они его принимали как президента Чечни, никаких уголовных дел не было. А эти два года, что он сидел за писаниной, вдруг им вздумалось называть его террористом.
Дмитрий Волчек: Подчеркну, что ни один из этих отрывков не попал в репортаж, из-за которого в конечном счете погибла программа "Намедни".
У нас на линии ведущий телекомпании НТВ "Свобода слова" Савик Шустер. Сейчас мы слушали главное из того, что корреспонденту вашей компании сказала Малика Яндарбиева, причем без купюр. Это интересный материал, но материал в духе журнала "Караван историй" или передачи "Женские истории", явно не политическая бомба. Трудно понять, отчего это интервью так напугало спецслужбы. Видимо, Кремль и руководство НТВ в результате стали источником такой драмы. Владимир Познер высказал предположение, что от позиции семьи Яндарбиева зависит судьба арестованных агентов. Потому что если их приговорят к смертной казни, семья может их простить, тогда казнь отменят. Но и это не объясняет, почему интервью нельзя было пускать в эфир. У вас есть своя версия, чем вдова так всех напугала?
Савик Шустер: Нет, Дмитрий, у меня нет своей версии, я не думал об этом. Все же я работаю в одной телекомпании с Леонидом Парфеновым. Это была такая напряженная, неравная, эмоциональная идея, что я даже не задавался мыслью, чем вдова Яндарбиева могла напугать спецслужбы. Я думаю, что в логике Владимира Познера есть один изъян, что если бы это интервью было показано, наоборот, больше шансов, что семья бы помиловала, если вдруг была бы смертная казнь. С другой стороны, я понимаю, что в таких ситуациях спецслужбы, государство или кто бы там ни был, они не могут обращаться к руководству телекомпании с просьбой делать или не делать. Вы же знаете пример Берлускони. Три итальянца в заложниках, один убит. Он обратился открыто к печати, попросив не говорить об этом, потому что это мешает переговорам по освобождению оставшихся трех. И ответили по-разному, кто-то согласился, кто-то с ним не согласился, которые не согласились продолжают об этом говорить и получать информацию, и никто материалы не снимает. Но это открытый разговор, указывающий на то, что государство, правительство или кто бы там ни был, могут иметь свою точку зрения на происходящее практически в прямом эфире достаточно драматичное дело, будь это суд или судьба захваченных в плен заложников. Повести себя по-журналистски можно по-разному. Я думаю, что сам по себе материал Яндрабиевой великой журналистской ценности не имеет. Меня гораздо больше интересует судьба 13-летнего сына Яндарбиева, который находился с ним в момент взрыва. Никто об этом не рассказывает, а это, я думаю, намного больше влияет эмоционально в том же Катаре. Но я не знаю, мне кажется, это не самое главное, самое главное, что сказал Леонид Парфенов, рано или поздно это бы произошло в любом случае, он так ощущал эту ситуацию, не этот предлог, так другой.
Дмитрий Волчек: А внутри телекомпании тоже было в последнее время ощущение, что программа Парфенова обречена?
Савик Шустер: Нет, такого ощущения не было абсолютно. Мы всегда понимали, что та телевизионная аудитория, которая смотрит Леонида Парфенова, это аудитория, которая необходима для канала как воздух. Потому что это то, что называем "продвинутые", это та аудитория, которая движет Россию в сторону рыночной экономики, преобразований, современных технологий и так далее. Это та реальная активная часть населения. И программа "Намедни" этим и славилась - этой своей аудиторией. Для канала потерять такую аудиторию, притом, не только ее потерять, но при этом ее предать, обескуражить, как хотите, это, мне кажется, очень важный аспект и это нас затронуло. Потому что мы понимаем, что есть программы на любом канале, которые тянут зрителя. Потеряв программу, которая явно тянет зрителя и явно тянет того зрителя, который нужен нам всем, это наше общее поражение.
Дмитрий Волчек: Есть ли возможность восстановить программу без Леонида Парфенова и есть ли у телекомпании такие планы?
Савик Шустер: Я о планах телекомпании ничего не знаю, потому что я не администратор. Но, я думаю, восстановить "Намедни" без Леонида Парфенова реально невозможно. Все в жизни возможно, возможно найти человека с его чувством эстетики и с каким-то временем он наберется опыта и будет делать такую программу, где форма важнее содержания. Но форма иногда делает больно, насколько больно не делает содержание. Я думаю, что очень трудно такого человека быстро найти, а если быстро не найти, то вся проблема забудется. В России все забывается послезавтра.