Недавно два коллектива американских ученых, Национальный исследовательский институт человеческого генома, финансируемый государством, и частная компания "Селера", объявили о расшифровке полного генетического кода человека. В ходе последующих интервью их представители привели веский аргумент против расизма: люди всех цветов кожи на всех континентах отличаются друг от друга не более, чем одной тысячной своих генов. Куда удивительнее, однако, что и от животных все мы ушли не очень далеко: не менее 90 процентов генов человека идентичны генам животных, включая и простейшие микроорганизмы.
Время радикальных выводов еще не наступило, и поэтому для доказательства исключительности человека нам еще долго придется пользоваться не научными формулами, а собственным и историческим опытом. Французский философ Декарт считал животных, в отличие от мыслящего человека, чем-то вроде автоматов, побуждаемых к действию исключительно врожденными инстинктами. Новейшие исследования высших приматов поставили эту простую теорию под сомнение, и единственным качеством, которое, на мой взгляд, резко отличает нас от других биологических видов, остается нравственное чувство. Для оценки действий животного достаточно одного критерия, целесообразности; в поступки человека всегда встроена дополнительная шкала нравственности, и даже когда они преследуют исключительно эгоистические цели, мы часто пытаемся приписать им более высокие мотивы. Ханжество и лицемерие - дань, которую порок вынужден платить добродетели.
Но как оценивать действия человеческих сообществ, в первую очередь государств? Можно ли утверждать, что они обусловлены исключительно соображениями самосохранения и равновесия, как в случае улья и муравейника? Кое-кто именно так и считает, и доводы сторонников этой школы, которых я условно назову "реалистами", я еще приведу.
Другие - назовем их "идеалистами" - полагают, что коль скоро общество состоит из людей, его действия не могут быть освобождены от общих моральных правил, - не только такие, которые направлены вовнутрь и регулируются законами, но и внешняя политика государства.
Конечно, не совсем справедливо сравнивать внешнюю политику цивилизованного государства, действующего в собственных интересах, с беспощадным кодексом муравейника: муравьи неспособны заключать договоры, вступать в союзы и подписывать конвенции. Но еще менее они способны на миссии милосердия и гуманитарные операции.
Прагматичная, то есть "реалистическая" внешняя политика преобладала во всем мире по крайней мере до Первой Мировой войны, а фактически и до Второй, если учесть печальный опыт Версальского договора и Лиги Наций. Идея внешней политики, основанной на принципах альтруизма и не исключающей применения силы, складывалась под впечатлением от гитлеровского геноцида евреев. Другое дело, кем и насколько последовательно она проводилась.
В адрес Соединенных Штатов, пожалуй единственной страны, которой гуманитарная внешняя политика по средствам, часто раздаются упреки: отчего вмешательство в Сомали, на Гаити, в Боснии или Косове, но, скажем, не в Чечне или в Тибете, где тоже, по мнению многих, совершаются преступления против человечности? Эти аргументы обычно исходят от недоброжелателей, которым ответ наверняка понятен заранее, но они его намеренно игнорируют: вмешательство во внутренние дела ядерных держав чревато мировой катастрофой, и попытка помочь в малой беде неизбежно повлечет за собой большую. Это совершенно не противоречит желанию помочь там, где помочь можно: если вы не в силах спасти человека от банды разбойников, почему не прийти ему на выручку, когда вся угроза - один подвыпивший хулиган.
Но существуют упреки гораздо более серьезные, без двойного дна, и многие из них адресуются администрации Клинтона изнутри страны, со страниц ведущих журналов. Одна из статей на эту тему, "Там, куда ангелам боязно ступать", опубликована в культурно-политическом еженедельнике "Нью рипаблик". Автор, Райян Лизза, подвергает поистине испепеляющей критике политику США в отношении стран Африки. Он считает, что нынешняя апокалиптическая ситуация в Сьерра-Леоне - результат этой политики, причем не косвенный, а непосредственный и предсказуемый.
"...Африканская политика администрации Клинтона вероятно будет сочтена одной из самых странных в постколониальную эпоху, а возможно и одной из самых гротескных. В своих отношениях с Африкой предыдущие администрации как правило действовали без особой сентиментальности. Африка была слишком бедна, чтобы влиять на экономику США, слишком далека по культуре, чтобы иметь мощное внутреннее лобби, слишком слаба, чтобы угрожать американской безопасности. В результате прошлые президенты говорили об Африке с подобающей скромностью и не слишком часто.
Совсем иное дело - Билл Клинтон. Он провозглашал, часто и со страстью, что Африка заслуживает внимания. Он заявлял, что страдания чернокожих людей должны затрагивать совесть Америки не в меньшей степени, чем страдания белых. Он клялся, что Соединенные Штаты впредь не останутся безразличными. Эти слова не имели ровно никакого отношения к реальности политики его администрации. Напротив, сталкиваясь с вопиющими нравственными проблемами, администрация Клинтона неизменно оставляла Африку в беде: она покинула Сомали, наблюдала, как Либерия, это приемное дитя Америки, погружалась в хаос, она заблокировала вмешательство в Руанде. Но возвышенная риторика Клинтона создала проблему, с какой его предшественники не сталкивались: проблему отвратительного лицемерия".
Вся история Сьерра-Леоне не вызывает зависти и во многом сходна с историей соседней Либерии. Обе республики были основаны в первой половине XIX века с целью репатриации освобожденных рабов африканского происхождения: Сьерра-Леоне - Великобританией, а Либерия - Соединенными Штатами. Получив в 1961 году независимость, Сьерра-Леоне вскоре перешла под власть коррумпированной диктатуры и на протяжении 70-х и 80-х годов неизменно занимала самые удручающие места в мировой статистике детской смертности, дохода на душу населения и продолжительности жизни. Ее главное богатство, алмазы исключительно высокого качества, целиком оседало в карманах ливанских спекулянтов и их местных покровителей.
Тем временем в соседней Либерии почти всю страну захватили повстанческие войска Чарлза Тэйлора, выпускника ливийской школы профессиональных партизан и террористов. Он, в частности, прославился тем, что создал батальон из подростков, фактически детей, которых постоянно пичкал кокаином и превратил в настоящие машины смерти. В числе излюбленных забав этих юных воинов было заключение пари по поводу пола нерожденных детей беременных женщин, которым затем вспарывали животы, чтобы определить выигравшего. Широко практиковалось людоедство: согласно одной из либерийских правозащитных организаций, люди жили в постоянном страхе относительно своей потенциальной съедобности.
В настоящее время, в результате так называемого мирного урегулирования при международном посредничестве, законная власть в Либерии оказалась в руках именно Чарлза Тэйлора. Он правит недоеденным населением и заседает в советах дипломатов, помогая разрешению кризиса в соседней Сьерра-Леоне. Главная проблема Сьерра-Леоне на протяжении последних 10 лет - восстание так называемого "Революционного объединенного фронта", РОФ, под руководством Фодея Санко, одноклассника и приятеля Тэйлора, вторгшегося в страну в 1991 году при поддержке нынешнего президента Либерии.
Когда говоришь или пишешь об Африке и пытаешься дать представление о тамошних ужасах, дар превосходной степени изменяет. То, что учинил Санко в Сьерра-Леоне, может быть затмевает даже людоедство Тэйлора. Отряды Санко, нападая на деревню, насилуют всех женщин и девочек, вплоть до десятилетних. Мальчикам дают оружие и заставляют убить деревенских старейшин или собственных родителей, а затем зачисляют в такой же детский батальон как и у Тэйлора, приучают к наркотикам и насилию. Тем, кто пытается бежать, отрубают конечности. Никакой политической или социальной программы у Санко, как и у Тэйлора, нет. Единственная цель - захват власти и установление контроля над алмазными рудниками.
Масштабы этих зверств можно себе вообразить, узнав, что в настоящий момент главный предмет импорта в Сьерра-Леоне - протезы конечностей. Бандиты прибегали к массовым ампутациям в целях запугивания населения, не щадя порой и двухлетних младенцев. От безногих и безруких на улице просто некуда отвернуться.
После нескольких лет этого террора среди населения возникло массовое движение в защиту гражданского общества, в котором преобладали женщины. В 1996 году при поддержке Соединенных Штатов были проведены выборы. Бандиты Санко делали все возможное, чтобы их сорвать, отрубая мирным жителям руки и ноги. Тем не менее, в голосовании приняло участие около двух третей электората, и президентом был избран бывший чиновник ООН Ахмад Кабба. После выборов толпы жителей Фритауна танцевали у посольства США в знак благодарности за американскую поддержку. Но уже через год восстали правительственные солдаты и, сомкнувшись с Революционным объединенным фронтом, возобновили жестокую гражданскую войну. На этот раз на помощь пришли нигерийцы, продемонстрировав, что бандитам не выстоять против регулярной армии, оттеснили РОФ в джунгли и захватили Санко в плен. Но Нигерии, в ее постоянном экономическом кризисе, эта операция, на которую уходило до миллиона долларов в день, была не по силам, и она попросила помощи.
И тут произошло нечто в высшей степени странное. Администрация Клинтона отказалась просить у Конгресса ассигнований, мотивируя это тем, что республиканский Конгресс их не одобрит. При этом некоторые из членов Конгресса, как республиканцы, так и демократы, пытались убедить государственный департамент все-таки подать такой запрос, но он так и не поступил. Более того, уже ассигнованные на миротворческие операции 4 миллиона долларов в бюро госдепартамента по африканским делам так и остались невостребованными.
Вместо того, чтобы оказать помощь нигерийцам, которые уже продемонстрировали свою способность противостоять повстанцам, администрация Билла Клинтона прибегла к помощи Чарлза Тэйлора, старого друга Санко, а ныне президента Либерии. Под сильным давлением американских дипломатов и несмотря на яростные протесты населения президента Сьерра-Леоне Ахмада Каббу заставили поделиться властью с Фодеем Санко, который в результате стал вице-президентам: состоялось еще одно посвящение людоеда в государственные мужи. Санко, между тем, не оставил мечты установить персональный контроль над алмазными рудниками. В мае этого года его бойцы захватили в качестве заложников сотни легковооруженных и плохо обученных солдат миротворческого контингента ООН.
На этот раз вмешался британский десантный полк, прибывший для эвакуации граждан стран Европейского Союза. Одного присутствия этого контингента оказалось достаточно, чтобы вновь отбросить бандитов в джунгли, а Фодей Санко был арестован. Таким образом лишний раз было доказано, что урегулирование в Сьерра-Леоне требует минимальных затрат и минимальной демонстрации силы, и что для этого вовсе не надо вводить в состав правительства заведомых негодяев и военных преступников.
Преступления в Косове и Боснии, совершенные при поддержке и прямом участии президента Югославии Слободана Милошевича, очевидны, но даже они бледнеют а сравнении с кошмаром, постигшим Либерию и Сьерра-Леоне? Как же получилось, что на урегулирование и предотвращение геноцида на Балканах были брошены самые современные силы НАТО и затрачены миллиарды долларов, тогда как ради Сьерра-Леоне не потрудились истратить даже то, что уже лежало в тумбочке? Кое-кто может заподозрить, что весь секрет - в простом расизме, и журнал "Нью рипаблик", не впервые бичующий администрацию Клинтона за ее циничную африканскую политику, уже прямо высказывал такую точку зрения.
На мой взгляд, такие подозрения чрезмерны - истина куда очевиднее. Албанцам и боснийцам несказанно повезло, что они живут в Европе, пусть даже на ее окраинах. Европейцы не могли допустить кровавого скандала на собственном заднем дворе, и убедили своего заокеанского союзника прийти на помощь. Восточный Тимор, подпавший под иго индонезийского деспота, расположен в окрестностях Австралии, которой, из опасения дестабилизации, пришлось в конечном счете вмешаться. Африка лежит далеко отовсюду, у нее нет богатых соседей и покровителей. Тем поразительнее изъявления дружбы и поддержки, прозвучавшие из уст Билла Клинтона во время его беспрецедентного тура по африканским странам. Когда порок платит добродетели слишком высокую дань, это привлекает внимание. Расчетливее было бы, как выразился Райян Лизза, выступать "не слишком часто и с подобающей скромностью".
Но это, конечно, лишь частный случай проблемы. Под вопрос поставлен сам принцип гуманитарной внешней политики. Ведь если она - не более, чем фиговый листок, которым прикрывают все ту же прагматическую политику национального интереса, ставшую привычной за полтора столетия, не лучше ли этот листок сбросить, перестать притворяться добрым, но хотя бы остаться честным?
Такой возврат к испытанным методам имеет немало сторонников. Один из самых известных в США - это журналист Роберт Каплан, уже не раз упомянутый мной в "Атлантическом дневнике". Вот что он пишет в статье "Возвращение к временам древности", опубликованной недавно в журнале "Атлантик".
"Одно из положений классической философии гласит, что политикой движут примитивная необходимость и собственный интерес - все это к вящей пользе, ибо соперничающие интересы ведут к компромиссу, тогда как несгибаемые моральные аргументы приводят к войне, которая нечасто представляет собой лучший выбор. Блестяще объясняя Макиавелли, гарвардский профессор Харви Мэнсфилд в своей книге "Добродетель Макиавелли" пишет, что примитивной необходимости невозможно противиться, потому что человеческие взаимоотношения постоянно переменчивы: "Человек или страна могут сегодня позволить себе великодушие, но что будет завтра?" Сегодня мы, может быть, в состоянии вмешаться в Восточном Тиморе, но что, если завтра нам придется сражаться с Китаем за Тайваньский пролив? Таким образом, центром всякой разумной политики должно быть "тревожное предвидение". В последние десятилетия, однако, американские проводники внешней политики, журналисты, профессора и интеллектуалы относились к этим истинам с презрением".
Каплан слишком сгущает краски, представляя себя этаким горделивым меньшинством: у него немало читателей и поклонников среди облеченных авторитетом власти, в том числе и сам президент Клинтон. Но если президент согласен с такой точкой зрения, непонятно, почему он усердно проповедует противоположную.
Сторонники прагматической внешней политики любят упоминать администрацию Джимми Картера - одного из последовательных проводников гуманитарной внешней политики, снискавшего себе славу неудачника и дилетанта. Тем не менее, возражая Роберту Каплану, можно привести совсем другие примеры. После победы во Второй Мировой войне Соединенные Штаты оказали беспрецедентную по тем временам помощь европейским странам, в том числе побежденной Германии, и точно так же обошлись с Японией. Напомним, что до тех пор общепринятой нормой поведения победителей были аннексии и репарации. Такая великодушная политика не преследовала никаких немедленных целей, но в конечном счете она оплатила себя сторицей. Разоренные страны Западной Европы устояли перед натиском коммунизма и вернули себе свое былое благосостояние, а Германия и Япония вошли в число экономических гигантов и надежных друзей США.
Вот в этом и заключен основной смысл гуманитарной политики: она не только не противоречит истинным национальным интересам, но помогает им в гораздо большей степени, чем узкая прагматика по рецепту Бисмарка или Каплана. Чем крепче экономика и демократия во всем мире, тем меньшей опасности она подвергается внутри страны.
Можно возразить, что эта логика, применимая в какой-то степени к Балканам, не имеет никакого отношения к Африке. Трудно себе представить, что Сьерра-Леоне или Либерия дадут нам в обозримые времена основания для нравственного удовлетворения, а собственным жителям - для национальной гордости. Но даже если не считать благодарность достаточной наградой, нельзя забывать, что мир со времен Бисмарка стал намного меньше, и чужая беда не замедлит постучаться в наши собственные двери. И если тебе не верят в Сьерра-Леоне, то почему должны верить в Боснии?
Абстрактный политический принцип может понести временный урон в руках неумелого или неискреннего исполнителя, но речь идет о репутации страны, а не того или иного президента. Фальшивая игра на скрипке бросает тень только на скрипача. Она никак не унижает ни инструмент, ни музыку.
Время радикальных выводов еще не наступило, и поэтому для доказательства исключительности человека нам еще долго придется пользоваться не научными формулами, а собственным и историческим опытом. Французский философ Декарт считал животных, в отличие от мыслящего человека, чем-то вроде автоматов, побуждаемых к действию исключительно врожденными инстинктами. Новейшие исследования высших приматов поставили эту простую теорию под сомнение, и единственным качеством, которое, на мой взгляд, резко отличает нас от других биологических видов, остается нравственное чувство. Для оценки действий животного достаточно одного критерия, целесообразности; в поступки человека всегда встроена дополнительная шкала нравственности, и даже когда они преследуют исключительно эгоистические цели, мы часто пытаемся приписать им более высокие мотивы. Ханжество и лицемерие - дань, которую порок вынужден платить добродетели.
Но как оценивать действия человеческих сообществ, в первую очередь государств? Можно ли утверждать, что они обусловлены исключительно соображениями самосохранения и равновесия, как в случае улья и муравейника? Кое-кто именно так и считает, и доводы сторонников этой школы, которых я условно назову "реалистами", я еще приведу.
Другие - назовем их "идеалистами" - полагают, что коль скоро общество состоит из людей, его действия не могут быть освобождены от общих моральных правил, - не только такие, которые направлены вовнутрь и регулируются законами, но и внешняя политика государства.
Конечно, не совсем справедливо сравнивать внешнюю политику цивилизованного государства, действующего в собственных интересах, с беспощадным кодексом муравейника: муравьи неспособны заключать договоры, вступать в союзы и подписывать конвенции. Но еще менее они способны на миссии милосердия и гуманитарные операции.
Прагматичная, то есть "реалистическая" внешняя политика преобладала во всем мире по крайней мере до Первой Мировой войны, а фактически и до Второй, если учесть печальный опыт Версальского договора и Лиги Наций. Идея внешней политики, основанной на принципах альтруизма и не исключающей применения силы, складывалась под впечатлением от гитлеровского геноцида евреев. Другое дело, кем и насколько последовательно она проводилась.
В адрес Соединенных Штатов, пожалуй единственной страны, которой гуманитарная внешняя политика по средствам, часто раздаются упреки: отчего вмешательство в Сомали, на Гаити, в Боснии или Косове, но, скажем, не в Чечне или в Тибете, где тоже, по мнению многих, совершаются преступления против человечности? Эти аргументы обычно исходят от недоброжелателей, которым ответ наверняка понятен заранее, но они его намеренно игнорируют: вмешательство во внутренние дела ядерных держав чревато мировой катастрофой, и попытка помочь в малой беде неизбежно повлечет за собой большую. Это совершенно не противоречит желанию помочь там, где помочь можно: если вы не в силах спасти человека от банды разбойников, почему не прийти ему на выручку, когда вся угроза - один подвыпивший хулиган.
Но существуют упреки гораздо более серьезные, без двойного дна, и многие из них адресуются администрации Клинтона изнутри страны, со страниц ведущих журналов. Одна из статей на эту тему, "Там, куда ангелам боязно ступать", опубликована в культурно-политическом еженедельнике "Нью рипаблик". Автор, Райян Лизза, подвергает поистине испепеляющей критике политику США в отношении стран Африки. Он считает, что нынешняя апокалиптическая ситуация в Сьерра-Леоне - результат этой политики, причем не косвенный, а непосредственный и предсказуемый.
"...Африканская политика администрации Клинтона вероятно будет сочтена одной из самых странных в постколониальную эпоху, а возможно и одной из самых гротескных. В своих отношениях с Африкой предыдущие администрации как правило действовали без особой сентиментальности. Африка была слишком бедна, чтобы влиять на экономику США, слишком далека по культуре, чтобы иметь мощное внутреннее лобби, слишком слаба, чтобы угрожать американской безопасности. В результате прошлые президенты говорили об Африке с подобающей скромностью и не слишком часто.
Совсем иное дело - Билл Клинтон. Он провозглашал, часто и со страстью, что Африка заслуживает внимания. Он заявлял, что страдания чернокожих людей должны затрагивать совесть Америки не в меньшей степени, чем страдания белых. Он клялся, что Соединенные Штаты впредь не останутся безразличными. Эти слова не имели ровно никакого отношения к реальности политики его администрации. Напротив, сталкиваясь с вопиющими нравственными проблемами, администрация Клинтона неизменно оставляла Африку в беде: она покинула Сомали, наблюдала, как Либерия, это приемное дитя Америки, погружалась в хаос, она заблокировала вмешательство в Руанде. Но возвышенная риторика Клинтона создала проблему, с какой его предшественники не сталкивались: проблему отвратительного лицемерия".
Вся история Сьерра-Леоне не вызывает зависти и во многом сходна с историей соседней Либерии. Обе республики были основаны в первой половине XIX века с целью репатриации освобожденных рабов африканского происхождения: Сьерра-Леоне - Великобританией, а Либерия - Соединенными Штатами. Получив в 1961 году независимость, Сьерра-Леоне вскоре перешла под власть коррумпированной диктатуры и на протяжении 70-х и 80-х годов неизменно занимала самые удручающие места в мировой статистике детской смертности, дохода на душу населения и продолжительности жизни. Ее главное богатство, алмазы исключительно высокого качества, целиком оседало в карманах ливанских спекулянтов и их местных покровителей.
Тем временем в соседней Либерии почти всю страну захватили повстанческие войска Чарлза Тэйлора, выпускника ливийской школы профессиональных партизан и террористов. Он, в частности, прославился тем, что создал батальон из подростков, фактически детей, которых постоянно пичкал кокаином и превратил в настоящие машины смерти. В числе излюбленных забав этих юных воинов было заключение пари по поводу пола нерожденных детей беременных женщин, которым затем вспарывали животы, чтобы определить выигравшего. Широко практиковалось людоедство: согласно одной из либерийских правозащитных организаций, люди жили в постоянном страхе относительно своей потенциальной съедобности.
В настоящее время, в результате так называемого мирного урегулирования при международном посредничестве, законная власть в Либерии оказалась в руках именно Чарлза Тэйлора. Он правит недоеденным населением и заседает в советах дипломатов, помогая разрешению кризиса в соседней Сьерра-Леоне. Главная проблема Сьерра-Леоне на протяжении последних 10 лет - восстание так называемого "Революционного объединенного фронта", РОФ, под руководством Фодея Санко, одноклассника и приятеля Тэйлора, вторгшегося в страну в 1991 году при поддержке нынешнего президента Либерии.
Когда говоришь или пишешь об Африке и пытаешься дать представление о тамошних ужасах, дар превосходной степени изменяет. То, что учинил Санко в Сьерра-Леоне, может быть затмевает даже людоедство Тэйлора. Отряды Санко, нападая на деревню, насилуют всех женщин и девочек, вплоть до десятилетних. Мальчикам дают оружие и заставляют убить деревенских старейшин или собственных родителей, а затем зачисляют в такой же детский батальон как и у Тэйлора, приучают к наркотикам и насилию. Тем, кто пытается бежать, отрубают конечности. Никакой политической или социальной программы у Санко, как и у Тэйлора, нет. Единственная цель - захват власти и установление контроля над алмазными рудниками.
Масштабы этих зверств можно себе вообразить, узнав, что в настоящий момент главный предмет импорта в Сьерра-Леоне - протезы конечностей. Бандиты прибегали к массовым ампутациям в целях запугивания населения, не щадя порой и двухлетних младенцев. От безногих и безруких на улице просто некуда отвернуться.
После нескольких лет этого террора среди населения возникло массовое движение в защиту гражданского общества, в котором преобладали женщины. В 1996 году при поддержке Соединенных Штатов были проведены выборы. Бандиты Санко делали все возможное, чтобы их сорвать, отрубая мирным жителям руки и ноги. Тем не менее, в голосовании приняло участие около двух третей электората, и президентом был избран бывший чиновник ООН Ахмад Кабба. После выборов толпы жителей Фритауна танцевали у посольства США в знак благодарности за американскую поддержку. Но уже через год восстали правительственные солдаты и, сомкнувшись с Революционным объединенным фронтом, возобновили жестокую гражданскую войну. На этот раз на помощь пришли нигерийцы, продемонстрировав, что бандитам не выстоять против регулярной армии, оттеснили РОФ в джунгли и захватили Санко в плен. Но Нигерии, в ее постоянном экономическом кризисе, эта операция, на которую уходило до миллиона долларов в день, была не по силам, и она попросила помощи.
И тут произошло нечто в высшей степени странное. Администрация Клинтона отказалась просить у Конгресса ассигнований, мотивируя это тем, что республиканский Конгресс их не одобрит. При этом некоторые из членов Конгресса, как республиканцы, так и демократы, пытались убедить государственный департамент все-таки подать такой запрос, но он так и не поступил. Более того, уже ассигнованные на миротворческие операции 4 миллиона долларов в бюро госдепартамента по африканским делам так и остались невостребованными.
Вместо того, чтобы оказать помощь нигерийцам, которые уже продемонстрировали свою способность противостоять повстанцам, администрация Билла Клинтона прибегла к помощи Чарлза Тэйлора, старого друга Санко, а ныне президента Либерии. Под сильным давлением американских дипломатов и несмотря на яростные протесты населения президента Сьерра-Леоне Ахмада Каббу заставили поделиться властью с Фодеем Санко, который в результате стал вице-президентам: состоялось еще одно посвящение людоеда в государственные мужи. Санко, между тем, не оставил мечты установить персональный контроль над алмазными рудниками. В мае этого года его бойцы захватили в качестве заложников сотни легковооруженных и плохо обученных солдат миротворческого контингента ООН.
На этот раз вмешался британский десантный полк, прибывший для эвакуации граждан стран Европейского Союза. Одного присутствия этого контингента оказалось достаточно, чтобы вновь отбросить бандитов в джунгли, а Фодей Санко был арестован. Таким образом лишний раз было доказано, что урегулирование в Сьерра-Леоне требует минимальных затрат и минимальной демонстрации силы, и что для этого вовсе не надо вводить в состав правительства заведомых негодяев и военных преступников.
Преступления в Косове и Боснии, совершенные при поддержке и прямом участии президента Югославии Слободана Милошевича, очевидны, но даже они бледнеют а сравнении с кошмаром, постигшим Либерию и Сьерра-Леоне? Как же получилось, что на урегулирование и предотвращение геноцида на Балканах были брошены самые современные силы НАТО и затрачены миллиарды долларов, тогда как ради Сьерра-Леоне не потрудились истратить даже то, что уже лежало в тумбочке? Кое-кто может заподозрить, что весь секрет - в простом расизме, и журнал "Нью рипаблик", не впервые бичующий администрацию Клинтона за ее циничную африканскую политику, уже прямо высказывал такую точку зрения.
На мой взгляд, такие подозрения чрезмерны - истина куда очевиднее. Албанцам и боснийцам несказанно повезло, что они живут в Европе, пусть даже на ее окраинах. Европейцы не могли допустить кровавого скандала на собственном заднем дворе, и убедили своего заокеанского союзника прийти на помощь. Восточный Тимор, подпавший под иго индонезийского деспота, расположен в окрестностях Австралии, которой, из опасения дестабилизации, пришлось в конечном счете вмешаться. Африка лежит далеко отовсюду, у нее нет богатых соседей и покровителей. Тем поразительнее изъявления дружбы и поддержки, прозвучавшие из уст Билла Клинтона во время его беспрецедентного тура по африканским странам. Когда порок платит добродетели слишком высокую дань, это привлекает внимание. Расчетливее было бы, как выразился Райян Лизза, выступать "не слишком часто и с подобающей скромностью".
Но это, конечно, лишь частный случай проблемы. Под вопрос поставлен сам принцип гуманитарной внешней политики. Ведь если она - не более, чем фиговый листок, которым прикрывают все ту же прагматическую политику национального интереса, ставшую привычной за полтора столетия, не лучше ли этот листок сбросить, перестать притворяться добрым, но хотя бы остаться честным?
Такой возврат к испытанным методам имеет немало сторонников. Один из самых известных в США - это журналист Роберт Каплан, уже не раз упомянутый мной в "Атлантическом дневнике". Вот что он пишет в статье "Возвращение к временам древности", опубликованной недавно в журнале "Атлантик".
"Одно из положений классической философии гласит, что политикой движут примитивная необходимость и собственный интерес - все это к вящей пользе, ибо соперничающие интересы ведут к компромиссу, тогда как несгибаемые моральные аргументы приводят к войне, которая нечасто представляет собой лучший выбор. Блестяще объясняя Макиавелли, гарвардский профессор Харви Мэнсфилд в своей книге "Добродетель Макиавелли" пишет, что примитивной необходимости невозможно противиться, потому что человеческие взаимоотношения постоянно переменчивы: "Человек или страна могут сегодня позволить себе великодушие, но что будет завтра?" Сегодня мы, может быть, в состоянии вмешаться в Восточном Тиморе, но что, если завтра нам придется сражаться с Китаем за Тайваньский пролив? Таким образом, центром всякой разумной политики должно быть "тревожное предвидение". В последние десятилетия, однако, американские проводники внешней политики, журналисты, профессора и интеллектуалы относились к этим истинам с презрением".
Каплан слишком сгущает краски, представляя себя этаким горделивым меньшинством: у него немало читателей и поклонников среди облеченных авторитетом власти, в том числе и сам президент Клинтон. Но если президент согласен с такой точкой зрения, непонятно, почему он усердно проповедует противоположную.
Сторонники прагматической внешней политики любят упоминать администрацию Джимми Картера - одного из последовательных проводников гуманитарной внешней политики, снискавшего себе славу неудачника и дилетанта. Тем не менее, возражая Роберту Каплану, можно привести совсем другие примеры. После победы во Второй Мировой войне Соединенные Штаты оказали беспрецедентную по тем временам помощь европейским странам, в том числе побежденной Германии, и точно так же обошлись с Японией. Напомним, что до тех пор общепринятой нормой поведения победителей были аннексии и репарации. Такая великодушная политика не преследовала никаких немедленных целей, но в конечном счете она оплатила себя сторицей. Разоренные страны Западной Европы устояли перед натиском коммунизма и вернули себе свое былое благосостояние, а Германия и Япония вошли в число экономических гигантов и надежных друзей США.
Вот в этом и заключен основной смысл гуманитарной политики: она не только не противоречит истинным национальным интересам, но помогает им в гораздо большей степени, чем узкая прагматика по рецепту Бисмарка или Каплана. Чем крепче экономика и демократия во всем мире, тем меньшей опасности она подвергается внутри страны.
Можно возразить, что эта логика, применимая в какой-то степени к Балканам, не имеет никакого отношения к Африке. Трудно себе представить, что Сьерра-Леоне или Либерия дадут нам в обозримые времена основания для нравственного удовлетворения, а собственным жителям - для национальной гордости. Но даже если не считать благодарность достаточной наградой, нельзя забывать, что мир со времен Бисмарка стал намного меньше, и чужая беда не замедлит постучаться в наши собственные двери. И если тебе не верят в Сьерра-Леоне, то почему должны верить в Боснии?
Абстрактный политический принцип может понести временный урон в руках неумелого или неискреннего исполнителя, но речь идет о репутации страны, а не того или иного президента. Фальшивая игра на скрипке бросает тень только на скрипача. Она никак не унижает ни инструмент, ни музыку.