Я поехала в Дубровник в этом году, несколько недель назад. Из Черногории. По той же дороге, по которой ровно 12 лет назад под именем Югославской Народной армии на Дубровник двинулись подразделения черногорских резервистов. Той осенью уже велись бои на востоке Хорватии у города Вуковар, который через несколько месяцев был полностью разрушен. Но ужас и бессмысленность войны я впервые полностью поняла только на примере Дубровника. По белградскому телевидению показали дорогу в этот самый красивый город Средиземноморья. На пустой дороге трое стариков с пластиковыми пакетами в руках. Восьмидесятилетняя женщина отвлечённым голосом рассказывает: Утром проснулась, вижу, горит крыша моего дома. А мой муж Анте больной, лежит парализованный. Он меня умоляет: уходи. Я вышла, крыша упала. Сгорел ли мой Анте? Куда мне теперь, где ночевать? А югославский военный их направляет в пустые дома у аэропорта Чилипи. "Как мы можем входить в чужой дом ?!" не понимают старики.
Теперь мне подтвердили, что больной Анте, действительно, сгорел. Его жена умерла. Детей у них не было, а чёрные стены их дома всё ещё стоят на крутом повороте дороги - некому восстанавливать. Дом оказался по середине военного пути...
В плодородной долине Конавле, вблизи Дубровника, почти у всех домов - новые черепичные крыши. И лишь по этим свеже-красным крышам можно понять масштаб разрушения.
Перед поездкой в южную Хорватию, я в Черногории, в соседнем с Дубровником городе Котор, встретилась с хорватским консулом Петром Поляничем. Во время так называемой "Дубровацкой операции" югославских войск Полянич был градоначальником, мэром, Дубровника. Многие сербы и черногорцы всё ещё не верят, что древний город действительно был подвергнут артобстрелам. В ходу версия, предложенная пропагандой военного времени: якобы, дубровчане лишь имитировали пожары, поджигали в Старом городе шины.
Консул Хорватии в Черногории Пётр Полянич:
Пётр Полянич: В области Дубровника погибли 300 человек, из них половина - мирные жители. Что касается материального ущерба, то Конавле и многие другие села в окрестностях города были сожжены полностью. На Старый город - центр Дубровника - упало 1058 снарядов. Каждый упавший снаряд задокументирован, есть доказательства, что это случилось. Но Дубровник ведь не ограничивается Старым городом. А снаряды, упавшие на территорию целого города, нельзя было подсчитать. Они падали, как дождь.
Айя Куге: Согласно официальным данным, в Старом средневековом городе из его восьмисот двадцати четырёх зданий шрамы от обстрелов на пятистах шестидесяти трёх. Все это памятники мирового значения. И после реставрации на главной улице Страдун видно, что местами она вымощена новыми камнями, отличающиеся от тех, которые веками полировали ноги людей...
На площади у главного городского собора есть джазовое кафе "Трубадур". Его хозяин - в прошлом член очень популярного в бывшей Югославии ансамбля "Дубровацкие трубадуры" Марко Брешкович:
Марко Брешкович: Вот, мы с вами сидим перед кафе "Трубадур". Так мы сидели здесь 2 октября 1991 года. Ровно в пять часов после обеда отключили электричество, а через две минуты воду. Потом мы были без электричества и воды восемьдесят дней подряд, а в общем - 146 дней. Было красиво и грубо. Сидели мы на этой лесенке и следили за событиями, которые пахли войной. Я всё это плохо помню, я был "военным вуаеристом". Мы думали: Дубровник защищён, ну кто сюда войдёт, через пару дней всё закончится.
Всё происходило там, на горе Срдж, над городом. Это не были бои, только атаки. У нас в Дубровнике на пике военной мощи было 127 винтовок и две маленькие пушки, которые возили по периметру города на двух мини-грузовиках. Ездили кругами и дурачили наступающих. А пушки были старыми, я думаю, времён австро-венгерской войны. Так проходили те первые наивные дни, до тех пор, пока, кажется, 18 октября, снаряд не упал в центр города. Тогда в это никто не поверил. Приехали разные иностранные военные атташе из Белграда, что-то мерили, смотрели, могло ли такое случиться или мы сами что-то подставили.
Потом война стала действительностью, начался бомбовый ливень.
Айя Куге: Дубровник, включённый ЮНЕСКО в список мирового культурного наследия, был демилитаризованным городом. Хорватия официально утверждает, что в этой области Далмации, на семидесяти пяти километрах приморья, в начале войны было 670 хорватских военных, полицейских и добровольцев. Даже немецкие фашисты во время второй мировой войны не бомбили Дубровник, пощадили.
Марко Брешкович: Да, эта армия имела какую-то систему. Начинали утром без четверти пять или шесть. В полдень прекращали. После двух продолжали до пяти. Позже мы могли гулять, ночью не бомбили никогда. После войны нас обследовали психиатры. Профессор Куюнджич сказал, что мы ещё долго будем имитировать нормальность. Моя супруга заболела гипертирозом. Было много случаев заболевания раком. Мы лысые и седые. Нет-нет, я не лысый, у меня это мода.
Айя Куге: В исторических документах Дубровник впервые упоминается в 667 году нашей эры под названием Рагузиум. Развивался он как независимый город-республика, порой под контролем Венеции, позже Османской, потом Австро-венгерской империи, но Дубровник всегда сохранял независимость, до 19 века. Управляло городом Большое и Маленькое вече граждан. Они избирали князя республики, сроком на один месяц, утверждали на должность судей, таможенников, консулов.
Дубровник раньше был самым известным городом в Югославии. Говорят, что некоторые иностранцы думали, что он её столица. Летом Белград как будто переезжал в Дубровник. Белградские художники, актёры, музыканты выбирали этот город для отдыха и работы. Что для них Дубровник? Я спросила белградского драматурга, театрального режиссёра и видного общественного деятеля Борку Павичевич.
Борка Павичевич: Дубровник - это серьёзно. Самое серьёзное, что сотворила здешняя цивилизация. Не только в смысле архитектуры. Дубровник, прежде всего, это Республика. Не существует архитектуры без гражданского устройства. Дубровник - наука об этом. Смотреть на архитектуру в отрыве от общественного строя - крупнейшее заблуждение варваров. Потому что при бессмысленном строе возникают бессмысленные города. Ведь архитектура - система. Дубровник самый близкий к идеалу общества людей и их политическому устройству образец архитектуры. Для меня самое ценное понятие - Республика, а это принцип Дубровника. И в такой Дубровацкой республике, понятно, возможны были великие научные, художественные и общественные достижения. Дубровник важен как место Свободы.
Когда кинорежиссёра Лордана Зафрановича спросили, почему он фильм о войне "Оккупация в 26 картинках" снял в Дубровнике, он ответил: "Потому, что в красоте насилие лучше видно". И когда началась эта наша война, я всегда вспоминала его ответ.
Думаю, наша жизнь без Дубровника выглядела бы совсем иначе. Дубровник- это абсолютная красота, что нас всех и привлекало, хотя, может быть, мы себе и не отдавали в этом отчёта. Мы жили там, и это казалось естественным. Я ездила в Дубровник с детства, позже работала на летнем театральном фестивале, вместе с такими режиссёрами как Георгий Пара. Я туда ездила писать. На самом деле я в Дубровнике никогда не была туристом. Я жила там в силу личной привязанности и по работе.
Айя Куге: Весна Кларич из Белграда ездила в Дубровник сорок лет, с ранней молодости. Сестра её мужа, художница, вышла там замуж за хорвата. Этим летом Весна, после большого перерыва, отважилась поехать снова, несмотря на сопротивления мужа. Какие впечатления производит этот теперь уже заграничный город?
Весна Кларич: Когда я стояла в воротах Пиле, на входе в старый город, я просто не могла поверить, что стою там собственными ногами. Я обожаю этот город. Не знаю сколько раз я там бывала, и сколько раз ещё буду. Я люблю эти городские стены. И прекрасно себя чувствую, когда вхожу в самую старую аптеку в Европе, где всё сохранено с давних времён. Меня это вдохновляет. С последнего приезда прошло 13-14 лет. Я не думала о том, что я в Хорватии, что вокруг меня хорваты. Но когда пересекала границу, сказала себе: теперь ты иностранка. Было немного тяжело, но, что поделаешь, это так.
Айя Куге: Я заметила, что сербские туристы ведут себя в Дубровнике как-то тихо. Как будто стараются быть незаметными. А вы? Какие ваши впечатления, Весна?
Весна Кларич: Да, я вела себя тише. Я в первые дни одна по городу не ходила, меня всегда сопровождали друзья. Я не просила, но, вероятно, они решили, что так будет лучше. Да, были у меня немного так, ... подозрения, в начале. Мой сербский акцент сильно резал уши. Но встречи были теплые. Эти люди, прежде всего, - дубровчане, только потом хорваты. Правда, я не стала навещать куму, потому что её муж погиб. Мне сказали: не ходи, могут быть неприятности, ведь Драго убит. А осталось трое детей. Не хватило у меня смелости, не хотела будить её неприятные вспоминания. И еще мне сказали, что она теперь ненавидит сербов. Оправдывать её или нет? Это очень деликатная ситуация. В моём присутствии друзья говорили на эту тему, все единогласны, что были сумасшедшие времена и что я в этом не виновата. "Но вы, сербы, нам не нужны" - это их общий вывод. Я сказала: нет, мы вам нужны, если не из-за чего-то другого, то хотя бы из-за нашего потребительского менталитета.
Айя Куге: Весна Кларич, жительница Белграда. Вернусь к разговору с Марком Брешковичем, владельцем кафе "Трубадур" на площади у главного собора Дубровника. В его кафе меня узнала девушка, которая оказалась молодой журналисткой из Белграда. Когда в начале лета Хорватия отменила до того очень строгий визовый режим с Сербией и Черногорией, хорваты широко обсуждали вопрос, не рано ли принимать недавних врагов. Спрашиваю официанта в одном из ресторанов Дубровника:
Официант: Не знаю. Люди, те, кто приезжает, я считаю, этим не занимались, а те, кто занимался, боятся приезжать. Я не знаю, рано ли. Одни приезжают как раз вовремя, а для других это "вовремя" никогда не настанет.
Айя Куге: Официант рассказал, что и его семейный дом в окрестностях города пострадал, был подожжён. Лишь полгода тому назад окончил восстанавливать, но на долги и кредиты теперь уходит треть зарплаты.
Южная Хорватия граничит с Черногорией. От города Дубровника до черногорской границы не больше двадцати километров. Люди едут в обе стороны, но не все решаются на такие поездки. Даже те, у кого совесть чиста. Например, Марко Брешкович.
Марко Брешкович: Знаете, это индивидуально. Я ещё не ездил в Черногорию, и не знаю, когда поеду. Есть у меня там друзья, приглашают. Но я вообще не могу вспоминать войну. Не могу смотреть военные фильмы. И когда вам рассказываю о войне, рассказываю, как будто в кино смотрел. Человек всегда хочет отбросить от себя плохое. И всё, что напоминает о войне, у меня вызывает невроз. Наверно, должно пройти время. Но с друзьями оттуда у меня абсолютно нормальные отношения.
Айя Куге: Мой следующий собеседник серб, пенсионер Милан Драгич. Он работал и жил в Сербии, в Италии, в России. Раньше у него была дача на хорватском побережье. После войны он вынужден был продать этот дом. Построил другой, на черногорском берегу Адриатики. Милан ездит в соседний Дубровник, по делам, но чуть дальше в Далмацию, к своим бывшим соседям и друзьям пока не собирается.
Милан Драгич: Для меня важнее всего, чтобы молодые поколения не переняли от нас ничего из того плохого, что мы, старые, им оставили, чтобы у них это не повторилось. В социалистической Югославии, где официальным лозунгом было братство и единство, тех, кто действовал против братства и единства, брали под арест. А потом мы попали в ситуацию, когда подстрекать начали правящие верхушки всех народов. Будем счастливы, когда это исчезнет полностью. Хотя полностью вражда не исчезнет никогда. Будем реалистами: тот, кто потерял своего близкого, никогда этого не забудет. Так и сербы не могут забыть своих родных, которые пострадали от хорватских фашистов усташей в 1941-1945 годах. Мне мои бывшие соседи в Биограде, в Хорватии, говорят: "Приезжай, Милан!" А я отвечаю: "Погиб ли кто-то в Биограде? Да. Тогда мне у вас не место до тех пор, пока всё не затихнет" В глазах тех, кто потерял своих любимых, я - человек, принадлежащий к народу, который их уничтожил.
Айя Куге: Хорватская певица Тереза Кесовия была одной из самых известных эстрадных звёзд бывшей Югославии. Когда Югославия начала разваливаться, Тереза была энергичным сторонником независимости Хорватии. В первые дни военной операции югославских войск, в сентябре 1991 года, Тереза покинула свой красивый дом в одинокой деревне возле Дубровника. Дом потом был ограблен и сожжен. Так он стоит по сей день. По черногорскому телевидению показали кадры, где пьяные военные резервисты веселятся в хозяйстве Терезы, надевая на себя её нижнее бельё. Я встретилась с певицей в её новом доме у Дубровника, опасаясь, что встреча может пройти в крайне остром тоне. Ведь после войны прошли годы, но Тереза, судя по ее публичным заявлениям, производила впечатление дамы, не способной никому ничего простить. А я приехала из Белграда... Однако Тереза, может быть, смягчилась...
Тереза Кесовия: Время лечит раны. Годы проходят. Прошло уже 12 лет. Я искренне считаю, что надо простить, надо. Другое дело, насколько можно забыть. Без повода совершено зло. Я всем тем людям давала часть своей души, лучшее от себя. И до конца жизни я буду задавать вопрос: Почему? Почему на стене моего сожжённого дома написано: "Ты дёшево отделалась". За что, за что я должна была расплачиваться?!
Айя Куге: Но отношения между Хорватией и Сербией и Черногорией нормализуются. В Дубровник приезжают сербские туристы, в Белграде поют хорватские певцы. Гастролируют театры. Допускаете ли возможность, что и вы когда-то снова выступите перед сербами и черногорцами?
Тереза Кесовия: Ну, пусть к ним поедут все популярные хорватские звёзды, как уже приезжают, пусть едут! Но я - та, которая им нужна. МОЙ дом сожгли, ДОМ, не просто здание. Сожгли воспоминания о моем отце, о матери, о брате. Они у меня остались только в сердце, нет ни одной фотографии. Сожжена и моя нотная библиотека, сожжен мой творческий архив, все статьи про меня из всех мировых газет. Я не могу туда ехать. Пока ещё не могу. Это была бы не та я, которую они помнят. Тяжело, поверьте. Есть у них ещё те, кто оправдывает всё это. Искренне надеюсь, что они в меньшинстве. Но эксцессы исключить нельзя. А, между прочим, когда я увидела, что они мне сделали, я перед всеми клялась: "Клянусь на пепелище моего дома - никогда больше на ту сторону".
Айя Куге: А моя собеседница в Белграде Весна Кларич по возвращении из Дубровника уверенна, что следующим летом снова поедет. Но её муж Драган даже не хочет навестить свою сестру, которая замужем за дубровчанином. Говорит: никогда!
Драган Кларич: Я всегда считал себя югославом. ОК, эмоции, город, я свою молодость провёл в Дубровнике, я был привязан к Дубровнику. Теперь всё это потеряло смысл. Всё абсолютно иначе. Мой свояк - хорват. Он меня ценит и любит, но сказал: слушай старик, пусть ещё пройдет время. Он боится за свою целостность, не за мою. Чтобы его соплеменники не спрашивали: кто это у тебя в гостях? Это не проблема, это факт - дубровчане больше не принимают сербов. Я не вижу никакого удовольствия в такой поездке. Абсолютно. Не хочу чувствовать себя незваным гостем. Объектом, которого будут игнорировать. За свои собственные деньги ехать покупать проблемы?! Ностальгия ностальгией, и что теперь? Я возвел стену и не думаю об этом. Ластиком стер прошлое. Не буду себя обременять. Как бы вы себя чувствовали, если бы пришли к кому-то домой, а он - с дверей видно, что не принимает тебя. И ты должен разыгрывать какую-то дружбу. Не буду! Мне хорошо и здесь. Дунайское взморье. Сделал себе во дворе собственный душ. Красота! Больше мне ничего не надо. Вы не можете даже поехать туда на машине с белградскими номерами. Они так взвинчены - не скажу ненавистью, но нетерпимостью. Каждый гражданин Сербии, каждая машина, всё, что ассоциируется с Сербией, для них несет на себе печать вины. И я себя в Дубровнике не вижу.
Айя Куге: Отношение Драгана Кларича разделяют многие в Сербии. Да, у некоторых сербов и черногорцев этим летом были проблемы в Дубровнике. Об этом мало говорят вслух, но каждому известно, что сербским туристам не стоит ездить в Хорватию на собственных автомашинах. Бывали случаи, когда запаркованную машину с сербскими номерами находили потом с разбитыми стёклами и проколотыми шинами. Я спросила у консула Хорватии в Черногории Петра Полянича, есть ли у него данные о таких инцидентах:
Петр Полянич: Сюда, в консульство, пришла лишь одна жалоба. Двух женщин вернули с границы, потому что у них не было 175 евро, - столько предусмотрено для въезда в Хорватию. Я слышал, что в Дубровнике несколько автомашин поцарапали, но всё это не заслуживает внимания, если учесть количество людей, приехавших из Сербии и Черногории. Граница практически открыта, визовый режим отменён. Даже самые большие оптимисты в Хорватии не ожидали, что через 12 лет после того ужаса, здесь восстановятся связи. Раны есть. Они вечно останутся в душах людей, переживших это. Тот ужас, который случился, нельзя забыть, именно для того, чтобы он не повторился. Но мне кажется, постепенно создаются условия, чтобы здесь, на этом участке земли, жилось лучше, чем когда-либо.
Айя Куге: Дубровчане не охотно отвечали на вопрос, как их общественность смотрит на неприятности, через которые проходят сербские автомобилисты. Молодой историк из Дубровника Горан Вукович объясняет инциденты прежде всего тем, что традиционно гостеприимный город из-за войны изменился, изменился состав его населения.
Горан Вукович: В девяностых годах Дубровник прошёл через определённые перемены. Город покинули целые поколения его жителей. В Дубровнике, как и в других городах, в Загребе, в Сараеве, изменилась демографическая картина. Режиму Туджмана Дубровник казался не достаточно "хорватским". И демографическая картина, которую Туджман кое-где менял пушками, в Дубровнике менялась другими способами. Поэтому очень тяжело ответить на вопрос, как общественность Дубровника смотрит на неприятные происшествия, которые вы упомянули. Общественность Дубровника состоит из нескольких разных, не похожих между собой слоев. Я заметил это недавно, когда прошёл улицами города после концерта хорватского певца Томпсона. По улице шли одетые в черное молодые люди. Ничего подобного в Дубровнике во время конфликта 1991-1992 года не было. Что это означает? Эта молодёжь (подражающая хорватским фашистам-усташам) родилась в восьмидесятых годах и живёт в глубоком историческом и цивилизационном расколе с теми идеями, с которыми они заигрывают, облачаясь в цвет усташей. В такие моменты я сам себя чувствую иностранцем.
Уверен, что причина частично - в утончении того слоя жителей Дубровника, которые никогда не разделяли идеологию экстремизма, даже во времена первой и второй мировых войн. Напротив. Дубровник всегда был оазисом, где после эскалации конфликтов можно было найти выход, оздоровление и даже утешение.
Айя Куге: Приносит ли утешение этот город сейчас. Или память войны не дает отдохнуть даже в средневековом камне Старого Дубровника. Хорватская певица Тереза Кесовия
Тереза Кесовия: Ну, что поделаешь...Жизнь продолжается. Я не знаю, какой народ под этим небом не пережил войну. У меня перед глазами постоянно картина людей, которые куда-то уходят с пластиковыми пакетами в руках. Все уходят, все, все. И те, кто нападал, и те, на кого напали. Бедный народ. Почему? Потому что кому-то нужны деньги, кто-то мечтает получить власть. Жить лучше остальных. Иметь возможность затоптать других как муравьев. Но Бог не создавал ни серба, ни хорвата, ни китайца, он создавал Человека. Почему тогда мы в людях не видим Человека?
Айя Куге: Возможно ли искреннее примирение в бывшей Югославии? В войне "всех против каждого" были принесены в жертву самые красивые города: Дубровник, Мостар, Сараево, Вуковар. Может быть, именно потому, что исторически эти города были перекрёстками трёх цивилизаций? Веками выстроенные исторические, культурные связи и личная дружба разрушались оружием за пару месяцев, как в Дубровнике. Можно ли их восстановить?
Недавно один молодой белградский актёр с болью сказал: "Какая моя жизнь, я вырос в те времена, когда уже не мог увидеть Дубровник..."
Борка Павичевич: Дубровник - мера многих вещей. Есть огромная разница между поколениями, которые выросли в Сербии в тот период, когда уже не могли увидеть Дубровник, и теми, у которых эта возможность была. Мне кажется, что это создало совершенно иную гео-структуру человека. Мы применяем понятие "геополитика", но такое же "гео" существует и в каждом отдельном человеке. Ведь огромная разница между теми, кто видел Париж, и кто его не видел. Точно так же важно в жизни увидеть и узнать Дубровник. Среди тридцати моих студентов есть только один, видевший Мостар, и ни одного, кто бы бывал в Дубровнике. Это целый рассказ об ужасе последних 12-15 лет, того периода, который драматическим образом уничтожил преемственность культур. Мы ещё до конца не осознали, в какой мере это целое культурное пространство - Сербия, Черногория, Хорватия, - отброшено назад к временам варварства. А теперь мы восстанавливаем связи, которые прежде были естественными. И это будет длиться долго, вначале - не столько через биографии людей, сколько через туризм. Может быть, мы будем приезжать в те места, которые объединяли наших отцов. Может быть, мы своим детям будем показывать те уголки былого государства, где их дедушки придумали что-то несравненно умное, а мамы и папы позволили разрушить..... (тихо): Действительно страшно...
Теперь мне подтвердили, что больной Анте, действительно, сгорел. Его жена умерла. Детей у них не было, а чёрные стены их дома всё ещё стоят на крутом повороте дороги - некому восстанавливать. Дом оказался по середине военного пути...
В плодородной долине Конавле, вблизи Дубровника, почти у всех домов - новые черепичные крыши. И лишь по этим свеже-красным крышам можно понять масштаб разрушения.
Перед поездкой в южную Хорватию, я в Черногории, в соседнем с Дубровником городе Котор, встретилась с хорватским консулом Петром Поляничем. Во время так называемой "Дубровацкой операции" югославских войск Полянич был градоначальником, мэром, Дубровника. Многие сербы и черногорцы всё ещё не верят, что древний город действительно был подвергнут артобстрелам. В ходу версия, предложенная пропагандой военного времени: якобы, дубровчане лишь имитировали пожары, поджигали в Старом городе шины.
Консул Хорватии в Черногории Пётр Полянич:
Пётр Полянич: В области Дубровника погибли 300 человек, из них половина - мирные жители. Что касается материального ущерба, то Конавле и многие другие села в окрестностях города были сожжены полностью. На Старый город - центр Дубровника - упало 1058 снарядов. Каждый упавший снаряд задокументирован, есть доказательства, что это случилось. Но Дубровник ведь не ограничивается Старым городом. А снаряды, упавшие на территорию целого города, нельзя было подсчитать. Они падали, как дождь.
Айя Куге: Согласно официальным данным, в Старом средневековом городе из его восьмисот двадцати четырёх зданий шрамы от обстрелов на пятистах шестидесяти трёх. Все это памятники мирового значения. И после реставрации на главной улице Страдун видно, что местами она вымощена новыми камнями, отличающиеся от тех, которые веками полировали ноги людей...
На площади у главного городского собора есть джазовое кафе "Трубадур". Его хозяин - в прошлом член очень популярного в бывшей Югославии ансамбля "Дубровацкие трубадуры" Марко Брешкович:
Марко Брешкович: Вот, мы с вами сидим перед кафе "Трубадур". Так мы сидели здесь 2 октября 1991 года. Ровно в пять часов после обеда отключили электричество, а через две минуты воду. Потом мы были без электричества и воды восемьдесят дней подряд, а в общем - 146 дней. Было красиво и грубо. Сидели мы на этой лесенке и следили за событиями, которые пахли войной. Я всё это плохо помню, я был "военным вуаеристом". Мы думали: Дубровник защищён, ну кто сюда войдёт, через пару дней всё закончится.
Всё происходило там, на горе Срдж, над городом. Это не были бои, только атаки. У нас в Дубровнике на пике военной мощи было 127 винтовок и две маленькие пушки, которые возили по периметру города на двух мини-грузовиках. Ездили кругами и дурачили наступающих. А пушки были старыми, я думаю, времён австро-венгерской войны. Так проходили те первые наивные дни, до тех пор, пока, кажется, 18 октября, снаряд не упал в центр города. Тогда в это никто не поверил. Приехали разные иностранные военные атташе из Белграда, что-то мерили, смотрели, могло ли такое случиться или мы сами что-то подставили.
Потом война стала действительностью, начался бомбовый ливень.
Айя Куге: Дубровник, включённый ЮНЕСКО в список мирового культурного наследия, был демилитаризованным городом. Хорватия официально утверждает, что в этой области Далмации, на семидесяти пяти километрах приморья, в начале войны было 670 хорватских военных, полицейских и добровольцев. Даже немецкие фашисты во время второй мировой войны не бомбили Дубровник, пощадили.
Марко Брешкович: Да, эта армия имела какую-то систему. Начинали утром без четверти пять или шесть. В полдень прекращали. После двух продолжали до пяти. Позже мы могли гулять, ночью не бомбили никогда. После войны нас обследовали психиатры. Профессор Куюнджич сказал, что мы ещё долго будем имитировать нормальность. Моя супруга заболела гипертирозом. Было много случаев заболевания раком. Мы лысые и седые. Нет-нет, я не лысый, у меня это мода.
Айя Куге: В исторических документах Дубровник впервые упоминается в 667 году нашей эры под названием Рагузиум. Развивался он как независимый город-республика, порой под контролем Венеции, позже Османской, потом Австро-венгерской империи, но Дубровник всегда сохранял независимость, до 19 века. Управляло городом Большое и Маленькое вече граждан. Они избирали князя республики, сроком на один месяц, утверждали на должность судей, таможенников, консулов.
Дубровник раньше был самым известным городом в Югославии. Говорят, что некоторые иностранцы думали, что он её столица. Летом Белград как будто переезжал в Дубровник. Белградские художники, актёры, музыканты выбирали этот город для отдыха и работы. Что для них Дубровник? Я спросила белградского драматурга, театрального режиссёра и видного общественного деятеля Борку Павичевич.
Борка Павичевич: Дубровник - это серьёзно. Самое серьёзное, что сотворила здешняя цивилизация. Не только в смысле архитектуры. Дубровник, прежде всего, это Республика. Не существует архитектуры без гражданского устройства. Дубровник - наука об этом. Смотреть на архитектуру в отрыве от общественного строя - крупнейшее заблуждение варваров. Потому что при бессмысленном строе возникают бессмысленные города. Ведь архитектура - система. Дубровник самый близкий к идеалу общества людей и их политическому устройству образец архитектуры. Для меня самое ценное понятие - Республика, а это принцип Дубровника. И в такой Дубровацкой республике, понятно, возможны были великие научные, художественные и общественные достижения. Дубровник важен как место Свободы.
Когда кинорежиссёра Лордана Зафрановича спросили, почему он фильм о войне "Оккупация в 26 картинках" снял в Дубровнике, он ответил: "Потому, что в красоте насилие лучше видно". И когда началась эта наша война, я всегда вспоминала его ответ.
Думаю, наша жизнь без Дубровника выглядела бы совсем иначе. Дубровник- это абсолютная красота, что нас всех и привлекало, хотя, может быть, мы себе и не отдавали в этом отчёта. Мы жили там, и это казалось естественным. Я ездила в Дубровник с детства, позже работала на летнем театральном фестивале, вместе с такими режиссёрами как Георгий Пара. Я туда ездила писать. На самом деле я в Дубровнике никогда не была туристом. Я жила там в силу личной привязанности и по работе.
Айя Куге: Весна Кларич из Белграда ездила в Дубровник сорок лет, с ранней молодости. Сестра её мужа, художница, вышла там замуж за хорвата. Этим летом Весна, после большого перерыва, отважилась поехать снова, несмотря на сопротивления мужа. Какие впечатления производит этот теперь уже заграничный город?
Весна Кларич: Когда я стояла в воротах Пиле, на входе в старый город, я просто не могла поверить, что стою там собственными ногами. Я обожаю этот город. Не знаю сколько раз я там бывала, и сколько раз ещё буду. Я люблю эти городские стены. И прекрасно себя чувствую, когда вхожу в самую старую аптеку в Европе, где всё сохранено с давних времён. Меня это вдохновляет. С последнего приезда прошло 13-14 лет. Я не думала о том, что я в Хорватии, что вокруг меня хорваты. Но когда пересекала границу, сказала себе: теперь ты иностранка. Было немного тяжело, но, что поделаешь, это так.
Айя Куге: Я заметила, что сербские туристы ведут себя в Дубровнике как-то тихо. Как будто стараются быть незаметными. А вы? Какие ваши впечатления, Весна?
Весна Кларич: Да, я вела себя тише. Я в первые дни одна по городу не ходила, меня всегда сопровождали друзья. Я не просила, но, вероятно, они решили, что так будет лучше. Да, были у меня немного так, ... подозрения, в начале. Мой сербский акцент сильно резал уши. Но встречи были теплые. Эти люди, прежде всего, - дубровчане, только потом хорваты. Правда, я не стала навещать куму, потому что её муж погиб. Мне сказали: не ходи, могут быть неприятности, ведь Драго убит. А осталось трое детей. Не хватило у меня смелости, не хотела будить её неприятные вспоминания. И еще мне сказали, что она теперь ненавидит сербов. Оправдывать её или нет? Это очень деликатная ситуация. В моём присутствии друзья говорили на эту тему, все единогласны, что были сумасшедшие времена и что я в этом не виновата. "Но вы, сербы, нам не нужны" - это их общий вывод. Я сказала: нет, мы вам нужны, если не из-за чего-то другого, то хотя бы из-за нашего потребительского менталитета.
Айя Куге: Весна Кларич, жительница Белграда. Вернусь к разговору с Марком Брешковичем, владельцем кафе "Трубадур" на площади у главного собора Дубровника. В его кафе меня узнала девушка, которая оказалась молодой журналисткой из Белграда. Когда в начале лета Хорватия отменила до того очень строгий визовый режим с Сербией и Черногорией, хорваты широко обсуждали вопрос, не рано ли принимать недавних врагов. Спрашиваю официанта в одном из ресторанов Дубровника:
Официант: Не знаю. Люди, те, кто приезжает, я считаю, этим не занимались, а те, кто занимался, боятся приезжать. Я не знаю, рано ли. Одни приезжают как раз вовремя, а для других это "вовремя" никогда не настанет.
Айя Куге: Официант рассказал, что и его семейный дом в окрестностях города пострадал, был подожжён. Лишь полгода тому назад окончил восстанавливать, но на долги и кредиты теперь уходит треть зарплаты.
Южная Хорватия граничит с Черногорией. От города Дубровника до черногорской границы не больше двадцати километров. Люди едут в обе стороны, но не все решаются на такие поездки. Даже те, у кого совесть чиста. Например, Марко Брешкович.
Марко Брешкович: Знаете, это индивидуально. Я ещё не ездил в Черногорию, и не знаю, когда поеду. Есть у меня там друзья, приглашают. Но я вообще не могу вспоминать войну. Не могу смотреть военные фильмы. И когда вам рассказываю о войне, рассказываю, как будто в кино смотрел. Человек всегда хочет отбросить от себя плохое. И всё, что напоминает о войне, у меня вызывает невроз. Наверно, должно пройти время. Но с друзьями оттуда у меня абсолютно нормальные отношения.
Айя Куге: Мой следующий собеседник серб, пенсионер Милан Драгич. Он работал и жил в Сербии, в Италии, в России. Раньше у него была дача на хорватском побережье. После войны он вынужден был продать этот дом. Построил другой, на черногорском берегу Адриатики. Милан ездит в соседний Дубровник, по делам, но чуть дальше в Далмацию, к своим бывшим соседям и друзьям пока не собирается.
Милан Драгич: Для меня важнее всего, чтобы молодые поколения не переняли от нас ничего из того плохого, что мы, старые, им оставили, чтобы у них это не повторилось. В социалистической Югославии, где официальным лозунгом было братство и единство, тех, кто действовал против братства и единства, брали под арест. А потом мы попали в ситуацию, когда подстрекать начали правящие верхушки всех народов. Будем счастливы, когда это исчезнет полностью. Хотя полностью вражда не исчезнет никогда. Будем реалистами: тот, кто потерял своего близкого, никогда этого не забудет. Так и сербы не могут забыть своих родных, которые пострадали от хорватских фашистов усташей в 1941-1945 годах. Мне мои бывшие соседи в Биограде, в Хорватии, говорят: "Приезжай, Милан!" А я отвечаю: "Погиб ли кто-то в Биограде? Да. Тогда мне у вас не место до тех пор, пока всё не затихнет" В глазах тех, кто потерял своих любимых, я - человек, принадлежащий к народу, который их уничтожил.
Айя Куге: Хорватская певица Тереза Кесовия была одной из самых известных эстрадных звёзд бывшей Югославии. Когда Югославия начала разваливаться, Тереза была энергичным сторонником независимости Хорватии. В первые дни военной операции югославских войск, в сентябре 1991 года, Тереза покинула свой красивый дом в одинокой деревне возле Дубровника. Дом потом был ограблен и сожжен. Так он стоит по сей день. По черногорскому телевидению показали кадры, где пьяные военные резервисты веселятся в хозяйстве Терезы, надевая на себя её нижнее бельё. Я встретилась с певицей в её новом доме у Дубровника, опасаясь, что встреча может пройти в крайне остром тоне. Ведь после войны прошли годы, но Тереза, судя по ее публичным заявлениям, производила впечатление дамы, не способной никому ничего простить. А я приехала из Белграда... Однако Тереза, может быть, смягчилась...
Тереза Кесовия: Время лечит раны. Годы проходят. Прошло уже 12 лет. Я искренне считаю, что надо простить, надо. Другое дело, насколько можно забыть. Без повода совершено зло. Я всем тем людям давала часть своей души, лучшее от себя. И до конца жизни я буду задавать вопрос: Почему? Почему на стене моего сожжённого дома написано: "Ты дёшево отделалась". За что, за что я должна была расплачиваться?!
Айя Куге: Но отношения между Хорватией и Сербией и Черногорией нормализуются. В Дубровник приезжают сербские туристы, в Белграде поют хорватские певцы. Гастролируют театры. Допускаете ли возможность, что и вы когда-то снова выступите перед сербами и черногорцами?
Тереза Кесовия: Ну, пусть к ним поедут все популярные хорватские звёзды, как уже приезжают, пусть едут! Но я - та, которая им нужна. МОЙ дом сожгли, ДОМ, не просто здание. Сожгли воспоминания о моем отце, о матери, о брате. Они у меня остались только в сердце, нет ни одной фотографии. Сожжена и моя нотная библиотека, сожжен мой творческий архив, все статьи про меня из всех мировых газет. Я не могу туда ехать. Пока ещё не могу. Это была бы не та я, которую они помнят. Тяжело, поверьте. Есть у них ещё те, кто оправдывает всё это. Искренне надеюсь, что они в меньшинстве. Но эксцессы исключить нельзя. А, между прочим, когда я увидела, что они мне сделали, я перед всеми клялась: "Клянусь на пепелище моего дома - никогда больше на ту сторону".
Айя Куге: А моя собеседница в Белграде Весна Кларич по возвращении из Дубровника уверенна, что следующим летом снова поедет. Но её муж Драган даже не хочет навестить свою сестру, которая замужем за дубровчанином. Говорит: никогда!
Драган Кларич: Я всегда считал себя югославом. ОК, эмоции, город, я свою молодость провёл в Дубровнике, я был привязан к Дубровнику. Теперь всё это потеряло смысл. Всё абсолютно иначе. Мой свояк - хорват. Он меня ценит и любит, но сказал: слушай старик, пусть ещё пройдет время. Он боится за свою целостность, не за мою. Чтобы его соплеменники не спрашивали: кто это у тебя в гостях? Это не проблема, это факт - дубровчане больше не принимают сербов. Я не вижу никакого удовольствия в такой поездке. Абсолютно. Не хочу чувствовать себя незваным гостем. Объектом, которого будут игнорировать. За свои собственные деньги ехать покупать проблемы?! Ностальгия ностальгией, и что теперь? Я возвел стену и не думаю об этом. Ластиком стер прошлое. Не буду себя обременять. Как бы вы себя чувствовали, если бы пришли к кому-то домой, а он - с дверей видно, что не принимает тебя. И ты должен разыгрывать какую-то дружбу. Не буду! Мне хорошо и здесь. Дунайское взморье. Сделал себе во дворе собственный душ. Красота! Больше мне ничего не надо. Вы не можете даже поехать туда на машине с белградскими номерами. Они так взвинчены - не скажу ненавистью, но нетерпимостью. Каждый гражданин Сербии, каждая машина, всё, что ассоциируется с Сербией, для них несет на себе печать вины. И я себя в Дубровнике не вижу.
Айя Куге: Отношение Драгана Кларича разделяют многие в Сербии. Да, у некоторых сербов и черногорцев этим летом были проблемы в Дубровнике. Об этом мало говорят вслух, но каждому известно, что сербским туристам не стоит ездить в Хорватию на собственных автомашинах. Бывали случаи, когда запаркованную машину с сербскими номерами находили потом с разбитыми стёклами и проколотыми шинами. Я спросила у консула Хорватии в Черногории Петра Полянича, есть ли у него данные о таких инцидентах:
Петр Полянич: Сюда, в консульство, пришла лишь одна жалоба. Двух женщин вернули с границы, потому что у них не было 175 евро, - столько предусмотрено для въезда в Хорватию. Я слышал, что в Дубровнике несколько автомашин поцарапали, но всё это не заслуживает внимания, если учесть количество людей, приехавших из Сербии и Черногории. Граница практически открыта, визовый режим отменён. Даже самые большие оптимисты в Хорватии не ожидали, что через 12 лет после того ужаса, здесь восстановятся связи. Раны есть. Они вечно останутся в душах людей, переживших это. Тот ужас, который случился, нельзя забыть, именно для того, чтобы он не повторился. Но мне кажется, постепенно создаются условия, чтобы здесь, на этом участке земли, жилось лучше, чем когда-либо.
Айя Куге: Дубровчане не охотно отвечали на вопрос, как их общественность смотрит на неприятности, через которые проходят сербские автомобилисты. Молодой историк из Дубровника Горан Вукович объясняет инциденты прежде всего тем, что традиционно гостеприимный город из-за войны изменился, изменился состав его населения.
Горан Вукович: В девяностых годах Дубровник прошёл через определённые перемены. Город покинули целые поколения его жителей. В Дубровнике, как и в других городах, в Загребе, в Сараеве, изменилась демографическая картина. Режиму Туджмана Дубровник казался не достаточно "хорватским". И демографическая картина, которую Туджман кое-где менял пушками, в Дубровнике менялась другими способами. Поэтому очень тяжело ответить на вопрос, как общественность Дубровника смотрит на неприятные происшествия, которые вы упомянули. Общественность Дубровника состоит из нескольких разных, не похожих между собой слоев. Я заметил это недавно, когда прошёл улицами города после концерта хорватского певца Томпсона. По улице шли одетые в черное молодые люди. Ничего подобного в Дубровнике во время конфликта 1991-1992 года не было. Что это означает? Эта молодёжь (подражающая хорватским фашистам-усташам) родилась в восьмидесятых годах и живёт в глубоком историческом и цивилизационном расколе с теми идеями, с которыми они заигрывают, облачаясь в цвет усташей. В такие моменты я сам себя чувствую иностранцем.
Уверен, что причина частично - в утончении того слоя жителей Дубровника, которые никогда не разделяли идеологию экстремизма, даже во времена первой и второй мировых войн. Напротив. Дубровник всегда был оазисом, где после эскалации конфликтов можно было найти выход, оздоровление и даже утешение.
Айя Куге: Приносит ли утешение этот город сейчас. Или память войны не дает отдохнуть даже в средневековом камне Старого Дубровника. Хорватская певица Тереза Кесовия
Тереза Кесовия: Ну, что поделаешь...Жизнь продолжается. Я не знаю, какой народ под этим небом не пережил войну. У меня перед глазами постоянно картина людей, которые куда-то уходят с пластиковыми пакетами в руках. Все уходят, все, все. И те, кто нападал, и те, на кого напали. Бедный народ. Почему? Потому что кому-то нужны деньги, кто-то мечтает получить власть. Жить лучше остальных. Иметь возможность затоптать других как муравьев. Но Бог не создавал ни серба, ни хорвата, ни китайца, он создавал Человека. Почему тогда мы в людях не видим Человека?
Айя Куге: Возможно ли искреннее примирение в бывшей Югославии? В войне "всех против каждого" были принесены в жертву самые красивые города: Дубровник, Мостар, Сараево, Вуковар. Может быть, именно потому, что исторически эти города были перекрёстками трёх цивилизаций? Веками выстроенные исторические, культурные связи и личная дружба разрушались оружием за пару месяцев, как в Дубровнике. Можно ли их восстановить?
Недавно один молодой белградский актёр с болью сказал: "Какая моя жизнь, я вырос в те времена, когда уже не мог увидеть Дубровник..."
Борка Павичевич: Дубровник - мера многих вещей. Есть огромная разница между поколениями, которые выросли в Сербии в тот период, когда уже не могли увидеть Дубровник, и теми, у которых эта возможность была. Мне кажется, что это создало совершенно иную гео-структуру человека. Мы применяем понятие "геополитика", но такое же "гео" существует и в каждом отдельном человеке. Ведь огромная разница между теми, кто видел Париж, и кто его не видел. Точно так же важно в жизни увидеть и узнать Дубровник. Среди тридцати моих студентов есть только один, видевший Мостар, и ни одного, кто бы бывал в Дубровнике. Это целый рассказ об ужасе последних 12-15 лет, того периода, который драматическим образом уничтожил преемственность культур. Мы ещё до конца не осознали, в какой мере это целое культурное пространство - Сербия, Черногория, Хорватия, - отброшено назад к временам варварства. А теперь мы восстанавливаем связи, которые прежде были естественными. И это будет длиться долго, вначале - не столько через биографии людей, сколько через туризм. Может быть, мы будем приезжать в те места, которые объединяли наших отцов. Может быть, мы своим детям будем показывать те уголки былого государства, где их дедушки придумали что-то несравненно умное, а мамы и папы позволили разрушить..... (тихо): Действительно страшно...