Автор программы Татьяна Вольтская
Мы говорим: авангард, подразумеваем Маяковский, Бурлюк, Крученых, Хлебников. Между тем, как всякое направление в искусстве, литературный авангард не исчерпывается именами. Более того, как всякое направление, он не мог бы существовать без всех тех, кто составлял его воздух, его среду, его жизненное пространство. Эти имена, так называемого второго ряда, как правило, оказываются забытыми. Одному из них, имени Юрия Марра, посвящен сегодняшний разговор. Он смог состояться благодаря исследовательнице русского и грузинского авангарда Татьяне Никольской. Татьяна Никольская узнала о Юрии Марре случайно, приехав в 70-е годы в Тбилиси собирать материалы о студии поэтов "Фантастический кабачок".
Татьяна Никольская: Там я познакомилась с замечательной женщиной Софьей Михайловной Михайловой, в замужестве Марр, женой Юрия Николаевича Марра и, соответственно, невесткой Николая Яковлевича Марра. Когда мы познакомились, ей было 83 или 84 года. Она умерла в 90 лет и до последнего дня была энергичная и обладала прекрасной памятью. Она была свидетельницей тех событий, которые меня интересовали. Мы с ней очень подружились. Я даже несколько раз потом у нее останавливалась в Тбилиси. От нее я узнала, что ее муж, ученый-иранист Юрий Николаевич Марр, писал стихи, шуточные пьесы и прозу.
Татьяна Вольтская: Юрий Марр родился в 1893-м, умер 1935 году, еще молодым, от туберкулеза. Софья Михайловна, сама востоковед, написавшая несколько работ по этнографии Ирана, всю свою последующую жизнь отдала собиранию наследия мужа. Татьяна Никольская продолжает.
Татьяна Никольская: Вместе с востоковедом Александром Акакиевичем Вахария, иранистом, и с другим востоковедом, учеником Николая Яковлевича Марра Иосифом Варфоломеевичем Мигрелидзе, она собирала по крупицам архив своего мужа, потому что он был человек довольно безалаберный, у него все было на отдельных листочках, которые были разбросаны. У него была масса идей, которые он записывал, а потом забывал, где они. Она все это собирала. В результате этого вышло два тома переписки Юрия Марра с его рано погибшим другом, которого арестовали в 1939 году, Константином Чайкиным, по вопросам иранистики, Низами Хаками Руставели, грузино-персидских связей. А еще до этого они составили двухтомник его научных работ, который вышел после его смерти, поскольку при жизни у него вышло только несколько статей. Он не был кабинетным ученым. Он много работал, но любил жизнь и поэтому не систематизировал многие свои вещи и не слишком заботился, чтобы они были быстро напечатаны.
Татьяна Вольтская: Софья Михайловна написала биографию мужа, несколько глав из которой было в свое время опубликовано в журнале "Литературная Грузия".
Татьяна Никольская: Она была вместе с ним в Тегеране с 25-го по 26-й год. И второй раз, ненадолго, в 1934 году. Она его сопровождала во всех путешествиях. Когда мы с ней познакомились, она занималась, в основном, стихами Юрия Николаевича Марра и очень хотела, чтобы стихи Юрия были опубликованы. Но тогда такой возможности не было, хотя его стихи политики не касались. Это милые, симпатичные, отчасти футуристические стихи. Она мне давала машинописные копии того, что она перепечатывала.
Татьяна Вольтская: Статью о Юрии Марре, как заумном поэте, Татьяне Никольской удалось опубликовать уже после смерти его вдовы, в итальянском журнале "Георгика". Потом появилось еще несколько статей. И наконец, в 1995 году, в московском издательстве "Гилея", вышел крошечный двухтомник его футуристических стихов. Стихотворение "Дикий ангел".
Диктор:
Татьяна Никольская: Юрий Николаевич Марр родился в Петербурге, в профессорской семье. Сын Николая Яковлевича Марра. Один его дядя, очень известный востоковед, академик Бартольд, другой, тоже очень известный, основатель русской иранистики Жуковский. Юрий Николаевич со своим отцом всю жизнь дружил, они обменивались не только точками зрения на те или иные вопросы, но и научными идеями. После смерти Николая Яковлевича Марра Юрий Николаевич написал статью об отце-учителе. Для творчества самого Юрия Николаевича, особенно для футуристического периода, важно, что у них все время с отцом были очень тесные связи. В детстве еще, в гимназические годы, вместе со своим дядей Бартольдом он в каникулы много путешествовал, был во Франции, в Англии, в Америке, в Канаде. Потом он в 1913 году поступил на восточный факультет Санкт-Петербургского университета. Летом 1914 года, на втором курсе, он поехал один в Сирию, чтобы изучить арабский язык. Его семья очень не хотела его отпускать и хотела удержать от этой поездки. Но это было невозможно, потому что у Юрия Николаевича характер с детства был независимый. Он поехал в Сирию, началась Первая мировая война, и он вернулся. В 1917 году закончил с отличием восточный факультет. Знал прекрасно арабский, иранский язык. Очень увлекался арабской каллиграфией, поэзией. Стихи он начал писать с раннего детства.
Татьяна Вольтская: В своей художественной иронической автобиографии, датированной 1928 годом, он пишет об этом так.
Диктор: Я помню себя очень маленьким, 4-х лет. Я сам научился читать. Лет шести я написал первое стихотворение.
Под невозможностью сесть, я разумел строгость мамаши и Марии Алексеевны - тети. Второе стихотворение было написано после первого моего посещения оперы. Шел Фауст.
Потом ничего не помню до гимназии, куда я поступил лет 14-ти в 4-й класс. На балу была летучая почта, и я девицам писал, то есть, начинал писать, стихи. До поступления в гимназию я написал ряд стихов и поэм анийско-семейного цикла.
Татьяна Никольская: Николай Яковлевич Марр принимал участие в археологических раскопках древнего города Аний и брал с собой своего маленького сына. Поэтому у него с детства такая перенасыщенность культурой и культурными ассоциациями.
Татьяна Вольтская: Вскоре после окончания университета Юрий Марр приехал на родину отца, в Грузию.
Татьяна Никольская: Работал в библиотеке грузинского университета, который был основан в 1918 году, преподавал немецкий язык в чехотаорской гимназии, работал переводчиком. В этот период в Грузии была большая русская эмиграция, о чем, к сожалению, довольно мало известно. Здесь была Гражданская война, а там ее не было. И, кроме того, там существовала относительная политическая стабильность, лучше было с едой, и было тепло. И многие представители интеллигенции приехали в Грузию. Кто-то потом вернулся в Россию. Кто-то, например, художники Судейкин и Сорин, потом отправились во Францию. Там было много талантливых людей, которые очень дружили с грузинскими поэтами Тицианом Табидзе, Григолом Робакидзе. Они основывали всякие кафе, литературные журналы. И в такую атмосферу попал и Юрий Николаевич Марр. Например, поэт Сергей Рафалович основал журнал "Орион", который выходил в 19-м году. И в этом журнале Юрий Марр опубликовал свой перевод "Сказки Попугая". Кроме того, он подружился там с медиевистом-искусствоведом Дмитрием Петровичем Гордеевым, который, хотя и занимался средневековым грузинским искусством, в частности, списками поэмы Руставели "Витязь в тигровой шкуре", дружил, кроме того, с футуристами Крученых, Терентьевым, Зданевичем, которые там образовали группу "41-й градус". Это левобережный футуризм, как они его называли. То есть, это группа футуристов-заумников. Через Дмитрия Петровича Гордеева Юрий Николаевич Марр тоже познакомился с Крученых, Терентьевым, Зданевичем, заинтересовался заумным футуризмом и стал писать стихи в манере, близкой к заумию, или просто заумные стихи.
Диктор:
Татьяна Никольская: Эти футуристы себя называли Иронический дуэт трех идиотов: Крученых, Терентьев и Зданевич. Они в 1919 году выпустили футуристическую газету, которая называлась "41-й градус". Но что такое 41-й градус, никогда толком объяснено не было. Одна точка зрения существует, что это параллель, на которой лежит Тбилиси. Кроме того, 41 градус - это конечная температура человеческого тела, за которой начинается бред. И в этой газете у них был очень короткий манифест, в котором они себя называли представителями левобережного футуризма. У них был целый ряд теоретических книг и брошюр. Несколько основных положений были такие. Это, во-первых, комбинирование различных языков на заумной основе. Во-вторых, их поэзия - это поэзия для голоса. То есть, установка на произношение. И еще очень важно, чем они отличались, это создание оркестровой поэзии и оркестровой живописи. То есть, в рамках одного текста сочетание и заумных слов и нормативных слов. Сочетание разных приемов. В таком эпатирующем виде это сформулировал Терентьев в своей книжке "17 ерундовых орудий": "Узаконить плагиат табак". Это направление исходит от всечества. Группа Михаила Ларионова. А теоретиком всечества был Илья Зданевич. Если футуристы отрицают прошлое, то всеки считают, что они могут из любых стилей и эпох черпать вдохновение и соединять различные элементы в любом порядке.
Татьяна Вольтская: Но ведь это уже вполне узнаваемый постмодернизм?
Татьяна Никольская: Безусловно. Вот тогда это все и было. Юрий Марр формально не входил в группу "41-й градус". Но он был их другом и считал себя принадлежащим к этой группе.
Татьяна Вольтская: Чем же отличаются его стихи этого периода?
Татьяна Никольская: Поскольку он знал восточные языки, причем, знал по-настоящему, он комбинировал слова восточных языков с русскими словами. И, самое интересное, комбинировал графику русского языка с графикой арабского языка. Получались такие буквосплеты. Русские буквы, стилизованные под арабские. Кроме того, он вставлял в тексты стихов отдельные слова, написанные по-арабски. И даже стрелочками сопровождал, как нужно читать. Когда я попросила арабистов прочесть, что написано, выяснилось, что там значимые слова или части значимых слов в соединении с русским текстом, они того же семантического поля. Получается смысл всего стихотворения. Его можно рассматривать просто как упражнение в каллиграфии, а в то же время, на разных уровнях оно поддается прочтению.
Татьяна Вольтская: Я тоже решила проконсультироваться с деканом восточного факультета Петербургского университета, заведующим кафедрой иранской филологии академиком Иваном Стеблин-Каменским.
Иван Стеблин-Каменский: Юрий Николаевич Марр - сын знаменитого академика Николая Яковлевича Марра, автора нового учения о языке, которое сыграло печальную роль в истории советского языкознания. Юрий Николаевич был, в отличие от своего отца, более узким специалистом и выдающимся иранистом. Он занимался литературой, иранскими диалектами, бахтиарским языком, составил замечательный словарь с этнографическими экскурсами в историю слов, в историю реалий. Словарь издан был посмертно. Его ближайший друг и соавтор Константин Иванович Чайкин, автор знаменитой "Истории персидской литературы 20 века", был репрессирован. Их совместные труды и переписка были изданы совсем недавно.
Татьяна Вольтская: А как вы относитесь к включению персидских слов в стихотворные тексты?
Иван Стеблин-Каменский: Юрий Николаевич был, видимо, очень литературно одаренным человеком, он писал стихи, украшая их вставками разных персидских слов, может быть, подражая в этом Велимиру Хлебникову, у которого есть тоже такие стихи, написанные по персидским мотивам. Может быть, это имеет какую-то ориентальную специфику. Но, конечно, понять эти стихи может только тот человек, который владеет этими языками. Это игра, своего рода. Мне кажется, что самым его замечательным произведением является его словарь. Вот, например, во многих наших переводах персидской литературы приводится неправильное понимание персидского слова чирх - лампа. А у Юрия Николаевича в словаре объясняется, что чирх это, конечно, лампа, но еще есть значение подаяние. То есть подаяние на масло для лампады, которая зажигается в мечети. Статья надервиш. У нас считается, что это какие-то странствующие нищие. У Юрия Николаевича Марра дается очень правильное определение, что, действительно, из этого сословия выходили и мыслители, и талантливые поэты, но сейчас это класс фокусников, уличных певцов и сказочников. Это, действительно, тонкие и очень проницательные наблюдения над обыденной жизнью, над бытом Персии.
Татьяна Вольтская: Возвращаясь к стихам, можно только пожалеть, что произведения такого рода цитировать бессмысленно. Татьяна Никольская говорит, что арабские включения не единственное в практике Юрия Марра.
Татьяна Никольская: Он, например, в это время просто так, для собственного удовольствия, изучал эскимосский язык. И там у него есть одно стихотворение, где Гренландия - Суппос, штаны - паоплас. Я тоже спросила в свое время Николая Борисовича Вахтина, который изучал эскимосский язык. Он сказал, что буквально этого слова паоплас нет, но некоторые слова образованы по модели эскимосского языка. Так что тут интересно, что особенности его поэтики заключаются, в частности, в использовании знания языка и в каком-то научном подходе.
Татьяна Вольтская: Но есть у Марра стихи и без арабского, и без эскимосского. Например, стихотворение "Лылыбай".
Диктор:
Татьяна Никольская: Он Лылыбай называл своего отца. И в этом стихотворении он описывает приезд в Тбилиси из Одессы Николая Яковлевича Марра и передает тот экстаз, с которым Марр, как известно по воспоминаниям современников, излагал свои идеи. То есть, дает такой заумный портрет своего отца.
Татьяна Вольтская: Период увлечения заумным футуризмом продолжался с 19-го по 21-й год.
Татьяна Никольская: В 1922 году он вернулся в Петроград-Ленинград и здесь, до 25 года работал у нас, в Институте востоковедения, который тогда назывался Азиатским музеем. Он работал по своей специальности как иранист. А в 1925 году он поехал на год в Иран, изучал иранскую поэзию и собирал материалы для своей работы. Вообще, у него здоровье было слабое, у него был с детства туберкулез. В этой поездке болезнь обострилась, и когда он приехал, он уже был очень больным. Поэтому, по возвращении, он опять поехал в Грузию и дальше, с конца 1926 года до 1935 года провел время, в основном, в туберкулезных санаториях, в частности, в Абостумане. Приезжал в Тбилиси иногда лекции читать, занимался научной работой. Он все время писал письма.
Татьяна Вольтская: Писал, конечно, и своему отцу Николаю Яковлевичу Марру, обожавшему всякие литературные мистификации. Из воспоминаний Иосифа Мигелидзе.
Диктор: Юрий Николаевич Марр называл иногда какое-нибудь имя, принадлежавшее общему с адресатом знакомому, который в Абостумане не проживал. Описывал его поведение в стихах, и мы догадывались, что это у него какой-нибудь новое существо - кот, петух, крестным отцом которого является он сам.
Татьяна Вольтская: О другой мистификации Юрий Марр сообщал сам в письме Константину Чайкину в мае 1934 года.
Диктор: Из Абостумана написал, желая развлечь отца, что на балкон к нам приполз крокодил, который бьет хвостом и требует хлеба. Съел наш паек и еще у трех соседей занимали. Выйти из дома опасно. Кроме того, крокодил по приметам оказался тем, что в 1932 году сбежал из зоопарка в Тифлисе и откусил двум тифлисским гражданкам ноги, пока скрывался в канаве. Я же, как сотрудник закавказского филиала Академии Наук должен доставить его в Тифлис. Написал со всеми подробностями, так что приехавшая из Тифлиса Софья Михайловна поверила и убеждала не посылать. Я же послал. И вот мать волнуется, что он нас объедал и как мы эту громадину, свыше двух метров ростом, везли в Тифлис.
Татьяна Никольская: Вот он такой был веселый человек и любил такие литературные мистификации. К нему приезжали туда в санаторий гости, соседи. Он про них писал маленькие пьески в стихах. С 1928 по 1932 год снова у него возник интерес к футуризму, но уже к футуризму более умеренному. Последние годы жизни он больше заинтересовался не то чтобы совсем классической поэзией, но вот, например, таким поэтом, как Франсис Жам. Как известно он примыкал к французским символистам, и у него была старая идея ухода от города в деревню. Он воспевал прелести простой сельской жизни. В 1932 году Юрий Николаевич написал свой перевод "Молитвы, чтобы идти в рай с ослами" Жамма, которому предпослал свое стихотворное предисловие, органически сливавшееся с текстом своего перевода.
Диктор:
Татьяна Вольтская: Даже как-то странно, что в 30-е годы, когда головы уже вовсю летели, Юрия Марра, вовсе не социалистического реалиста, ужасы террора миновали?
Татьяна Никольская: Его защищало то, что у него отец академик Марр, который был в фаворе тогда. Во-вторых то, что он не высовывался, а просто сидел у себя на туберкулезном курорте и занимался научной работой и перепиской со своими друзьями и коллегами.
Татьяна Вольтская: С одной стороны, это не лучший путь, чтобы остаться в литературе. Имя Юрия Марра практически неизвестно. В другой стороны, место поэта все равно остается за ним. В данном случае, среди ближайшего окружения футуристов-заумников начала 20-х. Шуточные же стихи Марра конца 20-х отсылают нас скорее к капитану Лебядкину, Козьме Пруткову и обериутам. А может быть, Юрий Марр, гуляющий в русской литературе так сказать, сам по себе похож на героя своего стихотворения "Пернатый кот"?
Диктор:
Мы говорим: авангард, подразумеваем Маяковский, Бурлюк, Крученых, Хлебников. Между тем, как всякое направление в искусстве, литературный авангард не исчерпывается именами. Более того, как всякое направление, он не мог бы существовать без всех тех, кто составлял его воздух, его среду, его жизненное пространство. Эти имена, так называемого второго ряда, как правило, оказываются забытыми. Одному из них, имени Юрия Марра, посвящен сегодняшний разговор. Он смог состояться благодаря исследовательнице русского и грузинского авангарда Татьяне Никольской. Татьяна Никольская узнала о Юрии Марре случайно, приехав в 70-е годы в Тбилиси собирать материалы о студии поэтов "Фантастический кабачок".
Татьяна Никольская: Там я познакомилась с замечательной женщиной Софьей Михайловной Михайловой, в замужестве Марр, женой Юрия Николаевича Марра и, соответственно, невесткой Николая Яковлевича Марра. Когда мы познакомились, ей было 83 или 84 года. Она умерла в 90 лет и до последнего дня была энергичная и обладала прекрасной памятью. Она была свидетельницей тех событий, которые меня интересовали. Мы с ней очень подружились. Я даже несколько раз потом у нее останавливалась в Тбилиси. От нее я узнала, что ее муж, ученый-иранист Юрий Николаевич Марр, писал стихи, шуточные пьесы и прозу.
Татьяна Вольтская: Юрий Марр родился в 1893-м, умер 1935 году, еще молодым, от туберкулеза. Софья Михайловна, сама востоковед, написавшая несколько работ по этнографии Ирана, всю свою последующую жизнь отдала собиранию наследия мужа. Татьяна Никольская продолжает.
Татьяна Никольская: Вместе с востоковедом Александром Акакиевичем Вахария, иранистом, и с другим востоковедом, учеником Николая Яковлевича Марра Иосифом Варфоломеевичем Мигрелидзе, она собирала по крупицам архив своего мужа, потому что он был человек довольно безалаберный, у него все было на отдельных листочках, которые были разбросаны. У него была масса идей, которые он записывал, а потом забывал, где они. Она все это собирала. В результате этого вышло два тома переписки Юрия Марра с его рано погибшим другом, которого арестовали в 1939 году, Константином Чайкиным, по вопросам иранистики, Низами Хаками Руставели, грузино-персидских связей. А еще до этого они составили двухтомник его научных работ, который вышел после его смерти, поскольку при жизни у него вышло только несколько статей. Он не был кабинетным ученым. Он много работал, но любил жизнь и поэтому не систематизировал многие свои вещи и не слишком заботился, чтобы они были быстро напечатаны.
Татьяна Вольтская: Софья Михайловна написала биографию мужа, несколько глав из которой было в свое время опубликовано в журнале "Литературная Грузия".
Татьяна Никольская: Она была вместе с ним в Тегеране с 25-го по 26-й год. И второй раз, ненадолго, в 1934 году. Она его сопровождала во всех путешествиях. Когда мы с ней познакомились, она занималась, в основном, стихами Юрия Николаевича Марра и очень хотела, чтобы стихи Юрия были опубликованы. Но тогда такой возможности не было, хотя его стихи политики не касались. Это милые, симпатичные, отчасти футуристические стихи. Она мне давала машинописные копии того, что она перепечатывала.
Татьяна Вольтская: Статью о Юрии Марре, как заумном поэте, Татьяне Никольской удалось опубликовать уже после смерти его вдовы, в итальянском журнале "Георгика". Потом появилось еще несколько статей. И наконец, в 1995 году, в московском издательстве "Гилея", вышел крошечный двухтомник его футуристических стихов. Стихотворение "Дикий ангел".
Диктор:
Ладаном пахла земли ладонь,
Дано ль мне тот вновь услышать запах,
Ощутить солнца живительный огонь,
Чужеземцев увидеть в старинных шляпах.
Зеленел лужайки неровный круг,
Деревья, казалось, имели лица,
Вдыхая цветов ароматный дух,
Я к ручью подошел напиться.
Напившись, случайно наверх взглянул,
Там, спеша меж другими пернатыми,
Дикий ангел в далекую летел страну,
В рваных брюках с большими заплатами.
Татьяна Никольская: Юрий Николаевич Марр родился в Петербурге, в профессорской семье. Сын Николая Яковлевича Марра. Один его дядя, очень известный востоковед, академик Бартольд, другой, тоже очень известный, основатель русской иранистики Жуковский. Юрий Николаевич со своим отцом всю жизнь дружил, они обменивались не только точками зрения на те или иные вопросы, но и научными идеями. После смерти Николая Яковлевича Марра Юрий Николаевич написал статью об отце-учителе. Для творчества самого Юрия Николаевича, особенно для футуристического периода, важно, что у них все время с отцом были очень тесные связи. В детстве еще, в гимназические годы, вместе со своим дядей Бартольдом он в каникулы много путешествовал, был во Франции, в Англии, в Америке, в Канаде. Потом он в 1913 году поступил на восточный факультет Санкт-Петербургского университета. Летом 1914 года, на втором курсе, он поехал один в Сирию, чтобы изучить арабский язык. Его семья очень не хотела его отпускать и хотела удержать от этой поездки. Но это было невозможно, потому что у Юрия Николаевича характер с детства был независимый. Он поехал в Сирию, началась Первая мировая война, и он вернулся. В 1917 году закончил с отличием восточный факультет. Знал прекрасно арабский, иранский язык. Очень увлекался арабской каллиграфией, поэзией. Стихи он начал писать с раннего детства.
Татьяна Вольтская: В своей художественной иронической автобиографии, датированной 1928 годом, он пишет об этом так.
Диктор: Я помню себя очень маленьким, 4-х лет. Я сам научился читать. Лет шести я написал первое стихотворение.
Мы с папой бедные творенья,
Мы не отведали варенья,
Мы любим пить, мы любим есть,
Но нам нельзя ведь даже сесть.
Под невозможностью сесть, я разумел строгость мамаши и Марии Алексеевны - тети. Второе стихотворение было написано после первого моего посещения оперы. Шел Фауст.
Мефистофель ел картофель.
Потом ничего не помню до гимназии, куда я поступил лет 14-ти в 4-й класс. На балу была летучая почта, и я девицам писал, то есть, начинал писать, стихи. До поступления в гимназию я написал ряд стихов и поэм анийско-семейного цикла.
Татьяна Никольская: Николай Яковлевич Марр принимал участие в археологических раскопках древнего города Аний и брал с собой своего маленького сына. Поэтому у него с детства такая перенасыщенность культурой и культурными ассоциациями.
Татьяна Вольтская: Вскоре после окончания университета Юрий Марр приехал на родину отца, в Грузию.
Татьяна Никольская: Работал в библиотеке грузинского университета, который был основан в 1918 году, преподавал немецкий язык в чехотаорской гимназии, работал переводчиком. В этот период в Грузии была большая русская эмиграция, о чем, к сожалению, довольно мало известно. Здесь была Гражданская война, а там ее не было. И, кроме того, там существовала относительная политическая стабильность, лучше было с едой, и было тепло. И многие представители интеллигенции приехали в Грузию. Кто-то потом вернулся в Россию. Кто-то, например, художники Судейкин и Сорин, потом отправились во Францию. Там было много талантливых людей, которые очень дружили с грузинскими поэтами Тицианом Табидзе, Григолом Робакидзе. Они основывали всякие кафе, литературные журналы. И в такую атмосферу попал и Юрий Николаевич Марр. Например, поэт Сергей Рафалович основал журнал "Орион", который выходил в 19-м году. И в этом журнале Юрий Марр опубликовал свой перевод "Сказки Попугая". Кроме того, он подружился там с медиевистом-искусствоведом Дмитрием Петровичем Гордеевым, который, хотя и занимался средневековым грузинским искусством, в частности, списками поэмы Руставели "Витязь в тигровой шкуре", дружил, кроме того, с футуристами Крученых, Терентьевым, Зданевичем, которые там образовали группу "41-й градус". Это левобережный футуризм, как они его называли. То есть, это группа футуристов-заумников. Через Дмитрия Петровича Гордеева Юрий Николаевич Марр тоже познакомился с Крученых, Терентьевым, Зданевичем, заинтересовался заумным футуризмом и стал писать стихи в манере, близкой к заумию, или просто заумные стихи.
Диктор:
На Еревильских тосканах буйного Бармахона оживает мой дух,
Возьмет и ухнет на вас новым законом: лар маб, вххр, кудас
Заползайте, лизаки, запахаю за пазухи в зипуны, живо,
Вывернет Кендель бренди, непрохожий китаец.
Татьяна Никольская: Эти футуристы себя называли Иронический дуэт трех идиотов: Крученых, Терентьев и Зданевич. Они в 1919 году выпустили футуристическую газету, которая называлась "41-й градус". Но что такое 41-й градус, никогда толком объяснено не было. Одна точка зрения существует, что это параллель, на которой лежит Тбилиси. Кроме того, 41 градус - это конечная температура человеческого тела, за которой начинается бред. И в этой газете у них был очень короткий манифест, в котором они себя называли представителями левобережного футуризма. У них был целый ряд теоретических книг и брошюр. Несколько основных положений были такие. Это, во-первых, комбинирование различных языков на заумной основе. Во-вторых, их поэзия - это поэзия для голоса. То есть, установка на произношение. И еще очень важно, чем они отличались, это создание оркестровой поэзии и оркестровой живописи. То есть, в рамках одного текста сочетание и заумных слов и нормативных слов. Сочетание разных приемов. В таком эпатирующем виде это сформулировал Терентьев в своей книжке "17 ерундовых орудий": "Узаконить плагиат табак". Это направление исходит от всечества. Группа Михаила Ларионова. А теоретиком всечества был Илья Зданевич. Если футуристы отрицают прошлое, то всеки считают, что они могут из любых стилей и эпох черпать вдохновение и соединять различные элементы в любом порядке.
Татьяна Вольтская: Но ведь это уже вполне узнаваемый постмодернизм?
Татьяна Никольская: Безусловно. Вот тогда это все и было. Юрий Марр формально не входил в группу "41-й градус". Но он был их другом и считал себя принадлежащим к этой группе.
Татьяна Вольтская: Чем же отличаются его стихи этого периода?
Татьяна Никольская: Поскольку он знал восточные языки, причем, знал по-настоящему, он комбинировал слова восточных языков с русскими словами. И, самое интересное, комбинировал графику русского языка с графикой арабского языка. Получались такие буквосплеты. Русские буквы, стилизованные под арабские. Кроме того, он вставлял в тексты стихов отдельные слова, написанные по-арабски. И даже стрелочками сопровождал, как нужно читать. Когда я попросила арабистов прочесть, что написано, выяснилось, что там значимые слова или части значимых слов в соединении с русским текстом, они того же семантического поля. Получается смысл всего стихотворения. Его можно рассматривать просто как упражнение в каллиграфии, а в то же время, на разных уровнях оно поддается прочтению.
Татьяна Вольтская: Я тоже решила проконсультироваться с деканом восточного факультета Петербургского университета, заведующим кафедрой иранской филологии академиком Иваном Стеблин-Каменским.
Иван Стеблин-Каменский: Юрий Николаевич Марр - сын знаменитого академика Николая Яковлевича Марра, автора нового учения о языке, которое сыграло печальную роль в истории советского языкознания. Юрий Николаевич был, в отличие от своего отца, более узким специалистом и выдающимся иранистом. Он занимался литературой, иранскими диалектами, бахтиарским языком, составил замечательный словарь с этнографическими экскурсами в историю слов, в историю реалий. Словарь издан был посмертно. Его ближайший друг и соавтор Константин Иванович Чайкин, автор знаменитой "Истории персидской литературы 20 века", был репрессирован. Их совместные труды и переписка были изданы совсем недавно.
Татьяна Вольтская: А как вы относитесь к включению персидских слов в стихотворные тексты?
Иван Стеблин-Каменский: Юрий Николаевич был, видимо, очень литературно одаренным человеком, он писал стихи, украшая их вставками разных персидских слов, может быть, подражая в этом Велимиру Хлебникову, у которого есть тоже такие стихи, написанные по персидским мотивам. Может быть, это имеет какую-то ориентальную специфику. Но, конечно, понять эти стихи может только тот человек, который владеет этими языками. Это игра, своего рода. Мне кажется, что самым его замечательным произведением является его словарь. Вот, например, во многих наших переводах персидской литературы приводится неправильное понимание персидского слова чирх - лампа. А у Юрия Николаевича в словаре объясняется, что чирх это, конечно, лампа, но еще есть значение подаяние. То есть подаяние на масло для лампады, которая зажигается в мечети. Статья надервиш. У нас считается, что это какие-то странствующие нищие. У Юрия Николаевича Марра дается очень правильное определение, что, действительно, из этого сословия выходили и мыслители, и талантливые поэты, но сейчас это класс фокусников, уличных певцов и сказочников. Это, действительно, тонкие и очень проницательные наблюдения над обыденной жизнью, над бытом Персии.
Татьяна Вольтская: Возвращаясь к стихам, можно только пожалеть, что произведения такого рода цитировать бессмысленно. Татьяна Никольская говорит, что арабские включения не единственное в практике Юрия Марра.
Татьяна Никольская: Он, например, в это время просто так, для собственного удовольствия, изучал эскимосский язык. И там у него есть одно стихотворение, где Гренландия - Суппос, штаны - паоплас. Я тоже спросила в свое время Николая Борисовича Вахтина, который изучал эскимосский язык. Он сказал, что буквально этого слова паоплас нет, но некоторые слова образованы по модели эскимосского языка. Так что тут интересно, что особенности его поэтики заключаются, в частности, в использовании знания языка и в каком-то научном подходе.
Татьяна Вольтская: Но есть у Марра стихи и без арабского, и без эскимосского. Например, стихотворение "Лылыбай".
Диктор:
Всеблагой Лылыбай, не забыл, не покинул,
И снова возник из Одессы,
Из бокала станюли стальным пятаком
В языке или горле, повсюду, это жидкий экстаз.
Торопитесь, немедля примите, он все вам покажет,
Даже то, что не нужно.
Он вежлив, кулаками заботливо нежно
Откроет неведомо новое. Он - лылыбай.
Татьяна Никольская: Он Лылыбай называл своего отца. И в этом стихотворении он описывает приезд в Тбилиси из Одессы Николая Яковлевича Марра и передает тот экстаз, с которым Марр, как известно по воспоминаниям современников, излагал свои идеи. То есть, дает такой заумный портрет своего отца.
Татьяна Вольтская: Период увлечения заумным футуризмом продолжался с 19-го по 21-й год.
Татьяна Никольская: В 1922 году он вернулся в Петроград-Ленинград и здесь, до 25 года работал у нас, в Институте востоковедения, который тогда назывался Азиатским музеем. Он работал по своей специальности как иранист. А в 1925 году он поехал на год в Иран, изучал иранскую поэзию и собирал материалы для своей работы. Вообще, у него здоровье было слабое, у него был с детства туберкулез. В этой поездке болезнь обострилась, и когда он приехал, он уже был очень больным. Поэтому, по возвращении, он опять поехал в Грузию и дальше, с конца 1926 года до 1935 года провел время, в основном, в туберкулезных санаториях, в частности, в Абостумане. Приезжал в Тбилиси иногда лекции читать, занимался научной работой. Он все время писал письма.
Татьяна Вольтская: Писал, конечно, и своему отцу Николаю Яковлевичу Марру, обожавшему всякие литературные мистификации. Из воспоминаний Иосифа Мигелидзе.
Диктор: Юрий Николаевич Марр называл иногда какое-нибудь имя, принадлежавшее общему с адресатом знакомому, который в Абостумане не проживал. Описывал его поведение в стихах, и мы догадывались, что это у него какой-нибудь новое существо - кот, петух, крестным отцом которого является он сам.
Татьяна Вольтская: О другой мистификации Юрий Марр сообщал сам в письме Константину Чайкину в мае 1934 года.
Диктор: Из Абостумана написал, желая развлечь отца, что на балкон к нам приполз крокодил, который бьет хвостом и требует хлеба. Съел наш паек и еще у трех соседей занимали. Выйти из дома опасно. Кроме того, крокодил по приметам оказался тем, что в 1932 году сбежал из зоопарка в Тифлисе и откусил двум тифлисским гражданкам ноги, пока скрывался в канаве. Я же, как сотрудник закавказского филиала Академии Наук должен доставить его в Тифлис. Написал со всеми подробностями, так что приехавшая из Тифлиса Софья Михайловна поверила и убеждала не посылать. Я же послал. И вот мать волнуется, что он нас объедал и как мы эту громадину, свыше двух метров ростом, везли в Тифлис.
Татьяна Никольская: Вот он такой был веселый человек и любил такие литературные мистификации. К нему приезжали туда в санаторий гости, соседи. Он про них писал маленькие пьески в стихах. С 1928 по 1932 год снова у него возник интерес к футуризму, но уже к футуризму более умеренному. Последние годы жизни он больше заинтересовался не то чтобы совсем классической поэзией, но вот, например, таким поэтом, как Франсис Жам. Как известно он примыкал к французским символистам, и у него была старая идея ухода от города в деревню. Он воспевал прелести простой сельской жизни. В 1932 году Юрий Николаевич написал свой перевод "Молитвы, чтобы идти в рай с ослами" Жамма, которому предпослал свое стихотворное предисловие, органически сливавшееся с текстом своего перевода.
Диктор:
Зачем толпимся меж стен,
зубами, грызущих небо сожравших дали,
Зачем асфальт и гранит втоптали в сыру мать-землю,
Зачем мы сами ложь черним белизну бумаги,
Зачем мы нюхаем пыль и вонь,
Зачем мы слушаем лязг и стук,
Зачем мы глядим на углы и кубы,
Каких еще нужно нам теорем?
Зачем, зачем?
Татьяна Вольтская: Даже как-то странно, что в 30-е годы, когда головы уже вовсю летели, Юрия Марра, вовсе не социалистического реалиста, ужасы террора миновали?
Татьяна Никольская: Его защищало то, что у него отец академик Марр, который был в фаворе тогда. Во-вторых то, что он не высовывался, а просто сидел у себя на туберкулезном курорте и занимался научной работой и перепиской со своими друзьями и коллегами.
Татьяна Вольтская: С одной стороны, это не лучший путь, чтобы остаться в литературе. Имя Юрия Марра практически неизвестно. В другой стороны, место поэта все равно остается за ним. В данном случае, среди ближайшего окружения футуристов-заумников начала 20-х. Шуточные же стихи Марра конца 20-х отсылают нас скорее к капитану Лебядкину, Козьме Пруткову и обериутам. А может быть, Юрий Марр, гуляющий в русской литературе так сказать, сам по себе похож на героя своего стихотворения "Пернатый кот"?
Диктор:
Видал ли ты, как с высоты отважно прыгают коты?
Представь себе кота пернатым,
Он в черных перьях весь, блестит,
В высотах став аэростатом,
Как ястреб над землей висит.
Что для него любви законы?
Какие там годов препоны?
Сметет, разрушит, превзойдет
Преграды все пернатый кот.