Вот проблема перевода: можем ли мы воспринять стиль великого писателя в переводном тексте - и даже, если на то пошло, на чужом языке, который хорошо знаем? Этим вопросом задается Клайв Джеймс, лондонский журналист и писатель, в опубликованной в журнале Atlantic рецензии на новый перевод на английский язык флоберовского шедевра "Мадам Бовари".
Вот один из забавных примеров, приводимых автором. Во второй половине XIX-го века литературную Францию охватила волна восхищения творчеством американца Эдгара По. Характерно, что его считали при этом не только мастером интригующего сюжета, но и замечательным стилистом, а это, конечно, далеко не так, как ясно каждому, кто знаком с ним в оригинале. В результате, заметное влияние, которые оказал По на европейскую литературу того времени, было в значительной мере результатом ошибки, хотя сам результат был во многом вполне положительным: Шарль Бодлер - явно лучший поэт, чем его американский кумир.
Такое заблуждение весьма типично, когда имеешь дело с автором в переводе. Более того, Джеймс считает, что даже хорошее знание языка оригинала не гарантирует понимание стиля, потому что восприятие стиля всегда привязано к родной речи.
В качестве примера Клайв Джеймс приводит процесс освоения иностранного стиля параллельно изучению языка, в котором он развился.
В данном случае не так уж важно, что Тургенева сейчас в России все равно читают куда меньше, чем Толстого, хотя никаких цифр я привести не могу. Коли уж на то пошло, лучшим контрастным примером могли бы послужить Достоевский или Гоголь, но переводы Достоевского на английский довольно мало отличаются стилистически от переводов Толстого, а Гоголь, как показало время, просто не годится для экспорта, несмотря на многие отважные попытки.
Все эти соображения в данном случае весьма важны, потому что речь идет о Флобере, за которым закрепилась слава легендарного мастера стиля. Именно поэтому предпринимаются все новые попытки перевода, чтобы как можно лучше донести до читателя неповторимые особенности его письма. И хотя факт очередного перевода на английский не слишком полезен для русского читателя, проблемы, которые с этим связаны, универсальны.
Надо сказать, что рецензент с самого начала берет довольно желчный тон, и поэтому его реакция на очередную попытку подарить читателю обновленного Флобера очевидна еще до разбора самого перевода.
Что касается конкретных претензий, то они в первую очередь касаются анахронизмов, случаев, когда французские разговорные словосочетания середины XIX столетия переводятся идиомами современной повседневной речи, порой даже американизмами. Таких в переводе, судя по всему, не так уж много, но рецензент приходит к осуждающему выводу: новый перевод "Мадам Бовари", несмотря на всю свою тщательность, не нужен, в лучшем случае он не является шагом вперед по сравнению с уже существующими, а в худшем - представляет собой шаг назад.
В чем важность этой проблемы в русскоязычном контексте? Дело в том, что проблема художественного перевода важна сейчас в России как никогда, после долгих десятилетий, проведенных почти на обочине мировой культуры, а реальная ситуация как никогда плачевна. Накопившийся дефицит в области переводной литературы пытаются решить двумя способами. Первый, уже в значительной мере исчерпанный, представляет собой просто перепечатку дореволюционных изданий, многие из которых были плохи даже по стандартам своего времени. Второй осуществляется бригадным методом, когда книгу делят на куски и раздают субподрядчикам, лучшие из которых могут похвастаться лишь тем, что работают быстро. Результат такого разделения труда подобен лоскутному одеялу - некрасиво и не греет.
К счастью, этот авральный метод используется в основном для истребления современной литературы, и применять его к Флоберу или Диккенсу никто пока не предлагает. Считается, как в известном анекдоте про милиционера, что Флобер у нас уже есть.
Флобер, конечно же, писал на века, но переводчиков на века не бывает. Даже сравнительно неплохие переводы зарубежных классиков какое-то время живут, а затем умирают, и срок их жизни сравним с одним-двумя человеческими поколениями. Именно поэтому в странах с высоким потреблением классической литературы, то есть там, где ее по крайней мере изучают в университетах, новые переводы выходят регулярно - хотя, если верить Клайву Джеймсу, не всем удается превзойти предыдущий стандарт. Для примера можно упомянуть русских классиков, триаду любимцев - Толстого, Достоевского и Чехова, которые по-английски существуют уже во множестве версий, и тем не менее все время появляются новые.
Есть, конечно, неистребимое племя кустарей-энтузиастов, которые рьяно берутся за титанический труд и дарят нам новые варианты то Шекспира, то Данте. Но переводить Флобера сегодня по плечу лишь специалисту, который понимает не только слова и их стилистический контекст, но и стоящие за ними реалии. Время кустарей миновало.
И последний вопрос: а зачем, собственно, нужен Флобер? Этот вопрос относится к категории тех, которые отвечают сами на себя: у кого он возник, тому Флобер наверняка не нужен. Сегодня на развалинах советской империи лежит малобюджетная Россия, потому что Советский Союз пытался все делать собственными силами и надорвался. Точно таким же образом очень легко скатиться в малобюджетную культуру - что, собственно, уже и происходит.
Вот один из забавных примеров, приводимых автором. Во второй половине XIX-го века литературную Францию охватила волна восхищения творчеством американца Эдгара По. Характерно, что его считали при этом не только мастером интригующего сюжета, но и замечательным стилистом, а это, конечно, далеко не так, как ясно каждому, кто знаком с ним в оригинале. В результате, заметное влияние, которые оказал По на европейскую литературу того времени, было в значительной мере результатом ошибки, хотя сам результат был во многом вполне положительным: Шарль Бодлер - явно лучший поэт, чем его американский кумир.
Такое заблуждение весьма типично, когда имеешь дело с автором в переводе. Более того, Джеймс считает, что даже хорошее знание языка оригинала не гарантирует понимание стиля, потому что восприятие стиля всегда привязано к родной речи.
В качестве примера Клайв Джеймс приводит процесс освоения иностранного стиля параллельно изучению языка, в котором он развился.
"Когда мы изучаем язык, мы склонны восхищаться в нем писателями, которых легко читать. Один из ранних подарков тому, кто изучает русский, заключается в том, что все стандартные европейские сказки были переписаны на нем с самого основания. Поэтому уже через несколько недель мы читаем Толстого, чье имя стоит на титульном листе "Трех медведей". Отсюда не так уж далеко до чтения "Анны Карениной", потому что предложения у Толстого никогда не бывают трудными, как бы ни высок был уровень изложения. Появляется искушение назвать Толстого стилистом. Но по-русски стилист - это Тургенев. Именно Тургенева беспокоило, чтобы слова не повторялись слишком часто. Толстому это было почти безразлично".
В данном случае не так уж важно, что Тургенева сейчас в России все равно читают куда меньше, чем Толстого, хотя никаких цифр я привести не могу. Коли уж на то пошло, лучшим контрастным примером могли бы послужить Достоевский или Гоголь, но переводы Достоевского на английский довольно мало отличаются стилистически от переводов Толстого, а Гоголь, как показало время, просто не годится для экспорта, несмотря на многие отважные попытки.
Все эти соображения в данном случае весьма важны, потому что речь идет о Флобере, за которым закрепилась слава легендарного мастера стиля. Именно поэтому предпринимаются все новые попытки перевода, чтобы как можно лучше донести до читателя неповторимые особенности его письма. И хотя факт очередного перевода на английский не слишком полезен для русского читателя, проблемы, которые с этим связаны, универсальны.
Надо сказать, что рецензент с самого начала берет довольно желчный тон, и поэтому его реакция на очередную попытку подарить читателю обновленного Флобера очевидна еще до разбора самого перевода.
"На предпоследней стадии деградации нашего языка было достаточно писать правильно, чтобы приобрести себе репутацию пишущего хорошо. Сейчас мы вышли на последнюю стадию, когда почти никто не знает, что значит писать правильно".
Что касается конкретных претензий, то они в первую очередь касаются анахронизмов, случаев, когда французские разговорные словосочетания середины XIX столетия переводятся идиомами современной повседневной речи, порой даже американизмами. Таких в переводе, судя по всему, не так уж много, но рецензент приходит к осуждающему выводу: новый перевод "Мадам Бовари", несмотря на всю свою тщательность, не нужен, в лучшем случае он не является шагом вперед по сравнению с уже существующими, а в худшем - представляет собой шаг назад.
В чем важность этой проблемы в русскоязычном контексте? Дело в том, что проблема художественного перевода важна сейчас в России как никогда, после долгих десятилетий, проведенных почти на обочине мировой культуры, а реальная ситуация как никогда плачевна. Накопившийся дефицит в области переводной литературы пытаются решить двумя способами. Первый, уже в значительной мере исчерпанный, представляет собой просто перепечатку дореволюционных изданий, многие из которых были плохи даже по стандартам своего времени. Второй осуществляется бригадным методом, когда книгу делят на куски и раздают субподрядчикам, лучшие из которых могут похвастаться лишь тем, что работают быстро. Результат такого разделения труда подобен лоскутному одеялу - некрасиво и не греет.
К счастью, этот авральный метод используется в основном для истребления современной литературы, и применять его к Флоберу или Диккенсу никто пока не предлагает. Считается, как в известном анекдоте про милиционера, что Флобер у нас уже есть.
Флобер, конечно же, писал на века, но переводчиков на века не бывает. Даже сравнительно неплохие переводы зарубежных классиков какое-то время живут, а затем умирают, и срок их жизни сравним с одним-двумя человеческими поколениями. Именно поэтому в странах с высоким потреблением классической литературы, то есть там, где ее по крайней мере изучают в университетах, новые переводы выходят регулярно - хотя, если верить Клайву Джеймсу, не всем удается превзойти предыдущий стандарт. Для примера можно упомянуть русских классиков, триаду любимцев - Толстого, Достоевского и Чехова, которые по-английски существуют уже во множестве версий, и тем не менее все время появляются новые.
Есть, конечно, неистребимое племя кустарей-энтузиастов, которые рьяно берутся за титанический труд и дарят нам новые варианты то Шекспира, то Данте. Но переводить Флобера сегодня по плечу лишь специалисту, который понимает не только слова и их стилистический контекст, но и стоящие за ними реалии. Время кустарей миновало.
И последний вопрос: а зачем, собственно, нужен Флобер? Этот вопрос относится к категории тех, которые отвечают сами на себя: у кого он возник, тому Флобер наверняка не нужен. Сегодня на развалинах советской империи лежит малобюджетная Россия, потому что Советский Союз пытался все делать собственными силами и надорвался. Точно таким же образом очень легко скатиться в малобюджетную культуру - что, собственно, уже и происходит.