"Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и должны поступать в отношении друг друга в духе братства". Статья 1 Всеобщей декларации прав человека.
В этом выпуске:
- Судебный очерк Ольги Чайковской.
- Из истории правозащитного движения. Андрей Кистяковский, писатель и диссидент.
- Мурманские правозащитники о себе.
- Новости.
- Московская фемида. Независимое обследование правозащитниками столичных судов.
- Советы юриста. Судебные прения.
- "Взгляд": страничка Института прав человека.
В эфире правозащитная программа Радио Свобода "Человек имеет право". У микрофона Илья Дадашидзе.
"Десять лет спустя". В этом судебном очерке Ольга Чайковская продолжает начатую в предыдущих наших передачах тему милицейского дознания и следствия.
Ольга Чайковская:
Анна Федоровна пришла домой после работы. В квартире - никого. Только почему-то сильно пахнет сгоревшей свеклой. Муж в гараже чинит машину, а дочь должна была быть дома. Ага! - в ванной комнате свет. Анна заглянула туда. Оля лежала в ванне под водой, связана, лица не видно, чем-то замотана голова...
И вот квартира полна милиции, идет фотосъемка. В ванной на кранах нашли ясные отпечатки пальцев. В кухне на полу - неизвестно чье кольцо. Пошли в гараж, где работал отец девочки, и увезли его в отделение.
А потом стало известно, что Сергей Николаевич (кстати, был он, оказывается, отчимом, а не отцом) сознался в убийстве и объяснил, что произошло оно из-за свеклы. Он поручил свеклу Оле, а Оля ушла, не выключив электроплиты, и он в порыве гнева...
Все это выглядело более чем странно. Сергей Николаевич был мягким, сдержанным человеком, дочь любил. Никто, в том числе и сама Оля, не знал, что она - не родная.
Шло следствие, а потом был суд. Передо мной - его документы. Определение судебной коллегии по уголовным делам Мосгорсуда, председатель Г.А.Панюкова, 4 сентября 1989 года, судьи - как бы в недоумении.
"Обвинение Максимова в убийстве, - пишут они, - основано на его признательных показаниях, которые, по его словам, он дал под воздействием дознавателей, в частности, угрожавших ему расстрелом. От этих показаний он вскоре отказался и сказал, что, вернувшись после ночного дежурства, лег спать, и действительно, проснулся от запаха гари, но Оли не дождался и ушел в гараж примерно в половине двенадцатого, где ремонтировал машину, пока в половине третьего за ним не пришли милиционеры.
В своих первоначальных показаниях Максимов отрицал вину. А на второй день написал чистосердечное признание. При этом он утверждал, что положил падчерицу на дне ванны ногами к водопроводным кранам и открыл горячую воду.
Показания Максимова требовали тщательной проверки не только потому, что он от них отказался, но и потому, что они противоречат фактически установленным обстоятельствам.
По заключению судебно-медицинского эксперта, признаков, характерных для воздействия горячей воды, на теле девочки, пролежавшей в ванне два часа, не обнаружено. Сама девочка, когда ее нашла мать, лежала не в том положении, о котором говорил Максимов.
Тон судейского определения становится все более жестким: "В ходе следствия из ванной были изъяты керамические водопроводные краны, на которых были обнаружены три отпечатка, пригодных для исследования. Они не принадлежат Максимову. На вопрос о том, кому они принадлежат, следствие не ответило, а без этого данное дело не может быть решено".
Установить, чьи следы остались на кранах, важно еще и потому, что из квартиры в тот день пропали некоторые предметы. Их пропажа может иметь большое значение для дела. В кухне на полу было обнаружено желтое металлическое кольцо с белым камнем, неизвестно кому принадлежащее. Оно тоже может иметь большое значение для дела. Между тем, даже неизвестно, где оно сейчас находится.
Одно за другим, судьи перечисляют все нарушения законности, допущенные следствием.
"Максимов выдвинул алиби, - продолжают судьи. - В час, когда наступила смерть девочки, он работал в гараже. И неоднократно требовал провести следственный эксперимент или техническую экспертизу, чтобы определить время, необходимое для произведенного им ремонта. В этом ходатайстве ему было отказано безмотивно, вопреки требованиям статьи 131 УПК".
И вот, наконец, вывод:
"При данных обстоятельствах следственные органы не имели права признать доказательства достаточными для предъявления Максимову обвинения в умышленном убийстве".
Следствию была предъявлена целая система требований, необходимых для установления истины по делу.
Как известно, любое требование суда следователь обязан выполнить беспрекословно. Поэтому, когда через четыре месяца состоялся новый суд, первый вопрос, который он рассматривал, был, естественно, о том, как следствие выполнило требования предыдущего суда. Оказалось - никак.
К примеру, суд под председательством Панюковой указал, какие именно следственные эксперименты, экспертизы и расчеты нужно произвести, и вправе был ждать тут серьезного исследования. А получил два рапорта. Первый: в связи с эпизодом в ванной, следователь сообщал, что не видит необходимости производить тут эксперименты и расчеты. А второй - в связи с работой Максимова в гараже и его алиби. И тут следователь не стал звать специалистов проводить эксперименты, а послал своего стажера побеседовать в некий техцентр "Жигули". Стажер поехал, побеседовал и написал об этом рапорт, который и был представлен Мосгорсуду.
Невероятно! Правоохранительные органы осмелились на требования суда ответить не только отказом, но еще и прямым издевательством. На вопросы об отпечатках пальцев на кранах, о кольце на полу, о пропавших вещах вразумительного ответа они тоже не дали. Вновь дело возвращается на доследование, и вновь сопровождается жестким определением.
Но если судьи видели, что нет никаких доказательств вины Максимова, почему они его не оправдали? Почему каждый раз оставляли его в тюрьме? О том-то и речь.
А ведь был еще и третий суд. Из его определения мы узнаем, кстати, что на этот раз следствие вообще обошло молчанием вопрос о кранах.
Коллегия четвертого по счету суда (председатель Коржиков, декабрь 1990 года) сосредоточила внимание на тех методах, с помощью которых были получены признательные показания Максимова. Она сообщает, что "приняла меры к установлению и допросу лиц, допрашивавших Максимова в период задержания. Однако из-за неполного отражения их данных в процессуальных документах, не смогла допросить лиц, участвовавших в расследовании". Иначе говоря, часть дознавателей, допрашивавших Максимова, была скрыта от судей.
Так шла эта дуэль суда со следствием, и все-таки, после очередного доследования дело было передано судье, сколько знаю, собравшемуся на пенсию, и этот судья вынес, наконец, приговор. В основу его он положил те самые признательные показания, чистосердечные, но обстоятельствам преступления не соответствующие.
В моем досье - заверенная копия приговора. На восьмой его странице есть показания того самого работника милиции, который отправился тогда в гараж задерживать Сергея Николаевича. По словам милиционера, Максимов сразу безропотно переоделся, словно ждал появления милиции, по дороге от гаража к дому стал выяснять, что случилось, хотя по его поведению было видно, что это именно он убил девочку из-за сгоревшей на плите свеклы.
Подобный водевиль, может быть, и был бы забавен, если бы от него не зависели судьбы людей, уровень расследования и его результаты, если бы речь не шла о гибели ребенка.
Казалось бы, любой юрист, любой проверяющей инстанции, кассационной или надзорной, увидя эту свеклу, должен был, по крайней мере, удивиться, насторожиться и прочесть, - ну, хотя бы, любое из определений Мосгорсуда, и ему все стало бы ясно. Только и нужно было, что прочесть. Но за десять лет, несмотря на бесчисленные жалобы, не нашлось ни одного судьи, ни одного прокурора, который бы прочел.
Дознание следствия в российском государстве пребывает в глубочайшем упадке. Это уже стало общим местом. Мы сами это только что видели, да и нетрудно доказать это на великом множестве других судебных дел. Следственный аппарат в глубоком упадке, а дела, им расследованные, без запинки проходят через суд.
Не странно ли это: оправдательные приговоры не составляют и одного процента от числа всех остальных? Может ли быть более убедительное свидетельство беспомощности третьей власти и большего его унижения? Как было в советские времена, когда органы не ошибались, так и сейчас, когда всем уже видно, сколь часто и сколь грубо они ошибаются.
На судей жмет их начальство, которое не прощает оправдательных приговоров. Известны случаи (было в печати), когда судью, который осмеливается оправдывать подсудимых, вообще лишают судебных полномочий. Делают это квалификационные коллегии, под каким-нибудь посторонним предлогом, конечно.
Стоит судье оправдать подсудимого, поднимают крик следственные органы, обычно через какого-нибудь журналиста, что вот, мол, они, работники следствия, борются с преступностью, а судьи им в этом мешают. Они, правоохрана, нашли и уличили преступника, а судьи отпустили его на свободу. По непонятным причинам, Сергея Николаевича приговорили к пятнадцати годам усиленного режима. Отсидел он десять.
Недавно, почти на днях, его помиловали, спасибо Комиссии по помилованию и ее председателю Анатолию Приставкину. Они готовят материал, который идет на подпись президенту. Живет он у матери - Анна Федоровна давно уже замужем. А отец его умер два года назад, так его и не дождавшись.
Илья Дадашидзе:
Это была Ольга Чайковская, продолжавшая начатый в предыдущих наших передачах разговор о милицейском дознании и следствии.
"Человек имеет право". Правозащитная программа Радио Свобода. Наша рубрика "Из истории правозащитного движения". Андрея Кистяковского, литератора и диссидента, представляет член правления общества "Мемориал" Александр Даниэль.
Александр Даниэль:
Странная вещь - известность. Имя Андрея Андреевича Кистяковского осталось, что называется, на слуху у нескольких совершенно разных групп людей. Но, по крайней мере, в трех из этих групп он известен благодаря своей профессиональной творческой деятельности.
Знатоки англоязычной литературы давно, с шестидесятых годов, знают Андрея Кистяковского как человека, переводившего на русский язык прозу Фолкнера, Сноу, О`Коннор, Эзера Паунда, Хеллера и многих других.
Настоящую же славу он заработал, переведя в начале семидесятых годов фольклорное повествование потрясающего нигерийского писателя - не писателя... сказителя - не сказителя, Амота Тотуолла "Заколдованные леса". Те, кто понимает, оценит, прежде всего, именно виртуозную работу переводчика, воссоздавшего на русском полуиронические, полумистические африканские страшилки Тотуолла.
Для другого, несравненно более широкого круга, Кистяковский - тоже переводчик. Но переводчик одной-единственной книги. Зачастую единственной книги, которую они вообще читали - рукотворного эпоса Джона Толкиена "Властелин колец". При жизни Кистяковского Толкиен в его переводах не публиковался. Но когда первая повесть цикла "Хранители" появилась в 1988 году в печати, она породила редкое в истории литературы явление: полуигровое, полурелигиозное движение, в котором упоенно участвовали тысячи, если не десятки тысяч, подростков.
Впрочем, я подозреваю, что подавляющее большинство толкиенистов, то есть фанатов "Властелина колец", фамилию Кистяковский все равно не знают - среди этой публики как-то не принято интересоваться именем переводчика культового текста.
Читателям Самиздата Андрей Кистяковский известен по сделанному им в середине семидесятых переводу известного романа Артура Кестлера "Слепящая тьма", посвященного советским показательным процессам тридцатых годов.
На самом деле Кистяковский был не первым переводчиком Кестлера. Под разными названиями переводы романа ходили в советском Самиздате с конца пятидесятых. Но, по-видимому, это был первый профессиональный перевод. Парадоксальный, но не редкий в те годы случай: русский перевод англоязычного автора впервые был напечатан не в России, а в Соединенных Штатах. И лишь спустя много лет, уже в годы перестройки, - в Советском Союзе. Андрей Андреевич этой публикации, увы, не дождался.
И, наконец, советские правозащитники помнят, что несколько лет жизни Кистяковский отдал работе в Фонде помощи политическим заключенным - диссидентской организации, которая, по мере сил, старалась материально поддержать семьи людей, осужденных по политическим обвинениям. А в 1983 году он заменил своего арестованного друга Сергея Ходоровича на посту распорядителя фонда.
Андрей Андреевич Кистяковский руководил фондом всего несколько месяцев, и это, вероятно, были самые трудные месяцы в его жизни. Теперь мы знаем, что КГБ разработал и провел против фонда целый комплекс оперативных мероприятий, подробности которых до сих пор остаются государственной тайной. В этом контексте, для того чтобы парализовать работу фонда, достаточно было любого внутреннего конфликта между его активистами - и конфликт не заставил себя ждать.
Я не судья в чужих спорах, тем более что накал страстей не остыл и по сей день. Факт, однако, остается фактом: после ухода Андрея Кистяковского фонд, как открытая гласнодействующая организация, просуществовал всего десять дней. КГБ мог рапортовать о победе над одной из последних диссидентских ассоциаций.
А Кистяковский после этой истории прожил неполных четыре года. Он умер от рака в июне 1987 года, в возрасте пятидесяти лет.
Илья Дадашидзе:
Об Андрее Кистяковском говорил Александр Даниэль.
Правозащитников Кольской ассоциации женщин-юристов представляет ее президент Ирина Пайкочева.
Ирина Пайкочева:
Правозащитная организация "Кольская ассоциация женщин-юристов" была организована в 1995 году выпускницами Мурманского института менеджмента, экономики и права.
Почему - женщин? Это просто: первому выпуску тридцати юристов-финансистов в нашем городе Мурманске были рады, не жалели хвалебных слов, но работодатели желали видеть в своих учреждениях только мужчин.
В январе 1996 года ассоциация была зарегистрирована, первым ее президентом стала Ирина Пайкочева, а первым проектом организации была юридическая консультация для женщин - естественно, бесплатная.
Если вы вспомните события этих лет, то это - война в Чечне и ее последствия. Мамы, солдаты, молодые люди, военнослужащие, призывники стали частыми посетителями нашей организации. Параллельно шел поток обиженных вкладчиков. Затем хлынули те, кому не выплачивали зарплату, алименты.
Мы - немногочисленная организация, потому что мы - юристы-профессионалы. В состав организации принимаются юристы, составившие собственную программу правозащитной деятельности. И наших собственных сил зачастую не хватало для защиты прав всех обратившихся к нам. Мы стали тесно сотрудничать с другими правозащитниками и правозащитными организациями. В первую очередь, с Мурманским центром по защите прав и свобод человека (руководитель Введенская Наталья Николаевна), с городским информационным центром (руководитель Попов Сергей Николаевич), Комитетом солдатских матерей из города Полярные Зори (Полухина Нелли Владимировна и Майер Лидия Давыдовна), с мурманским "Мемориалом".
И надо сказать, создание сети и работа в сети поддерживающих друг друга правозащитных организаций является одним из основных направлений деятельности Кольской ассоциации женщин-юристов. Под нашим крылом начиналась Кольская ассоциация молодых юристов, североморская "Северянка".
Все эти организации активно участвуют в Областном общественном собрании, где составляют костяк правозащитных организаций Мурманска и области.
Но, пожалуй, многие наши усилия оказались бы тщетными, если бы не было поддержки правозащитных организаций с солидным стажем деятельности в области защиты прав человека. Это, прежде всего, московская Хельсинкская группа, московский и питерский "Мемориалы".
На сегодняшний день в Мурманске и области правозащитные организации - как вышеперечисленные, так и другие - действуют широко и активно. Но наши действия, в основном, стихийны, и не охватывают всего спектра нуждаемости в защите прав. Например, мы только приступаем к проектам защиты прав психиатрических больных, открывается служба "Доверенное лицо пациента", и прав на местное самоуправление. В сентябре мы начинаем проект "Ресурсный центр инициатив местного самоуправления и территориального общественного самоуправления".
А вот московская Хельсинкская группа нашла для нас - правозащитных, имеется в виду, организаций - сферу деятельности, которая нам позволит, с одной стороны, честно объединиться на всероссийском и международном уровне, с другой стороны - повысить свой профессиональный уровень. Я имею в виду - мониторинг прав человека.
В будущих проектах - правозащитные школы.
И конечно, мы продолжаем наши бесплатные юридические консультации для населения из самых слабо защищенных слоев. Это женщины, дети, инвалиды, солдаты и призывники, пациенты и бывшие пациенты психиатрических клиник, заключенные изоляторов временного содержания.
Ну, и напомню координаты нашей организации: 183 038, Мурманск, Театральный бульвар, дом 6, квартира 7. Позвонить нам можно по телефону или факсу по номеру: 47-43-67. Код в городе Мурманске - 815 и двойка.
Илья Дадашидзе:
Это была президент Кольской ассоциации женщин-юристов Ирина Пайкочева.
На волнах Радио Свобода программа московской редакции, посвященная правам человека.
Правозащитные новости сентября читает Альбина Лир.
Альбина Лир:
- Проблемы перенаселенности российских следственных изоляторов, а также - распространение туберкулеза в местах лишения свободы обсудили министр юстиции России и делегация Европейского комитета по предупреждению пыток, во главе с его председателем Джоном Олденом. Как пояснил Чайка, уже в сентябре Госдума должна рассмотреть в первом чтении ряд законопроектов, предложенных Минюстом и направленных на изменения в положении заключенных. В случае принятия этих законопроектов, число содержащихся в СИЗО может снизиться на двести - двести пятьдесят тысяч человек.
Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Олег Миронов считает, что наиболее типичными нарушениями в России Европейской Конвенции по правам человека являются пытки, избиение в момент задержания подозреваемых и донаправление их в следственные изоляторы. В связи с этим, Олег Миронов считает необходимым дополнить Закон о милиции положением о том, что применение физической силы и специальных средств в случаях, представляющих малую общественную опасность, бесчеловечно и ведет за собой привлечение к ответственности, установленной законом.
- 28 августа - одна из самых трагических дат в истории российских немцев, День национальной памяти и скорби. 28 августа 1941 года вышел специальный указ Президиума Верховного Совета СССР, в котором немцы Поволжья обвинялись в предательстве, шпионаже и пособничестве Гитлеру. Эта дата является поводом еще раз напомнить о нерешенных проблемах российских немцев. До сих пор не принят закон об их реабилитации, не созданы условия для возрождения национального языка, культуры и образования на территории России.
- Заключенные колонии ЮЗ-17-7, находящейся в Херсонской области, обратились с просьбой не дать им умереть от туберкулеза. "Нас несколько сот человек, - говорится в распространенном ими заявлении, - свезли сюда со всех зон Украины. Но никто тут не дает нам лекарств, врачи не интересуются состоянием нашего здоровья. Мы умираем в холодных помещениях на цементном полу. Уже десять дней подряд из колонии выносят на носилках трупы".
- Адвокат Дальневосточного эколога, профессора Владимира Сойфера обратился в прокуратуру Приморского края с жалобой на действия сотрудников Федеральной службы безопасности, проводивших 3 июля обыск в квартире ученого. Как сообщил старший прокурор отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности Сергей Палыко, по мнению адвоката Сойфера Владимира Марова, работники спецслужбы нарушили право на неприкосновенность жилища, так как обыск был проведен без возбуждения уголовного дела и получения соответствующих санкций. Владимир Сойфер является известным специалистом а области ядерной океанологии и активно сотрудничает с зарубежными природоохранными организациями. Более сорока лет он изучает проблему радиоактивного загрязнения Японского моря, в том числе - в местах базирования частей Тихоокеанского флота.
Илья Дадашидзе:
В правозащитных новостях сентября - их подготовила и читала Альбина Лир - были использованы материалы газеты "Экспресс-хроника" и информационных российских агентств.
Московская фемида. Независимое обследование правозащитниками московских судов. Репортаж Марины Катыс.
Марина Катыс:
У российских граждан и правозащитных организаций к работе российских судов очень много претензий. Все сетуют на отсутствие в России справедливого судебного разбирательства. Между тем, Россия уже ратифицировала Европейскую Конвенцию по правам человека, шестая статья которой предусматривает право на справедливый суд.
Группа экспертов Центра содействия международной защите и отделения Международной комиссии юристов решила провести независимое обследование судов. Такие обследования уже прошли в Бутырском и Хорошевском районных судах Москвы. О результатах таких обследований рассказывает член Московской коллегии адвокатов, директор Центра содействия международной защите Карина Москаленко.
Карина Москаленко:
Есть общие для всех судов недостатки, которые не позволяют признать тот или иной суд в качестве справедливого судебного разбирательства.
Прежде всего, это касается протоколов судебного заседания. Протоколы судебного заседания ведутся, я бы сказала, допотопным способом. Если нет адекватного отражения хода судебного процесса в протоколе судебного заседания, то невозможно говорить о справедливом судебном разбирательстве как таковом.
А что мы видели? Молоденькие девочки-секретарши ведут протокольные записи кое-как, время от времени вы можете видеть, как протокол судебного заседания вообще не ведется. Понятно - записать все, что происходит в судебном заседании, ручкой по бумаге, без применения каких-то технических средств, просто невозможно.
Что еще мы могли бы отметить в этих судах? И в Хорошевском суде, и в Бутырском суде не вывешиваются списки дел, подлежащих рассмотрению. Если они вывешиваются, то график не соблюдается. или если они вывешиваются, то - непосредственно перед судебным заседанием, и заранее знать, какое дело будет слушаться, кто будет подсудимым, совершенно невозможно. А ведь это очень важно. Если мы говорим о гласности и публичности судебного разбирательства, то этот принцип у нас не выполняется.
Тоже характерная черта - отложение дел без выхода в судебное заседание. Это совершенно незаконно, с одной стороны. Это грубо нарушает права подсудимого, с другой стороны. И странно, что защитники в этих случаях совершенно не возражают. Видимо, они участвуют вот в этих вот тайных переговорах. Но мы же говорим о гласности судебной процедуры.
Ну и, наконец, последнее - подсудимый. Его права еще и на свободу тоже нарушаются. Он ведь, не выходя в зал судебного заседания, не имеет возможности заявить ходатайство об изменении меры пресечения, он продолжает все эти месяцы... Были случаи явно необоснованных отложений. Он продолжает находиться в переполненном следственном изоляторе. А мы часто спрашиваем: почему у нас следственные изоляторы переполнены?
Наблюдатели не ставили перед собой задачи вникать в существо рассматриваемых в суде дел. Они лишь отслеживали саму процедуру судебного разбирательства: насколько были обеспечены права защиты, права подсудимого, насколько сам процесс выглядел справедливым и законным.
Я бы хотела подчеркнуть одну очень печальную особенность российского правосудия: некоторые дела рассматриваются в отсутствие прокурора. И тогда вот эту роль обвинителя принимает на себя судья. И вы сразу же видите уродливый суд. То, что мы, правозащитники, всегда называем обвинительным уклоном судопроизводства.
В Хорошевском суде мы заслушали дело, где не было прокурора, и мы наблюдали, как судья стремится найти доказательства виновности. Это не правильно.
Другой процесс, в том же суде, произошел без прокурора и без адвоката, без сторон. На скамье подсудимых находился сотрудник милиции. И дело такое одиозное - факты поборов с приезжающих в Москву, вымогательств за регистрацию. И вот этот сотрудник милиции был буквально пойман с поличным на таком факте.
И вот представьте себе: девять часов утра, безлюдный суд, в отсутствие сторон, в отсутствие публики тихо-тихо рассмотрено это дело. Преступление очень знаковое - важное для того, чтобы устроить публичное разбирательство по этому делу, - заканчивается мерой наказания, не связанной с лишением свободы. Милиционер ушел от ответственности.
Эта же судья рассмотрела дело в отношении мелкой кражи, совершенной одной девушкой. Она взяла ее под стражу. Девушка - грузинка. Хотя она является россиянкой, зарегистрирована в России, судья в судебном процессе заявила:
"Вообще - если вы здесь, в Москве, не зарегистрированы, вы здесь - бомж".
И, в общем, примерно в таком тоне она обходилась с этой девушкой.
Вот, сопоставьте два дела.
Но бывают случаи, когда прокурор официально как бы присутствует во время судебного разбирательства, но в то же время - отсутствует. В частности, эксперты наблюдали такую ситуацию в Бутырском суде.
Он прибегает к прениям сторон, судья спрашивает, нет ли у кого возражений, чтобы этот прокурор участвовал в процессе, и дальше прокурор начинает как бы анализировать материалы судебного следствия, в котором, я повторяю, он не участвовал. И в этом случае, он путает показания потерпевших, свидетелей...
Поразило нас и участие достаточно формальное адвокатов, которые принимали на себя роль защиты в порядке статьи сорок девятой, это обязательная защита, как ее называют, без оплаты. Человека судят за участие в краже, а адвокат говорит: "Да, я признаю, что это был грабеж, ибо начавшись, как тайное похищение имущества, это деяние переросло в открытое похищение имущества".
Вы представляете себе? Человека даже в этом не обвиняют, а адвокат вот, значит, говорит, что "да, я вот согласен с тем, что это грабеж".
В другом деле адвокат речь свою начал со слов: "Я поддерживаю обвинение", - хотя функция поддержания обвинения, вы знаете, лежит на представителе государственного обвинения - на прокуроре.
Еще один адвокат в судебном заседании, после того как его подзащитный отказывается давать показания, мотивируя это тем, что его избивали, и он вообще не собирается давать никаких показаний, - адвокат, совместно с судьей, вот так вот дружно, начинает уговаривать подсудимого, чтобы он все-таки дал показания. И под воздействием этих убеждений подсудимый начинает давать показания против себя.
То есть, есть некие нарушения элементарной адвокатской этики, и мне, как адвокату, было это очень грустно наблюдать.
Марина Катыс:
Совершенно отдельной статьей эксперты отделения Международной комиссии юристов выделили такое явление российского судебного разбирательства, как народные заседатели.
Карина Москаленко:
Роль народных заседателей, и конкретные люди, которые в этой роли оказываются, очень сомнительны, в наших процессах.
Если вы зайдете в суд, вы увидите очень... ну, просто очень пожилых людей, которые иногда в процессе спят. Ну, вот мы, например, наблюдали народных заседателей, которые были крайне заняты. Они сидели по обе стороны от судьи и что-то там строчили. Потом стало понятно, что они активно заполняют повестки свидетелей. Они с шумом отрывали эти повестки, запаковывали в конверты - были очень, очень заняты. Чем угодно, но только не участием в судебном заседании.
Иногда можно было видеть, что в зале сидит один народный заседатель. Эта конструкция нас вообще приводила в крайнее удивление.
Марина Катыс:
В Хорошевском суде двое судей, которые невнятно вели судебное заседание и зачитывали необходимые документы, привлекли внимание экспертов. Продолжает Карина Москаленко.
Карина Москаленко:
Если права разъясняются скороговоркой и так, что их не слышно, значит, можете быть уверены - подсудимый своих прав не знает. Если оглашаются важные для дела документы тихо-тихо, себе под нос, то можете быть уверены, что никто в зале, включая участников процесса, их не слышит. И это очень и очень важно, потому что это ключевые показания, которые оглашаются, или ключевые документы, которые суд счел необходимым огласить.
Кстати, об оглашении показаний. Очень часто показания оглашаются без достаточных к тому оснований. Право подсудимого или защиты допрашивать свидетеля, это очень важное право. Оно специально выделено в особую гарантию, предусмотренную той же статьей шестой Европейской Конвенции. И поэтому в нашей стране разрешено оглашать показания свидетелей только в том случае, если они не явились по причинам, исключающим возможность их явки в суд.
Марина Катыс:
Наблюдательская миссия экспертов отделения Международной комиссии юристов не завершена. В дальнейшем планируется провести обследование не только столичных, но и провинциальных судов.
Илья Дадашидзе:
Это был материал Марины Катыс.
Следующая наша рубрика - "Советы правоведа". На этот раз член Московского городского суда Сергей Пашин рассказывает о судебных прениях.
Сергей Пашин:
Результативность судебных прений достаточно низка. Сплошь и рядом бывает так, что стороны выступают с речами, а у судьи уже заготовлен приговор или принято решение. Ораторское искусство - это искусство быть уместным. Поэтому чем короче будет речь, чем в более деловых тонах она будет выдержана, тем лучше. Цветы красноречия не приживаются в российских судебных залах.
Первым выступает государственный обвинитель. Если есть общественный обвинитель, то они сами решают, а суд скрепляет их решение, кто из них будет выступать первым.
С недавних пор в судебных прениях выступает потерпевший. Раньше закон этого не предусматривал, но Конституционный суд решил, что потерпевший имеет право выступить с речью.
Далее обычно выступает гражданский истец, то есть человек, который претендует на возмещение ущерба, причиненного преступлением.
Далее выступают гражданские ответчики, ну, например, родители несовершеннолетнего подсудимого, которые должны платить за его неблаговидные поступки, после чего слово предоставляется защитнику.
В российских судах государственное обвинение поддерживается прокурорами нечасто. Если в областных, краевых судах практически по каждому делу, то в районных судах - не более чем по сорока процентам дел. Значит, речи государственного обвинителя может и не быть.
Подсудимый бывает представлен своим адвокатом, защитником тоже, примерно, в шестидесяти процентах случаев. Значит, каждый третий подсудимый защищает себя сам и выступает с речью сам.
Собственно, существует два правила выступления в судебных прениях. Это, во-первых, говорить по делу, потому что если кто-то пускается в общие рассуждения, судья его сразу прерывает и указывает, что речь идет о вопросах, не рассматриваемых в данном судебном заседании. И второе требование - это касаться только тех доказательств, которые были исследованы в ходе судебного следствия.
Всегда последняя речь принадлежит подсудимому или его защитнику. После того, как речи произнесены, стороны могут выступить еще раз с короткой репликой по поводу того, что они услышали в речах своих процессуальных оппонентов. Репликой в наших процессах пользуются достаточно редко. Последняя реплика, опять-таки, принадлежит защитнику или подсудимому. Это - правило, называемое правилом благоприятствования защите.
Судебная практика знает один прецедент, который мне предоставляется очень важным. Он связан с тем, что участники судебного разбирательства имеют право получить достаточное время для подготовки своих речей. В том случае, если участник процесса просит, скажем, два часа, или день на подготовку своей речи, а суд ему запрещает, то это может рассматриваться, как основание для отмены приговора.
Точно так же, приговор может быть отменен, если судья велел участникам прений придерживаться регламента. Никакого регламента быть не может, главное - говорить по существу. И речи не могут быть ограничены определенным промежутком времени.
После того, как речи произнесены, обычно объявляется перерыв. И это - последний перерыв, который можно объявить в судебном заседании.
Илья Дадашидзе:
Это был судья московского городского суда Сергей Пашин.
"Взгляд". Так называется новая рубрика программы "Человек имеет право", которую начинает вести Московский институт прав человека. Слово его сотруднику Валентину Гефтеру, который на этот раз обращает взгляд из России в Узбекистан.
Валентин Гефтер:
Сегодня почти весь мир - по крайней мере, люди в горячих точках, политики, средства массовой информации - говорит об исламском фундаментализме, джихаде, экстремистах-ваххабитах. Последние и близкие нам примеры - Северный Кавказ и Центральная Азия. Что же приводит к таким взрывам принуждения и насилия, которое мы там видим? Каков политический и человеческий фон, на котором они возникли и подпитываются?
Хочу воспользоваться приходом к нам журналиста и правозащитника Виталия Пономарева, который только что побывал в Узбекистане и соседних республиках. Поэтому первая сегодняшняя тема нашего обсуждения такова: в чем роль центрально-азиатских правящих режимов в создании критической ситуации в этом регионе? И конкретно - в Узбекистане, в узловой точке, многомиллионной Ферганской долине.
Виталий Пономарев:
Обычно, когда говорят об угрозах безопасности центрально-азиатского региона, говорят об угрозе со стороны некого агрессивного исламского фундаментализма, который хочет захватить власть, свергнуть светский режим и установить репрессивную диктатуру. И на фоне этих разговоров нынешние режимы, в частности, режим Ислама Каримова, представляются как своего рода защитники демократии, защитники светского, цивилизованного пути развития.
Действительность весьма далека от этих представлений, от этих газетных штампов. За последний год, ссылаясь на эту угрозу исламского фундаментализма, на необходимость поддержания стабильности, в стране были развернуты массовые репрессии, по масштабам сопоставимые со сталинскими репрессиями.
Тысячи людей были арестованы и обвинены в посягательстве на конституционный строй. Президент Ислам Каримов открыто объявил, что родители несут ответственность за поступки своих детей. Мы имеем уже многочисленные сообщения о том, что родители ряда людей, находящихся в розыске, отцы их, деды, были посажены на основе сфабрикованных уголовных дел.
Если еще год назад можно было говорить о том, что такие репрессии концентрируются, в основном, в районе Намангана, наиболее исламизированной части Узбекистана, то теперь сообщения о массовых арестах поступают практически из всех регионов этой страны: Ферганской долины, Хорезма, Ташкента, Самарканда и многих других.
И в этой ситуации взрывы 16 февраля послужили своего рода катализатором. Некоторые сравнивают их с покушением на Кирова, то есть, в общем-то, неизвестно, кто стрелял в Кирова и почему, но то, что последовало за этим, известно очень хорошо.
Речь шла о серии взрывов в Ташкенте, в ходе которых погибли люди, но вот эти судебные процессы, которые прошли над несколькими группами лиц, обвиненных в осуществлении этих террористических актов, оставляют очень широкий спектр для вопросов и сомнений. Внутри Узбекистана подавляющее большинство населения не верит, что это был заговор исламистов, пытающихся взорвать Каримова. Некоторые считают это инсценировкой узбекских спецслужб, другие - что эти взрывы были произведены в рамках вот той клановой борьбы за власть на самом высшем уровне, которая там происходила в последнее время.
Сейчас вообще в Узбекистане сложилась такая ситуация, что любое крупное преступление сваливают на исламистов, даже такие, чисто уголовные проявления, как ограбления прохожих, когда членов банды ловят, говорят, что они это делали с целью дестабилизировать ситуацию и посеять страх среди населения.
И вот, возвращаясь к той теме, с которой мы начали, об угрозах стабильности, следует сказать, что эти репрессии с какого-то момента стали вызывать... стали оказывать дестабилизирующее воздействие. То есть, сами репрессии как бы проводились, со ссылкой на то, что посредством вот таких жестких мер можно будет стабилизировать ситуацию, но эффект оказался прямо противоположный.
И сейчас возник очень широкий круг людей, которые не довольны этим режимом, и репрессии последних лет стали тем толчком, которые привели их на путь борьбы с правительством. Возникла очень опасная ситуация, возник замкнутый круг, когда наличие такой большой массы недовольных людей приводит к каким-то инцидентам. Эти инциденты используются правительством для оправдания новых репрессивных акций. Эти новые репрессивные акции приводят к еще большему нарастанию гражданской напряженности, к каким-то акциям гражданского неповиновения.
То есть, если давать оценку ситуации, то это - как бы следствие политики, которую проводили власти Узбекистана. Они сами спровоцировали создание достаточно мощного очага напряженности в Ферганской долине и в прилегающих районах, и, в общем, дальнейшее развитие ситуации чревато самыми непредсказуемыми последствиями, вплоть до начала гражданской войны, массового потока беженцев, отделения Ферганской долины от Узбекистана... и разными другими вещами.
В этом выпуске:
- Судебный очерк Ольги Чайковской.
- Из истории правозащитного движения. Андрей Кистяковский, писатель и диссидент.
- Мурманские правозащитники о себе.
- Новости.
- Московская фемида. Независимое обследование правозащитниками столичных судов.
- Советы юриста. Судебные прения.
- "Взгляд": страничка Института прав человека.
В эфире правозащитная программа Радио Свобода "Человек имеет право". У микрофона Илья Дадашидзе.
"Десять лет спустя". В этом судебном очерке Ольга Чайковская продолжает начатую в предыдущих наших передачах тему милицейского дознания и следствия.
Ольга Чайковская:
Анна Федоровна пришла домой после работы. В квартире - никого. Только почему-то сильно пахнет сгоревшей свеклой. Муж в гараже чинит машину, а дочь должна была быть дома. Ага! - в ванной комнате свет. Анна заглянула туда. Оля лежала в ванне под водой, связана, лица не видно, чем-то замотана голова...
И вот квартира полна милиции, идет фотосъемка. В ванной на кранах нашли ясные отпечатки пальцев. В кухне на полу - неизвестно чье кольцо. Пошли в гараж, где работал отец девочки, и увезли его в отделение.
А потом стало известно, что Сергей Николаевич (кстати, был он, оказывается, отчимом, а не отцом) сознался в убийстве и объяснил, что произошло оно из-за свеклы. Он поручил свеклу Оле, а Оля ушла, не выключив электроплиты, и он в порыве гнева...
Все это выглядело более чем странно. Сергей Николаевич был мягким, сдержанным человеком, дочь любил. Никто, в том числе и сама Оля, не знал, что она - не родная.
Шло следствие, а потом был суд. Передо мной - его документы. Определение судебной коллегии по уголовным делам Мосгорсуда, председатель Г.А.Панюкова, 4 сентября 1989 года, судьи - как бы в недоумении.
"Обвинение Максимова в убийстве, - пишут они, - основано на его признательных показаниях, которые, по его словам, он дал под воздействием дознавателей, в частности, угрожавших ему расстрелом. От этих показаний он вскоре отказался и сказал, что, вернувшись после ночного дежурства, лег спать, и действительно, проснулся от запаха гари, но Оли не дождался и ушел в гараж примерно в половине двенадцатого, где ремонтировал машину, пока в половине третьего за ним не пришли милиционеры.
В своих первоначальных показаниях Максимов отрицал вину. А на второй день написал чистосердечное признание. При этом он утверждал, что положил падчерицу на дне ванны ногами к водопроводным кранам и открыл горячую воду.
Показания Максимова требовали тщательной проверки не только потому, что он от них отказался, но и потому, что они противоречат фактически установленным обстоятельствам.
По заключению судебно-медицинского эксперта, признаков, характерных для воздействия горячей воды, на теле девочки, пролежавшей в ванне два часа, не обнаружено. Сама девочка, когда ее нашла мать, лежала не в том положении, о котором говорил Максимов.
Тон судейского определения становится все более жестким: "В ходе следствия из ванной были изъяты керамические водопроводные краны, на которых были обнаружены три отпечатка, пригодных для исследования. Они не принадлежат Максимову. На вопрос о том, кому они принадлежат, следствие не ответило, а без этого данное дело не может быть решено".
Установить, чьи следы остались на кранах, важно еще и потому, что из квартиры в тот день пропали некоторые предметы. Их пропажа может иметь большое значение для дела. В кухне на полу было обнаружено желтое металлическое кольцо с белым камнем, неизвестно кому принадлежащее. Оно тоже может иметь большое значение для дела. Между тем, даже неизвестно, где оно сейчас находится.
Одно за другим, судьи перечисляют все нарушения законности, допущенные следствием.
"Максимов выдвинул алиби, - продолжают судьи. - В час, когда наступила смерть девочки, он работал в гараже. И неоднократно требовал провести следственный эксперимент или техническую экспертизу, чтобы определить время, необходимое для произведенного им ремонта. В этом ходатайстве ему было отказано безмотивно, вопреки требованиям статьи 131 УПК".
И вот, наконец, вывод:
"При данных обстоятельствах следственные органы не имели права признать доказательства достаточными для предъявления Максимову обвинения в умышленном убийстве".
Следствию была предъявлена целая система требований, необходимых для установления истины по делу.
Как известно, любое требование суда следователь обязан выполнить беспрекословно. Поэтому, когда через четыре месяца состоялся новый суд, первый вопрос, который он рассматривал, был, естественно, о том, как следствие выполнило требования предыдущего суда. Оказалось - никак.
К примеру, суд под председательством Панюковой указал, какие именно следственные эксперименты, экспертизы и расчеты нужно произвести, и вправе был ждать тут серьезного исследования. А получил два рапорта. Первый: в связи с эпизодом в ванной, следователь сообщал, что не видит необходимости производить тут эксперименты и расчеты. А второй - в связи с работой Максимова в гараже и его алиби. И тут следователь не стал звать специалистов проводить эксперименты, а послал своего стажера побеседовать в некий техцентр "Жигули". Стажер поехал, побеседовал и написал об этом рапорт, который и был представлен Мосгорсуду.
Невероятно! Правоохранительные органы осмелились на требования суда ответить не только отказом, но еще и прямым издевательством. На вопросы об отпечатках пальцев на кранах, о кольце на полу, о пропавших вещах вразумительного ответа они тоже не дали. Вновь дело возвращается на доследование, и вновь сопровождается жестким определением.
Но если судьи видели, что нет никаких доказательств вины Максимова, почему они его не оправдали? Почему каждый раз оставляли его в тюрьме? О том-то и речь.
А ведь был еще и третий суд. Из его определения мы узнаем, кстати, что на этот раз следствие вообще обошло молчанием вопрос о кранах.
Коллегия четвертого по счету суда (председатель Коржиков, декабрь 1990 года) сосредоточила внимание на тех методах, с помощью которых были получены признательные показания Максимова. Она сообщает, что "приняла меры к установлению и допросу лиц, допрашивавших Максимова в период задержания. Однако из-за неполного отражения их данных в процессуальных документах, не смогла допросить лиц, участвовавших в расследовании". Иначе говоря, часть дознавателей, допрашивавших Максимова, была скрыта от судей.
Так шла эта дуэль суда со следствием, и все-таки, после очередного доследования дело было передано судье, сколько знаю, собравшемуся на пенсию, и этот судья вынес, наконец, приговор. В основу его он положил те самые признательные показания, чистосердечные, но обстоятельствам преступления не соответствующие.
В моем досье - заверенная копия приговора. На восьмой его странице есть показания того самого работника милиции, который отправился тогда в гараж задерживать Сергея Николаевича. По словам милиционера, Максимов сразу безропотно переоделся, словно ждал появления милиции, по дороге от гаража к дому стал выяснять, что случилось, хотя по его поведению было видно, что это именно он убил девочку из-за сгоревшей на плите свеклы.
Подобный водевиль, может быть, и был бы забавен, если бы от него не зависели судьбы людей, уровень расследования и его результаты, если бы речь не шла о гибели ребенка.
Казалось бы, любой юрист, любой проверяющей инстанции, кассационной или надзорной, увидя эту свеклу, должен был, по крайней мере, удивиться, насторожиться и прочесть, - ну, хотя бы, любое из определений Мосгорсуда, и ему все стало бы ясно. Только и нужно было, что прочесть. Но за десять лет, несмотря на бесчисленные жалобы, не нашлось ни одного судьи, ни одного прокурора, который бы прочел.
Дознание следствия в российском государстве пребывает в глубочайшем упадке. Это уже стало общим местом. Мы сами это только что видели, да и нетрудно доказать это на великом множестве других судебных дел. Следственный аппарат в глубоком упадке, а дела, им расследованные, без запинки проходят через суд.
Не странно ли это: оправдательные приговоры не составляют и одного процента от числа всех остальных? Может ли быть более убедительное свидетельство беспомощности третьей власти и большего его унижения? Как было в советские времена, когда органы не ошибались, так и сейчас, когда всем уже видно, сколь часто и сколь грубо они ошибаются.
На судей жмет их начальство, которое не прощает оправдательных приговоров. Известны случаи (было в печати), когда судью, который осмеливается оправдывать подсудимых, вообще лишают судебных полномочий. Делают это квалификационные коллегии, под каким-нибудь посторонним предлогом, конечно.
Стоит судье оправдать подсудимого, поднимают крик следственные органы, обычно через какого-нибудь журналиста, что вот, мол, они, работники следствия, борются с преступностью, а судьи им в этом мешают. Они, правоохрана, нашли и уличили преступника, а судьи отпустили его на свободу. По непонятным причинам, Сергея Николаевича приговорили к пятнадцати годам усиленного режима. Отсидел он десять.
Недавно, почти на днях, его помиловали, спасибо Комиссии по помилованию и ее председателю Анатолию Приставкину. Они готовят материал, который идет на подпись президенту. Живет он у матери - Анна Федоровна давно уже замужем. А отец его умер два года назад, так его и не дождавшись.
Илья Дадашидзе:
Это была Ольга Чайковская, продолжавшая начатый в предыдущих наших передачах разговор о милицейском дознании и следствии.
"Человек имеет право". Правозащитная программа Радио Свобода. Наша рубрика "Из истории правозащитного движения". Андрея Кистяковского, литератора и диссидента, представляет член правления общества "Мемориал" Александр Даниэль.
Александр Даниэль:
Странная вещь - известность. Имя Андрея Андреевича Кистяковского осталось, что называется, на слуху у нескольких совершенно разных групп людей. Но, по крайней мере, в трех из этих групп он известен благодаря своей профессиональной творческой деятельности.
Знатоки англоязычной литературы давно, с шестидесятых годов, знают Андрея Кистяковского как человека, переводившего на русский язык прозу Фолкнера, Сноу, О`Коннор, Эзера Паунда, Хеллера и многих других.
Настоящую же славу он заработал, переведя в начале семидесятых годов фольклорное повествование потрясающего нигерийского писателя - не писателя... сказителя - не сказителя, Амота Тотуолла "Заколдованные леса". Те, кто понимает, оценит, прежде всего, именно виртуозную работу переводчика, воссоздавшего на русском полуиронические, полумистические африканские страшилки Тотуолла.
Для другого, несравненно более широкого круга, Кистяковский - тоже переводчик. Но переводчик одной-единственной книги. Зачастую единственной книги, которую они вообще читали - рукотворного эпоса Джона Толкиена "Властелин колец". При жизни Кистяковского Толкиен в его переводах не публиковался. Но когда первая повесть цикла "Хранители" появилась в 1988 году в печати, она породила редкое в истории литературы явление: полуигровое, полурелигиозное движение, в котором упоенно участвовали тысячи, если не десятки тысяч, подростков.
Впрочем, я подозреваю, что подавляющее большинство толкиенистов, то есть фанатов "Властелина колец", фамилию Кистяковский все равно не знают - среди этой публики как-то не принято интересоваться именем переводчика культового текста.
Читателям Самиздата Андрей Кистяковский известен по сделанному им в середине семидесятых переводу известного романа Артура Кестлера "Слепящая тьма", посвященного советским показательным процессам тридцатых годов.
На самом деле Кистяковский был не первым переводчиком Кестлера. Под разными названиями переводы романа ходили в советском Самиздате с конца пятидесятых. Но, по-видимому, это был первый профессиональный перевод. Парадоксальный, но не редкий в те годы случай: русский перевод англоязычного автора впервые был напечатан не в России, а в Соединенных Штатах. И лишь спустя много лет, уже в годы перестройки, - в Советском Союзе. Андрей Андреевич этой публикации, увы, не дождался.
И, наконец, советские правозащитники помнят, что несколько лет жизни Кистяковский отдал работе в Фонде помощи политическим заключенным - диссидентской организации, которая, по мере сил, старалась материально поддержать семьи людей, осужденных по политическим обвинениям. А в 1983 году он заменил своего арестованного друга Сергея Ходоровича на посту распорядителя фонда.
Андрей Андреевич Кистяковский руководил фондом всего несколько месяцев, и это, вероятно, были самые трудные месяцы в его жизни. Теперь мы знаем, что КГБ разработал и провел против фонда целый комплекс оперативных мероприятий, подробности которых до сих пор остаются государственной тайной. В этом контексте, для того чтобы парализовать работу фонда, достаточно было любого внутреннего конфликта между его активистами - и конфликт не заставил себя ждать.
Я не судья в чужих спорах, тем более что накал страстей не остыл и по сей день. Факт, однако, остается фактом: после ухода Андрея Кистяковского фонд, как открытая гласнодействующая организация, просуществовал всего десять дней. КГБ мог рапортовать о победе над одной из последних диссидентских ассоциаций.
А Кистяковский после этой истории прожил неполных четыре года. Он умер от рака в июне 1987 года, в возрасте пятидесяти лет.
Илья Дадашидзе:
Об Андрее Кистяковском говорил Александр Даниэль.
Правозащитников Кольской ассоциации женщин-юристов представляет ее президент Ирина Пайкочева.
Ирина Пайкочева:
Правозащитная организация "Кольская ассоциация женщин-юристов" была организована в 1995 году выпускницами Мурманского института менеджмента, экономики и права.
Почему - женщин? Это просто: первому выпуску тридцати юристов-финансистов в нашем городе Мурманске были рады, не жалели хвалебных слов, но работодатели желали видеть в своих учреждениях только мужчин.
В январе 1996 года ассоциация была зарегистрирована, первым ее президентом стала Ирина Пайкочева, а первым проектом организации была юридическая консультация для женщин - естественно, бесплатная.
Если вы вспомните события этих лет, то это - война в Чечне и ее последствия. Мамы, солдаты, молодые люди, военнослужащие, призывники стали частыми посетителями нашей организации. Параллельно шел поток обиженных вкладчиков. Затем хлынули те, кому не выплачивали зарплату, алименты.
Мы - немногочисленная организация, потому что мы - юристы-профессионалы. В состав организации принимаются юристы, составившие собственную программу правозащитной деятельности. И наших собственных сил зачастую не хватало для защиты прав всех обратившихся к нам. Мы стали тесно сотрудничать с другими правозащитниками и правозащитными организациями. В первую очередь, с Мурманским центром по защите прав и свобод человека (руководитель Введенская Наталья Николаевна), с городским информационным центром (руководитель Попов Сергей Николаевич), Комитетом солдатских матерей из города Полярные Зори (Полухина Нелли Владимировна и Майер Лидия Давыдовна), с мурманским "Мемориалом".
И надо сказать, создание сети и работа в сети поддерживающих друг друга правозащитных организаций является одним из основных направлений деятельности Кольской ассоциации женщин-юристов. Под нашим крылом начиналась Кольская ассоциация молодых юристов, североморская "Северянка".
Все эти организации активно участвуют в Областном общественном собрании, где составляют костяк правозащитных организаций Мурманска и области.
Но, пожалуй, многие наши усилия оказались бы тщетными, если бы не было поддержки правозащитных организаций с солидным стажем деятельности в области защиты прав человека. Это, прежде всего, московская Хельсинкская группа, московский и питерский "Мемориалы".
На сегодняшний день в Мурманске и области правозащитные организации - как вышеперечисленные, так и другие - действуют широко и активно. Но наши действия, в основном, стихийны, и не охватывают всего спектра нуждаемости в защите прав. Например, мы только приступаем к проектам защиты прав психиатрических больных, открывается служба "Доверенное лицо пациента", и прав на местное самоуправление. В сентябре мы начинаем проект "Ресурсный центр инициатив местного самоуправления и территориального общественного самоуправления".
А вот московская Хельсинкская группа нашла для нас - правозащитных, имеется в виду, организаций - сферу деятельности, которая нам позволит, с одной стороны, честно объединиться на всероссийском и международном уровне, с другой стороны - повысить свой профессиональный уровень. Я имею в виду - мониторинг прав человека.
В будущих проектах - правозащитные школы.
И конечно, мы продолжаем наши бесплатные юридические консультации для населения из самых слабо защищенных слоев. Это женщины, дети, инвалиды, солдаты и призывники, пациенты и бывшие пациенты психиатрических клиник, заключенные изоляторов временного содержания.
Ну, и напомню координаты нашей организации: 183 038, Мурманск, Театральный бульвар, дом 6, квартира 7. Позвонить нам можно по телефону или факсу по номеру: 47-43-67. Код в городе Мурманске - 815 и двойка.
Илья Дадашидзе:
Это была президент Кольской ассоциации женщин-юристов Ирина Пайкочева.
На волнах Радио Свобода программа московской редакции, посвященная правам человека.
Правозащитные новости сентября читает Альбина Лир.
Альбина Лир:
- Проблемы перенаселенности российских следственных изоляторов, а также - распространение туберкулеза в местах лишения свободы обсудили министр юстиции России и делегация Европейского комитета по предупреждению пыток, во главе с его председателем Джоном Олденом. Как пояснил Чайка, уже в сентябре Госдума должна рассмотреть в первом чтении ряд законопроектов, предложенных Минюстом и направленных на изменения в положении заключенных. В случае принятия этих законопроектов, число содержащихся в СИЗО может снизиться на двести - двести пятьдесят тысяч человек.
Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Олег Миронов считает, что наиболее типичными нарушениями в России Европейской Конвенции по правам человека являются пытки, избиение в момент задержания подозреваемых и донаправление их в следственные изоляторы. В связи с этим, Олег Миронов считает необходимым дополнить Закон о милиции положением о том, что применение физической силы и специальных средств в случаях, представляющих малую общественную опасность, бесчеловечно и ведет за собой привлечение к ответственности, установленной законом.
- 28 августа - одна из самых трагических дат в истории российских немцев, День национальной памяти и скорби. 28 августа 1941 года вышел специальный указ Президиума Верховного Совета СССР, в котором немцы Поволжья обвинялись в предательстве, шпионаже и пособничестве Гитлеру. Эта дата является поводом еще раз напомнить о нерешенных проблемах российских немцев. До сих пор не принят закон об их реабилитации, не созданы условия для возрождения национального языка, культуры и образования на территории России.
- Заключенные колонии ЮЗ-17-7, находящейся в Херсонской области, обратились с просьбой не дать им умереть от туберкулеза. "Нас несколько сот человек, - говорится в распространенном ими заявлении, - свезли сюда со всех зон Украины. Но никто тут не дает нам лекарств, врачи не интересуются состоянием нашего здоровья. Мы умираем в холодных помещениях на цементном полу. Уже десять дней подряд из колонии выносят на носилках трупы".
- Адвокат Дальневосточного эколога, профессора Владимира Сойфера обратился в прокуратуру Приморского края с жалобой на действия сотрудников Федеральной службы безопасности, проводивших 3 июля обыск в квартире ученого. Как сообщил старший прокурор отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности Сергей Палыко, по мнению адвоката Сойфера Владимира Марова, работники спецслужбы нарушили право на неприкосновенность жилища, так как обыск был проведен без возбуждения уголовного дела и получения соответствующих санкций. Владимир Сойфер является известным специалистом а области ядерной океанологии и активно сотрудничает с зарубежными природоохранными организациями. Более сорока лет он изучает проблему радиоактивного загрязнения Японского моря, в том числе - в местах базирования частей Тихоокеанского флота.
Илья Дадашидзе:
В правозащитных новостях сентября - их подготовила и читала Альбина Лир - были использованы материалы газеты "Экспресс-хроника" и информационных российских агентств.
Московская фемида. Независимое обследование правозащитниками московских судов. Репортаж Марины Катыс.
Марина Катыс:
У российских граждан и правозащитных организаций к работе российских судов очень много претензий. Все сетуют на отсутствие в России справедливого судебного разбирательства. Между тем, Россия уже ратифицировала Европейскую Конвенцию по правам человека, шестая статья которой предусматривает право на справедливый суд.
Группа экспертов Центра содействия международной защите и отделения Международной комиссии юристов решила провести независимое обследование судов. Такие обследования уже прошли в Бутырском и Хорошевском районных судах Москвы. О результатах таких обследований рассказывает член Московской коллегии адвокатов, директор Центра содействия международной защите Карина Москаленко.
Карина Москаленко:
Есть общие для всех судов недостатки, которые не позволяют признать тот или иной суд в качестве справедливого судебного разбирательства.
Прежде всего, это касается протоколов судебного заседания. Протоколы судебного заседания ведутся, я бы сказала, допотопным способом. Если нет адекватного отражения хода судебного процесса в протоколе судебного заседания, то невозможно говорить о справедливом судебном разбирательстве как таковом.
А что мы видели? Молоденькие девочки-секретарши ведут протокольные записи кое-как, время от времени вы можете видеть, как протокол судебного заседания вообще не ведется. Понятно - записать все, что происходит в судебном заседании, ручкой по бумаге, без применения каких-то технических средств, просто невозможно.
Что еще мы могли бы отметить в этих судах? И в Хорошевском суде, и в Бутырском суде не вывешиваются списки дел, подлежащих рассмотрению. Если они вывешиваются, то график не соблюдается. или если они вывешиваются, то - непосредственно перед судебным заседанием, и заранее знать, какое дело будет слушаться, кто будет подсудимым, совершенно невозможно. А ведь это очень важно. Если мы говорим о гласности и публичности судебного разбирательства, то этот принцип у нас не выполняется.
Тоже характерная черта - отложение дел без выхода в судебное заседание. Это совершенно незаконно, с одной стороны. Это грубо нарушает права подсудимого, с другой стороны. И странно, что защитники в этих случаях совершенно не возражают. Видимо, они участвуют вот в этих вот тайных переговорах. Но мы же говорим о гласности судебной процедуры.
Ну и, наконец, последнее - подсудимый. Его права еще и на свободу тоже нарушаются. Он ведь, не выходя в зал судебного заседания, не имеет возможности заявить ходатайство об изменении меры пресечения, он продолжает все эти месяцы... Были случаи явно необоснованных отложений. Он продолжает находиться в переполненном следственном изоляторе. А мы часто спрашиваем: почему у нас следственные изоляторы переполнены?
Наблюдатели не ставили перед собой задачи вникать в существо рассматриваемых в суде дел. Они лишь отслеживали саму процедуру судебного разбирательства: насколько были обеспечены права защиты, права подсудимого, насколько сам процесс выглядел справедливым и законным.
Я бы хотела подчеркнуть одну очень печальную особенность российского правосудия: некоторые дела рассматриваются в отсутствие прокурора. И тогда вот эту роль обвинителя принимает на себя судья. И вы сразу же видите уродливый суд. То, что мы, правозащитники, всегда называем обвинительным уклоном судопроизводства.
В Хорошевском суде мы заслушали дело, где не было прокурора, и мы наблюдали, как судья стремится найти доказательства виновности. Это не правильно.
Другой процесс, в том же суде, произошел без прокурора и без адвоката, без сторон. На скамье подсудимых находился сотрудник милиции. И дело такое одиозное - факты поборов с приезжающих в Москву, вымогательств за регистрацию. И вот этот сотрудник милиции был буквально пойман с поличным на таком факте.
И вот представьте себе: девять часов утра, безлюдный суд, в отсутствие сторон, в отсутствие публики тихо-тихо рассмотрено это дело. Преступление очень знаковое - важное для того, чтобы устроить публичное разбирательство по этому делу, - заканчивается мерой наказания, не связанной с лишением свободы. Милиционер ушел от ответственности.
Эта же судья рассмотрела дело в отношении мелкой кражи, совершенной одной девушкой. Она взяла ее под стражу. Девушка - грузинка. Хотя она является россиянкой, зарегистрирована в России, судья в судебном процессе заявила:
"Вообще - если вы здесь, в Москве, не зарегистрированы, вы здесь - бомж".
И, в общем, примерно в таком тоне она обходилась с этой девушкой.
Вот, сопоставьте два дела.
Но бывают случаи, когда прокурор официально как бы присутствует во время судебного разбирательства, но в то же время - отсутствует. В частности, эксперты наблюдали такую ситуацию в Бутырском суде.
Он прибегает к прениям сторон, судья спрашивает, нет ли у кого возражений, чтобы этот прокурор участвовал в процессе, и дальше прокурор начинает как бы анализировать материалы судебного следствия, в котором, я повторяю, он не участвовал. И в этом случае, он путает показания потерпевших, свидетелей...
Поразило нас и участие достаточно формальное адвокатов, которые принимали на себя роль защиты в порядке статьи сорок девятой, это обязательная защита, как ее называют, без оплаты. Человека судят за участие в краже, а адвокат говорит: "Да, я признаю, что это был грабеж, ибо начавшись, как тайное похищение имущества, это деяние переросло в открытое похищение имущества".
Вы представляете себе? Человека даже в этом не обвиняют, а адвокат вот, значит, говорит, что "да, я вот согласен с тем, что это грабеж".
В другом деле адвокат речь свою начал со слов: "Я поддерживаю обвинение", - хотя функция поддержания обвинения, вы знаете, лежит на представителе государственного обвинения - на прокуроре.
Еще один адвокат в судебном заседании, после того как его подзащитный отказывается давать показания, мотивируя это тем, что его избивали, и он вообще не собирается давать никаких показаний, - адвокат, совместно с судьей, вот так вот дружно, начинает уговаривать подсудимого, чтобы он все-таки дал показания. И под воздействием этих убеждений подсудимый начинает давать показания против себя.
То есть, есть некие нарушения элементарной адвокатской этики, и мне, как адвокату, было это очень грустно наблюдать.
Марина Катыс:
Совершенно отдельной статьей эксперты отделения Международной комиссии юристов выделили такое явление российского судебного разбирательства, как народные заседатели.
Карина Москаленко:
Роль народных заседателей, и конкретные люди, которые в этой роли оказываются, очень сомнительны, в наших процессах.
Если вы зайдете в суд, вы увидите очень... ну, просто очень пожилых людей, которые иногда в процессе спят. Ну, вот мы, например, наблюдали народных заседателей, которые были крайне заняты. Они сидели по обе стороны от судьи и что-то там строчили. Потом стало понятно, что они активно заполняют повестки свидетелей. Они с шумом отрывали эти повестки, запаковывали в конверты - были очень, очень заняты. Чем угодно, но только не участием в судебном заседании.
Иногда можно было видеть, что в зале сидит один народный заседатель. Эта конструкция нас вообще приводила в крайнее удивление.
Марина Катыс:
В Хорошевском суде двое судей, которые невнятно вели судебное заседание и зачитывали необходимые документы, привлекли внимание экспертов. Продолжает Карина Москаленко.
Карина Москаленко:
Если права разъясняются скороговоркой и так, что их не слышно, значит, можете быть уверены - подсудимый своих прав не знает. Если оглашаются важные для дела документы тихо-тихо, себе под нос, то можете быть уверены, что никто в зале, включая участников процесса, их не слышит. И это очень и очень важно, потому что это ключевые показания, которые оглашаются, или ключевые документы, которые суд счел необходимым огласить.
Кстати, об оглашении показаний. Очень часто показания оглашаются без достаточных к тому оснований. Право подсудимого или защиты допрашивать свидетеля, это очень важное право. Оно специально выделено в особую гарантию, предусмотренную той же статьей шестой Европейской Конвенции. И поэтому в нашей стране разрешено оглашать показания свидетелей только в том случае, если они не явились по причинам, исключающим возможность их явки в суд.
Марина Катыс:
Наблюдательская миссия экспертов отделения Международной комиссии юристов не завершена. В дальнейшем планируется провести обследование не только столичных, но и провинциальных судов.
Илья Дадашидзе:
Это был материал Марины Катыс.
Следующая наша рубрика - "Советы правоведа". На этот раз член Московского городского суда Сергей Пашин рассказывает о судебных прениях.
Сергей Пашин:
Результативность судебных прений достаточно низка. Сплошь и рядом бывает так, что стороны выступают с речами, а у судьи уже заготовлен приговор или принято решение. Ораторское искусство - это искусство быть уместным. Поэтому чем короче будет речь, чем в более деловых тонах она будет выдержана, тем лучше. Цветы красноречия не приживаются в российских судебных залах.
Первым выступает государственный обвинитель. Если есть общественный обвинитель, то они сами решают, а суд скрепляет их решение, кто из них будет выступать первым.
С недавних пор в судебных прениях выступает потерпевший. Раньше закон этого не предусматривал, но Конституционный суд решил, что потерпевший имеет право выступить с речью.
Далее обычно выступает гражданский истец, то есть человек, который претендует на возмещение ущерба, причиненного преступлением.
Далее выступают гражданские ответчики, ну, например, родители несовершеннолетнего подсудимого, которые должны платить за его неблаговидные поступки, после чего слово предоставляется защитнику.
В российских судах государственное обвинение поддерживается прокурорами нечасто. Если в областных, краевых судах практически по каждому делу, то в районных судах - не более чем по сорока процентам дел. Значит, речи государственного обвинителя может и не быть.
Подсудимый бывает представлен своим адвокатом, защитником тоже, примерно, в шестидесяти процентах случаев. Значит, каждый третий подсудимый защищает себя сам и выступает с речью сам.
Собственно, существует два правила выступления в судебных прениях. Это, во-первых, говорить по делу, потому что если кто-то пускается в общие рассуждения, судья его сразу прерывает и указывает, что речь идет о вопросах, не рассматриваемых в данном судебном заседании. И второе требование - это касаться только тех доказательств, которые были исследованы в ходе судебного следствия.
Всегда последняя речь принадлежит подсудимому или его защитнику. После того, как речи произнесены, стороны могут выступить еще раз с короткой репликой по поводу того, что они услышали в речах своих процессуальных оппонентов. Репликой в наших процессах пользуются достаточно редко. Последняя реплика, опять-таки, принадлежит защитнику или подсудимому. Это - правило, называемое правилом благоприятствования защите.
Судебная практика знает один прецедент, который мне предоставляется очень важным. Он связан с тем, что участники судебного разбирательства имеют право получить достаточное время для подготовки своих речей. В том случае, если участник процесса просит, скажем, два часа, или день на подготовку своей речи, а суд ему запрещает, то это может рассматриваться, как основание для отмены приговора.
Точно так же, приговор может быть отменен, если судья велел участникам прений придерживаться регламента. Никакого регламента быть не может, главное - говорить по существу. И речи не могут быть ограничены определенным промежутком времени.
После того, как речи произнесены, обычно объявляется перерыв. И это - последний перерыв, который можно объявить в судебном заседании.
Илья Дадашидзе:
Это был судья московского городского суда Сергей Пашин.
"Взгляд". Так называется новая рубрика программы "Человек имеет право", которую начинает вести Московский институт прав человека. Слово его сотруднику Валентину Гефтеру, который на этот раз обращает взгляд из России в Узбекистан.
Валентин Гефтер:
Сегодня почти весь мир - по крайней мере, люди в горячих точках, политики, средства массовой информации - говорит об исламском фундаментализме, джихаде, экстремистах-ваххабитах. Последние и близкие нам примеры - Северный Кавказ и Центральная Азия. Что же приводит к таким взрывам принуждения и насилия, которое мы там видим? Каков политический и человеческий фон, на котором они возникли и подпитываются?
Хочу воспользоваться приходом к нам журналиста и правозащитника Виталия Пономарева, который только что побывал в Узбекистане и соседних республиках. Поэтому первая сегодняшняя тема нашего обсуждения такова: в чем роль центрально-азиатских правящих режимов в создании критической ситуации в этом регионе? И конкретно - в Узбекистане, в узловой точке, многомиллионной Ферганской долине.
Виталий Пономарев:
Обычно, когда говорят об угрозах безопасности центрально-азиатского региона, говорят об угрозе со стороны некого агрессивного исламского фундаментализма, который хочет захватить власть, свергнуть светский режим и установить репрессивную диктатуру. И на фоне этих разговоров нынешние режимы, в частности, режим Ислама Каримова, представляются как своего рода защитники демократии, защитники светского, цивилизованного пути развития.
Действительность весьма далека от этих представлений, от этих газетных штампов. За последний год, ссылаясь на эту угрозу исламского фундаментализма, на необходимость поддержания стабильности, в стране были развернуты массовые репрессии, по масштабам сопоставимые со сталинскими репрессиями.
Тысячи людей были арестованы и обвинены в посягательстве на конституционный строй. Президент Ислам Каримов открыто объявил, что родители несут ответственность за поступки своих детей. Мы имеем уже многочисленные сообщения о том, что родители ряда людей, находящихся в розыске, отцы их, деды, были посажены на основе сфабрикованных уголовных дел.
Если еще год назад можно было говорить о том, что такие репрессии концентрируются, в основном, в районе Намангана, наиболее исламизированной части Узбекистана, то теперь сообщения о массовых арестах поступают практически из всех регионов этой страны: Ферганской долины, Хорезма, Ташкента, Самарканда и многих других.
И в этой ситуации взрывы 16 февраля послужили своего рода катализатором. Некоторые сравнивают их с покушением на Кирова, то есть, в общем-то, неизвестно, кто стрелял в Кирова и почему, но то, что последовало за этим, известно очень хорошо.
Речь шла о серии взрывов в Ташкенте, в ходе которых погибли люди, но вот эти судебные процессы, которые прошли над несколькими группами лиц, обвиненных в осуществлении этих террористических актов, оставляют очень широкий спектр для вопросов и сомнений. Внутри Узбекистана подавляющее большинство населения не верит, что это был заговор исламистов, пытающихся взорвать Каримова. Некоторые считают это инсценировкой узбекских спецслужб, другие - что эти взрывы были произведены в рамках вот той клановой борьбы за власть на самом высшем уровне, которая там происходила в последнее время.
Сейчас вообще в Узбекистане сложилась такая ситуация, что любое крупное преступление сваливают на исламистов, даже такие, чисто уголовные проявления, как ограбления прохожих, когда членов банды ловят, говорят, что они это делали с целью дестабилизировать ситуацию и посеять страх среди населения.
И вот, возвращаясь к той теме, с которой мы начали, об угрозах стабильности, следует сказать, что эти репрессии с какого-то момента стали вызывать... стали оказывать дестабилизирующее воздействие. То есть, сами репрессии как бы проводились, со ссылкой на то, что посредством вот таких жестких мер можно будет стабилизировать ситуацию, но эффект оказался прямо противоположный.
И сейчас возник очень широкий круг людей, которые не довольны этим режимом, и репрессии последних лет стали тем толчком, которые привели их на путь борьбы с правительством. Возникла очень опасная ситуация, возник замкнутый круг, когда наличие такой большой массы недовольных людей приводит к каким-то инцидентам. Эти инциденты используются правительством для оправдания новых репрессивных акций. Эти новые репрессивные акции приводят к еще большему нарастанию гражданской напряженности, к каким-то акциям гражданского неповиновения.
То есть, если давать оценку ситуации, то это - как бы следствие политики, которую проводили власти Узбекистана. Они сами спровоцировали создание достаточно мощного очага напряженности в Ферганской долине и в прилегающих районах, и, в общем, дальнейшее развитие ситуации чревато самыми непредсказуемыми последствиями, вплоть до начала гражданской войны, массового потока беженцев, отделения Ферганской долины от Узбекистана... и разными другими вещами.