25 октября 1946 года в одной из аудиторий Кинг-колледжа в Кембриджском университете состоялось очередное заседание так называемого "Клуба нравственных наук" - еженедельного собрания, где профессора и студенты слушали и обсуждали доклады и философские идеи своих коллег. В отличие от множества других это заседание стало легендой, которая жива и по сей день.
Дело в том, что в этот осенний день в потрепанном недавней войной полуголодном университетском городе в первый и единственный раз сошлись под одной крышей самые яркие интеллекты столетия, и их встреча завершилась памятным скандалом. С одной стороны, это был председатель клуба, кембриджский профессор Людвиг Виттгенштейн. Ему противостоял гость-докладчик, Карл Поппер, только что прибывший из Новой Зеландии, где он провел годы войны, преподавая философию. Из числа прочих следует назвать также Бертрана Рассела, к тому времени уже патриарха философии, которому и Поппер, и Виттгенштейн были во многом обязаны своими взглядами и который, по мнению некоторых, сыграл на этом заседании роль провокатора.
Вот что произошло в этот вечер, по крайней мере по воспоминаниям одного из участников. Доклад Поппера, тема которого была выбрана, возможно, по совету Рассела, был посвящен существованию реальных философских проблем, в то время как Виттгенштейн считал, что никаких философских проблем не существует. В пылу разгоревшегося спора Виттгенштейн взял в руки стоявшую у камина кочергу и принялся нервно жестикулировать ею в такт аргументам. Когда он предложил Попперу привести пример нравственного суждения, тот не полез в карман за словом и заявил, что не следует, дескать, угрожать кочергой приглашенному докладчику. Витгенштейн покинул аудиторию, хлопнув дверью.
Этот скандал с кочергой приобрел такой резонанс потому, что его главные герои - мыслители исторического калибра. И Виттгенштейна, и Рассела, и Поппера многие, хотя не обязательно одни и те же люди, ставят в один ряд с такими классиками, как Платон и Аристотель, Дэвид Юм и Иммануил Кант, и истоки их конфликта - вовсе не в личной неприязни, хотя она тоже имела место, а в столкновении мировоззрений. Британские журналисты Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу построили вокруг этого эпизода документальную повесть под названием "Кочерга Виттгенштейна" и она, к несомненному удивлению авторов и издателей, стала бестселлером.
Приведенный эпизод в Кембридже изложен так, как его вспоминает сам Карл Поппер в своих мемуарах "Неоконченный поход", и некоторые из ныне здравствующих очевидцев считают, что он несколько приукрасил его к собственной выгоде и возвеличению. В своем соперничестве с Виттгенштейном он выступал с заведомо невыгодных позиций, против философа, чье имя стало уже при его жизни почти нарицательным: о человеке скромных умственных способностей говорят, что он "не Витгенштейн". Вот как характеризуют его уникальное обаяние Эдмондс и Айдиноу:
"Отчасти эти его чары дошли до нас в блеске глаз и оживлении духа его бывших студентов, когда они вспоминают его и ту власть, которую он до сих пор имеет над ними. Отчасти они видны в его загадочных высказываниях, которые можно подвергать бесконечному процессу толкования и перетолкования. Отчасти это - сложность его личности, дошедшая до нас в воспоминаниях и комментариях... В одном романе он выведен как "пустынный мистик, живущий хлебом, дождевой водой и молчанием".
Но остановить описание в этой точке - значит впасть в серьезное заблуждение. Прежде всего, Виттгенштейн дошел до нас как динамичная и властная фигура. Те, кто его знал, как друзья, так и враги, описывают его в выражениях, лишенных сдержанности. А упоминания о Виттгенштейне в целом потоке литературных и художественных работ... - разительное подтверждение того обаяния, которое он сохраняет много времени спустя после смерти... Американский критик Марджори Перлофф перечисляет восемь романов и пьес, двенадцать стихотворных сборников и шесть перформансов и произведений экспериментального искусства, посвященных Виттгенштейну или написанных под его влиянием".
Людвиг Виттгенштейн родился в одной из самых богатых и влиятельных семей Австро-Венгрии. Его отец, Карл Виттгенштейн, был крупнейшим сталелитейным магнатом, а их дом в Вене - средоточием роскоши и культуры. Другом семьи был композитор Иоганнес Брамс, а брат Людвига, Пауль, стал впоследствии известным концертным пианистом и тоже в своем роде легендарной фигурой. Во время Первой Мировой войны он лишился правой руки, но не поставил крест на музыке - именно для Пауля Виттгенштейна написан Равелем "Фортепианный концерт для левой руки".
Людвиг собирался стать инженером и учился в Манчестерском университете, но в ходе обучения заинтересовался математикой, а затем и философией. По совету математика и философа Готтлоба Фреге он написал Бертрану Расселу и стал его учеником в Кембридже.
Когда началась Первая Мировая война, Виттгенштейн использовал связи и влияние отца не затем, чтобы освободиться от военной службы, что было возможно по состоянию здоровья, а напротив, чтобы на нее попасть. Он был удостоен нескольких наград за мужество, но империя, за которую он воевал, прекратила существование, а сам он попал в лагерь для военнопленных. Как на фронте, так и в лагере он упорно работал над философским трудом, который был издан в 1922 году при участии и с предисловием Рассела под названием "Логико-философский трактат".
Эта удивительная книга, цель которой - подвести итоги всей философии и поставить в ней точку, непохожа ни на одну другую в истории письменности и книгопечатания. В ней - всего около 70 страниц, но на каждой - максимум один небольшой абзац, а иногда просто одна фраза. Некоторые из этих фраз поражают своей афористичностью и в то же время очевидностью, даже тавтологией - как, например, знаменитая вводная: "Мир - это все, что имеет место". В сущности, это просто организованный в древовидной схеме конспект во много раз большего философского труда, и толкованию этого конспекта многие посвятили с тех пор немало времени и энергии - тем более, что сам автор просто отказывался его обсуждать. Даже такой гигант мысли, как Бертран Рассел, если верить раздраженному отзыву самого Виттгенштейна, ничего в нем не понял, а современный американский философ Сол Крипке посвятивший трактату фундаментальный труд, приобрел в профессиональных кругах прозвище "Крипкенштейна".
Виттгенштейн, судя по всему, был действительно убежден, что подвел под философией окончательную черту. После смерти отца, одержимый идеей личного аскетизма, он отказался от огромного наследства, о чем любят упоминать биографы, часто забывая добавить, что все-таки он не отдал его прохожим на улице, а отписал брату и сестрам. Затем он несколько лет работал учителем начальной школы в австрийских альпийских деревушках, помощником садовника в монастыре и архитектором на постройке дома сестры, пока ему не пришло в голову, что философия все-таки заслуживает внимания. Возвратившись в Кембридж, он представил свой "Трактат" в качестве диссертации на соискание докторской степени, и хотя книга не соответствовала никаким формальным требованиям, члены комиссии под председательством Рассела приняли ее, понимая, что имеют дело с гением.
Хотя семья Виттгенштейнов была католической, она была еврейского происхождения, и с приходом к власти нацистов у сестер философа возникли большие проблемы. В конечном счете, как и в других подобных случаях, нацисты довольствовались выкупом, но в случае Витгенштейнов этот выкуп был огромным, эквивалентом примерно одной и семи десятых тонн золота.
После упомянутого столкновения с Поппером Виттгенштейн проработал в Кембридже еще около года, а затем ушел в отставку. Хотя он постоянно писал, "Трактат" так и остался единственной прижизненно опубликованной книгой. Когда врачи диагностировали рак, Витгенштейн отреагировал спокойно и продолжал работу, живя у друзей и знакомых. В 1951 году он умер. Это была, по всем параметрам, невероятно богатая биография, внутренне и внешне, словно позаимствованная из какого-нибудь героического романа. Виттгенштейн, судя по всему, понимал это не хуже других, и умер, как подобало по сюжету. Его последние слова были: "Передайте им, что я прожил замечательную жизнь".
Карл Поппер, подобно своему коллеге и сопернику, родился и вырос в Вене, хотя в Кембридже встретился с ним первый и последний раз. Он принадлежал к совершенно другому кругу. Его отца, до войны обеспеченного венского адвоката и благотворителя, полностью разорила послевоенная инфляциы, в результате чего сыну было нелегко получить хорошее образование. Подобно Виттгенштейну, он некоторое время был школьным учителем и параллельно работал над своим главным трудом, "Логика научного исследования". Его еврейское происхождение было куда большим препятствием академической карьере, чем в случае Виттгенштейна - он был сыном выкрестов и, в соответствии с пресловутыми Нюрнбергскими законами, считался евреем на все сто процентов, со всеми вытекающими последствиями. А поскольку Поппер считал приход нацистов к власти неизбежным, эмиграция представлялась единственным выходом.
О Кембридже он мог только мечтать, не обладая, подобно своему сопернику, ни мировой славой, ни богатством, и поэтому, когда представилась возможность получить работу на кафедре философии Кентерберийского университета в Новой Зеландии, он не замедлил ею воспользоваться. К моменту встречи с Виттгенштейном он перебрался в Великобританию, где ему был предложен пост в Лондонской школе экономики, и там он оставался до конца своей карьеры.
Что же произошло в тот знаменитый осенний вечер в Кембридже, и кто победил в философском противостоянии, если такая постановка вопроса вообще возможна? Ибо не подлежит сомнению, что по крайней мере один из участников конфликта, Карл Поппер, искал его сознательно и до конца жизни сохранил убеждение, что одержал верх.
Возвратимся ненадолго в Вену. В 20-х и 30-х годах здесь действовал так называемый Венский кружок, неформальная группа философов под руководством Морица Шлика, которая находилась под сильным влиянием Виттгенштейна и в работе которой участвовали такие крупные мыслители, как философ Рудольф Карнап, математик Курт Гёдель и сам Людвиг Виттгенштейн. Одной из главных проблем, занимавших их внимание, были виды философских суждений, и именно здесь влияние Виттгенштейна было наиболее сильным. Эти суждения бывают двух типов. К первому относятся суждения типа "Дважды два - четыре", то есть тавтологические, очевидные, вся информация которых содержится внутри изначально. Сюда можно отнести любые суждения логики и математики, все истины которой неявно вытекают из набора ее аксиом.
Другая группа суждений содержит привнесенную информацию, требующую проверки. По мнению членов венского кружка, а, если сказать проще, по мнению Виттгенштейна, из числа этих суждений имеют смысл только такие, истинность которых можно проверить и подтвердить или опровергнуть опытным путем. Так например, если мы утверждаем, что "все грачи - черные", этот тезис легко проверяется наблюдением, и если мы вдруг наткнемся на зеленого грача, то это послужит опровержением. В любом случае, такое суждение является осмысленным.
Но существует еще третий класс суждений, которые не являются самоочевидными и не поддаются опытной проверке, например "Бог един в трех лицах" или "материя есть объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания и данная нам в ощущениях". Такие суждения Виттгенштейн объявил бессмыслицами, лингвистическими ловушками, и именно к этому классу принадлежит большинство философских проблем. А коли так, то реально эти проблемы не существуют, они возникают просто от неряшливости в употреблении языка.
Это, конечно, очень упрощенная картина, почти карикатура, но она, по крайней мере, проясняет суть вопроса. Каковы же были возражения Карла Поппера?
Поппер, никогда не принадлежавший к Венскому кружку, обратил внимание на тот факт, что на практике никакое суждение нельзя подтвердить опытным путем. Так, мы можем утверждать, что все грачи, каких мы видели в жизни - черные, но у нас нет никакой гарантии, что мы никогда не наткнемся на зеленого. В своей работе "Логика научного исследования" он утверждал, что единственным реальным способом проверки истинности суждения может быть только содержащаяся в нем возможность его опровержения - он назвал этот метод "фальсификацией". Так, если нам хотя бы раз удастся увидеть зеленого грача, то проблема решена и суждение опровергнуто навсегда. Приведенные выше суждения из класса виттгенштейновских нелепостей, о троице или материи, не содержат в себе возможности опровержения и так и остаются нелепостями - трудно представить себе эксперимент, в результате которого будет точно установлено, что Бог един в двух или, скажем, четырех лицах. Но реальные философские проблемы, в первую очередь проблема истинности и неистинности суждений, сохраняют право на существование.
Таким образом, Карл Поппер прямо противопоставил свои взгляды воззрениям как Венского кружка, так и самого Виттгенштейна. А поскольку его собственная известность в ту пору резко уступала славе Виттгенштейна, его ставка в личном столкновении с законодателем умов была весьма высокой.
В новозеландской эмиграции Карл Поппер работал над другой книгой, "Открытое общество и его враги", которая и принесла ему впоследствии мировую славу. В ней он изобличил доселе неколебимые авторитеты, Платона и Гегеля, как духовных предшественников тоталитаризма. Кроме того, книга содержала острую полемику против Виттгенштейна, хотя и вынесенную в примечания.
"Виттгенштейн учит в своем "Трактате", что философия не может выдвигать суждений, и что все философские суждения - в действительности бессмысленные псевдосуждения. С этим тесно связано его учение о том, что истинная задача философии - не выдвигать суждения, а прояснять их: "Цель философии - логическое прояснение мыслей. - Философия - не теория, а род деятельности. Философский труд состоит в основном из объяснений".
Возникает вопрос, согласуется ли такой взгляд с фундаментальной целью Виттгенштейна, уничтожением метафизики путем разоблачения ее как бессмысленной чепухи? ...Я пытался показать, что метод Виттгенштейна - это решение лишь на словах, и что он, несмотря на свою кажущуюся радикальность, приводит не к уничтожению... или хотя бы четкому отграничению метафизики, а к ее вторжению в область науки и к тому, что ее путают с наукой".
Виттгенштейн к концу жизни стал склоняться к мысли, что философия не вовсе бессмысленна, что за ней сохраняются некие терапевтические функции - она должна служить выводу озадаченных из словесных ловушек. В пору написания "Трактата" он рассуждал о языке как о некоем идеальном орудии самовыражения, но впоследствии осознал, что реальные языки переменчивы и несовершенны. Иными словами, роль, которую Виттгенштейн отводил философии - это разубеждать студентов, желающих ею заниматься.
Когда встал вопрос о публикации книги, Поппер столкнулся с серьезными трудностями, и некоторые осведомленные лица дали ему понять, что трудности связаны именно с атаками на авторитеты, то есть на покойного и живого классиков, Платона и Виттгенштейна. Тому, кто хоть немного знаком с личностью и творчеством Карла Поппера, не надо объяснять, что почтение к авторитетам было для него чем-то вроде красной тряпки. Главным предметом философских исследований Поппера была наука, а в науке авторитетов нет - правильная гипотеза, высказанная первокурсником, всегда вернее, чем неправильная, выдвинутая троекратным Нобелевским лауреатом. Таким образом, у Карла Поппера была еще одна веская причина атаковать Виттгенштейна в Кембриджской аудитории.
Кто же победил в этом легендарном споре, и в какой мере здесь вообще можно говорить о победителях - таким вопросом задаются в своей книге Эдмондс и Айдиноу. Не подлежит сомнению, что Карл Поппер до конца жизни сохранил уверенность в том, что победа осталась за ним, а Виттгенштейн остался при своей кочерге. Нельзя сказать, чтобы его учение о достижении истины в науке осталось неприступной крепостью. Его подвергали атакам многие, начиная с его собственного ученика Имре Лакатоша и включая таких известных американских философов как Пол Файерабенд и Томас Кун. Его блистательная критика тоталитаризма с падением тоталитарных империй утратила значительную часть своей привлекательности для читателей, которых трудно соблазнить абстрактными философскими идеями. Тем не менее, он остается одной из самых авторитетных фигур в том кругу, чья оценка всегда имела для него главное значение - в кругу ученых, интересующихся философским обоснованием своего труда. Но он навсегда проиграл Витгенштейну в плане личного обаяния, в ауре легендарности - у него есть множество ценителей, но нет и не было восторженных обожателей.
Что касается самого Виттгенштейна, то он, судя по всему, не слишком испугался атаки - в его переписке есть упоминание вскользь о некоем "осле, докторе Поппере", который нес сущую чепуху. Виттгенштейну вообще не было свойственно страстно защищать свои идеи - он изрекал их как окончательные истины и больше к ним не возвращался. Здесь, наверное, чувствуется разница в социальном происхождении и жизненном опыте.
Тем не менее, трудно не заметить, что принятые им меры по ликвидации философии не возымели особого действия. Философия существует по-прежнему, и лишь часть ее посвящена толкованию гениального наследия. Многие, набив оскомину на скептицизме, вновь обращаются к метафизике, то есть к размышлению о вечном, в неприязни к которой Поппер был с Виттгенштейном совершенно заодно. "Логико-философский трактат" сегодня цитируют далеко не только философы, он приобрел статус, близкий к священной книге, но в целом можно говорить, что легенда одержала верх над мыслью.
Некоторые полагают, что философия Витгенштейна продолжена в сегодняшних идеях постмодернизма, в трудах Жака Деррида. Такое наследие Виттгенштейна, скорее всего, шокировало бы - он был совершенно чужд цинизма, одержим проблемами личной нравственности и, хотя ни во что определенно не верил, по темпераменту был скорее мистиком, чем скептиком. Нельзя даже сказать, чтобы Виттгенштейн начисто отрицал существование "вечных вопросов". Он посвятил им последнюю, седьмую главу своего "Трактата". Эта глава побивает все рекорды лаконизма и состоит из одной-единственной фразы: "О чем нельзя говорить, о том надлежит молчать".
Дело в том, что в этот осенний день в потрепанном недавней войной полуголодном университетском городе в первый и единственный раз сошлись под одной крышей самые яркие интеллекты столетия, и их встреча завершилась памятным скандалом. С одной стороны, это был председатель клуба, кембриджский профессор Людвиг Виттгенштейн. Ему противостоял гость-докладчик, Карл Поппер, только что прибывший из Новой Зеландии, где он провел годы войны, преподавая философию. Из числа прочих следует назвать также Бертрана Рассела, к тому времени уже патриарха философии, которому и Поппер, и Виттгенштейн были во многом обязаны своими взглядами и который, по мнению некоторых, сыграл на этом заседании роль провокатора.
Вот что произошло в этот вечер, по крайней мере по воспоминаниям одного из участников. Доклад Поппера, тема которого была выбрана, возможно, по совету Рассела, был посвящен существованию реальных философских проблем, в то время как Виттгенштейн считал, что никаких философских проблем не существует. В пылу разгоревшегося спора Виттгенштейн взял в руки стоявшую у камина кочергу и принялся нервно жестикулировать ею в такт аргументам. Когда он предложил Попперу привести пример нравственного суждения, тот не полез в карман за словом и заявил, что не следует, дескать, угрожать кочергой приглашенному докладчику. Витгенштейн покинул аудиторию, хлопнув дверью.
Этот скандал с кочергой приобрел такой резонанс потому, что его главные герои - мыслители исторического калибра. И Виттгенштейна, и Рассела, и Поппера многие, хотя не обязательно одни и те же люди, ставят в один ряд с такими классиками, как Платон и Аристотель, Дэвид Юм и Иммануил Кант, и истоки их конфликта - вовсе не в личной неприязни, хотя она тоже имела место, а в столкновении мировоззрений. Британские журналисты Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу построили вокруг этого эпизода документальную повесть под названием "Кочерга Виттгенштейна" и она, к несомненному удивлению авторов и издателей, стала бестселлером.
Приведенный эпизод в Кембридже изложен так, как его вспоминает сам Карл Поппер в своих мемуарах "Неоконченный поход", и некоторые из ныне здравствующих очевидцев считают, что он несколько приукрасил его к собственной выгоде и возвеличению. В своем соперничестве с Виттгенштейном он выступал с заведомо невыгодных позиций, против философа, чье имя стало уже при его жизни почти нарицательным: о человеке скромных умственных способностей говорят, что он "не Витгенштейн". Вот как характеризуют его уникальное обаяние Эдмондс и Айдиноу:
"Отчасти эти его чары дошли до нас в блеске глаз и оживлении духа его бывших студентов, когда они вспоминают его и ту власть, которую он до сих пор имеет над ними. Отчасти они видны в его загадочных высказываниях, которые можно подвергать бесконечному процессу толкования и перетолкования. Отчасти это - сложность его личности, дошедшая до нас в воспоминаниях и комментариях... В одном романе он выведен как "пустынный мистик, живущий хлебом, дождевой водой и молчанием".
Но остановить описание в этой точке - значит впасть в серьезное заблуждение. Прежде всего, Виттгенштейн дошел до нас как динамичная и властная фигура. Те, кто его знал, как друзья, так и враги, описывают его в выражениях, лишенных сдержанности. А упоминания о Виттгенштейне в целом потоке литературных и художественных работ... - разительное подтверждение того обаяния, которое он сохраняет много времени спустя после смерти... Американский критик Марджори Перлофф перечисляет восемь романов и пьес, двенадцать стихотворных сборников и шесть перформансов и произведений экспериментального искусства, посвященных Виттгенштейну или написанных под его влиянием".
Людвиг Виттгенштейн родился в одной из самых богатых и влиятельных семей Австро-Венгрии. Его отец, Карл Виттгенштейн, был крупнейшим сталелитейным магнатом, а их дом в Вене - средоточием роскоши и культуры. Другом семьи был композитор Иоганнес Брамс, а брат Людвига, Пауль, стал впоследствии известным концертным пианистом и тоже в своем роде легендарной фигурой. Во время Первой Мировой войны он лишился правой руки, но не поставил крест на музыке - именно для Пауля Виттгенштейна написан Равелем "Фортепианный концерт для левой руки".
Людвиг собирался стать инженером и учился в Манчестерском университете, но в ходе обучения заинтересовался математикой, а затем и философией. По совету математика и философа Готтлоба Фреге он написал Бертрану Расселу и стал его учеником в Кембридже.
Когда началась Первая Мировая война, Виттгенштейн использовал связи и влияние отца не затем, чтобы освободиться от военной службы, что было возможно по состоянию здоровья, а напротив, чтобы на нее попасть. Он был удостоен нескольких наград за мужество, но империя, за которую он воевал, прекратила существование, а сам он попал в лагерь для военнопленных. Как на фронте, так и в лагере он упорно работал над философским трудом, который был издан в 1922 году при участии и с предисловием Рассела под названием "Логико-философский трактат".
Эта удивительная книга, цель которой - подвести итоги всей философии и поставить в ней точку, непохожа ни на одну другую в истории письменности и книгопечатания. В ней - всего около 70 страниц, но на каждой - максимум один небольшой абзац, а иногда просто одна фраза. Некоторые из этих фраз поражают своей афористичностью и в то же время очевидностью, даже тавтологией - как, например, знаменитая вводная: "Мир - это все, что имеет место". В сущности, это просто организованный в древовидной схеме конспект во много раз большего философского труда, и толкованию этого конспекта многие посвятили с тех пор немало времени и энергии - тем более, что сам автор просто отказывался его обсуждать. Даже такой гигант мысли, как Бертран Рассел, если верить раздраженному отзыву самого Виттгенштейна, ничего в нем не понял, а современный американский философ Сол Крипке посвятивший трактату фундаментальный труд, приобрел в профессиональных кругах прозвище "Крипкенштейна".
Виттгенштейн, судя по всему, был действительно убежден, что подвел под философией окончательную черту. После смерти отца, одержимый идеей личного аскетизма, он отказался от огромного наследства, о чем любят упоминать биографы, часто забывая добавить, что все-таки он не отдал его прохожим на улице, а отписал брату и сестрам. Затем он несколько лет работал учителем начальной школы в австрийских альпийских деревушках, помощником садовника в монастыре и архитектором на постройке дома сестры, пока ему не пришло в голову, что философия все-таки заслуживает внимания. Возвратившись в Кембридж, он представил свой "Трактат" в качестве диссертации на соискание докторской степени, и хотя книга не соответствовала никаким формальным требованиям, члены комиссии под председательством Рассела приняли ее, понимая, что имеют дело с гением.
Хотя семья Виттгенштейнов была католической, она была еврейского происхождения, и с приходом к власти нацистов у сестер философа возникли большие проблемы. В конечном счете, как и в других подобных случаях, нацисты довольствовались выкупом, но в случае Витгенштейнов этот выкуп был огромным, эквивалентом примерно одной и семи десятых тонн золота.
После упомянутого столкновения с Поппером Виттгенштейн проработал в Кембридже еще около года, а затем ушел в отставку. Хотя он постоянно писал, "Трактат" так и остался единственной прижизненно опубликованной книгой. Когда врачи диагностировали рак, Витгенштейн отреагировал спокойно и продолжал работу, живя у друзей и знакомых. В 1951 году он умер. Это была, по всем параметрам, невероятно богатая биография, внутренне и внешне, словно позаимствованная из какого-нибудь героического романа. Виттгенштейн, судя по всему, понимал это не хуже других, и умер, как подобало по сюжету. Его последние слова были: "Передайте им, что я прожил замечательную жизнь".
Карл Поппер, подобно своему коллеге и сопернику, родился и вырос в Вене, хотя в Кембридже встретился с ним первый и последний раз. Он принадлежал к совершенно другому кругу. Его отца, до войны обеспеченного венского адвоката и благотворителя, полностью разорила послевоенная инфляциы, в результате чего сыну было нелегко получить хорошее образование. Подобно Виттгенштейну, он некоторое время был школьным учителем и параллельно работал над своим главным трудом, "Логика научного исследования". Его еврейское происхождение было куда большим препятствием академической карьере, чем в случае Виттгенштейна - он был сыном выкрестов и, в соответствии с пресловутыми Нюрнбергскими законами, считался евреем на все сто процентов, со всеми вытекающими последствиями. А поскольку Поппер считал приход нацистов к власти неизбежным, эмиграция представлялась единственным выходом.
О Кембридже он мог только мечтать, не обладая, подобно своему сопернику, ни мировой славой, ни богатством, и поэтому, когда представилась возможность получить работу на кафедре философии Кентерберийского университета в Новой Зеландии, он не замедлил ею воспользоваться. К моменту встречи с Виттгенштейном он перебрался в Великобританию, где ему был предложен пост в Лондонской школе экономики, и там он оставался до конца своей карьеры.
Что же произошло в тот знаменитый осенний вечер в Кембридже, и кто победил в философском противостоянии, если такая постановка вопроса вообще возможна? Ибо не подлежит сомнению, что по крайней мере один из участников конфликта, Карл Поппер, искал его сознательно и до конца жизни сохранил убеждение, что одержал верх.
Возвратимся ненадолго в Вену. В 20-х и 30-х годах здесь действовал так называемый Венский кружок, неформальная группа философов под руководством Морица Шлика, которая находилась под сильным влиянием Виттгенштейна и в работе которой участвовали такие крупные мыслители, как философ Рудольф Карнап, математик Курт Гёдель и сам Людвиг Виттгенштейн. Одной из главных проблем, занимавших их внимание, были виды философских суждений, и именно здесь влияние Виттгенштейна было наиболее сильным. Эти суждения бывают двух типов. К первому относятся суждения типа "Дважды два - четыре", то есть тавтологические, очевидные, вся информация которых содержится внутри изначально. Сюда можно отнести любые суждения логики и математики, все истины которой неявно вытекают из набора ее аксиом.
Другая группа суждений содержит привнесенную информацию, требующую проверки. По мнению членов венского кружка, а, если сказать проще, по мнению Виттгенштейна, из числа этих суждений имеют смысл только такие, истинность которых можно проверить и подтвердить или опровергнуть опытным путем. Так например, если мы утверждаем, что "все грачи - черные", этот тезис легко проверяется наблюдением, и если мы вдруг наткнемся на зеленого грача, то это послужит опровержением. В любом случае, такое суждение является осмысленным.
Но существует еще третий класс суждений, которые не являются самоочевидными и не поддаются опытной проверке, например "Бог един в трех лицах" или "материя есть объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания и данная нам в ощущениях". Такие суждения Виттгенштейн объявил бессмыслицами, лингвистическими ловушками, и именно к этому классу принадлежит большинство философских проблем. А коли так, то реально эти проблемы не существуют, они возникают просто от неряшливости в употреблении языка.
Это, конечно, очень упрощенная картина, почти карикатура, но она, по крайней мере, проясняет суть вопроса. Каковы же были возражения Карла Поппера?
Поппер, никогда не принадлежавший к Венскому кружку, обратил внимание на тот факт, что на практике никакое суждение нельзя подтвердить опытным путем. Так, мы можем утверждать, что все грачи, каких мы видели в жизни - черные, но у нас нет никакой гарантии, что мы никогда не наткнемся на зеленого. В своей работе "Логика научного исследования" он утверждал, что единственным реальным способом проверки истинности суждения может быть только содержащаяся в нем возможность его опровержения - он назвал этот метод "фальсификацией". Так, если нам хотя бы раз удастся увидеть зеленого грача, то проблема решена и суждение опровергнуто навсегда. Приведенные выше суждения из класса виттгенштейновских нелепостей, о троице или материи, не содержат в себе возможности опровержения и так и остаются нелепостями - трудно представить себе эксперимент, в результате которого будет точно установлено, что Бог един в двух или, скажем, четырех лицах. Но реальные философские проблемы, в первую очередь проблема истинности и неистинности суждений, сохраняют право на существование.
Таким образом, Карл Поппер прямо противопоставил свои взгляды воззрениям как Венского кружка, так и самого Виттгенштейна. А поскольку его собственная известность в ту пору резко уступала славе Виттгенштейна, его ставка в личном столкновении с законодателем умов была весьма высокой.
В новозеландской эмиграции Карл Поппер работал над другой книгой, "Открытое общество и его враги", которая и принесла ему впоследствии мировую славу. В ней он изобличил доселе неколебимые авторитеты, Платона и Гегеля, как духовных предшественников тоталитаризма. Кроме того, книга содержала острую полемику против Виттгенштейна, хотя и вынесенную в примечания.
"Виттгенштейн учит в своем "Трактате", что философия не может выдвигать суждений, и что все философские суждения - в действительности бессмысленные псевдосуждения. С этим тесно связано его учение о том, что истинная задача философии - не выдвигать суждения, а прояснять их: "Цель философии - логическое прояснение мыслей. - Философия - не теория, а род деятельности. Философский труд состоит в основном из объяснений".
Возникает вопрос, согласуется ли такой взгляд с фундаментальной целью Виттгенштейна, уничтожением метафизики путем разоблачения ее как бессмысленной чепухи? ...Я пытался показать, что метод Виттгенштейна - это решение лишь на словах, и что он, несмотря на свою кажущуюся радикальность, приводит не к уничтожению... или хотя бы четкому отграничению метафизики, а к ее вторжению в область науки и к тому, что ее путают с наукой".
Виттгенштейн к концу жизни стал склоняться к мысли, что философия не вовсе бессмысленна, что за ней сохраняются некие терапевтические функции - она должна служить выводу озадаченных из словесных ловушек. В пору написания "Трактата" он рассуждал о языке как о некоем идеальном орудии самовыражения, но впоследствии осознал, что реальные языки переменчивы и несовершенны. Иными словами, роль, которую Виттгенштейн отводил философии - это разубеждать студентов, желающих ею заниматься.
Когда встал вопрос о публикации книги, Поппер столкнулся с серьезными трудностями, и некоторые осведомленные лица дали ему понять, что трудности связаны именно с атаками на авторитеты, то есть на покойного и живого классиков, Платона и Виттгенштейна. Тому, кто хоть немного знаком с личностью и творчеством Карла Поппера, не надо объяснять, что почтение к авторитетам было для него чем-то вроде красной тряпки. Главным предметом философских исследований Поппера была наука, а в науке авторитетов нет - правильная гипотеза, высказанная первокурсником, всегда вернее, чем неправильная, выдвинутая троекратным Нобелевским лауреатом. Таким образом, у Карла Поппера была еще одна веская причина атаковать Виттгенштейна в Кембриджской аудитории.
Кто же победил в этом легендарном споре, и в какой мере здесь вообще можно говорить о победителях - таким вопросом задаются в своей книге Эдмондс и Айдиноу. Не подлежит сомнению, что Карл Поппер до конца жизни сохранил уверенность в том, что победа осталась за ним, а Виттгенштейн остался при своей кочерге. Нельзя сказать, чтобы его учение о достижении истины в науке осталось неприступной крепостью. Его подвергали атакам многие, начиная с его собственного ученика Имре Лакатоша и включая таких известных американских философов как Пол Файерабенд и Томас Кун. Его блистательная критика тоталитаризма с падением тоталитарных империй утратила значительную часть своей привлекательности для читателей, которых трудно соблазнить абстрактными философскими идеями. Тем не менее, он остается одной из самых авторитетных фигур в том кругу, чья оценка всегда имела для него главное значение - в кругу ученых, интересующихся философским обоснованием своего труда. Но он навсегда проиграл Витгенштейну в плане личного обаяния, в ауре легендарности - у него есть множество ценителей, но нет и не было восторженных обожателей.
Что касается самого Виттгенштейна, то он, судя по всему, не слишком испугался атаки - в его переписке есть упоминание вскользь о некоем "осле, докторе Поппере", который нес сущую чепуху. Виттгенштейну вообще не было свойственно страстно защищать свои идеи - он изрекал их как окончательные истины и больше к ним не возвращался. Здесь, наверное, чувствуется разница в социальном происхождении и жизненном опыте.
Тем не менее, трудно не заметить, что принятые им меры по ликвидации философии не возымели особого действия. Философия существует по-прежнему, и лишь часть ее посвящена толкованию гениального наследия. Многие, набив оскомину на скептицизме, вновь обращаются к метафизике, то есть к размышлению о вечном, в неприязни к которой Поппер был с Виттгенштейном совершенно заодно. "Логико-философский трактат" сегодня цитируют далеко не только философы, он приобрел статус, близкий к священной книге, но в целом можно говорить, что легенда одержала верх над мыслью.
Некоторые полагают, что философия Витгенштейна продолжена в сегодняшних идеях постмодернизма, в трудах Жака Деррида. Такое наследие Виттгенштейна, скорее всего, шокировало бы - он был совершенно чужд цинизма, одержим проблемами личной нравственности и, хотя ни во что определенно не верил, по темпераменту был скорее мистиком, чем скептиком. Нельзя даже сказать, чтобы Виттгенштейн начисто отрицал существование "вечных вопросов". Он посвятил им последнюю, седьмую главу своего "Трактата". Эта глава побивает все рекорды лаконизма и состоит из одной-единственной фразы: "О чем нельзя говорить, о том надлежит молчать".