Когда заходит речь об "открытом обществе", на ум приходит имя философа Карла Поппера, который посвятил этой теме фундаментальный двухтомный труд "Открытое общество и его враги". Вполне естественно приписать ему и авторство самого термина. На самом деле выражение "открытое общество" и противоположное ему, "закрытое общество", принадлежат его старшему современнику, французскому философу Анри Бергсону, которые впервые употребил их в своей книге "Два источника нравственности и религии". Под открытым обществом оба философа понимали примерно одно и то же, но Бергсон был в какой-то мере элитарный мистик, тогда как Поппер, скептик и рационалист, излагал свои взгляды подробнее и понятнее.
Карл Поппер родился в Вене, в молодости увлекался марксизмом и принадлежал к так называемому "венскому кружку" философов, но впоследствии порвал и с тем, и с другим. Мировую известность ему принес труд "Логика научного открытия" - многие считают Поппера самым значительным философом науки со времен Френсиса Бэкона. Когда над Европой нависла опасность нацизма, Поппер эмигрировал в Новую Зеландию, где преподавал в университете Кентербери, а после войны - в Англии, в Лондонской школе экономики и в Лондонском университете.
Историю пробуждения у Поппера интереса к социальным наукам описывает Нил Макиннес в статье "Возвращение Поппера", опубликованной в американском журнале National Interest. К работе над книгой "Открытое общество и его враги" он приступил в Новой Зеландии, в разгар Второй Мировой войны, и главной мишенью его аргументов был, конечно же, нацизм. В этой первой версии книги, принимая во внимание военный союз с СССР, Поппер довольно деликатно обошелся и со Сталиным, и с Марксом, но в последующем издании, под влиянием своего единомышленника Фридриха Хайека, убрал все поблажки коммунизму. Поппер и Хайек приобрели статус ведущих обличителей тоталитаризма и социального утопизма, хотя в некоторых существенных вопросах их взгляды резко расходились.
Сам Поппер не дал определения открытому обществу - он вообще не жаловал определения, считая их схоластическим трюком. Объяснить, что он имел в виду, удобнее всего "от противного", приведя его описание закрытого общества.
"При таком образе жизни проблемы возникают редко, и уж вовсе не возникает ничего подобного нравственным проблемам. Я не имею в виду, что члену племени не требуется подчас изрядный героизм и стойкость, чтобы поступать в соответствии с табу. Я имею в виду, что ему редко приходится задумываться над тем, как следует поступить. Правильный образ действия всегда предопределен, хотя, следуя ему, необходимо преодолевать трудности. Он предопределен табу, магическими племенными уложениями, которые никогда не могут стать предметом критического рассмотрения...
Закрытое общество подобно стаду или племени, будучи полуорганическим единством, членов которого держат вместе полуорганические связи - родство, совместная жизнь, совместные усилия, общие опасности, общие радости и общее горе".
Таким образом, согласно Карлу Попперу, закрытое общество - это архаическая модель, в которой доминирует магическое мировоззрение, табу, авторитет и традиция. Его "закрытость" состоит прежде всего в том, что трудно изменить в нем свое социальное и имущественное положение и практически нельзя осуществлять собственную волю. Может быть, для определения такого общества лучше всего воспользоваться краткой формулой уже упомянутого Анри Бергсона: "авторитет, иерархия, неподвижность". В таком обществе все наперед расписано, каждый знает свое место, и никаких существенных перемен, то есть "прогресса", не предусмотрено.
Речь, конечно же, идет не только о далекой древности. Самые яркие примеры закрытых обществ - это современные Попперу нацизм и коммунизм. Каждое из них управляется в соответствии с неколебимым сводом правил и табу, преступить которые можно лишь с великим риском для собственного благополучия и даже жизни. Каждое состоит из сравнительно закрытых сословий, имеющих предписанную функцию: партийная элита, трудящиеся массы, интеллигенция. Советское общество, конечно же, постулировало идею прогресса, пути к коммунизму, но фиктивным был как сам путь, так и прогресс - термин "застой" говорит сам за себя.
Открытое общество - это прямая противоположность вышеописанному. В нем отсутствуют предустановленная иерархия и авторитет, они подвижны и заменимы, потому что в принципе каждый может занять любую социальную позицию. В нем невозможны архаичные кланы и сообщества, монополизирующие целые отрасли управления и профессиональной деятельности. В нем отсутствует система табу и до мелочей прописанный кодекс поведения.
Противопоставляя открытое общество закрытому, Карл Поппер отмечает, что последнее во многом построено на личных отношениях людей, потому что социальная функция там как правило неотделима от конкретного человека, начиная с монарха или диктатора, которого никто не выбирал. Открытое общество устроено, по выражению Поппера, абстрактно, то есть более безлично. При советской власти, когда торжествовала иерархия и встроенный в нее архаический институт "блата", человек покупал мясо не у абстрактного мясника, а у конкретного Ивана Ивановича, а, скажем, автомобильные права получал тоже у конкретного Петра Сидоровича.
Именно распад таких личных отношений и раз и навсегда определенной иерархии делает переход от закрытого к открытому обществу весьма болезненным для всего общества, а не только для правящего и привилегированного слоя. Людям приходится принимать решения, которые раньше были раз и навсегда приняты за них, и выходить за пределы узкого сословного круга в общество, где все одинаково свободны и лишены твердого руководства, где перемены случаются не раз навсегда, а происходят постоянно. В результате переход к открытому обществу всегда сопровождается ростом социальной напряженности и попытками отката в прошлое. Вот как характеризует этот период Нил Макиннес, автор статьи в журнале National Interest.
"Может случиться, считает Поппер, что представители привилегированного, образованного сословия старого порядка (а не простой народ, который лишь испытывает неудобство от новшеств) могут попытаться приостановить открытие общества, которым они ранее правили. Они прибегнут к насилию, установят деспотизм, развяжут террор по отношению к сторонникам нового. Они будут искать поддержки, включая вооруженное вмешательство, у любого другого закрытого общества, которому удалось пресечь тенденции к модернизации. Они будут нападать на яркие символы открытого общества, где бы они их ни нашли".
Описанная здесь реакция привилегированных слоев уже получила свое название задолго до Карла Поппера: контрреволюция. Но это, конечно же, не любая контрреволюция: вспомним, что в России контрреволюция потерпела в свое время полное поражение, но общество, которое пришло на смену старому, оказалось еще более закрытым, чем прежнее.
Другая известная нам попытка контрреволюции, августовский путч 1991 года, имела гораздо больше общих черт с ситуацией, которую описывает Поппер: высшие представители прежней иерархии попытались оказать сопротивление перемене, которую на тогдашний момент обе противостоящие стороны понимали именно как переход к более открытой структуре общества. Было бы глупо отрицать, даже принимая во внимание все последующие осложнения, что сегодня российское общество куда более открыто, менее иерархично и табуировано, чем в предсмертной фазе коммунизма, которая получила название "застоя". Но говорить о победе открытого общества в России крайне преждевременно: широкие слои населения по-прежнему ошеломлены и как никогда полны сомнений, а действия верхушки порой мало напоминают управление открытым обществом. Здесь, по крайней мере сегодня, абстрактного весьма мало, зато много личного, начиная с того, что страной правит не свободно избранный и легко заменимый президент, а конкретный Владимир Путин, фактически назначенный на этот пост конкретным Борисом Ельциным.
Карл Поппер принадлежит к числу наиболее популярных философов ХХ столетия, в обоих смыслах слова "популярный": его труды доступны для широкого круга читателей, а его взгляды, по крайней мере на Западе, хорошо известны и завоевали себе немало приверженцев. Статья Нила Макиннеса, о которой я упоминал выше - не попытка повторить общеизвестное, а анализ применимости воззрений Поппера к новой ситуации, сложившейся после его кончины в 1994 году.
Карл Поппер был не только теоретиком открытого общества, он известен также своей теорией исторического процесса, хотя само слово "теория" здесь не слишком уместно. Дело в том, что Поппер начисто отрицал если не само существование, то, по крайней мере, принципиальную познаваемость внутренних законов истории. С его точки зрения, история - это простая сумма всех событий в мире к настоящему моменту, без всякой внутренней стройности и, что главное, без магистральной линии. Полемика Поппера была направлена против философов, заявлявших, что они постигли смысл истории и доказали неизбежность прогресса - в первую очередь против Гегеля и Маркса.
Взгляды Поппера на историю прямо обусловлены его пониманием структуры научного исследования. В науке невозможно перечислить все случаи выполнения того или иного закона, но, согласно Попперу, наука позволяет экспериментальную проверку своих законов и проведение такого эксперимента, который может этот закон опровергнуть. Это выведенное Поппером правило именуется "принципом фальсификации" и представляет, на его взгляд, неотъемлемую характеристику любой истинной науки. Каждый из нас имеет возможность опровергнуть, скажем, закон тяготения: для этого достаточно уронить яблоко и посмотреть, не полетит ли оно вверх или вбок, и не зависнет ли просто в воздухе. Тот факт, что такого до сих пор не произошло, до сих пор убеждает нас в истинности закона.
История - совершенно иное дело, она в принципе не допускает фальсификации, потому что никто из нас не может создать экспериментальное человечество и проследить за его развитием. Это не значит, что эксперименты вообще никогда не ставятся, но те, которые были проведены в прошлом столетии коммунистами и нацистами, ровным счетом ничего не доказали, хотя обошлись в десятки миллионов человеческих жизней.
Доказывая принципиальную ненаучность истории, Поппер полемизирует прежде всего против мыслителей, претендовавших на такую научность, Маркса и Гегеля. Последнего он жесточайшим образом высмеял и опозорил, переведя на повседневный язык некоторые из его заумных пассажей, оказавшихся на поверку невежественной чепухой.
Но Гегель, как отмечает и Макиннес, и другие в целом доброжелательные критики, сумел-таки отомстить своему обидчику, прокравшись в его рассуждения с заднего хода. Рассуждая о приходе открытого общества на смену закрытому, Поппер, конечно же, нигде не настаивает, что такая смена обязательна и предсказуема. Но поскольку описанное им закрытое общество больше соответствует психологическому складу архаичного, как выразились бы раньше "примитивного" человека, а открытое - современному сознанию, складывается впечатление, что с прошествием столетий первое становится менее, а второе - более вероятным. Выходит, прогресс все-таки неизбежен?
По мнению Нила Макиннеса, сегодня эта шаткая неизбежность как никогда поставлена под сомнение, потому что у открытого общества появились новые враги, и совсем не обязательно в лагере заведомых сторонников тоталитаризма, таких как бойцы Аль-Каиды. Сам Макиннес приводит только один пример - так называемых "мультикультуралистов". Это движение, сторонники которого живут почти исключительно на Западе, представляет собой продукт исторического покаяния западной цивилизации. В то время, как наши недавние предки не имели сомнения в превосходстве западной культуры над всеми остальными, и прежде всего потому, что она ведет к открытому обществу, мультикультуралисты считают, что все культуры в принципе равноценны, и что моральные и социальные устои каждой из них заслуживают одинакового уважения.
Подобные взгляды чреваты, мягко сказать, парадоксом. Иллюстраций можно привести десятки, но Нил Макиннес ограничивается одной - впрочем, весьма яркой. Практически все человеческие культуры прошли через стадию каннибализма, но поскольку развивались они разными темпами, некоторые преодолели ее раньше других. Чаще всего каннибализм носил культовый характер, но у некоторых народов, например у полинезийцев, он был просто частью традиционной диеты. Таковы были, к примеру, маори, коренные жители Новой Зеландии, и лишь к середине XIX столетия этот обычай был полностью искоренен усилиями британских колонизаторов. Должны ли мы считать наше инстинктивное отвращение к людоедству просто нашим культурным предрассудком, а его искоренение в Новой Зеландии - одним из колониальных преступлений Запада?
Примеры таких любопытных обычаев и ценностей можно приводить без конца: институт рабства в Африке, женское обрезание, фактическое нанесение пожизненных увечий девушкам, практикуемое в ряде стран Африки и Ближнего Востока, мусульманские браки, не допускающие свободы выбора участников, и еще много другого. Мультикультуралисты как правило игнорируют эти проблемы с помощью риторических уловок. В целом, однако, направление их усилий очевидно. Все эти альтернативные культурные ценности, в защиту которых они выступают, представляют собой атрибуты общества, основными принципами которого являются иерархия, авторитет и неподвижность, то есть закрытого общества. У Карла Поппера появилась совершенно новая категория противников, пришедших оттуда, откуда он их никогда не ожидал - из самого сердца открытого общества. Искать мультикультурализм за пределами Запада бессмысленно - закрытое обществе его просто не допускает.
Другая категория врагов открытого общества, о которой Макиннес не упоминает, и которая во многом сродни мультикультуралистам, это так называемые "антиглобалисты", чей летучий штурмовой отряд сегодня кочует из страны в страну, от саммита к саммиту, превращая мирные города в сцены побоищ. Глобализм, доктрина распространения либеральных свобод не только на отдельные страны, но и на все мировое сообщество, почти синонимичен попперовскому идеалу открытого общества, с одним существенным различием: Поппер, даже отделавшись от юношеского марксизма, никогда на стал поклонником капитализма и до конца жизни сохранил социал-демократические симпатии. Тем не менее, не подлежит сомнению, что стирание национальных границ и предоставление жителям, к примеру, Бангладеш, свобод, идентичных британским и американским, изначально заложено в идеях Карла Поппера. Антиглобалисты фактически выступают на стороне все той же иерархии и неподвижности, хотя у себя дома ведут с ними яростную борьбу.
Я допускаю, что изложил все эти тезисы довольно схематично, оставив за скобками некоторые тонкости, не обязательно играющие мне на руку. Но детали не меняют общей картины: стан активных врагов открытого общества сегодня гораздо пестрее, чем он виделся Попперу в период работы над его книгой, когда мир представлялся более простым, почти черно-белым.
Странным образом, отпетый скептик Карл Поппер был во многом идеалистом, представлявшим себе мир несколько розовее, чем он был и остается на самом деле. Так ему исподволь мстил Гегель.
"...Моделью поистине открытого общества Попперу представлялось сообщество ученых (или то, как он воображал себе сообщество ученых, и каким оно, вероятно, не было): политические стратегии должны были бы выдвигаться, как ученые выдвигают гипотезы, а политические программы выполнялись бы в духе экспериментальной науки, по методу проб и ошибок. Для того, чтобы что-либо подобное произошло, из реальной политики следовало бы устранить все страсти и все интересы".
Значит ли это, что нам следует проститься с великой иллюзией, надеждой на то, что победа прогресса если и не предопределена математически, то по крайней мере очень вероятна? Наверное нет - по крайней мере, совсем не обязательно. Сам Карл Поппер, когда он не впадал в гегелевский соблазн, настаивал, что автоматический прогресс - это миф. Но из этого вовсе не следует, что прогресс невозможен. Реальный прогресс, вопреки Марксу, Гегелю и уличным бойцам антиглобализма - это не цепь революционных скачков через барьеры, но и не прямое восхождение, как надеялся Фридрих Хайек, друг и во многом единомышленник Поппера, но, в отличие от него, безоглядный энтузиаст капитализма.
Движение от закрытого общества к открытому - это не более, чем сумма отдельных, конечных и целенаправленных действий людей, сознающих себя полноправными членами этого общества и всегда открытых для разумных возражений, для проверки, для фальсификации. В конечном счете, согласно Карлу Попперу, у истории нет иного закона, кроме нас самих. Не она диктует нам свои непреложные правила, как полагал Маркс, а мы ей, пусть порой сбивчиво и невнятно.
Карл Поппер родился в Вене, в молодости увлекался марксизмом и принадлежал к так называемому "венскому кружку" философов, но впоследствии порвал и с тем, и с другим. Мировую известность ему принес труд "Логика научного открытия" - многие считают Поппера самым значительным философом науки со времен Френсиса Бэкона. Когда над Европой нависла опасность нацизма, Поппер эмигрировал в Новую Зеландию, где преподавал в университете Кентербери, а после войны - в Англии, в Лондонской школе экономики и в Лондонском университете.
Историю пробуждения у Поппера интереса к социальным наукам описывает Нил Макиннес в статье "Возвращение Поппера", опубликованной в американском журнале National Interest. К работе над книгой "Открытое общество и его враги" он приступил в Новой Зеландии, в разгар Второй Мировой войны, и главной мишенью его аргументов был, конечно же, нацизм. В этой первой версии книги, принимая во внимание военный союз с СССР, Поппер довольно деликатно обошелся и со Сталиным, и с Марксом, но в последующем издании, под влиянием своего единомышленника Фридриха Хайека, убрал все поблажки коммунизму. Поппер и Хайек приобрели статус ведущих обличителей тоталитаризма и социального утопизма, хотя в некоторых существенных вопросах их взгляды резко расходились.
Сам Поппер не дал определения открытому обществу - он вообще не жаловал определения, считая их схоластическим трюком. Объяснить, что он имел в виду, удобнее всего "от противного", приведя его описание закрытого общества.
"При таком образе жизни проблемы возникают редко, и уж вовсе не возникает ничего подобного нравственным проблемам. Я не имею в виду, что члену племени не требуется подчас изрядный героизм и стойкость, чтобы поступать в соответствии с табу. Я имею в виду, что ему редко приходится задумываться над тем, как следует поступить. Правильный образ действия всегда предопределен, хотя, следуя ему, необходимо преодолевать трудности. Он предопределен табу, магическими племенными уложениями, которые никогда не могут стать предметом критического рассмотрения...
Закрытое общество подобно стаду или племени, будучи полуорганическим единством, членов которого держат вместе полуорганические связи - родство, совместная жизнь, совместные усилия, общие опасности, общие радости и общее горе".
Таким образом, согласно Карлу Попперу, закрытое общество - это архаическая модель, в которой доминирует магическое мировоззрение, табу, авторитет и традиция. Его "закрытость" состоит прежде всего в том, что трудно изменить в нем свое социальное и имущественное положение и практически нельзя осуществлять собственную волю. Может быть, для определения такого общества лучше всего воспользоваться краткой формулой уже упомянутого Анри Бергсона: "авторитет, иерархия, неподвижность". В таком обществе все наперед расписано, каждый знает свое место, и никаких существенных перемен, то есть "прогресса", не предусмотрено.
Речь, конечно же, идет не только о далекой древности. Самые яркие примеры закрытых обществ - это современные Попперу нацизм и коммунизм. Каждое из них управляется в соответствии с неколебимым сводом правил и табу, преступить которые можно лишь с великим риском для собственного благополучия и даже жизни. Каждое состоит из сравнительно закрытых сословий, имеющих предписанную функцию: партийная элита, трудящиеся массы, интеллигенция. Советское общество, конечно же, постулировало идею прогресса, пути к коммунизму, но фиктивным был как сам путь, так и прогресс - термин "застой" говорит сам за себя.
Открытое общество - это прямая противоположность вышеописанному. В нем отсутствуют предустановленная иерархия и авторитет, они подвижны и заменимы, потому что в принципе каждый может занять любую социальную позицию. В нем невозможны архаичные кланы и сообщества, монополизирующие целые отрасли управления и профессиональной деятельности. В нем отсутствует система табу и до мелочей прописанный кодекс поведения.
Противопоставляя открытое общество закрытому, Карл Поппер отмечает, что последнее во многом построено на личных отношениях людей, потому что социальная функция там как правило неотделима от конкретного человека, начиная с монарха или диктатора, которого никто не выбирал. Открытое общество устроено, по выражению Поппера, абстрактно, то есть более безлично. При советской власти, когда торжествовала иерархия и встроенный в нее архаический институт "блата", человек покупал мясо не у абстрактного мясника, а у конкретного Ивана Ивановича, а, скажем, автомобильные права получал тоже у конкретного Петра Сидоровича.
Именно распад таких личных отношений и раз и навсегда определенной иерархии делает переход от закрытого к открытому обществу весьма болезненным для всего общества, а не только для правящего и привилегированного слоя. Людям приходится принимать решения, которые раньше были раз и навсегда приняты за них, и выходить за пределы узкого сословного круга в общество, где все одинаково свободны и лишены твердого руководства, где перемены случаются не раз навсегда, а происходят постоянно. В результате переход к открытому обществу всегда сопровождается ростом социальной напряженности и попытками отката в прошлое. Вот как характеризует этот период Нил Макиннес, автор статьи в журнале National Interest.
"Может случиться, считает Поппер, что представители привилегированного, образованного сословия старого порядка (а не простой народ, который лишь испытывает неудобство от новшеств) могут попытаться приостановить открытие общества, которым они ранее правили. Они прибегнут к насилию, установят деспотизм, развяжут террор по отношению к сторонникам нового. Они будут искать поддержки, включая вооруженное вмешательство, у любого другого закрытого общества, которому удалось пресечь тенденции к модернизации. Они будут нападать на яркие символы открытого общества, где бы они их ни нашли".
Описанная здесь реакция привилегированных слоев уже получила свое название задолго до Карла Поппера: контрреволюция. Но это, конечно же, не любая контрреволюция: вспомним, что в России контрреволюция потерпела в свое время полное поражение, но общество, которое пришло на смену старому, оказалось еще более закрытым, чем прежнее.
Другая известная нам попытка контрреволюции, августовский путч 1991 года, имела гораздо больше общих черт с ситуацией, которую описывает Поппер: высшие представители прежней иерархии попытались оказать сопротивление перемене, которую на тогдашний момент обе противостоящие стороны понимали именно как переход к более открытой структуре общества. Было бы глупо отрицать, даже принимая во внимание все последующие осложнения, что сегодня российское общество куда более открыто, менее иерархично и табуировано, чем в предсмертной фазе коммунизма, которая получила название "застоя". Но говорить о победе открытого общества в России крайне преждевременно: широкие слои населения по-прежнему ошеломлены и как никогда полны сомнений, а действия верхушки порой мало напоминают управление открытым обществом. Здесь, по крайней мере сегодня, абстрактного весьма мало, зато много личного, начиная с того, что страной правит не свободно избранный и легко заменимый президент, а конкретный Владимир Путин, фактически назначенный на этот пост конкретным Борисом Ельциным.
Карл Поппер принадлежит к числу наиболее популярных философов ХХ столетия, в обоих смыслах слова "популярный": его труды доступны для широкого круга читателей, а его взгляды, по крайней мере на Западе, хорошо известны и завоевали себе немало приверженцев. Статья Нила Макиннеса, о которой я упоминал выше - не попытка повторить общеизвестное, а анализ применимости воззрений Поппера к новой ситуации, сложившейся после его кончины в 1994 году.
Карл Поппер был не только теоретиком открытого общества, он известен также своей теорией исторического процесса, хотя само слово "теория" здесь не слишком уместно. Дело в том, что Поппер начисто отрицал если не само существование, то, по крайней мере, принципиальную познаваемость внутренних законов истории. С его точки зрения, история - это простая сумма всех событий в мире к настоящему моменту, без всякой внутренней стройности и, что главное, без магистральной линии. Полемика Поппера была направлена против философов, заявлявших, что они постигли смысл истории и доказали неизбежность прогресса - в первую очередь против Гегеля и Маркса.
Взгляды Поппера на историю прямо обусловлены его пониманием структуры научного исследования. В науке невозможно перечислить все случаи выполнения того или иного закона, но, согласно Попперу, наука позволяет экспериментальную проверку своих законов и проведение такого эксперимента, который может этот закон опровергнуть. Это выведенное Поппером правило именуется "принципом фальсификации" и представляет, на его взгляд, неотъемлемую характеристику любой истинной науки. Каждый из нас имеет возможность опровергнуть, скажем, закон тяготения: для этого достаточно уронить яблоко и посмотреть, не полетит ли оно вверх или вбок, и не зависнет ли просто в воздухе. Тот факт, что такого до сих пор не произошло, до сих пор убеждает нас в истинности закона.
История - совершенно иное дело, она в принципе не допускает фальсификации, потому что никто из нас не может создать экспериментальное человечество и проследить за его развитием. Это не значит, что эксперименты вообще никогда не ставятся, но те, которые были проведены в прошлом столетии коммунистами и нацистами, ровным счетом ничего не доказали, хотя обошлись в десятки миллионов человеческих жизней.
Доказывая принципиальную ненаучность истории, Поппер полемизирует прежде всего против мыслителей, претендовавших на такую научность, Маркса и Гегеля. Последнего он жесточайшим образом высмеял и опозорил, переведя на повседневный язык некоторые из его заумных пассажей, оказавшихся на поверку невежественной чепухой.
Но Гегель, как отмечает и Макиннес, и другие в целом доброжелательные критики, сумел-таки отомстить своему обидчику, прокравшись в его рассуждения с заднего хода. Рассуждая о приходе открытого общества на смену закрытому, Поппер, конечно же, нигде не настаивает, что такая смена обязательна и предсказуема. Но поскольку описанное им закрытое общество больше соответствует психологическому складу архаичного, как выразились бы раньше "примитивного" человека, а открытое - современному сознанию, складывается впечатление, что с прошествием столетий первое становится менее, а второе - более вероятным. Выходит, прогресс все-таки неизбежен?
По мнению Нила Макиннеса, сегодня эта шаткая неизбежность как никогда поставлена под сомнение, потому что у открытого общества появились новые враги, и совсем не обязательно в лагере заведомых сторонников тоталитаризма, таких как бойцы Аль-Каиды. Сам Макиннес приводит только один пример - так называемых "мультикультуралистов". Это движение, сторонники которого живут почти исключительно на Западе, представляет собой продукт исторического покаяния западной цивилизации. В то время, как наши недавние предки не имели сомнения в превосходстве западной культуры над всеми остальными, и прежде всего потому, что она ведет к открытому обществу, мультикультуралисты считают, что все культуры в принципе равноценны, и что моральные и социальные устои каждой из них заслуживают одинакового уважения.
Подобные взгляды чреваты, мягко сказать, парадоксом. Иллюстраций можно привести десятки, но Нил Макиннес ограничивается одной - впрочем, весьма яркой. Практически все человеческие культуры прошли через стадию каннибализма, но поскольку развивались они разными темпами, некоторые преодолели ее раньше других. Чаще всего каннибализм носил культовый характер, но у некоторых народов, например у полинезийцев, он был просто частью традиционной диеты. Таковы были, к примеру, маори, коренные жители Новой Зеландии, и лишь к середине XIX столетия этот обычай был полностью искоренен усилиями британских колонизаторов. Должны ли мы считать наше инстинктивное отвращение к людоедству просто нашим культурным предрассудком, а его искоренение в Новой Зеландии - одним из колониальных преступлений Запада?
Примеры таких любопытных обычаев и ценностей можно приводить без конца: институт рабства в Африке, женское обрезание, фактическое нанесение пожизненных увечий девушкам, практикуемое в ряде стран Африки и Ближнего Востока, мусульманские браки, не допускающие свободы выбора участников, и еще много другого. Мультикультуралисты как правило игнорируют эти проблемы с помощью риторических уловок. В целом, однако, направление их усилий очевидно. Все эти альтернативные культурные ценности, в защиту которых они выступают, представляют собой атрибуты общества, основными принципами которого являются иерархия, авторитет и неподвижность, то есть закрытого общества. У Карла Поппера появилась совершенно новая категория противников, пришедших оттуда, откуда он их никогда не ожидал - из самого сердца открытого общества. Искать мультикультурализм за пределами Запада бессмысленно - закрытое обществе его просто не допускает.
Другая категория врагов открытого общества, о которой Макиннес не упоминает, и которая во многом сродни мультикультуралистам, это так называемые "антиглобалисты", чей летучий штурмовой отряд сегодня кочует из страны в страну, от саммита к саммиту, превращая мирные города в сцены побоищ. Глобализм, доктрина распространения либеральных свобод не только на отдельные страны, но и на все мировое сообщество, почти синонимичен попперовскому идеалу открытого общества, с одним существенным различием: Поппер, даже отделавшись от юношеского марксизма, никогда на стал поклонником капитализма и до конца жизни сохранил социал-демократические симпатии. Тем не менее, не подлежит сомнению, что стирание национальных границ и предоставление жителям, к примеру, Бангладеш, свобод, идентичных британским и американским, изначально заложено в идеях Карла Поппера. Антиглобалисты фактически выступают на стороне все той же иерархии и неподвижности, хотя у себя дома ведут с ними яростную борьбу.
Я допускаю, что изложил все эти тезисы довольно схематично, оставив за скобками некоторые тонкости, не обязательно играющие мне на руку. Но детали не меняют общей картины: стан активных врагов открытого общества сегодня гораздо пестрее, чем он виделся Попперу в период работы над его книгой, когда мир представлялся более простым, почти черно-белым.
Странным образом, отпетый скептик Карл Поппер был во многом идеалистом, представлявшим себе мир несколько розовее, чем он был и остается на самом деле. Так ему исподволь мстил Гегель.
"...Моделью поистине открытого общества Попперу представлялось сообщество ученых (или то, как он воображал себе сообщество ученых, и каким оно, вероятно, не было): политические стратегии должны были бы выдвигаться, как ученые выдвигают гипотезы, а политические программы выполнялись бы в духе экспериментальной науки, по методу проб и ошибок. Для того, чтобы что-либо подобное произошло, из реальной политики следовало бы устранить все страсти и все интересы".
Значит ли это, что нам следует проститься с великой иллюзией, надеждой на то, что победа прогресса если и не предопределена математически, то по крайней мере очень вероятна? Наверное нет - по крайней мере, совсем не обязательно. Сам Карл Поппер, когда он не впадал в гегелевский соблазн, настаивал, что автоматический прогресс - это миф. Но из этого вовсе не следует, что прогресс невозможен. Реальный прогресс, вопреки Марксу, Гегелю и уличным бойцам антиглобализма - это не цепь революционных скачков через барьеры, но и не прямое восхождение, как надеялся Фридрих Хайек, друг и во многом единомышленник Поппера, но, в отличие от него, безоглядный энтузиаст капитализма.
Движение от закрытого общества к открытому - это не более, чем сумма отдельных, конечных и целенаправленных действий людей, сознающих себя полноправными членами этого общества и всегда открытых для разумных возражений, для проверки, для фальсификации. В конечном счете, согласно Карлу Попперу, у истории нет иного закона, кроме нас самих. Не она диктует нам свои непреложные правила, как полагал Маркс, а мы ей, пусть порой сбивчиво и невнятно.