Где расположено самое опасное место на земле?
Сегодня неплохим кандидатом может показаться Палестина: десятилетний мирный процесс резко забуксовал, и в воздухе витает угроза новой войны. Граница между Южной и Северной Кореей - тоже не парк культуры и отдыха, хотя здесь попытки прогресса только что поощрены Нобелевской премией мира. По-прежнему добела раскален Кашмир, где противостоят друг другу новоиспеченные ядерные державы.
Впрочем, природа ни в чем не уступит цивилизации. Недавно английские ученые вычислили, что склон одного из подводных вулканов Канарских островов может в любой момент отвалиться, запустив приливную волну, цунами, высотой в 5 метров, которая со скоростью реактивного самолета обрушится на восточное побережье Соединенных Штатов. Последствия трудно вообразить.
Но природе отпущено больше времени, и цунами, теоретически возможное хоть завтра, может еще подождать тысячу-другую лет. Тем не менее, некоторые вполне квалифицированные специалисты полагают, что катастрофа наступит гораздо скорее, хотя на экране телевизора будет выглядеть не так эффектно, и эпицентр придется именно на восточное побережье США, точнее на южную оконечность Манхэттена, где расположена короткая, но известная на весь мир улица, Уолл-стрит. Речь, конечно же, идет о возможности небывалого в истории финансового краха.
Один мой старый приятель, давно живущий в Америке и любящий ее пожурить, в последнее время жалуется, что от финансовых новостей уже некуда спрятаться, а он предпочитает спорт. Такой поворот событий он объясняет тем, что финансисты, дескать, приплачивают телевидению, чтобы им уделяли побольше внимания. Финансисты, если у них завелись лишние деньги, наверняка приплачивают средствам массовой информации и имеют на то полное право: коммерческое телевидение существует за счет рекламы. Но обилие биржевых новостей объясняется гораздо проще: спросом. Дело в том, что в последние годы на финансовый рынок вышли миллионы дебютантов, люди, никогда прежде не имевшие интереса к ценным бумагам. Согласно последним данным, держателями акций в той или иной форме сейчас являются 50 процентов американцев.
Такое глубокое проникновение капитализма в массы вызвано экономическим бумом последних десяти лет и сопутствовавшим ему беспрецедентным ростом курсов акций на биржах, в особенности акций новых компаний, связанных с Интернетом и информационными технологиями. В этих условиях воздержаться от покупки акций было бы равносильно намеренному выбрасыванию денег в мусор. Для иллюстрации: с января 1994 года по июнь 2000 общая стоимость всех акций в США возросла на 10 триллионов долларов - цифра поистине астрономическая.
Люди, не слишком хорошо знакомые с природой рынка ценных бумаг, могут подумать, что мы говорим о каких-то фиктивных, виртуальных суммах, существующих лишь воображаемо. Действительно, речь идет не о купюрах, лежащих в чьем-либо кармане или банковском сейфе: в нормальной современной экономике наличность всегда составляет не более 15 процентов от всей денежной массы в обороте. Но представим себе человека, владеющего пакетом акций в сто тысяч долларов, стоимость которого за три года увеличилась в два раза. С точки зрения владельца этих акций у него теперь не сто, а двести тысяч долларов, и он всегда может обратить их в наличность, продав акции - точно так же, как если бы это был предмет антиквариата или картина известного художника. Вот только антиквариат и живопись неизменно прибавляют в цене, а акции, как показывает вековой опыт, могут не только дорожать, но и дешеветь.
Эти деньги реальны и в том смысле, что в рыночной экономике они не просто лежат под воображаемым матрасом, а работают. Даже если вы не намерены продавать свой пакет за наличность, вы всегда можете взять под него кредит и вложить эти деньги в собственное производство - либо стимулировать чужое путем покупки автомобиля или постройки дома.
Что же произойдет с экономикой Соединенных Штатов, да и со всей мировой экономикой, если этот феноменальный рост денежной горы не только застопорится, что практически уже произошло, но превратится в свою противоположность - в финансовый крах? Над этим вопросом все чаще задумываются экономисты и журналисты. В журнале Foreign Policy опубликована статья Мартина Вулфа, ведущего экономического комментатора лондонской Financial Times, под названием The Mother Of All Meltdowns, которое поддается лишь вольному переводу: нечто вроде "Невиданный биржевой крах". Согласно расхожей поговорке, все, что поднимается, когда-нибудь должно упасть, и чем выше подьем, тем глубже будет падение. Вот как представляет Мартин Вулф гипотетический сценарий этой катастрофы:
"Падение стоимости авуаров повлечет за собой экономический штопор. Стимулы к капиталовложению уменьшатся, стоимость имущества семей и индивидов уменьшится, должникам станет труднее выплачивать долги, что приведет к ухудшению положения банков. Финансирование зарождающихся компаний прекратится, люди будут больше экономить и меньше потреблять, безработица резко пойдет вверх, а прибыли сократятся, в результате чего стоимость упадет еще ниже. Как свидетельствует история, цена акций всегда падает слишком низко - точно так же, как она поднимается слишком высоко".
История знает немало биржевых крахов, лопнувших финансовых пузырей, и их последствия порой бывали поистине катастрофическими. Любопытно, однако, что к первому из них акции не имели никакого отношения - их тогда еще просто не было.
В XVI веке в Голландию прибыл некто Каролус Клузиус, религиозный беженец из Вены. Он привез с собой удивительную новинку: луковицы культурного тюльпана, впервые выращенного незадолго до этого в Оттоманской империи. Эти цветы пришлись голландцам весьма по вкусу и по сей день являются одним из главных атрибутов их культуры. В XVII веке были выведены многочисленные диковинные разновидности тюльпана, за которые аристократы платили не скупясь, и у многих коммерсантов стали возникать идеи быстрого обогащения. Так началась знаменитая "тюльпанная лихорадка".
Занимались этой торговлей, конечно же, не уличные цветочницы. Луковицы продавались на вес, пока их еще не выкопали. Невидимая коммерция получила название "торговли ветром". Возник профессиональный класс торговцев, не занимающихся прямым разведением цветов, - тех, кого сегодня называют "брокерами". Эти люди зарабатывали порой до 60 тысяч флоринов в месяц, а в разгар безумия за одну луковицу породы Semper Augustus давали до 3000 гульденов. Но и это не было пределом: в скором времени она стоила уже 4500 гульденов, плюс повозка с лошадью. Вот подробное описание компенсации за одну проданную луковицу: 4 телеги пшеницы, 5 телег ржи, 4 упитанных вола, 8 жирных свиней, 12 жирных овец, 2 меха вина, 4 бочки пива, 2 бочки масла, 1000 фунтов сыра, брачная кровать с постельным бельем и мощная упряжка, чтобы увезти все это имущество - вещевой эквивалент 3000 гульденов, цены просторного дома.
Этот полет к звездам не мог продолжаться бесконечно. Когда в 1637 году на собрании торговцев не удалось получить привычную цену за луковицы, начался обратный процесс, и рынок обрушился. Тысячи голландских предпринимателей, в том числе представители ведущих торговых династий, в мгновение ока остались ни с чем.
Это, конечно, одна из самых позорных и комических страниц истории человечества, но она написана нам в назидание. Нельзя сказать, чтобы назидание очень подействовало: подобных пузырей с тех пор лопнуло немало. Есть люди, полагающие, что нынешний беспрецедентный взлет курса биржевых акций - самый крупный их этих пузырей, и что расплата неминуемо наступит.
Отдать целое состояние за тюльпанную луковицу - очевидная нелепость. Но сколько же, в таком случае, она стоила "на самом деле"?
Ответить на этот вопрос можно по-разному. По мнению купца или брокера, луковица стоит ровно столько, сколько он в состоянии за нее выручить, и если на текущий момент эта сумма составляет 3000 гульденов, то именно столько она и стоит. Если же прислушаться к мнению покупателя, по крайней мере по завершении сделки, то ему придется согласиться, что она стоит столько, сколько он за нее заплатил - в противном случае он будет вынужден признать себя ослом. В доказательство своей правоты покупатель сошлется на тот факт, что луковицу можно тут же продать примерно за те же деньги.
Иными словами, в условиях свободного рынка, существовавшего тогда в Голландии, истинная цена товара является продуктом соглашения между продавцом и покупателем. Бессмысленно мучить себя вопросами о некоей идеальной цене, выводимой математическими способами.
Но именно такую задачу ставили себе многие критики рынка, указывая на безумие его колебаний. Самый известный из всех экспериментов - марксистский. В Советском Союзе государство устанавливало цену на каждое наименование товара, и учтены были даже такие, проблема производства которых вообще никогда всерьез не возникала. В многотомном торговом словаре советской эпохи я нашел описание и государственный стандарт для бейсбольных бит и клюшек для гольфа, хотя наверняка во всей стране не было не только игроков в эти игры, но даже людей, знающих их правила.
Результаты хорошо известны. Жители провинциальных городов и деревень еще помнят, как приходилось ежедневно обегать магазины в поисках зубной пасты или хотя бы порошка. Спичек многие уже не искали, зная, что нет и не будет. А вот насчет безопасных лезвий Джордж Оруэлл в своей антиутопии явно просчитался: их всегда хватало, только ими нельзя было бриться.
Причины командного дефицита - в том, что рынок - это нечто вроде погоды или времени: его можно запретить, но он, тем не менее, никуда не денется. Рынок - это не строительство капитализма, а соотношение спроса и предложения, которые существуют всегда, и взаимодействие которых определяет истинную цену товара в каждый данный момент. Чуть ошибись - и полки в магазинах пустеют, или напротив - доверху наполняются неликвидом, производственные мощности сворачиваются, и люди остаются без работы. Государство, которое пытается устанавливать цену на каждый гвоздь, да еще не чаще раза в год, просто обречено на разорение. Дефицита штанов в плановом хозяйстве можно раз и навсегда избежать только одним способом: отменив их ношение, но на это не пошли даже большевики. Кроме того, даже большевикам не с руки запрещать спички.
Рынок, эта вошедшая в поговорку "невидимая рука" Адама Смита, устанавливает цену лишь методом проб и ошибок, причем отклонения могут быть весьма значительными, а их компенсация в экономике порой принимает форму периодических подъемов и спадов. Этот циклический характер рыночной экономики давно известен, но цикл циклу все-таки рознь.
Один из самых известных в истории биржевых крахов произошел в 1929 году, и ему, как и сегодня, предшествовал небывалый взлет курса акций. Напомним, что советские теоретики пророчили тогда скорую гибель капитализма. Ошибка этих теоретиков простительна, потому что в экономике они ровным счетом ничего не понимали. Гораздо обиднее, что западные экономисты, в том числе лауреаты Нобелевских премий, по сей день не могут прийти к единому мнению о причинах столь затяжного и болезненного кризиса.
С тех пор был принят ряд мер, которые должны помочь избежать повторения такой крупной неприятности. Либеральное государство не пытается в законодательном порядке назначать цену каждого гвоздя, но оно старается регулировать рынок, чтобы не допускать сильных колебаний и злоупотреблений. Беда, однако, в том, что эффективно регулировать можно работу лишь такого механизма, в котором хорошо разбираешься, а рынок по сей день во многом остается загадкой. В уже упомянутой статье Мартин Вулф высказывает опасение, что в случае нового биржевого краха государственные спасательные меры могут только усугубить ситуацию. Падение цен на бирже в 1929 году было катастрофическим, но экономика США оставалась в значительной степени здоровой - ей нанесла непоправимый удар как раз одна из решительных акций правительства, так называемый закон Сматса-Холи, резко повысивший таможенные тарифы для защиты внутреннего рынка. В результате европейские государства не могли продавать свои товары за океан, их доходы упали, и они перестали покупать американские товары. Великая депрессия, завершившая эту печальную цепь событий, продолжалась беспрецедентно долго: вопреки легенде, страну вывели из кризиса не энергичные меры президента Рузвельта, а вступление Соединенных Штатов во Вторую Мировую войну и последовавшие за этим военные заказы.
В последнее время все чаще раздаются голоса о том, что постиндустриальная экономика подчиняется совершенно иным законам, и с проклятием циклического развития теперь навсегда покончено. В доказательство этого тезиса некоторые экономисты указывают на беспрецедентную продолжительность нынешнего экономического бума, который сопровождается небывало низкой безработицей и практическим отсутствием инфляции. Кроме того, информационные технологии, составляющие сейчас значительную часть всего производства, принципиально отличаются от старых: такая крупная фирма как Microsoft практически не потребляет ни нефти, ни стали, и ее работа не зависит от колебаний мировых цен на сырье.
Тем не менее, большинство экономистов, соглашаясь с необходимостью внести поправки во вчерашние учебники, сомневаются, что вековые законы прекратили свое действие. Один из них - Эрвин Стельцер, опубликовавший в журнале Commentary статью "Крах или бум? О будущем новой экономики".
"Час последнего экономического спада еще не пробил. Предприниматели время от времени по прежнему будут неверно оценивать потребительский спрос на свои товары и услуги, производя слишком много, а затем, ввиду резко возросших запасов продукции, сокращать производство и урезать капиталовложения и рабочую силу. Правительственные чиновники будут совершать ошибки - не вовремя менять систему налогообложения, принимать небольшой сбой экономического роста за серьезное замедление, упускать возможность повысить учетные ставки прежде, чем джинн инфляции выскочит из бутылки,.. и так далее. К тому же, есть еще такие вещи как войны, скачки цен на нефть и тому подобное - иными словами то, чего, как в свое время замечательно выразился британский премьер-министр Гарольд Макмиллан, он боялся больше всего на свете: "События, дорогие ребята, события!"
К сожалению, последнее время события не заставляют себя ждать. Достаточно упомянуть кризис на Ближнем Востоке, где по сей день добывается львиная часть всей потребляемой в мире нефти. Рынок отреагировал мгновенно: индекс Доу-Джонс упал на 379 пунктов, а считая с 1 сентября он потерял 8 процентов своей стоимости. Если мы вспомним, что речь идет о триллионах долларов, последствия трудно себе вообразить, особенно если один из таких прыжков вниз перейдет в свободное падение.
А какое, собственно, дело жителю России до американца, у которого, может быть, в результате не будет нового дома и автомобиля? Самое прямое - именно потому, что американцу пока есть, чем поступаться, а многие россияне доведены почти до крайней черты. Если отнять у каждого жителя планеты по сто долларов, некоторые этого просто не заметят, но большинство почувствует весьма остро. Я, конечно, упрощаю, потому что будет отнято больше у тех, кто больше имеет, но в целом этот принцип применим. В конце концов, семнадцатое августа 1998 года явилось отголоском финансового кризиса в Азии. В мире, из которого в один прекрасный день исчезнут триллионы долларов, беднее станут все, но особенно - самые бедные.
Нынешний подъем российской экономики, хотя и не для всех одинаково заметный, вызван резким повышением цен на нефть. Сбыт нефти обеспечивает около 30 процентов всех доходов страны и 15 процентов налоговых поступлений. Ощутит ли этот рынок резкое падение курса акций в Америке? Несомненно - особенно если вспомнить, что американская экономика - это примерно четверть мировой. Попробуем взглянуть на возможный кризис с глобальной точки зрения.
Американцы, потерявшие значительную часть своих свободных денег, резко сократят потребление. Это отразится как на американских, так и на зарубежных производителях, чьи товары будут лежать мертвым грузом на складах, им придется сокращать производство и увольнять рабочих - таким образом, кризис перебросится в другие развитые страны. Рост безработицы и давление со стороны населения может заставить правительства повышать тарифы для защиты отечественных предприятий, несмотря на все уроки Великой Депрессии. Это, в свою очередь, еще сильнее закрутит штопор. В конечном счете, как уже неоднократно бывало, в связи с резким падением производства упадут и цены на нефть - чем глубже кризис, тем ниже цена. Россия, у которой кроме нефти пока нет практически ничего, станет одной из главных жертв.
Будем надеяться, что этот сценарий так и останется на бумаге, и что проповедники "новой экономики" правы в гораздо большей степени, чем считают их консервативные коллеги. Но учиться лучше все-таки у вчерашнего дня, а не у завтрашнего. И хотя в своей нынешней экономической ситуации Россия Америке - не помощник, ей полезно помнить, что как бы ни было плохо, может быть хуже, если хуже станет всем.
Сегодня неплохим кандидатом может показаться Палестина: десятилетний мирный процесс резко забуксовал, и в воздухе витает угроза новой войны. Граница между Южной и Северной Кореей - тоже не парк культуры и отдыха, хотя здесь попытки прогресса только что поощрены Нобелевской премией мира. По-прежнему добела раскален Кашмир, где противостоят друг другу новоиспеченные ядерные державы.
Впрочем, природа ни в чем не уступит цивилизации. Недавно английские ученые вычислили, что склон одного из подводных вулканов Канарских островов может в любой момент отвалиться, запустив приливную волну, цунами, высотой в 5 метров, которая со скоростью реактивного самолета обрушится на восточное побережье Соединенных Штатов. Последствия трудно вообразить.
Но природе отпущено больше времени, и цунами, теоретически возможное хоть завтра, может еще подождать тысячу-другую лет. Тем не менее, некоторые вполне квалифицированные специалисты полагают, что катастрофа наступит гораздо скорее, хотя на экране телевизора будет выглядеть не так эффектно, и эпицентр придется именно на восточное побережье США, точнее на южную оконечность Манхэттена, где расположена короткая, но известная на весь мир улица, Уолл-стрит. Речь, конечно же, идет о возможности небывалого в истории финансового краха.
Один мой старый приятель, давно живущий в Америке и любящий ее пожурить, в последнее время жалуется, что от финансовых новостей уже некуда спрятаться, а он предпочитает спорт. Такой поворот событий он объясняет тем, что финансисты, дескать, приплачивают телевидению, чтобы им уделяли побольше внимания. Финансисты, если у них завелись лишние деньги, наверняка приплачивают средствам массовой информации и имеют на то полное право: коммерческое телевидение существует за счет рекламы. Но обилие биржевых новостей объясняется гораздо проще: спросом. Дело в том, что в последние годы на финансовый рынок вышли миллионы дебютантов, люди, никогда прежде не имевшие интереса к ценным бумагам. Согласно последним данным, держателями акций в той или иной форме сейчас являются 50 процентов американцев.
Такое глубокое проникновение капитализма в массы вызвано экономическим бумом последних десяти лет и сопутствовавшим ему беспрецедентным ростом курсов акций на биржах, в особенности акций новых компаний, связанных с Интернетом и информационными технологиями. В этих условиях воздержаться от покупки акций было бы равносильно намеренному выбрасыванию денег в мусор. Для иллюстрации: с января 1994 года по июнь 2000 общая стоимость всех акций в США возросла на 10 триллионов долларов - цифра поистине астрономическая.
Люди, не слишком хорошо знакомые с природой рынка ценных бумаг, могут подумать, что мы говорим о каких-то фиктивных, виртуальных суммах, существующих лишь воображаемо. Действительно, речь идет не о купюрах, лежащих в чьем-либо кармане или банковском сейфе: в нормальной современной экономике наличность всегда составляет не более 15 процентов от всей денежной массы в обороте. Но представим себе человека, владеющего пакетом акций в сто тысяч долларов, стоимость которого за три года увеличилась в два раза. С точки зрения владельца этих акций у него теперь не сто, а двести тысяч долларов, и он всегда может обратить их в наличность, продав акции - точно так же, как если бы это был предмет антиквариата или картина известного художника. Вот только антиквариат и живопись неизменно прибавляют в цене, а акции, как показывает вековой опыт, могут не только дорожать, но и дешеветь.
Эти деньги реальны и в том смысле, что в рыночной экономике они не просто лежат под воображаемым матрасом, а работают. Даже если вы не намерены продавать свой пакет за наличность, вы всегда можете взять под него кредит и вложить эти деньги в собственное производство - либо стимулировать чужое путем покупки автомобиля или постройки дома.
Что же произойдет с экономикой Соединенных Штатов, да и со всей мировой экономикой, если этот феноменальный рост денежной горы не только застопорится, что практически уже произошло, но превратится в свою противоположность - в финансовый крах? Над этим вопросом все чаще задумываются экономисты и журналисты. В журнале Foreign Policy опубликована статья Мартина Вулфа, ведущего экономического комментатора лондонской Financial Times, под названием The Mother Of All Meltdowns, которое поддается лишь вольному переводу: нечто вроде "Невиданный биржевой крах". Согласно расхожей поговорке, все, что поднимается, когда-нибудь должно упасть, и чем выше подьем, тем глубже будет падение. Вот как представляет Мартин Вулф гипотетический сценарий этой катастрофы:
"Падение стоимости авуаров повлечет за собой экономический штопор. Стимулы к капиталовложению уменьшатся, стоимость имущества семей и индивидов уменьшится, должникам станет труднее выплачивать долги, что приведет к ухудшению положения банков. Финансирование зарождающихся компаний прекратится, люди будут больше экономить и меньше потреблять, безработица резко пойдет вверх, а прибыли сократятся, в результате чего стоимость упадет еще ниже. Как свидетельствует история, цена акций всегда падает слишком низко - точно так же, как она поднимается слишком высоко".
История знает немало биржевых крахов, лопнувших финансовых пузырей, и их последствия порой бывали поистине катастрофическими. Любопытно, однако, что к первому из них акции не имели никакого отношения - их тогда еще просто не было.
В XVI веке в Голландию прибыл некто Каролус Клузиус, религиозный беженец из Вены. Он привез с собой удивительную новинку: луковицы культурного тюльпана, впервые выращенного незадолго до этого в Оттоманской империи. Эти цветы пришлись голландцам весьма по вкусу и по сей день являются одним из главных атрибутов их культуры. В XVII веке были выведены многочисленные диковинные разновидности тюльпана, за которые аристократы платили не скупясь, и у многих коммерсантов стали возникать идеи быстрого обогащения. Так началась знаменитая "тюльпанная лихорадка".
Занимались этой торговлей, конечно же, не уличные цветочницы. Луковицы продавались на вес, пока их еще не выкопали. Невидимая коммерция получила название "торговли ветром". Возник профессиональный класс торговцев, не занимающихся прямым разведением цветов, - тех, кого сегодня называют "брокерами". Эти люди зарабатывали порой до 60 тысяч флоринов в месяц, а в разгар безумия за одну луковицу породы Semper Augustus давали до 3000 гульденов. Но и это не было пределом: в скором времени она стоила уже 4500 гульденов, плюс повозка с лошадью. Вот подробное описание компенсации за одну проданную луковицу: 4 телеги пшеницы, 5 телег ржи, 4 упитанных вола, 8 жирных свиней, 12 жирных овец, 2 меха вина, 4 бочки пива, 2 бочки масла, 1000 фунтов сыра, брачная кровать с постельным бельем и мощная упряжка, чтобы увезти все это имущество - вещевой эквивалент 3000 гульденов, цены просторного дома.
Этот полет к звездам не мог продолжаться бесконечно. Когда в 1637 году на собрании торговцев не удалось получить привычную цену за луковицы, начался обратный процесс, и рынок обрушился. Тысячи голландских предпринимателей, в том числе представители ведущих торговых династий, в мгновение ока остались ни с чем.
Это, конечно, одна из самых позорных и комических страниц истории человечества, но она написана нам в назидание. Нельзя сказать, чтобы назидание очень подействовало: подобных пузырей с тех пор лопнуло немало. Есть люди, полагающие, что нынешний беспрецедентный взлет курса биржевых акций - самый крупный их этих пузырей, и что расплата неминуемо наступит.
Отдать целое состояние за тюльпанную луковицу - очевидная нелепость. Но сколько же, в таком случае, она стоила "на самом деле"?
Ответить на этот вопрос можно по-разному. По мнению купца или брокера, луковица стоит ровно столько, сколько он в состоянии за нее выручить, и если на текущий момент эта сумма составляет 3000 гульденов, то именно столько она и стоит. Если же прислушаться к мнению покупателя, по крайней мере по завершении сделки, то ему придется согласиться, что она стоит столько, сколько он за нее заплатил - в противном случае он будет вынужден признать себя ослом. В доказательство своей правоты покупатель сошлется на тот факт, что луковицу можно тут же продать примерно за те же деньги.
Иными словами, в условиях свободного рынка, существовавшего тогда в Голландии, истинная цена товара является продуктом соглашения между продавцом и покупателем. Бессмысленно мучить себя вопросами о некоей идеальной цене, выводимой математическими способами.
Но именно такую задачу ставили себе многие критики рынка, указывая на безумие его колебаний. Самый известный из всех экспериментов - марксистский. В Советском Союзе государство устанавливало цену на каждое наименование товара, и учтены были даже такие, проблема производства которых вообще никогда всерьез не возникала. В многотомном торговом словаре советской эпохи я нашел описание и государственный стандарт для бейсбольных бит и клюшек для гольфа, хотя наверняка во всей стране не было не только игроков в эти игры, но даже людей, знающих их правила.
Результаты хорошо известны. Жители провинциальных городов и деревень еще помнят, как приходилось ежедневно обегать магазины в поисках зубной пасты или хотя бы порошка. Спичек многие уже не искали, зная, что нет и не будет. А вот насчет безопасных лезвий Джордж Оруэлл в своей антиутопии явно просчитался: их всегда хватало, только ими нельзя было бриться.
Причины командного дефицита - в том, что рынок - это нечто вроде погоды или времени: его можно запретить, но он, тем не менее, никуда не денется. Рынок - это не строительство капитализма, а соотношение спроса и предложения, которые существуют всегда, и взаимодействие которых определяет истинную цену товара в каждый данный момент. Чуть ошибись - и полки в магазинах пустеют, или напротив - доверху наполняются неликвидом, производственные мощности сворачиваются, и люди остаются без работы. Государство, которое пытается устанавливать цену на каждый гвоздь, да еще не чаще раза в год, просто обречено на разорение. Дефицита штанов в плановом хозяйстве можно раз и навсегда избежать только одним способом: отменив их ношение, но на это не пошли даже большевики. Кроме того, даже большевикам не с руки запрещать спички.
Рынок, эта вошедшая в поговорку "невидимая рука" Адама Смита, устанавливает цену лишь методом проб и ошибок, причем отклонения могут быть весьма значительными, а их компенсация в экономике порой принимает форму периодических подъемов и спадов. Этот циклический характер рыночной экономики давно известен, но цикл циклу все-таки рознь.
Один из самых известных в истории биржевых крахов произошел в 1929 году, и ему, как и сегодня, предшествовал небывалый взлет курса акций. Напомним, что советские теоретики пророчили тогда скорую гибель капитализма. Ошибка этих теоретиков простительна, потому что в экономике они ровным счетом ничего не понимали. Гораздо обиднее, что западные экономисты, в том числе лауреаты Нобелевских премий, по сей день не могут прийти к единому мнению о причинах столь затяжного и болезненного кризиса.
С тех пор был принят ряд мер, которые должны помочь избежать повторения такой крупной неприятности. Либеральное государство не пытается в законодательном порядке назначать цену каждого гвоздя, но оно старается регулировать рынок, чтобы не допускать сильных колебаний и злоупотреблений. Беда, однако, в том, что эффективно регулировать можно работу лишь такого механизма, в котором хорошо разбираешься, а рынок по сей день во многом остается загадкой. В уже упомянутой статье Мартин Вулф высказывает опасение, что в случае нового биржевого краха государственные спасательные меры могут только усугубить ситуацию. Падение цен на бирже в 1929 году было катастрофическим, но экономика США оставалась в значительной степени здоровой - ей нанесла непоправимый удар как раз одна из решительных акций правительства, так называемый закон Сматса-Холи, резко повысивший таможенные тарифы для защиты внутреннего рынка. В результате европейские государства не могли продавать свои товары за океан, их доходы упали, и они перестали покупать американские товары. Великая депрессия, завершившая эту печальную цепь событий, продолжалась беспрецедентно долго: вопреки легенде, страну вывели из кризиса не энергичные меры президента Рузвельта, а вступление Соединенных Штатов во Вторую Мировую войну и последовавшие за этим военные заказы.
В последнее время все чаще раздаются голоса о том, что постиндустриальная экономика подчиняется совершенно иным законам, и с проклятием циклического развития теперь навсегда покончено. В доказательство этого тезиса некоторые экономисты указывают на беспрецедентную продолжительность нынешнего экономического бума, который сопровождается небывало низкой безработицей и практическим отсутствием инфляции. Кроме того, информационные технологии, составляющие сейчас значительную часть всего производства, принципиально отличаются от старых: такая крупная фирма как Microsoft практически не потребляет ни нефти, ни стали, и ее работа не зависит от колебаний мировых цен на сырье.
Тем не менее, большинство экономистов, соглашаясь с необходимостью внести поправки во вчерашние учебники, сомневаются, что вековые законы прекратили свое действие. Один из них - Эрвин Стельцер, опубликовавший в журнале Commentary статью "Крах или бум? О будущем новой экономики".
"Час последнего экономического спада еще не пробил. Предприниматели время от времени по прежнему будут неверно оценивать потребительский спрос на свои товары и услуги, производя слишком много, а затем, ввиду резко возросших запасов продукции, сокращать производство и урезать капиталовложения и рабочую силу. Правительственные чиновники будут совершать ошибки - не вовремя менять систему налогообложения, принимать небольшой сбой экономического роста за серьезное замедление, упускать возможность повысить учетные ставки прежде, чем джинн инфляции выскочит из бутылки,.. и так далее. К тому же, есть еще такие вещи как войны, скачки цен на нефть и тому подобное - иными словами то, чего, как в свое время замечательно выразился британский премьер-министр Гарольд Макмиллан, он боялся больше всего на свете: "События, дорогие ребята, события!"
К сожалению, последнее время события не заставляют себя ждать. Достаточно упомянуть кризис на Ближнем Востоке, где по сей день добывается львиная часть всей потребляемой в мире нефти. Рынок отреагировал мгновенно: индекс Доу-Джонс упал на 379 пунктов, а считая с 1 сентября он потерял 8 процентов своей стоимости. Если мы вспомним, что речь идет о триллионах долларов, последствия трудно себе вообразить, особенно если один из таких прыжков вниз перейдет в свободное падение.
А какое, собственно, дело жителю России до американца, у которого, может быть, в результате не будет нового дома и автомобиля? Самое прямое - именно потому, что американцу пока есть, чем поступаться, а многие россияне доведены почти до крайней черты. Если отнять у каждого жителя планеты по сто долларов, некоторые этого просто не заметят, но большинство почувствует весьма остро. Я, конечно, упрощаю, потому что будет отнято больше у тех, кто больше имеет, но в целом этот принцип применим. В конце концов, семнадцатое августа 1998 года явилось отголоском финансового кризиса в Азии. В мире, из которого в один прекрасный день исчезнут триллионы долларов, беднее станут все, но особенно - самые бедные.
Нынешний подъем российской экономики, хотя и не для всех одинаково заметный, вызван резким повышением цен на нефть. Сбыт нефти обеспечивает около 30 процентов всех доходов страны и 15 процентов налоговых поступлений. Ощутит ли этот рынок резкое падение курса акций в Америке? Несомненно - особенно если вспомнить, что американская экономика - это примерно четверть мировой. Попробуем взглянуть на возможный кризис с глобальной точки зрения.
Американцы, потерявшие значительную часть своих свободных денег, резко сократят потребление. Это отразится как на американских, так и на зарубежных производителях, чьи товары будут лежать мертвым грузом на складах, им придется сокращать производство и увольнять рабочих - таким образом, кризис перебросится в другие развитые страны. Рост безработицы и давление со стороны населения может заставить правительства повышать тарифы для защиты отечественных предприятий, несмотря на все уроки Великой Депрессии. Это, в свою очередь, еще сильнее закрутит штопор. В конечном счете, как уже неоднократно бывало, в связи с резким падением производства упадут и цены на нефть - чем глубже кризис, тем ниже цена. Россия, у которой кроме нефти пока нет практически ничего, станет одной из главных жертв.
Будем надеяться, что этот сценарий так и останется на бумаге, и что проповедники "новой экономики" правы в гораздо большей степени, чем считают их консервативные коллеги. Но учиться лучше все-таки у вчерашнего дня, а не у завтрашнего. И хотя в своей нынешней экономической ситуации Россия Америке - не помощник, ей полезно помнить, что как бы ни было плохо, может быть хуже, если хуже станет всем.