Те, кто был моим современником в Советском Союзе, помнят, что ничего правого или левого у нас там не было. У партии была одна генеральная линия, у страны - единственное и неизбежное будущее, хотя и то, и другое каждый новый день не обязательно было тем же самым. Вчерашние истины полагалось просто забывать, потому что правда была единственной. О правом и левом можно было прочитать в учебнике истории партии, хотя поди пойми, отчего троцкисты уклонялись влево, а бухаринцы - вправо, а не наоборот.
Правизна и левизна утратили в Советском Союзе свое значение потому, что эти категории предполагают свободу выбора политических взглядов. Надо, однако, сказать, что сегодня с ними вообще трудно разобраться - как и большинство исторически сложившихся понятий они меняются, и изначальное значение из них выветривается. Ярче всего это, может быть, видно на примере постсоветской России. Политическая левизна всегда ассоциировалась с готовностью идти на риск, сокрушать старое и воздвигать на его месте новое, а правизна - с осторожностью и приверженностью традиционным устоям. Все это совершенно перепуталось в послеперестроечном противостоянии коммунистов, по традиции левых, и реформаторов-рыночников, по традиции правых.
Так или иначе, монополии на правоту нет ни у одной из этих сторон, поскольку не существует более высокой инстанции, способной судить беспристрастно. Каждый из нас должен принимать собственное решение, и у многих оно на протяжении жизни меняется. О чем сегодня и пойдет речь.
Кристофер Хитченс, когда-то прибывший в США из Великобритании, на протяжении многих лет был ведущим публицистом левого журнала Nation. Свои политические взгляды он без колебаний представлял как троцкизм - странная платформа для журналистской карьеры в США, тем более, что Nation, несмотря на полтора века истории и репутации, не занимает ведущей позиции в американском общественном мнении. Несмотря на все это, Хитченса считают сегодня лучшим политическим эссеистом в Америке, он регулярно пишет для многих ведущих журналов и часто выступает по телевидению. Большому профессиональному успеху сопутствовала духовная эволюция, которая привела к разрыву с былыми единомышленниками: после 11 сентября 2001 года Кристофер Хитченс ушел из журнала Nation, с которым его связывают десятилетия дружбы и единомыслия, и оказался союзником так называемых "неоконсерваторов", правой идеологической группировки, близкой к администрации президента Буша. Более того, Хитченс заявил, что если бы президентские выборы проходили сейчас, он голосовал бы именно за Буша.
Надо сказать, что переход с одного фланга политического спектра на другой - вполне традиционное идеологическое путешествие. Именно так и появились в США неоконсерваторы, старшее поколение которых разделяло в свое время радикальные идеи 60-х лет. Вчерашние марксисты и радикалы входят сегодня во многие европейские правительства - чего стоит хотя бы министр иностранных дел ФРГ Йошка Фишер, за которым числятся такие заслуги, как дружба с террористами или избиение полицейского?
Тем не менее, Хитченс настаивает, что не менял политической ориентации, и что причины его расхождений с былыми соратниками - в том, что он предпочел оставаться верным совести, а не идеологическим принципам. Так, по крайней мере, он утверждает в недавнем интервью журналу Front Page, который издает другой политический перебежчик, Дэвид Хоровиц - известный лидер студенческого радикального движения 60-х годов, а ныне убежденный неоконсерватор. Кристофер Хитченс тоже возводит свою духовную биографию к 60-м - точнее, к 68-му, самому радикальному году. Тем не менее, он отказывается признавать себя правым.
Смысл этого высказывания и всего интервью Хитченса - в том, что не существует политического лагеря, владеющего монополией на правду. Тот факт, что тебе уже не по пути со вчерашними союзниками, вовсе не означает, что тебе в точности по дороге с сегодняшними. В 2001 году, когда террористическая акция Аль-Каиды повергла Хитченса в ужас, он понял, что его соратники по журналу Nation не разделяют этих чувств. Традиционная позиция левых видит главного противника в капитализме, а главное воплощение хищнического капитализма - в Соединенных Штатах. В рамках этой схемы западу противостоят жертвы колониализма, угнетенные страны "третьего мира", которые каким-то образом представляет Хомейни, свергший прозападного шаха, и Аль-Кайда во главе с бин Ладеном, и перестановка акцентов в этой схеме требовала слишком больших усилий от людей, привыкших повиноваться идеологии, а не совести.
Левизна Хитченса с самого начала была совсем иной. Он уже много лет имеет контакты с курдами, живущими в Ираке, и о преступлениях Саддама Хуссейна, в том числе по отношению к курдам, знает не понаслышке. В те времена, когда Саддама, особенно в его конфликте с Ираном, поддерживали Соединенные Штаты и другие западные государства, они были законной мишенью для самой резкой критики, на которую Хитченс никогда не скупился. Но 11 сентября неожиданным образом поставило США и иракских курдов по одну сторону баррикад, и именно в Джордже Буше-младшем Хитченс увидел реальную решимость противостать как Саддаму, так и общему направлению "исламофашизма". Его бывшие соратники по Nation не могли принять этой логики - для них противник был таковым по идеологическим соображениям, а не по причине своих конкретных поступков или воздержания от поступков.
Кристофер Хитченс по сей день не заявлял о разрыве со своим левым прошлым. Напротив, он считает, что если кто-то и изменил этому прошлому, то скорее всего левые догматики, рабы идеологии. Для Хитченса, по его собственным словам, "борьба против Саддама Хуссейна и за [свободу] курдского народа - справедливое дело, а не вопрос идеологического мнения". Точно так же, гибель тысяч жертв террористического акта в Нью-Йорке и Вашингтоне - это не историческая справедливость и не воздаяние от лица угнетенных, а кровавое преступление.
Кристофер Хитченс видит в современной истории не игру идеологических ситуаций, а конкретные человеческие проблемы и поиск их решения. Такая позиция поссорила его с вчерашними друзьями и приобрела ему неожиданных новых - которые, тем не менее, напрасно ожидают от него полного единомыслия.
Традиционно считается, что в молодости человеку пристало быть левым, а на склоне лет праветь, что левизна сопутствует энтузиазму, а правизна - мудрости. Этот циничный взгляд ставит нравственность в прямую зависимость от физиологии - дескать, дадим отбушевать гормонам и займемся всерьез пищеварением.
Неоконсерваторы, новые поклонники публицистического таланта Хитченса, далеки от такого цинизма - от традиционных консерваторов их отличает в первую очередь доктрина повсеместного распространения демократии. В этом смысле полезно сравнить внешнюю политику отца и сына, Джорджа Буша-старшего и младшего. Отец ясно сознавал необходимость противостоять иракской агрессии в Кувейте, поскольку она прямо затрагивала экономические и политические интересы США. Но когда прямая угроза была ликвидирована, Соединенные Штаты резко вышли из игры, оставив Ирак на произвол все того же Саддама Хуссейна. Точка зрения традиционных консерваторов, которую представляла администрация Буша, отдает предпочтение изоляции - не вмешиваться ни в какие авантюры и не участвовать ни в каких международных акциях, пока в этом нет прямой нужды.
Неоконсерваторы, многие из которых пришли с левого фланга политического спектра и принесли с собой наследие интернационализма, считают, что в современном мире нет места традиционной позе страуса с головой в песке, и что пока на свете есть диктаторы-авантюристы вроде Саддама и государства на грани анархии, подобные Афганистану талибов, цивилизованному миру угрожает постоянная опасность. Такие государства требуют вмешательства извне, в том числе и вооруженного, с целью установления в них стабильных демократических режимов. Такова доктрина превентивного вмешательства, принятая администрацией Буша после 11 сентября и приведенная в действие в Ираке.
Другое отклонение неоконсерваторов от идеологической традиции - это их терпимость в отношении мощного государства, какое необходимо для проведения авторитетной внешней политики. Традиционные консерваторы резко с ними расходятся в этом пункте, предпочитая минимальный государственный аппарат и минимальные налоги.
И тем не менее, читатели журнала Weekly Standard, ведущего органа неоконсерваторов, легко могут убедиться в том, что по большинству вопросов, не относящихся к внешней политике, редколлегия придерживается стандартной консервативной точки зрения, выступая против абортов и однополых браков, в защиту традиционных социальных институтов, против расовых предпочтений и, как правило, на стороне республиканской партии. Трудно отделаться от мысли, что все эти взгляды представляют собой комплект, обязательный к читательскому одобрению.
Хотя большинство неоконсерваторов приветствует в Кристофере Хитченсе единомышленника, легко заметить, что он по-прежнему мыслит по-другому. Вот, в частности, как он отвечает на вопрос корреспондента Front Page, когда тот упрекает его за прежнюю критику в адрес Соединенных Штатов. Хитченс не собирается от этой критики отрекаться.
Резня в Восточном Тиморе была, как считает Хитченс, проведена индонезийскими оккупантами с попустительства Соединенных Штатов, благоволивших диктатору Сухарто. Более того, Хитченс возлагает прямую вину за это кровопролитие на тогдашнего государственного секретаря Генри Киссинджера, на которого он составил целое досье, объявив его одним из крупнейших военных преступников современности. К числу других преступлений Киссинджера и США Хитченс относит вьетнамскую войну, продленную из чисто политических соображений на целых четыре года, а также политические убийства в Чили и совершенный там при участии ЦРУ государственный переворот. Журналистский авторитет Хитченса настолько высок, что эта книга порядком испортила Киссинджеру жизнь, хотя о привлечении его к судебной ответственности говорить не приходится. По мнению Хитченса, Соединенные Штаты в период правления Никсона вполне можно было назвать государством-изгоем.
Подобная деятельность исключает возможность союза Хитченса с традиционными консерваторами, и даже некоторые неоконсерваторы питают к нему стойкую антипатию. Но, может быть, резче всего водораздел пролегает по отношению к Израилю. Присутствие еврейского государства на земле Палестины Кристофер Хитченс считает наследием колониализма, обвиняя в этом как пионеров сионистского движения, так и современную администрацию Ариэля Шарона, по сей день конфискующую собственность арабов в пользу евреев. В подобной резкости Хитченс не одинок, по крайней мере среди левых. Но он, не в пример большинству других критиков, не закрывает глаза на кровавый террор палестинцев и не считает его оправданной мерой сопротивления. Признавая, что факт существования Израиля сегодня не отменить, Хитченс рассматривает возможности разрешения конфликта весьма пессимистически.
Фанатизм еврейских поселенцев Хитченс считает религиозным, что в целом справедливо, хотя сам Шарон - вряд ли подходящий кандидат в воинствующие иудаисты. Отмечая при этом, что главной опорой этих фанатиков являются, как ни странно, христиане-евангелисты консервативного толка в Америке, Хитченс считает себя вправе объявить Израиль чем-то вроде места мирового сговора трех фундаменталистских религий. Здесь, может быть, мы сталкиваемся с некоторым подобием его личной идеологии, даже одержимости: все беды в современном мире коренятся в религиозном фанатизме, независимо от религии - будь то падение башен на Манхэттене, еврейские поселения в Палестине или североирландские католики и протестанты в путах взаимной ненависти. Кристофер Хитченс - не просто атеист, а воинствующий атеист, и в этом заключен слабый пункт его позиции. Не будь этого заблуждения, он увидел бы, что любой фанатизм смертоносен одинаково - ни нацисты, ни коммунисты особой религиозностью отмечены не были.
Такое отношение к Израилю должно было по идее стать камнем преткновения в отношениях Хитченса с неоконсерваторами, большинство из которых настроено про-сионистски, что дает арабам, да и не только арабам, повод объявить нынешнюю американскую внешнюю политику сионистской, инспирируемой из Иерусалима. Тот факт, что серьезного конфликта все же не возникает, указывает на реальное совпадение позиций и отсутствие израильской координации - но убежденных не разубедишь.
Я подозреваю, что в демонстративной верности Кристофера Хитченса его радикальным корням есть некоторый элемент кокетства. Его позиции наверняка изменились за последние 20 лет куда сильнее, чем он согласен дать понять - по той простой причине, что взгляды, склонные к переменам, меняются непрерывно, и что катящийся камень не обрастает мхом. Когда-то Америка Ричарда Никсона могла казаться Хитченсу средоточием мирового зла, а Советский Союз хотя и не вызывал симпатий, но был куда меньше известен. Сегодня история продемонстрировала, что Советский Союз был именно тем, чем его считали все те же неоконсерваторы, Никсон остался в прошлом, а Соединенные Штаты - единственное в мире государство, способное и готовое дать отпор исламофашизму. Когда-то "третий мир" мог казаться юным идеалистам жертвой империализма, заслуживающей безусловного сочувствия, но сегодня он утратил это чернобелое качество, и Саудовская Аравия, Ирак или Пакистан предстали в своем истинном обличии. Что же касается Европы, облачившейся сегодня в мантию третейского судьи, то она не имеет никакой прерогативы на праведность, потому что именно она в свое время предала курдов, бросив их на милость местных деспотов, и именно она ввела в международное право новый состав преступления - геноцид. В эпоху, когда воспитанники 68-го воздвигали свои баррикады на улицах Парижа, они не могли себе представить мира за рамками своей юношеской идеологии, а их циничные вожди, которые вполне могли представить, предпочитали свое минутное лидерство правде и морали - все эти Сартры, Маркузе и Альтуссеры, не говоря уже о Че Геварах и Кастро. Для них трагедия - это всегда пьеса, игра, даже на сцене во весь земной шар.
Человеку, не утратившему нравственного чувства, идеология попросту не нужна, и Кристофер Хитченс демонстрирует это куда убедительнее, чем даже близкие ему по духу неоконсерваторы, воспитанные на разочаровании в социализме. Его инстинкты всегда исходили из сочувствия к жертве, будь то курды, палестинцы или даже Лев Троцкий, которому вместо участи палача выпала именно участь жерты, хотя все вполне могло сложиться иначе. Идеолог видит историю как комедию масок, где угнетатель и угнетенный, обидчик и обиженный - социальные роли, определенные раз навсегда воображаемыми законами истории. Но идеология великодушных - это всегда сострадание, а у него нет фиксированных объектов.
Всю свою жизнь Хитченс был сокрушителем авторитетов, из которых Киссинджер - всего лишь один пример. Не исключено, что его нынешний совместный маршрут с неоконсерваторами может оказаться временным, поскольку их зрение уже сегодня страдает избирательностью. Все внимание уделяется грядущему торжеству демократии в Ираке, в то время как лживую победу на выборах наследного принца династии Алиевых в Азербайджане тепло приветствовал заместитель госсекретаря США Ричард Армитадж, а другой постсоветский деспот, президент Узбекистана Каримов, получает от Америки сотни миллионов помощи без каких бы то ни было демократических ухищрений. Кому-то обязательно должно прийти в голову: то, что хорошо для курдов и палестинцев, вряд ли повредит узбекам, - тому, кто не присягал знаменам идеологии.
Правизна и левизна утратили в Советском Союзе свое значение потому, что эти категории предполагают свободу выбора политических взглядов. Надо, однако, сказать, что сегодня с ними вообще трудно разобраться - как и большинство исторически сложившихся понятий они меняются, и изначальное значение из них выветривается. Ярче всего это, может быть, видно на примере постсоветской России. Политическая левизна всегда ассоциировалась с готовностью идти на риск, сокрушать старое и воздвигать на его месте новое, а правизна - с осторожностью и приверженностью традиционным устоям. Все это совершенно перепуталось в послеперестроечном противостоянии коммунистов, по традиции левых, и реформаторов-рыночников, по традиции правых.
Так или иначе, монополии на правоту нет ни у одной из этих сторон, поскольку не существует более высокой инстанции, способной судить беспристрастно. Каждый из нас должен принимать собственное решение, и у многих оно на протяжении жизни меняется. О чем сегодня и пойдет речь.
Кристофер Хитченс, когда-то прибывший в США из Великобритании, на протяжении многих лет был ведущим публицистом левого журнала Nation. Свои политические взгляды он без колебаний представлял как троцкизм - странная платформа для журналистской карьеры в США, тем более, что Nation, несмотря на полтора века истории и репутации, не занимает ведущей позиции в американском общественном мнении. Несмотря на все это, Хитченса считают сегодня лучшим политическим эссеистом в Америке, он регулярно пишет для многих ведущих журналов и часто выступает по телевидению. Большому профессиональному успеху сопутствовала духовная эволюция, которая привела к разрыву с былыми единомышленниками: после 11 сентября 2001 года Кристофер Хитченс ушел из журнала Nation, с которым его связывают десятилетия дружбы и единомыслия, и оказался союзником так называемых "неоконсерваторов", правой идеологической группировки, близкой к администрации президента Буша. Более того, Хитченс заявил, что если бы президентские выборы проходили сейчас, он голосовал бы именно за Буша.
Надо сказать, что переход с одного фланга политического спектра на другой - вполне традиционное идеологическое путешествие. Именно так и появились в США неоконсерваторы, старшее поколение которых разделяло в свое время радикальные идеи 60-х лет. Вчерашние марксисты и радикалы входят сегодня во многие европейские правительства - чего стоит хотя бы министр иностранных дел ФРГ Йошка Фишер, за которым числятся такие заслуги, как дружба с террористами или избиение полицейского?
Тем не менее, Хитченс настаивает, что не менял политической ориентации, и что причины его расхождений с былыми соратниками - в том, что он предпочел оставаться верным совести, а не идеологическим принципам. Так, по крайней мере, он утверждает в недавнем интервью журналу Front Page, который издает другой политический перебежчик, Дэвид Хоровиц - известный лидер студенческого радикального движения 60-х годов, а ныне убежденный неоконсерватор. Кристофер Хитченс тоже возводит свою духовную биографию к 60-м - точнее, к 68-му, самому радикальному году. Тем не менее, он отказывается признавать себя правым.
"Понимание того, что с нами ведет культурную и политическую войну исламская теократия, осенило меня со всей силой и четкостью не 11 сентября 2001 года, а 14 февраля 1989, когда аятолла Хомейни от собственного имени предложил деньги, подстрекая к убийству моего друга, Салмана Рушди. Тогда, о чем вы, возможно, забыли, и консервативное, и неоконсервативное движение были глупыми и нейтральными, в случае истэблишмента Буша из-за его в ту пору недавнего разоблачения как мерзкого клиента Хомейни в скандале Иран-Контра, а в случае многих неоконсерваторов - поскольку они считали Салмана союзником восстаний Третьего мира, особенно палестинского. Понимание того, что американскую мощь можно и следует использовать для защиты плюрализма и наказания фашизма, пришло ко мне в Сараеве... Здесь коалиция сил, которая в конечном счете спасла бывшую Югославию от агрессии и этноцида, состояла из некоторых левых, многих евреев и мусульман в Америке и Европе, из многих, если не большинства, неоконсерваторов, и лейбористского правительства Тони Блэра. Основная масса традиционных консерваторов в Америке и Великобритании держалась безразлично или даже прямо враждебно, и, конечно же, многие борцы за мир придерживались своей традиционной линии, согласно которой интервенция обычно заводит в трясину. Таковы были истоки ссоры между мной и моими коллегами по журналу Nation, и тогда же я впервые оказался в одном окопе с такими людьми, как Пол Вулфовиц и Джин Керкпатрик - шок, через который я со временем переступил".
Смысл этого высказывания и всего интервью Хитченса - в том, что не существует политического лагеря, владеющего монополией на правду. Тот факт, что тебе уже не по пути со вчерашними союзниками, вовсе не означает, что тебе в точности по дороге с сегодняшними. В 2001 году, когда террористическая акция Аль-Каиды повергла Хитченса в ужас, он понял, что его соратники по журналу Nation не разделяют этих чувств. Традиционная позиция левых видит главного противника в капитализме, а главное воплощение хищнического капитализма - в Соединенных Штатах. В рамках этой схемы западу противостоят жертвы колониализма, угнетенные страны "третьего мира", которые каким-то образом представляет Хомейни, свергший прозападного шаха, и Аль-Кайда во главе с бин Ладеном, и перестановка акцентов в этой схеме требовала слишком больших усилий от людей, привыкших повиноваться идеологии, а не совести.
Левизна Хитченса с самого начала была совсем иной. Он уже много лет имеет контакты с курдами, живущими в Ираке, и о преступлениях Саддама Хуссейна, в том числе по отношению к курдам, знает не понаслышке. В те времена, когда Саддама, особенно в его конфликте с Ираном, поддерживали Соединенные Штаты и другие западные государства, они были законной мишенью для самой резкой критики, на которую Хитченс никогда не скупился. Но 11 сентября неожиданным образом поставило США и иракских курдов по одну сторону баррикад, и именно в Джордже Буше-младшем Хитченс увидел реальную решимость противостать как Саддаму, так и общему направлению "исламофашизма". Его бывшие соратники по Nation не могли принять этой логики - для них противник был таковым по идеологическим соображениям, а не по причине своих конкретных поступков или воздержания от поступков.
Кристофер Хитченс по сей день не заявлял о разрыве со своим левым прошлым. Напротив, он считает, что если кто-то и изменил этому прошлому, то скорее всего левые догматики, рабы идеологии. Для Хитченса, по его собственным словам, "борьба против Саддама Хуссейна и за [свободу] курдского народа - справедливое дело, а не вопрос идеологического мнения". Точно так же, гибель тысяч жертв террористического акта в Нью-Йорке и Вашингтоне - это не историческая справедливость и не воздаяние от лица угнетенных, а кровавое преступление.
Кристофер Хитченс видит в современной истории не игру идеологических ситуаций, а конкретные человеческие проблемы и поиск их решения. Такая позиция поссорила его с вчерашними друзьями и приобрела ему неожиданных новых - которые, тем не менее, напрасно ожидают от него полного единомыслия.
Традиционно считается, что в молодости человеку пристало быть левым, а на склоне лет праветь, что левизна сопутствует энтузиазму, а правизна - мудрости. Этот циничный взгляд ставит нравственность в прямую зависимость от физиологии - дескать, дадим отбушевать гормонам и займемся всерьез пищеварением.
Неоконсерваторы, новые поклонники публицистического таланта Хитченса, далеки от такого цинизма - от традиционных консерваторов их отличает в первую очередь доктрина повсеместного распространения демократии. В этом смысле полезно сравнить внешнюю политику отца и сына, Джорджа Буша-старшего и младшего. Отец ясно сознавал необходимость противостоять иракской агрессии в Кувейте, поскольку она прямо затрагивала экономические и политические интересы США. Но когда прямая угроза была ликвидирована, Соединенные Штаты резко вышли из игры, оставив Ирак на произвол все того же Саддама Хуссейна. Точка зрения традиционных консерваторов, которую представляла администрация Буша, отдает предпочтение изоляции - не вмешиваться ни в какие авантюры и не участвовать ни в каких международных акциях, пока в этом нет прямой нужды.
Неоконсерваторы, многие из которых пришли с левого фланга политического спектра и принесли с собой наследие интернационализма, считают, что в современном мире нет места традиционной позе страуса с головой в песке, и что пока на свете есть диктаторы-авантюристы вроде Саддама и государства на грани анархии, подобные Афганистану талибов, цивилизованному миру угрожает постоянная опасность. Такие государства требуют вмешательства извне, в том числе и вооруженного, с целью установления в них стабильных демократических режимов. Такова доктрина превентивного вмешательства, принятая администрацией Буша после 11 сентября и приведенная в действие в Ираке.
Другое отклонение неоконсерваторов от идеологической традиции - это их терпимость в отношении мощного государства, какое необходимо для проведения авторитетной внешней политики. Традиционные консерваторы резко с ними расходятся в этом пункте, предпочитая минимальный государственный аппарат и минимальные налоги.
И тем не менее, читатели журнала Weekly Standard, ведущего органа неоконсерваторов, легко могут убедиться в том, что по большинству вопросов, не относящихся к внешней политике, редколлегия придерживается стандартной консервативной точки зрения, выступая против абортов и однополых браков, в защиту традиционных социальных институтов, против расовых предпочтений и, как правило, на стороне республиканской партии. Трудно отделаться от мысли, что все эти взгляды представляют собой комплект, обязательный к читательскому одобрению.
Хотя большинство неоконсерваторов приветствует в Кристофере Хитченсе единомышленника, легко заметить, что он по-прежнему мыслит по-другому. Вот, в частности, как он отвечает на вопрос корреспондента Front Page, когда тот упрекает его за прежнюю критику в адрес Соединенных Штатов. Хитченс не собирается от этой критики отрекаться.
"Приведу хотя бы один пример, в котором я был замешан сам: не подлежит сомнению, что Соединенные Штаты навязали в 1967 году Греции, члену НАТО и члену Совета Европы, диктатуру с фашистской идеологией. Это было сделано просто для того, чтобы в предстоящих выборах не победила неправильная партия. Результатом была катастрофическая война в восточном Средиземноморье, а также подавление свободы в Греции. Список можно продолжить - я никогда не встречал аргумента, что массовая резня в Восточном Тиморе, например, помогла сокрушить Берлинскую стену".
Резня в Восточном Тиморе была, как считает Хитченс, проведена индонезийскими оккупантами с попустительства Соединенных Штатов, благоволивших диктатору Сухарто. Более того, Хитченс возлагает прямую вину за это кровопролитие на тогдашнего государственного секретаря Генри Киссинджера, на которого он составил целое досье, объявив его одним из крупнейших военных преступников современности. К числу других преступлений Киссинджера и США Хитченс относит вьетнамскую войну, продленную из чисто политических соображений на целых четыре года, а также политические убийства в Чили и совершенный там при участии ЦРУ государственный переворот. Журналистский авторитет Хитченса настолько высок, что эта книга порядком испортила Киссинджеру жизнь, хотя о привлечении его к судебной ответственности говорить не приходится. По мнению Хитченса, Соединенные Штаты в период правления Никсона вполне можно было назвать государством-изгоем.
Подобная деятельность исключает возможность союза Хитченса с традиционными консерваторами, и даже некоторые неоконсерваторы питают к нему стойкую антипатию. Но, может быть, резче всего водораздел пролегает по отношению к Израилю. Присутствие еврейского государства на земле Палестины Кристофер Хитченс считает наследием колониализма, обвиняя в этом как пионеров сионистского движения, так и современную администрацию Ариэля Шарона, по сей день конфискующую собственность арабов в пользу евреев. В подобной резкости Хитченс не одинок, по крайней мере среди левых. Но он, не в пример большинству других критиков, не закрывает глаза на кровавый террор палестинцев и не считает его оправданной мерой сопротивления. Признавая, что факт существования Израиля сегодня не отменить, Хитченс рассматривает возможности разрешения конфликта весьма пессимистически.
"Соединенные Штаты всегда вправе сказать, что они могут и намереваются гарантировать границы Израиля 1947-48 года и сделать этот оборонный периметр частью западного союза, но что они не предоставят ни единого цента на аннексию и колонизацию, а тем более на фанатическую религиозную пропаганду. Генералу Шарону пришлось бы отвергнуть это предложение навеки обеспеченной безопасности ради бандитской идеологии его партии. Но все свидетельствует о том, что большинство израильских и американских евреев в принципе поддержат это предложение. Почему этого не происходит, и почему мы ставим все будущее смены режима в регионе в зависимость от желаний горстки безумных фанатиков?"
Фанатизм еврейских поселенцев Хитченс считает религиозным, что в целом справедливо, хотя сам Шарон - вряд ли подходящий кандидат в воинствующие иудаисты. Отмечая при этом, что главной опорой этих фанатиков являются, как ни странно, христиане-евангелисты консервативного толка в Америке, Хитченс считает себя вправе объявить Израиль чем-то вроде места мирового сговора трех фундаменталистских религий. Здесь, может быть, мы сталкиваемся с некоторым подобием его личной идеологии, даже одержимости: все беды в современном мире коренятся в религиозном фанатизме, независимо от религии - будь то падение башен на Манхэттене, еврейские поселения в Палестине или североирландские католики и протестанты в путах взаимной ненависти. Кристофер Хитченс - не просто атеист, а воинствующий атеист, и в этом заключен слабый пункт его позиции. Не будь этого заблуждения, он увидел бы, что любой фанатизм смертоносен одинаково - ни нацисты, ни коммунисты особой религиозностью отмечены не были.
Такое отношение к Израилю должно было по идее стать камнем преткновения в отношениях Хитченса с неоконсерваторами, большинство из которых настроено про-сионистски, что дает арабам, да и не только арабам, повод объявить нынешнюю американскую внешнюю политику сионистской, инспирируемой из Иерусалима. Тот факт, что серьезного конфликта все же не возникает, указывает на реальное совпадение позиций и отсутствие израильской координации - но убежденных не разубедишь.
Я подозреваю, что в демонстративной верности Кристофера Хитченса его радикальным корням есть некоторый элемент кокетства. Его позиции наверняка изменились за последние 20 лет куда сильнее, чем он согласен дать понять - по той простой причине, что взгляды, склонные к переменам, меняются непрерывно, и что катящийся камень не обрастает мхом. Когда-то Америка Ричарда Никсона могла казаться Хитченсу средоточием мирового зла, а Советский Союз хотя и не вызывал симпатий, но был куда меньше известен. Сегодня история продемонстрировала, что Советский Союз был именно тем, чем его считали все те же неоконсерваторы, Никсон остался в прошлом, а Соединенные Штаты - единственное в мире государство, способное и готовое дать отпор исламофашизму. Когда-то "третий мир" мог казаться юным идеалистам жертвой империализма, заслуживающей безусловного сочувствия, но сегодня он утратил это чернобелое качество, и Саудовская Аравия, Ирак или Пакистан предстали в своем истинном обличии. Что же касается Европы, облачившейся сегодня в мантию третейского судьи, то она не имеет никакой прерогативы на праведность, потому что именно она в свое время предала курдов, бросив их на милость местных деспотов, и именно она ввела в международное право новый состав преступления - геноцид. В эпоху, когда воспитанники 68-го воздвигали свои баррикады на улицах Парижа, они не могли себе представить мира за рамками своей юношеской идеологии, а их циничные вожди, которые вполне могли представить, предпочитали свое минутное лидерство правде и морали - все эти Сартры, Маркузе и Альтуссеры, не говоря уже о Че Геварах и Кастро. Для них трагедия - это всегда пьеса, игра, даже на сцене во весь земной шар.
Человеку, не утратившему нравственного чувства, идеология попросту не нужна, и Кристофер Хитченс демонстрирует это куда убедительнее, чем даже близкие ему по духу неоконсерваторы, воспитанные на разочаровании в социализме. Его инстинкты всегда исходили из сочувствия к жертве, будь то курды, палестинцы или даже Лев Троцкий, которому вместо участи палача выпала именно участь жерты, хотя все вполне могло сложиться иначе. Идеолог видит историю как комедию масок, где угнетатель и угнетенный, обидчик и обиженный - социальные роли, определенные раз навсегда воображаемыми законами истории. Но идеология великодушных - это всегда сострадание, а у него нет фиксированных объектов.
Всю свою жизнь Хитченс был сокрушителем авторитетов, из которых Киссинджер - всего лишь один пример. Не исключено, что его нынешний совместный маршрут с неоконсерваторами может оказаться временным, поскольку их зрение уже сегодня страдает избирательностью. Все внимание уделяется грядущему торжеству демократии в Ираке, в то время как лживую победу на выборах наследного принца династии Алиевых в Азербайджане тепло приветствовал заместитель госсекретаря США Ричард Армитадж, а другой постсоветский деспот, президент Узбекистана Каримов, получает от Америки сотни миллионов помощи без каких бы то ни было демократических ухищрений. Кому-то обязательно должно прийти в голову: то, что хорошо для курдов и палестинцев, вряд ли повредит узбекам, - тому, кто не присягал знаменам идеологии.