На сайте Reality Macedonia, который, как явствует из объяснения, издается независимыми македонскими журналистами и, как явствует из содержания, людьми строго славянского происхождения, одно время красовались две параллельные анкеты: известного всему миру Осамы бин Ладена и не столь известного Али Ахмети, руководителя УЧК - так называемой "национально-освободительной армии" албанцев в Македонии. Многие данные в этих анкетах совпадают, и у авторов возникает естественный, на их взгляд, вопрос: почему бин Ладен безоговорочно считается террористом, тогда как Ахмети - нет?
Этот сайт, на мой взгляд, не заслуживает особого внимания, поскольку за ним стоят не очень умные и очень яростные люди. Один из опубликованных здесь материалов, в частности, повествует о том, что в крошечной Македонии действует 5 тысяч членов террористической организации бин Ладена "Аль-Каида" - если на секунду выключить здравый рассудок и предположить что это - правда, неизбежен вывод, что борьба с такой многочисленной и мощной организацией обречена на неудачу. Тем не менее, сам вопрос, поставленный этой параллельной анкетой, совсем не лишен смысла: хорошо ли мы отдаем себе отчет, кто такие террористы, которым сегодня объявил войну цивилизованный мир? Знаем ли мы, с кем воюем?
Этот вопрос заинтересовал известного британского журналиста и историка Тимоти Гартон-Эша, чья статья под названием "Бывают ли хорошие террористы?" опубликована в журнале New York Review of Books. Гартон-Эш - не кабинетный ученый, он пишет, что называется, с натуры. В данном случае он побывал в Македонии, где встречался с представителями всех сторон, участвующих в конфликте. Вот как он представляет Али Ахмети. "27 июля 2001 года президент Джордж Буш подписал исполнительное распоряжение, замораживающее на территории США все авуары списка лиц, участвующих в "экстремистском насилии в Бывшей Югославской Республики Македонии" и других районах Западных Балкан или поддерживающих такое насилие, и блокирующее все пожертвования в их пользу. "Я считаю", говорится в президентском распоряжении, "что подобные действия представляют необычную и чрезвычайную угрозу национальной безопасности и внешней политике США, и настоящим объявляю чрезвычайное положение в отношении этой угрозы". В самом начале этого списка столь драматически заклеймленных лиц стоит "Ахмети, Али, член Национально-освободительной армии (УЧК)..." В президентском распоряжении не употреблено само слово "террорист", но отношение - явно как к террористу. В мае этого года генеральный секретарь НАТО Джордж Робертсон охарактеризовал УЧК, возглавляемую Ахмети, как шайку кровожадных бандитов, чья цель - уничтожение демократической Македонии".
Тот же Робертсон категорически предупреждал УЧК, что использование насилия в политических целях ни к чему не приведет. Тем не менее, каких-нибудь два-три месяца спустя, НАТО выступило посредником в урегулировании македонского конфликта и вело переговоры как с правительством Македонии, так и с руководством УЧК, фактически признав, что доводы и мотивы этого движения не лишены веса.
Гартон-Эш посетил штаб-квартиру УЧК в Македонии, встретился с самим Ахмети и спросил его, считает ли он себя террористом. Ахмети возразил, что он не террорист, а борец за свободу, и что человек, имеющий на себе военные опознавательные знаки, хорошо знающий цель, ради которой он воюет, уважающий Женевские конвенции и Гаагский трибунал, действующий под собственным именем и отвечающий за свои поступки, не может считаться террористом.
Но кого же, в таком случае, можно считать террористом? Вопрос этот, казалось бы, исключительно важен, особенно в современной ситуации: коль скоро мы объявили войну терроризму, было бы неплохо знать, где пролегает линия фронта. На традиционном поле боя солдаты различают противника по военной форме, и эту конвенцию соблюдают обе стороны в собственных интересах, чтобы не стрелять по своим. Террористы, как правило, резко уступают в живой силе тем, с кем они ведут борьбу, и поэтому не опасаются попасть по своим и не носят знаков отличия. Так неужели все дело - в кокарде и погонах?
Тимоти Гартон-Эш, судя по всему, вознамерился решить этот трудный вопрос в одиночку. Он постулирует четыре критерия, по которым можно отличить террориста от "борца за свободу". Эти критерии - биография, цели, методы и контекст. В качестве примера и иллюстрации он использует все того же Али Ахмети.
Уроженец деревни неподалеку от города Кичево, Ахмети в годы правления Тито был студентом-радикалом, марксистом с националистической окраской - такая идеология наверняка покоробила бы самого Маркса, но XX век разучил нас удивляться. Затем он эмигрировал в Швейцарию, судя по всему сражался в рядах косовской УЧК и извлек из своего опыта справедливый урок, что некоторая доза насилия вовсе не вредит политическим устремлениям. На мой взгляд, биография - вполне стандартная для человека подобной карьеры и мало что проясняет.
Что касается целей военной организации, которую возглавляет Ахмети, то ее программа, по словам Гартон-Эша, могла бы быть составлена "Международной амнистией". Программа требует признания албанцев одной из составляющих наций Македонии, с приданием их языку административного и правительственного статуса, возможности для албанцев получать высшее образование на своем языке, а также их обязательного участия в бюрократических, судебных и полицейских органах. Большинство этих требований, конечно же, и без того признается парламентом, в котором представлены и албанские партии. Однако, как отмечает Гартон-Эш, все эти парламентские партии, как и повсеместно в Восточной Европе, малоэффективны и сильно коррумпированы, а поскольку албанцы не хотят ожидать реформ десятилетиями, они взялись за оружие. Сам Ахмети утверждает, что в его цели никоим образом не входит федерализация Македонии, не говоря уже о так называемой "Великой Албании", которой стращают мировую общественность как правило не сами албанцы, а их противники-славяне.
Методы борьбы автор статьи считает самым важным критерием для своего определения.
"Ахмети и его УЧК сознательно избрали насилие. Урок, который они вынесли из Косова, таков: если правильно разыграть свои карты, небольшая доза хорошо расчитанного насилия поможет добиться того, на что не хватит долгих лет ненасильственной политики. И так оно вышло и на этот раз. Однако Ахмети и другие заявляют, что они никогда не избирали своей мишенью гражданское население. Они соблюдали Женевские конвенции, хорошо помнили о Гаагском трибунале и так далее. Большинство международных наблюдателей сходится на том, что [македонская] УЧК нанесла гораздо меньше вреда македонскому мирному населению, чем [косовская] УЧК - сербскому населению Косова. Это особенно очевидно на территориях, состоявших под прямым командованием Ахмети".
Все это, конечно, подлежит проверке, и правозащитные организации документировали случаи похищений, пыток и других злоупотреблений со стороны УЧК. С другой стороны, многие из таких действий были ответом на поведение славянского населения, которое, конечно же, тоже взялось за оружие. Злоупотребления, несомненно, были обоюдными.
Что же касается контекста, последнего из четырех критериев Гартон-Эша, то он представляется мне довольно расплывчатым. Его можно в принципе свести к аргументу, что македонским албанцам, в отличие от меньшинств западноевропейских стран, трудно рассчитывать на то, что их в принципе законные и справедливые требования имеют шанс в кратчайшие сроки воплотиться в правовой структуре государства - сказываются уже упомянутые неэффективность и коррупция. В конечном счете, вооруженное албанское движение выдвинуло куда более умеренные требования, чем в соседнем Косове, где насилие увенчалось успехом, и где Запад не прибегал к термину "терроризм".
Если взглянуть на этот комплект из четырех критериев, предложенный Тимоти Гартон-Эшем, то даже пройдясь по всем четырем, трудно понять, каким образом их применение нас вразумляет. Автор не приводит никакой таблицы, в которой можно проставить плюсы и минусы и получить нужный и не вызывающий сомнений ответ, он не дает нам линии отреза, за которой заканчивается оправданная национально-освободительная борьба и начинается преступный терроризм. Можно лишь понять, что Али Ахмети, на его взгляд, находится еще по эту сторону опасной черты, но я вовсе не уверен, что эти доводы прозвучат убедительно в ушах славянских радикалов в Македонии.
Возьмем пример, который сегодня у многих, хотя далеко не у всех, не вызывает особых сомнений - Осаму бин Ладена. Его биография - это такая же история национально-освободительного бойца, как и в случае Ахмети. Правда бин Ладен, саудовский подданный, почему-то воевал за свободу Афганистана против советской агрессии, но его понимание нации отличается от западного, нация для него - это ислам, и дело здесь не во вредных взглядах, а в их исторической обусловленности.
Казалось бы, изучение целей бин Ладена должно пролить больше света на сущность его деятельности. Эти цели, которые можно сформулировать на основании его многочисленных высказываний, включают в себя такие бредовые проекты, как возвращение под эгиду ислама Андалусии, то есть Испании и, в конечном счете, обращение в ислам всего западного мира. Но этот пункт, на мой взгляд, является самым слабым среди критериев Гартон-Эша. Любой ревностный христианский миссионер полагает своей конечной целью обращение в свою веру всего человечества, и эта идея, какой бы экстремистской она ни казалась некоторым, вполне укладывается в понятие свободы слова.
Может показаться, что мы, наконец, подойдем к самой сути дела в рассмотрении методов достижения поставленной цели. Методы эти, в случае Осамы бин Ладена, несомненно чудовищны: он убил более 4 тысяч человек, нанес прямой материальный ущерб в миллиарды долларов и косвенный - в сотни миллиардов, вызвал панику среди населения и так далее. Но ведь мы, фактически, перечисляем здесь действия, которые были бы преступными даже в том случае, если бы не преследовали политических мотивов. Если покинуть зыбкую политическую почву и встать на более твердую юридическую, преступление остается преступлением независимо от мотивов, а за мотивы, то есть за мысли, в либеральном обществе вообще не судят. Отсюда совершенно понятно, что ни о каком контексте речи быть не может: попробуйте придумать гипотетический контекст, в котором убийство тысяч ни в чем не повинных людей было бы оправданным!
Таким образом, все рассуждения Гартон-Эша не только оставляют нас в исходном пункте, но даже отбрасывают назад, потому что смысл понятия "терроризм" становится, пожалуй, еще более размытым. Но ведь над его определением, надо полагать, уже трудились головы покрепче наших? Что ж, приведем примеры, и первой инстанцией будет ООН. Эта организация работала над определением терроризма долго и тщательно, щадя интересы множества стран-участниц. В результате некое подобие определения терроризма было разработано лишь совсем недавно - в ноябре 2000 года, и только в одном из комитетов, что вовсе не подразумевает единодушного согласия Генеральной Ассамблеи.
"Преступные действия, в намерения и расчеты которых входит спровоцировать состояние ужаса среди населения, группы людей или конкретных людей, являются при любых обстоятельствах неоправданными, каковы бы ни были соображения политического, философского, идеологического, расового, этнического, религиозного или другого свойства, приводимые в их оправдание".
Перед нами - типичный плод комитетского творчества, когда проектировали лошадь, а получился верблюд. Надо думать, что "преступные действия", о которых здесь идет речь, являются преступными в соответствии с законодательством той или иной страны, потому что сама Организация Объединенных Наций не имеет общего и обязательного для всех ее членов уголовного кодекса. Кроме того, нет никакого указания на природу ответчика - им может быть кто угодно. В результате, несмотря на всю осторожность, получаем определение, под которое подпадают самые неожиданные ситуации. 13 февраля 1945 года сводная авиация участников антигитлеровской коалиции предприняла массированную бомбардировку жилых кварталов Дрездена. По данным, которые я привожу по энциклопедии Encarta, было убито 135 тысяч человек и разрушено около 80 процентов всех построек. В соответствии с приведенной формулой ООН, это был несомненный акт террора - видимо, самый чудовищный за всю историю человечества. Напомню, что никто не был привлечен к ответственности, а руководителю операции лет десять назад установили в Лондоне памятник.
Но вот еще пример: если вы, с целью отравить жизнь соседям, по ночам воете у них под окном волком, то и это будет терроризм, в строгом соответствии с тем же определением.
Может быть, следует поискать более объективный авторитет, чем международная организация с десятками конфликтующих интересов? Вот как определяет терроризм Британская энциклопедия:
"Систематическое использование насилия для создания общей атмосферы страха среди населения с целью достижения определенной политической цели. Терроризм практиковался политическими организациями как правых, так и левых убеждений, националистическими и религиозными группировками, революционерами и даже государственными органами, такими как армия или разведка".
Здесь нет никаких оговорок или умолчаний, но результат выходит уже совершенно неожиданный: под это определение подпадают практически все насильственные действия, кроме строго полицейских, в том числе все войны, независимо от их характера, включая нынешнюю союзную операцию против Афганистана. Психологическое давление, то есть устрашение, на протяжении всей истории было одним из главных методов ведения войны, в том числе с помощью барабана и флейты, которые, следовательно, тоже надо считать орудиями терроризма.
На мой взгляд, причиной неразберихи является как раз наша любовь к определениям, идущая еще от Аристотеля. Мы почему-то считаем, что прежде, чем о чем-либо говорить или спорить, надо в первую очередь определить исходные понятия. Странным образом, этого правила совершенно не придерживаются как раз в той области, где необходимость в ясности и недвусмысленности ощущается особенно остро - в точных науках. В середине XIX века под атомом подразумевали мельчайшую и неделимую частицу материи, хотя сегодня его никто таковой не считает. Тем не менее, любой физик или химик употребляет это понятие в своей работе, и коллеги его отлично понимают. Сегодня ни в одном учебнике вы не найдете определений атома или электрона, но зато найдете объяснения. Объяснение отличается от определения тем, то его в любой момент можно дополнить или исправить, не перечеркивая предыдущего.
Игра в определения - это вовсе не погоня за логической точностью, потому что каждая из сторон обычно хорошо понимает, что она имеет в виду, и что имеет в виду противник. Это - всего лишь риторическая уловка, предпринимаемая в идеологических целях. Соединенные Штаты и большинство из нас считает террористом Осаму бин Ладена и членов его организации, в то время как Саддам Хуссейн или американский радикал Ноам Чомски обвиняют в терроризме сами Соединенные Штаты. Большинство участников этого международного диспута хорошо понимает, о чем идет речь, и обвиняет противника в неточности определений из тактических соображений. Сложная история прошлого века породила немало слов-идеологем с изначально мерцающим значением, таких как "демократия", "фашизм", "геноцид" или "терроризм". Эти слова давно и намеренно не имеют точного значения - они превратились в орудия психологического давления, в те же флейту и барабан. Терроризм Каракозова или Засулич, как бы к нему ни относиться, имеет очень мало общего с терроризмом бин Ладена.
В любых действиях, которые мы сегодня называем "террористическими", есть состав преступления, а любое преступление уже описано в уголовном кодексе или своде обычного права с указанием рекомендуемой карательной санкции. В случае бин Ладена США не имели возможности прибегнуть к юридическим мерам, и поэтому избрали в качестве ответной меры войну против государства, чье фактическое правительство попустительствовало или даже содействовало враждебному акту - акту, который, несмотря на пацифизм Британской энциклопедии, во все времена считался достаточным основанием для войны, casus belli.
Когда мы характеризуем то или иное преступление как акт терроризма, мы прибегаем к риторическому приему - точно так же, как прокурор в зале суда вправе характеризовать действия подсудимого как чудовищные или кровожадные, но в приговоре все они так или иначе должны быть названы своими именами: воровство - воровством, а убийство - убийством. Принимая риторику за реальность, мы позволяем преступнику вовлекать себя в бессмыссленный спор на равных.
Этот сайт, на мой взгляд, не заслуживает особого внимания, поскольку за ним стоят не очень умные и очень яростные люди. Один из опубликованных здесь материалов, в частности, повествует о том, что в крошечной Македонии действует 5 тысяч членов террористической организации бин Ладена "Аль-Каида" - если на секунду выключить здравый рассудок и предположить что это - правда, неизбежен вывод, что борьба с такой многочисленной и мощной организацией обречена на неудачу. Тем не менее, сам вопрос, поставленный этой параллельной анкетой, совсем не лишен смысла: хорошо ли мы отдаем себе отчет, кто такие террористы, которым сегодня объявил войну цивилизованный мир? Знаем ли мы, с кем воюем?
Этот вопрос заинтересовал известного британского журналиста и историка Тимоти Гартон-Эша, чья статья под названием "Бывают ли хорошие террористы?" опубликована в журнале New York Review of Books. Гартон-Эш - не кабинетный ученый, он пишет, что называется, с натуры. В данном случае он побывал в Македонии, где встречался с представителями всех сторон, участвующих в конфликте. Вот как он представляет Али Ахмети. "27 июля 2001 года президент Джордж Буш подписал исполнительное распоряжение, замораживающее на территории США все авуары списка лиц, участвующих в "экстремистском насилии в Бывшей Югославской Республики Македонии" и других районах Западных Балкан или поддерживающих такое насилие, и блокирующее все пожертвования в их пользу. "Я считаю", говорится в президентском распоряжении, "что подобные действия представляют необычную и чрезвычайную угрозу национальной безопасности и внешней политике США, и настоящим объявляю чрезвычайное положение в отношении этой угрозы". В самом начале этого списка столь драматически заклеймленных лиц стоит "Ахмети, Али, член Национально-освободительной армии (УЧК)..." В президентском распоряжении не употреблено само слово "террорист", но отношение - явно как к террористу. В мае этого года генеральный секретарь НАТО Джордж Робертсон охарактеризовал УЧК, возглавляемую Ахмети, как шайку кровожадных бандитов, чья цель - уничтожение демократической Македонии".
Тот же Робертсон категорически предупреждал УЧК, что использование насилия в политических целях ни к чему не приведет. Тем не менее, каких-нибудь два-три месяца спустя, НАТО выступило посредником в урегулировании македонского конфликта и вело переговоры как с правительством Македонии, так и с руководством УЧК, фактически признав, что доводы и мотивы этого движения не лишены веса.
Гартон-Эш посетил штаб-квартиру УЧК в Македонии, встретился с самим Ахмети и спросил его, считает ли он себя террористом. Ахмети возразил, что он не террорист, а борец за свободу, и что человек, имеющий на себе военные опознавательные знаки, хорошо знающий цель, ради которой он воюет, уважающий Женевские конвенции и Гаагский трибунал, действующий под собственным именем и отвечающий за свои поступки, не может считаться террористом.
Но кого же, в таком случае, можно считать террористом? Вопрос этот, казалось бы, исключительно важен, особенно в современной ситуации: коль скоро мы объявили войну терроризму, было бы неплохо знать, где пролегает линия фронта. На традиционном поле боя солдаты различают противника по военной форме, и эту конвенцию соблюдают обе стороны в собственных интересах, чтобы не стрелять по своим. Террористы, как правило, резко уступают в живой силе тем, с кем они ведут борьбу, и поэтому не опасаются попасть по своим и не носят знаков отличия. Так неужели все дело - в кокарде и погонах?
Тимоти Гартон-Эш, судя по всему, вознамерился решить этот трудный вопрос в одиночку. Он постулирует четыре критерия, по которым можно отличить террориста от "борца за свободу". Эти критерии - биография, цели, методы и контекст. В качестве примера и иллюстрации он использует все того же Али Ахмети.
Уроженец деревни неподалеку от города Кичево, Ахмети в годы правления Тито был студентом-радикалом, марксистом с националистической окраской - такая идеология наверняка покоробила бы самого Маркса, но XX век разучил нас удивляться. Затем он эмигрировал в Швейцарию, судя по всему сражался в рядах косовской УЧК и извлек из своего опыта справедливый урок, что некоторая доза насилия вовсе не вредит политическим устремлениям. На мой взгляд, биография - вполне стандартная для человека подобной карьеры и мало что проясняет.
Что касается целей военной организации, которую возглавляет Ахмети, то ее программа, по словам Гартон-Эша, могла бы быть составлена "Международной амнистией". Программа требует признания албанцев одной из составляющих наций Македонии, с приданием их языку административного и правительственного статуса, возможности для албанцев получать высшее образование на своем языке, а также их обязательного участия в бюрократических, судебных и полицейских органах. Большинство этих требований, конечно же, и без того признается парламентом, в котором представлены и албанские партии. Однако, как отмечает Гартон-Эш, все эти парламентские партии, как и повсеместно в Восточной Европе, малоэффективны и сильно коррумпированы, а поскольку албанцы не хотят ожидать реформ десятилетиями, они взялись за оружие. Сам Ахмети утверждает, что в его цели никоим образом не входит федерализация Македонии, не говоря уже о так называемой "Великой Албании", которой стращают мировую общественность как правило не сами албанцы, а их противники-славяне.
Методы борьбы автор статьи считает самым важным критерием для своего определения.
"Ахмети и его УЧК сознательно избрали насилие. Урок, который они вынесли из Косова, таков: если правильно разыграть свои карты, небольшая доза хорошо расчитанного насилия поможет добиться того, на что не хватит долгих лет ненасильственной политики. И так оно вышло и на этот раз. Однако Ахмети и другие заявляют, что они никогда не избирали своей мишенью гражданское население. Они соблюдали Женевские конвенции, хорошо помнили о Гаагском трибунале и так далее. Большинство международных наблюдателей сходится на том, что [македонская] УЧК нанесла гораздо меньше вреда македонскому мирному населению, чем [косовская] УЧК - сербскому населению Косова. Это особенно очевидно на территориях, состоявших под прямым командованием Ахмети".
Все это, конечно, подлежит проверке, и правозащитные организации документировали случаи похищений, пыток и других злоупотреблений со стороны УЧК. С другой стороны, многие из таких действий были ответом на поведение славянского населения, которое, конечно же, тоже взялось за оружие. Злоупотребления, несомненно, были обоюдными.
Что же касается контекста, последнего из четырех критериев Гартон-Эша, то он представляется мне довольно расплывчатым. Его можно в принципе свести к аргументу, что македонским албанцам, в отличие от меньшинств западноевропейских стран, трудно рассчитывать на то, что их в принципе законные и справедливые требования имеют шанс в кратчайшие сроки воплотиться в правовой структуре государства - сказываются уже упомянутые неэффективность и коррупция. В конечном счете, вооруженное албанское движение выдвинуло куда более умеренные требования, чем в соседнем Косове, где насилие увенчалось успехом, и где Запад не прибегал к термину "терроризм".
Если взглянуть на этот комплект из четырех критериев, предложенный Тимоти Гартон-Эшем, то даже пройдясь по всем четырем, трудно понять, каким образом их применение нас вразумляет. Автор не приводит никакой таблицы, в которой можно проставить плюсы и минусы и получить нужный и не вызывающий сомнений ответ, он не дает нам линии отреза, за которой заканчивается оправданная национально-освободительная борьба и начинается преступный терроризм. Можно лишь понять, что Али Ахмети, на его взгляд, находится еще по эту сторону опасной черты, но я вовсе не уверен, что эти доводы прозвучат убедительно в ушах славянских радикалов в Македонии.
Возьмем пример, который сегодня у многих, хотя далеко не у всех, не вызывает особых сомнений - Осаму бин Ладена. Его биография - это такая же история национально-освободительного бойца, как и в случае Ахмети. Правда бин Ладен, саудовский подданный, почему-то воевал за свободу Афганистана против советской агрессии, но его понимание нации отличается от западного, нация для него - это ислам, и дело здесь не во вредных взглядах, а в их исторической обусловленности.
Казалось бы, изучение целей бин Ладена должно пролить больше света на сущность его деятельности. Эти цели, которые можно сформулировать на основании его многочисленных высказываний, включают в себя такие бредовые проекты, как возвращение под эгиду ислама Андалусии, то есть Испании и, в конечном счете, обращение в ислам всего западного мира. Но этот пункт, на мой взгляд, является самым слабым среди критериев Гартон-Эша. Любой ревностный христианский миссионер полагает своей конечной целью обращение в свою веру всего человечества, и эта идея, какой бы экстремистской она ни казалась некоторым, вполне укладывается в понятие свободы слова.
Может показаться, что мы, наконец, подойдем к самой сути дела в рассмотрении методов достижения поставленной цели. Методы эти, в случае Осамы бин Ладена, несомненно чудовищны: он убил более 4 тысяч человек, нанес прямой материальный ущерб в миллиарды долларов и косвенный - в сотни миллиардов, вызвал панику среди населения и так далее. Но ведь мы, фактически, перечисляем здесь действия, которые были бы преступными даже в том случае, если бы не преследовали политических мотивов. Если покинуть зыбкую политическую почву и встать на более твердую юридическую, преступление остается преступлением независимо от мотивов, а за мотивы, то есть за мысли, в либеральном обществе вообще не судят. Отсюда совершенно понятно, что ни о каком контексте речи быть не может: попробуйте придумать гипотетический контекст, в котором убийство тысяч ни в чем не повинных людей было бы оправданным!
Таким образом, все рассуждения Гартон-Эша не только оставляют нас в исходном пункте, но даже отбрасывают назад, потому что смысл понятия "терроризм" становится, пожалуй, еще более размытым. Но ведь над его определением, надо полагать, уже трудились головы покрепче наших? Что ж, приведем примеры, и первой инстанцией будет ООН. Эта организация работала над определением терроризма долго и тщательно, щадя интересы множества стран-участниц. В результате некое подобие определения терроризма было разработано лишь совсем недавно - в ноябре 2000 года, и только в одном из комитетов, что вовсе не подразумевает единодушного согласия Генеральной Ассамблеи.
"Преступные действия, в намерения и расчеты которых входит спровоцировать состояние ужаса среди населения, группы людей или конкретных людей, являются при любых обстоятельствах неоправданными, каковы бы ни были соображения политического, философского, идеологического, расового, этнического, религиозного или другого свойства, приводимые в их оправдание".
Перед нами - типичный плод комитетского творчества, когда проектировали лошадь, а получился верблюд. Надо думать, что "преступные действия", о которых здесь идет речь, являются преступными в соответствии с законодательством той или иной страны, потому что сама Организация Объединенных Наций не имеет общего и обязательного для всех ее членов уголовного кодекса. Кроме того, нет никакого указания на природу ответчика - им может быть кто угодно. В результате, несмотря на всю осторожность, получаем определение, под которое подпадают самые неожиданные ситуации. 13 февраля 1945 года сводная авиация участников антигитлеровской коалиции предприняла массированную бомбардировку жилых кварталов Дрездена. По данным, которые я привожу по энциклопедии Encarta, было убито 135 тысяч человек и разрушено около 80 процентов всех построек. В соответствии с приведенной формулой ООН, это был несомненный акт террора - видимо, самый чудовищный за всю историю человечества. Напомню, что никто не был привлечен к ответственности, а руководителю операции лет десять назад установили в Лондоне памятник.
Но вот еще пример: если вы, с целью отравить жизнь соседям, по ночам воете у них под окном волком, то и это будет терроризм, в строгом соответствии с тем же определением.
Может быть, следует поискать более объективный авторитет, чем международная организация с десятками конфликтующих интересов? Вот как определяет терроризм Британская энциклопедия:
"Систематическое использование насилия для создания общей атмосферы страха среди населения с целью достижения определенной политической цели. Терроризм практиковался политическими организациями как правых, так и левых убеждений, националистическими и религиозными группировками, революционерами и даже государственными органами, такими как армия или разведка".
Здесь нет никаких оговорок или умолчаний, но результат выходит уже совершенно неожиданный: под это определение подпадают практически все насильственные действия, кроме строго полицейских, в том числе все войны, независимо от их характера, включая нынешнюю союзную операцию против Афганистана. Психологическое давление, то есть устрашение, на протяжении всей истории было одним из главных методов ведения войны, в том числе с помощью барабана и флейты, которые, следовательно, тоже надо считать орудиями терроризма.
На мой взгляд, причиной неразберихи является как раз наша любовь к определениям, идущая еще от Аристотеля. Мы почему-то считаем, что прежде, чем о чем-либо говорить или спорить, надо в первую очередь определить исходные понятия. Странным образом, этого правила совершенно не придерживаются как раз в той области, где необходимость в ясности и недвусмысленности ощущается особенно остро - в точных науках. В середине XIX века под атомом подразумевали мельчайшую и неделимую частицу материи, хотя сегодня его никто таковой не считает. Тем не менее, любой физик или химик употребляет это понятие в своей работе, и коллеги его отлично понимают. Сегодня ни в одном учебнике вы не найдете определений атома или электрона, но зато найдете объяснения. Объяснение отличается от определения тем, то его в любой момент можно дополнить или исправить, не перечеркивая предыдущего.
Игра в определения - это вовсе не погоня за логической точностью, потому что каждая из сторон обычно хорошо понимает, что она имеет в виду, и что имеет в виду противник. Это - всего лишь риторическая уловка, предпринимаемая в идеологических целях. Соединенные Штаты и большинство из нас считает террористом Осаму бин Ладена и членов его организации, в то время как Саддам Хуссейн или американский радикал Ноам Чомски обвиняют в терроризме сами Соединенные Штаты. Большинство участников этого международного диспута хорошо понимает, о чем идет речь, и обвиняет противника в неточности определений из тактических соображений. Сложная история прошлого века породила немало слов-идеологем с изначально мерцающим значением, таких как "демократия", "фашизм", "геноцид" или "терроризм". Эти слова давно и намеренно не имеют точного значения - они превратились в орудия психологического давления, в те же флейту и барабан. Терроризм Каракозова или Засулич, как бы к нему ни относиться, имеет очень мало общего с терроризмом бин Ладена.
В любых действиях, которые мы сегодня называем "террористическими", есть состав преступления, а любое преступление уже описано в уголовном кодексе или своде обычного права с указанием рекомендуемой карательной санкции. В случае бин Ладена США не имели возможности прибегнуть к юридическим мерам, и поэтому избрали в качестве ответной меры войну против государства, чье фактическое правительство попустительствовало или даже содействовало враждебному акту - акту, который, несмотря на пацифизм Британской энциклопедии, во все времена считался достаточным основанием для войны, casus belli.
Когда мы характеризуем то или иное преступление как акт терроризма, мы прибегаем к риторическому приему - точно так же, как прокурор в зале суда вправе характеризовать действия подсудимого как чудовищные или кровожадные, но в приговоре все они так или иначе должны быть названы своими именами: воровство - воровством, а убийство - убийством. Принимая риторику за реальность, мы позволяем преступнику вовлекать себя в бессмыссленный спор на равных.