"Сначала они пришли за коммунистами, но я не был коммунистом, и поэтому ничего не сказал. Затем пришли за социал-демократами, но я не был социал-демократом, и не стал ничего делать. Потом пришли за профсоюзными деятелями, но я не был профсоюзным деятелем. Затем пришли за евреями - но я не еврей, и не стал беспокоиться. А потом, когда пришли за мной, уже не было никого, кто встал бы на мою защиту".
Эту знаменитую цитату из проповеди немецкого пастора Мартина Нимёллера я привожу по статье Д. Д. Гуттенплана "Холокост под судом", опубликованной в американском ежемесячнике "Атлантик". Как отмечает автор, слова Нимёллера не всегда безоговорочно приходились по вкусу тем, кто любит их цитировать, и поэтому многие, в том числе и вице-президент США Алберт Гор, опускают неудобную фразу о коммунистах. Такой прецедент опасен, в частности, потому, что люди разных пристрастий и взглядов могут пропустить и другие неудобные для себя упоминания - в частности, о евреях. Что, собственно говоря, и происходит.
Представлю, вслед за Гуттенпланом, главных персонажей статьи, а вернее - тяжущиеся стороны. Ответчики: Дебра Липстадт, профессор университета Эмори в Атланте, автор книги "Отрицание Холокоста", вышедшей в 1993 году, а также британское издательство "Пенгвин букс". Истец: британский историк нацизма Дэвид Эрвинг. В отличие от других многочисленных апологетов Гитлера, полуграмотных бритоголовых экстремистов, Эрвинг - писатель с мировой репутацией.
Работая в свое время на сталелитейном заводе немецкой компании "Тиссен", Дэвид Эрвинг хорошо выучил немецкий язык. Один из людей, встретившихся ему в Германии, был уроженцем Дрездена, и это дало Эрвингу сюжет его первой книги, "Уничтожение Дрездена", опубликованной в 1963 году. Число жертв союзнической бомбардировки этого города он оценил в 135 тысяч человек - вдвое с лишним больше, чем считали в ту пору. Впрочем, впоследствии его оценки резко колебались - от 35 до 250 тысяч. "Я ввел Дрезден в словарь ужаса", с гордостью заявляет Эрвинг. "Теперь люди произносят "Дрезден" на одном дыхании с "Освенцимом" и "Хиросимой". Таков мой скромный вклад в разговорный язык".
Книга приобрела широкую популярность и разошлась в переводах на многие языки. Полученный доход позволил Эрвингу отказаться от получения ученой степени и академической карьеры с тем, чтобы целиком посвятить себя писательскому труду. С тех пор он опубликовал уже целую книжную полку, и хотя некоторые из его тезисов вызывали, мягко говоря, недоумение среди ученой общественности, его репутация продолжала расти. Она достигла пика в 1983 году, когда Эрвинг, вопреки мнению видного английского историка Хью Тревор-Роупера, изобличил публикацию предполагаемых дневников Гитлера в немецком журнале "Штерн" как подделку. По словам левого публициста Кристофера Хитченса, "Дэвид Эрвинг - не просто фашистский историк, он - выдающийся историк фашизма".
Эрвинг всегда был склонен преуменьшать значение Холокоста в истории Третьего рейха. В одной из своих самых знаменитых книг "Война Гитлера" он изображает фюрера этаким заработавшимся бюрократом, создавая впечатление, что "окончательное решение" еврейского вопроса осуществлялось если не за спиной Гитлера, то по крайней мере без его деятельного участия.
Окончательный перелом в мировоззрении Эрвинга наступил в 1988 году, когда он выступал в качестве свидетеля на процессе канадского неонациста Эрнста Цюнделя. Другим свидетелем по этому делу выступал американский инженер Фред Лёйхтер, специалист по усовершенствованию орудий смертной казни. Он был отправлен сторонниками Цюнделя в качестве эксперта в бывший нацистский лагерь смерти Освенцим, где произвел осмотр, взял на анализ пробы и в конечном счете пришел к заключению, что никаких газовых камер там никогда не было. Суд отверг "экспертные" показания Лёйхтера, а позднейшее расследование показало, что анализ проб был произведен совершенно некомпетентно.
Тем не менее, показания Лёйхтера не остались без последствий. Вот что пишет Гуттенплан:
"Лёйхтер приобрел себе по крайней мере одного единоверца. Для Дэвида Эрвинга, который сменил его на скамье свидетелей, рассказ Лёйхтера о его поездке а Польшу оказался, судя по всему, чем-то вроде откровения. "Мой образ мыслей теперь переменился", заявил он в суде, "...потому что я понимаю, что вся мифология Холокоста в конечном счете поставлена под сомнение". По возвращении в Лондон Эрвинг опубликовал... результаты любительского химического эксперимента Лёйхтера брошюрой в 66 страниц с собственным предисловием. Из последнего издания "Войны Гитлера" Эрвинг убрал все упоминания о газовых камерах..."
Обратимся к другой стороне. Дебра Липстадт родилась в семье еврейских эмигрантов из нацистской Германии и выросла в Нью-Йорке. Гитлеровское "окончательное решение" было для нее не книжным фактом, а частью биографии: в ее кругу было немало прямых свидетелей и бывших узников лагерей смерти. Столкнувшись с фактом отрицания Холокоста, она посвятила свою научную карьеру борьбе с этим видом исторической ретуши. Результатом стала, в частности, и ее книга "Отрицание Холокоста", в которой она характеризует Дэвида Эрвинга как одного из самых злостных и опасных фальсификаторов истории Третьего рейха.
По мнению Липстадт и других историков Эрвинг опасен именно тем, что он несравненно умнее и образованнее подавляющего большинства неонацистских маргиналов. Его методы не в пример тоньше: ему не приходит в голову отрицать антисемитский характер нацистского режима и факт гибели значительного количества евреев в нацистских концлагерях. В Дахау, где по общему мнению газовых камер никогда не было, сотни тысяч людей, в том числе и евреи, погибали из-за жестоких условий содержания и обращения. Эрвинг утверждает, что Освенцим и Бжезинка были точно такими же концлагерями "общего режима", как и Дахау, и соответственно резко преуменьшает число погибших евреев.
Поначалу Эрвинг, уже ведущий более полутора десятков судебных процессов против журналистов, организаций и правительств, отнесся к книге Липстадт без особого раздражения. Единственным демаршем было его появление на одном из выступлений Липстадт в Атланте, где Эрвинг, наглядно потрясая пачкой двадцатидолларовых купюр, повторил свое давнее обещание выдать 1000 долларов каждому, кто докажет историческую достоверность "окончательного решения".
Эрвинг изменил свою тактику, когда, под давлением общественного мнения, издательство "Сент-Мартин пресс" отказалось от публикации его книги "Геббельс: архитектор Третьего рейха". Судя по всему, Эрвинг решил привлечь к себе максимальное внимание: по свидетельству Гуттенплана, "каковы бы ни были его достоинства как историка, в области саморекламы Эрвингу почти нет равных". Результатом и был уже упомянутый иск, выдвинутый против Дебры Липстадт и ее издателя "Пенгвин букс". Представляя это разбирательство как крестовый поход за свободу слова, Эрвинг подчеркивает, что выступает не против права своих противников иметь собственное мнение и подвергать нападкам чужое, а против клеветы и обвинений в неонацизме. В любом случае результатом будет своеобразный и беспрецедентный судебный приговор по делу об исторической катастрофе европейского еврейства: правда это или вымысел.
Дебру Липстадт никто не обязывал принимать вызов Эрвинга. На ее стороне, так или иначе, весь авторитет современной исторической науки, тогда как за спиной Эрвинга - в основном разнокалиберные неонацисты.
Кроме того, тот факт, что Эрвинг предъявил иск в английском суде, а не в американском, сильно затрудняет ведение дела для ответчика. Согласно американскому праву, обвинение в клевете может быть вынесено лишь в том случае, если истец докажет не только несправедливость обвинений, но и их злонамеренность. В Англии все бремя доказательства падет на Липстадт. Расходы по ведению дела могут составить сотни тысяч долларов.
Тем не менее, Дебра Липстадт приняла иск, ибо речь идет не о столько о ее личной репутации, сколько о репутации факта. Злонамеренное искажение истории - само по себе достаточное оскорбление для настоящего ученого, но в случае, когда речь идет о судьбе невинно загубленных миллионов, по разным подсчетам от пяти до шести, такое оскорбление приобретает беспрецедентный нравственный накал.
Английское право требует также исключения каких-либо сюрпризов в ходе судебного разбирательства, и поэтому все материалы должны быть представлены заранее, включая список свидетелей обеих сторон и примерное содержание их показаний. Поэтому желающие ознакомиться с содержанием дела могут сделать это во всей полноте, в том числе на сайте самого Дэвида Эрвинга во Всемирной паутине. Там же выставлены для всеобщего обозрения и ознакомления его книги, которые на неискушенного читателя могут произвести впечатление редкой беспристрастности и эрудиции. По мнению многих, такое впечатление более чем обманчиво. Вот заключение одного из ведущих специалистов по современной истории Германии, кембриджского профессора Ричарда Эванса, привлеченного в качестве свидетеля на стороне Дебры Липстадт:
"Если заглянуть под уверенную поверхность его прозы, немедленно обнаруживаешь массу искажений и манипуляций,.. настолько запутанных, что изложение подробностей порой занимает больше места, чем... само повествование Эрвинга...
Я не был готов к той бездне лицемерия, с которой я столкнулся в отношении Эрвинга к историческим источникам, а также к той лживости, какой пронизано все его письменное и устное творчество. Она столь же повсеместна в его ранних работах, как и в позднейших публикациях. Совершенно очевидно, что претензии Эрвинга на широкие и подробные знания фактов, на основе которых следует писать историю нацистской Германии, полностью оправданы. Поэтому его многочисленные и вопиющие ошибки не являются результатом простого невежества и неаккуратности - напротив, очевидно, что они делаются намеренно и рассчитанно".
Иными словами, паутину, сплетенную Эрвингом, под силу распутать только квалифицированным экспертам - тем тяжелее и ответственнее их задача, ибо к ним прикованы глаза всего просвещенного мира. Проигрыш Липстадт не станет для истины финальной катастрофой, но в глазах широкой публики она будет надолго подточена сомнением.
Впрочем, было бы ошибкой полагать, что ответственность лежит только на ученых и экспертах. Если бы дело обстояло именно так, мы жили бы в мире, где не надо принимать решений, а поступки не имеют последствий. Куда как просто отмахнуться от всего, кроме самого сиюминутного и насущного, и объявить все остальное политикой, которой мы по определению не интересуемся. Именно так и поступало большинство жителей нацистской Германии. Именно так, надо думать, отгораживало себя от неудобной реальности и большинство населения России в течение тех десятилетий, когда она именовалась Советским Союзом.
Но Германия, по крайней мере та ее часть, которая не была оккупирована советскими войсками, подверглась всесторонней и многолетней программе денацификации, одним из первых этапов которой стали не вполне добровольные экскурсии жителей Мюнхена в Дахау.
История еврейского геноцида проникла в немецкое и мировое общественное сознание далеко не сразу. Мощным толчком к изучению Холокоста явился захват израильскими агентами одного из гитлеровских палачей Адольфа Эйхмана, скрывавшегося в Аргентине, и судебный процесс над ним. Сейчас трудно себе представить, но тогда, в 1961 году, многие убеждали израильтян отпустить Эйхмана на все четыре стороны и предоставить мертвым погребать своих мертвецов. Результаты судебного разбирательства стали настоящей сенсацией.
Авторы геноцида как правило не оставляют после себя документов с прямым распоряжением об уничтожении того или иного этноса или национальной группы. Тот факт, что мы не имеем в своем распоряжении никакого циркуляра фюрера, предписывающего тотальное истребление евреев, взят на вооружение его нынешними апологетами, такими как Дэвид Эрвинг, утверждающими, что коль скоро нет бумаги, не было и поступка. Но нацистская Германия была огромной бюрократической машиной, и из того вороха ведомственной переписки, который от нее сохранился, видно, какие огромные ресурсы выделялись на Холокост - даже в самые тяжелые времена, когда события на фронте разворачивались уже далеко не в пользу. Показания Эйхмана были лишь подтверждением, которое пришлось услышать всем, даже тем, у кого раньше случались проблемы со слухом.
Если воспользоваться жаргоном нынешних российских средств массовой информации, а точнее все-таки массовой пропаганды, Эрвинг ведет информационную войну, но такая война обычно ведется не против упорствующего противника, а против факта. Факт - это единственная гарантия нашей памяти и ответственности. В том, что факты вполне уязвимы, нас должна была бы убедить история другой тоталитарной империи, куда более долговечной, чем тысячелетний по замыслу, но на практике вполне мимолетный гитлеровский рейх.
В России, однако, крах тоталитаризма произошел без внешнего вмешательства, и ни о каком подобии денацификации речи быть не могло - хотя бы потому, что к власти пришли выходцы из прежней правящей верхушки. Неудачная попытка запрещения компартии была предпринята президентом Ельциным скорее для сведения личных счетов, чем из широты гуманитарного кругозора - чтобы поверить в этот кругозор, я хотел бы по крайней мере ознакомиться с кругом чтения бывшего президента, но говорить в данном случае о "круге чтения" было бы преувеличением.
Невозможно себе представить, чтобы во главе послевоенного германского государства встал кто-нибудь из высших чинов национал-социалистической партии, даже вовремя катапультировавший свой партбилет. Еще невероятнее, чтобы это был офицер гестапо, пусть даже средней руки.
Историческая ответственность - вещь крайне парадоксальная. С того, кто ее признает, она снимается, хотя бы отчасти, уже самим этим фактом. Тот, кто ее за собой не чувствует и отрицает, автоматически становится соучастником. И если за преступление не отвечает никто, оно продолжается.
Эти параллели и контрасты в судьбе двух империй простираются как угодно далеко. Обвинение в геноциде - обычно не первое из выдвигаемых против советского режима. Но достаточно вспомнить массовые депортации сталинских времен - они по-прежнему ожидают подробной документации, и в нынешних условиях на нее рассчитывать трудно, но по общему мнению чеченцев численность их народа была сокращена вдвое. С теми, кто предпочитает именовать нынешнюю кавказскую бойню антитеррористической операцией, я не стану спорить об определениях. Проще привести текст статьи женевской конвенции 1949 года, ратифицированный Советским Союзом, а следовательно и его правопреемницей Россией.
"В настоящей конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-нибудь национальную, этническую, расовую или религиозную группу: а) убийство членов такой группы; б) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; в) предумышленное создание для какой-нибудь группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; г) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; д) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую".
Недавно власти распорядились ввести в школах военную подготовку, вслед за такими светочами просвещения как Северная Корея и Китай. Нас утешают, что это делается исключительно с целью укрепления в детях патриотических инстинктов. Но поскольку патриотических факультетов в педвузах пока нет, легко предположить, что к преподаванию привлекут полевых специалистов-практиков, ветеранов конституционного геноцида в Грозном и окрестностях. Чему станут учить эти педагоги? Правильным приемам мародерства и расстрелов, методам отрезания ушей и выкалывания глаз? Вряд ли они догадаются оговориться, что патриотизм - добродетель, которой подчас лучше не иметь вовсе; вряд ли приведут в пример Томаса Манна, который отрекся от звания немца и никогда не попросил его назад.
Ну а сами-то мы, современники и участники перестройки, защитники Белого Дома, проповедники Фридмана и Гаека, неутомимые зодчие коттеджей и отдыхатели на Багамах - что мы скажем детям, когда они вернутся с фельдфебельской лекции и поставят в углу прихожей свои деревянные автоматы? Нам уже не придется лезть за словом в карман, все сказано до нас: сначала пришли за чеченцами, но ведь я - не чеченец...
Эту знаменитую цитату из проповеди немецкого пастора Мартина Нимёллера я привожу по статье Д. Д. Гуттенплана "Холокост под судом", опубликованной в американском ежемесячнике "Атлантик". Как отмечает автор, слова Нимёллера не всегда безоговорочно приходились по вкусу тем, кто любит их цитировать, и поэтому многие, в том числе и вице-президент США Алберт Гор, опускают неудобную фразу о коммунистах. Такой прецедент опасен, в частности, потому, что люди разных пристрастий и взглядов могут пропустить и другие неудобные для себя упоминания - в частности, о евреях. Что, собственно говоря, и происходит.
Представлю, вслед за Гуттенпланом, главных персонажей статьи, а вернее - тяжущиеся стороны. Ответчики: Дебра Липстадт, профессор университета Эмори в Атланте, автор книги "Отрицание Холокоста", вышедшей в 1993 году, а также британское издательство "Пенгвин букс". Истец: британский историк нацизма Дэвид Эрвинг. В отличие от других многочисленных апологетов Гитлера, полуграмотных бритоголовых экстремистов, Эрвинг - писатель с мировой репутацией.
Работая в свое время на сталелитейном заводе немецкой компании "Тиссен", Дэвид Эрвинг хорошо выучил немецкий язык. Один из людей, встретившихся ему в Германии, был уроженцем Дрездена, и это дало Эрвингу сюжет его первой книги, "Уничтожение Дрездена", опубликованной в 1963 году. Число жертв союзнической бомбардировки этого города он оценил в 135 тысяч человек - вдвое с лишним больше, чем считали в ту пору. Впрочем, впоследствии его оценки резко колебались - от 35 до 250 тысяч. "Я ввел Дрезден в словарь ужаса", с гордостью заявляет Эрвинг. "Теперь люди произносят "Дрезден" на одном дыхании с "Освенцимом" и "Хиросимой". Таков мой скромный вклад в разговорный язык".
Книга приобрела широкую популярность и разошлась в переводах на многие языки. Полученный доход позволил Эрвингу отказаться от получения ученой степени и академической карьеры с тем, чтобы целиком посвятить себя писательскому труду. С тех пор он опубликовал уже целую книжную полку, и хотя некоторые из его тезисов вызывали, мягко говоря, недоумение среди ученой общественности, его репутация продолжала расти. Она достигла пика в 1983 году, когда Эрвинг, вопреки мнению видного английского историка Хью Тревор-Роупера, изобличил публикацию предполагаемых дневников Гитлера в немецком журнале "Штерн" как подделку. По словам левого публициста Кристофера Хитченса, "Дэвид Эрвинг - не просто фашистский историк, он - выдающийся историк фашизма".
Эрвинг всегда был склонен преуменьшать значение Холокоста в истории Третьего рейха. В одной из своих самых знаменитых книг "Война Гитлера" он изображает фюрера этаким заработавшимся бюрократом, создавая впечатление, что "окончательное решение" еврейского вопроса осуществлялось если не за спиной Гитлера, то по крайней мере без его деятельного участия.
Окончательный перелом в мировоззрении Эрвинга наступил в 1988 году, когда он выступал в качестве свидетеля на процессе канадского неонациста Эрнста Цюнделя. Другим свидетелем по этому делу выступал американский инженер Фред Лёйхтер, специалист по усовершенствованию орудий смертной казни. Он был отправлен сторонниками Цюнделя в качестве эксперта в бывший нацистский лагерь смерти Освенцим, где произвел осмотр, взял на анализ пробы и в конечном счете пришел к заключению, что никаких газовых камер там никогда не было. Суд отверг "экспертные" показания Лёйхтера, а позднейшее расследование показало, что анализ проб был произведен совершенно некомпетентно.
Тем не менее, показания Лёйхтера не остались без последствий. Вот что пишет Гуттенплан:
"Лёйхтер приобрел себе по крайней мере одного единоверца. Для Дэвида Эрвинга, который сменил его на скамье свидетелей, рассказ Лёйхтера о его поездке а Польшу оказался, судя по всему, чем-то вроде откровения. "Мой образ мыслей теперь переменился", заявил он в суде, "...потому что я понимаю, что вся мифология Холокоста в конечном счете поставлена под сомнение". По возвращении в Лондон Эрвинг опубликовал... результаты любительского химического эксперимента Лёйхтера брошюрой в 66 страниц с собственным предисловием. Из последнего издания "Войны Гитлера" Эрвинг убрал все упоминания о газовых камерах..."
Обратимся к другой стороне. Дебра Липстадт родилась в семье еврейских эмигрантов из нацистской Германии и выросла в Нью-Йорке. Гитлеровское "окончательное решение" было для нее не книжным фактом, а частью биографии: в ее кругу было немало прямых свидетелей и бывших узников лагерей смерти. Столкнувшись с фактом отрицания Холокоста, она посвятила свою научную карьеру борьбе с этим видом исторической ретуши. Результатом стала, в частности, и ее книга "Отрицание Холокоста", в которой она характеризует Дэвида Эрвинга как одного из самых злостных и опасных фальсификаторов истории Третьего рейха.
По мнению Липстадт и других историков Эрвинг опасен именно тем, что он несравненно умнее и образованнее подавляющего большинства неонацистских маргиналов. Его методы не в пример тоньше: ему не приходит в голову отрицать антисемитский характер нацистского режима и факт гибели значительного количества евреев в нацистских концлагерях. В Дахау, где по общему мнению газовых камер никогда не было, сотни тысяч людей, в том числе и евреи, погибали из-за жестоких условий содержания и обращения. Эрвинг утверждает, что Освенцим и Бжезинка были точно такими же концлагерями "общего режима", как и Дахау, и соответственно резко преуменьшает число погибших евреев.
Поначалу Эрвинг, уже ведущий более полутора десятков судебных процессов против журналистов, организаций и правительств, отнесся к книге Липстадт без особого раздражения. Единственным демаршем было его появление на одном из выступлений Липстадт в Атланте, где Эрвинг, наглядно потрясая пачкой двадцатидолларовых купюр, повторил свое давнее обещание выдать 1000 долларов каждому, кто докажет историческую достоверность "окончательного решения".
Эрвинг изменил свою тактику, когда, под давлением общественного мнения, издательство "Сент-Мартин пресс" отказалось от публикации его книги "Геббельс: архитектор Третьего рейха". Судя по всему, Эрвинг решил привлечь к себе максимальное внимание: по свидетельству Гуттенплана, "каковы бы ни были его достоинства как историка, в области саморекламы Эрвингу почти нет равных". Результатом и был уже упомянутый иск, выдвинутый против Дебры Липстадт и ее издателя "Пенгвин букс". Представляя это разбирательство как крестовый поход за свободу слова, Эрвинг подчеркивает, что выступает не против права своих противников иметь собственное мнение и подвергать нападкам чужое, а против клеветы и обвинений в неонацизме. В любом случае результатом будет своеобразный и беспрецедентный судебный приговор по делу об исторической катастрофе европейского еврейства: правда это или вымысел.
Дебру Липстадт никто не обязывал принимать вызов Эрвинга. На ее стороне, так или иначе, весь авторитет современной исторической науки, тогда как за спиной Эрвинга - в основном разнокалиберные неонацисты.
Кроме того, тот факт, что Эрвинг предъявил иск в английском суде, а не в американском, сильно затрудняет ведение дела для ответчика. Согласно американскому праву, обвинение в клевете может быть вынесено лишь в том случае, если истец докажет не только несправедливость обвинений, но и их злонамеренность. В Англии все бремя доказательства падет на Липстадт. Расходы по ведению дела могут составить сотни тысяч долларов.
Тем не менее, Дебра Липстадт приняла иск, ибо речь идет не о столько о ее личной репутации, сколько о репутации факта. Злонамеренное искажение истории - само по себе достаточное оскорбление для настоящего ученого, но в случае, когда речь идет о судьбе невинно загубленных миллионов, по разным подсчетам от пяти до шести, такое оскорбление приобретает беспрецедентный нравственный накал.
Английское право требует также исключения каких-либо сюрпризов в ходе судебного разбирательства, и поэтому все материалы должны быть представлены заранее, включая список свидетелей обеих сторон и примерное содержание их показаний. Поэтому желающие ознакомиться с содержанием дела могут сделать это во всей полноте, в том числе на сайте самого Дэвида Эрвинга во Всемирной паутине. Там же выставлены для всеобщего обозрения и ознакомления его книги, которые на неискушенного читателя могут произвести впечатление редкой беспристрастности и эрудиции. По мнению многих, такое впечатление более чем обманчиво. Вот заключение одного из ведущих специалистов по современной истории Германии, кембриджского профессора Ричарда Эванса, привлеченного в качестве свидетеля на стороне Дебры Липстадт:
"Если заглянуть под уверенную поверхность его прозы, немедленно обнаруживаешь массу искажений и манипуляций,.. настолько запутанных, что изложение подробностей порой занимает больше места, чем... само повествование Эрвинга...
Я не был готов к той бездне лицемерия, с которой я столкнулся в отношении Эрвинга к историческим источникам, а также к той лживости, какой пронизано все его письменное и устное творчество. Она столь же повсеместна в его ранних работах, как и в позднейших публикациях. Совершенно очевидно, что претензии Эрвинга на широкие и подробные знания фактов, на основе которых следует писать историю нацистской Германии, полностью оправданы. Поэтому его многочисленные и вопиющие ошибки не являются результатом простого невежества и неаккуратности - напротив, очевидно, что они делаются намеренно и рассчитанно".
Иными словами, паутину, сплетенную Эрвингом, под силу распутать только квалифицированным экспертам - тем тяжелее и ответственнее их задача, ибо к ним прикованы глаза всего просвещенного мира. Проигрыш Липстадт не станет для истины финальной катастрофой, но в глазах широкой публики она будет надолго подточена сомнением.
Впрочем, было бы ошибкой полагать, что ответственность лежит только на ученых и экспертах. Если бы дело обстояло именно так, мы жили бы в мире, где не надо принимать решений, а поступки не имеют последствий. Куда как просто отмахнуться от всего, кроме самого сиюминутного и насущного, и объявить все остальное политикой, которой мы по определению не интересуемся. Именно так и поступало большинство жителей нацистской Германии. Именно так, надо думать, отгораживало себя от неудобной реальности и большинство населения России в течение тех десятилетий, когда она именовалась Советским Союзом.
Но Германия, по крайней мере та ее часть, которая не была оккупирована советскими войсками, подверглась всесторонней и многолетней программе денацификации, одним из первых этапов которой стали не вполне добровольные экскурсии жителей Мюнхена в Дахау.
История еврейского геноцида проникла в немецкое и мировое общественное сознание далеко не сразу. Мощным толчком к изучению Холокоста явился захват израильскими агентами одного из гитлеровских палачей Адольфа Эйхмана, скрывавшегося в Аргентине, и судебный процесс над ним. Сейчас трудно себе представить, но тогда, в 1961 году, многие убеждали израильтян отпустить Эйхмана на все четыре стороны и предоставить мертвым погребать своих мертвецов. Результаты судебного разбирательства стали настоящей сенсацией.
Авторы геноцида как правило не оставляют после себя документов с прямым распоряжением об уничтожении того или иного этноса или национальной группы. Тот факт, что мы не имеем в своем распоряжении никакого циркуляра фюрера, предписывающего тотальное истребление евреев, взят на вооружение его нынешними апологетами, такими как Дэвид Эрвинг, утверждающими, что коль скоро нет бумаги, не было и поступка. Но нацистская Германия была огромной бюрократической машиной, и из того вороха ведомственной переписки, который от нее сохранился, видно, какие огромные ресурсы выделялись на Холокост - даже в самые тяжелые времена, когда события на фронте разворачивались уже далеко не в пользу. Показания Эйхмана были лишь подтверждением, которое пришлось услышать всем, даже тем, у кого раньше случались проблемы со слухом.
Если воспользоваться жаргоном нынешних российских средств массовой информации, а точнее все-таки массовой пропаганды, Эрвинг ведет информационную войну, но такая война обычно ведется не против упорствующего противника, а против факта. Факт - это единственная гарантия нашей памяти и ответственности. В том, что факты вполне уязвимы, нас должна была бы убедить история другой тоталитарной империи, куда более долговечной, чем тысячелетний по замыслу, но на практике вполне мимолетный гитлеровский рейх.
В России, однако, крах тоталитаризма произошел без внешнего вмешательства, и ни о каком подобии денацификации речи быть не могло - хотя бы потому, что к власти пришли выходцы из прежней правящей верхушки. Неудачная попытка запрещения компартии была предпринята президентом Ельциным скорее для сведения личных счетов, чем из широты гуманитарного кругозора - чтобы поверить в этот кругозор, я хотел бы по крайней мере ознакомиться с кругом чтения бывшего президента, но говорить в данном случае о "круге чтения" было бы преувеличением.
Невозможно себе представить, чтобы во главе послевоенного германского государства встал кто-нибудь из высших чинов национал-социалистической партии, даже вовремя катапультировавший свой партбилет. Еще невероятнее, чтобы это был офицер гестапо, пусть даже средней руки.
Историческая ответственность - вещь крайне парадоксальная. С того, кто ее признает, она снимается, хотя бы отчасти, уже самим этим фактом. Тот, кто ее за собой не чувствует и отрицает, автоматически становится соучастником. И если за преступление не отвечает никто, оно продолжается.
Эти параллели и контрасты в судьбе двух империй простираются как угодно далеко. Обвинение в геноциде - обычно не первое из выдвигаемых против советского режима. Но достаточно вспомнить массовые депортации сталинских времен - они по-прежнему ожидают подробной документации, и в нынешних условиях на нее рассчитывать трудно, но по общему мнению чеченцев численность их народа была сокращена вдвое. С теми, кто предпочитает именовать нынешнюю кавказскую бойню антитеррористической операцией, я не стану спорить об определениях. Проще привести текст статьи женевской конвенции 1949 года, ратифицированный Советским Союзом, а следовательно и его правопреемницей Россией.
"В настоящей конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-нибудь национальную, этническую, расовую или религиозную группу: а) убийство членов такой группы; б) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; в) предумышленное создание для какой-нибудь группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; г) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; д) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую".
Недавно власти распорядились ввести в школах военную подготовку, вслед за такими светочами просвещения как Северная Корея и Китай. Нас утешают, что это делается исключительно с целью укрепления в детях патриотических инстинктов. Но поскольку патриотических факультетов в педвузах пока нет, легко предположить, что к преподаванию привлекут полевых специалистов-практиков, ветеранов конституционного геноцида в Грозном и окрестностях. Чему станут учить эти педагоги? Правильным приемам мародерства и расстрелов, методам отрезания ушей и выкалывания глаз? Вряд ли они догадаются оговориться, что патриотизм - добродетель, которой подчас лучше не иметь вовсе; вряд ли приведут в пример Томаса Манна, который отрекся от звания немца и никогда не попросил его назад.
Ну а сами-то мы, современники и участники перестройки, защитники Белого Дома, проповедники Фридмана и Гаека, неутомимые зодчие коттеджей и отдыхатели на Багамах - что мы скажем детям, когда они вернутся с фельдфебельской лекции и поставят в углу прихожей свои деревянные автоматы? Нам уже не придется лезть за словом в карман, все сказано до нас: сначала пришли за чеченцами, но ведь я - не чеченец...