-->
Ведущий Иван Толстой
Иван Толстой:
60 лет назад во французской тюрьме в городе Ренн скончалась знаменитая русская певица Надежда Васильевна Плевицкая.
Курским соловьем называли ее несколько десятилетий подряд. Слава ее была громадна. Любовь к ней казалась неотторжимой от любви к потерянной России. В 1937 году она была арестована в Париже как соучастница похищения эмигрантского генерала Евгения Карловича Миллера. После долгого суда ее заточили в Реннской тюрьме. О яркой славе Надежды Плевицкой, о неожиданно нашедшемся свидетеле ее последних тюремных дней - передача нашего парижского автора Андрея Корлякова.
Ко времени русской революции Надежда Плевицкая была уже знаменитой исполнительницей. Ею, уроженкой курской губернии восхищались и в киевских кафэ-шантанах и в ресторанах на Крестовском острове в Петербурге и в московском "Яре". На нижегородской ярмарке она отмечена Собиновым, в Ялте - благосклонным Фредериксом, министром двора. Перед кем она только не поет - перед Николаем Вторым и Федором Шаляпиным, перед военным министром царского правительства, а потом перед красными бойцами, даже в Одессе перед всевластным товарищем Шульгой. Она меняет мужей с быстротой чередования власти в стране. Великосветский офицер, поручик Шангин, штабс-капитан белой армии Левицкий, корниловец Пашкевич, и, наконец, блестящий и молодой генерал Скоблин - роковая для нее личность. После смерти генерала Врангеля и после загадочного исчезновения генерала Кутепова Скоблин выдвигается в руководители эмигрантского русского общевоинского союза - РОВСА - блестящая карьера, но у Плевицкой своя не хуже.
Ее дивное меццо-сопрано звучало во всех странах, где жили русские эмигранты, а постоянные гастроли певицы сопровождались аншлагами. Как писали газеты, "свой чудный дар госпожа Плевицкая выстрадала, каждую песнь как драгоценную жемчужину она добывала со дна народного океана и отогревала ее любовно - омывала слезами". Плевицкая вынашивала каждую из своих песен и вот оно - в ее душе пышное народное ожерелье. Но большой успех певице приносили все же не фольклорные напевы, а романс "Замело тебя снегом, Россия", который она исполняла в конце каждого концерта. Многие слушатели считали этот номер самым выдающимся шедевром Плевицкой, воспринимали его как общую эпитафию эмигрантов оставленной родине. Впервые певица исполнила этот романс на юбилейном концерте по случаю 25-летия своих выступлений на сцене прошедшего в берлинском Блютнер-зале в январе 1925 года. Во всяком случае этот номер концертной программы был особо отмечен тогда рецензентом газеты "Руль", указавшим что он был "с небывалым восторгом принят эмигрантской публикой, горячо оценившей не только мастерство певицы, но и захватывающую глубину и чувства самой песни". Вскоре с этой музыкальной новинкой познакомился и русский Париж, принявший и полюбившей ее с первого исполнения. "Вы стали нашей русской песенницей здесь, на чужбине, в этот страшный час русской истории. Ваше скорбное "замело тебя снегом Россия" мы запомним навсегда", - обращался тогда к Плевицкой музыкальный критик газеты "Возрождение". По счастью, запись этого исполнения сохранилась на граммофонных пластинках. Хотя несовершенство старой техники почти не позволяет разобрать слова.
В этом случае, наверное, стоит довериться современникам певицы, оставившим немало свидетельств феноменального успеха этого романса. Слово одному из берлинских слушателей Плевицкой Борису Прянишникову:
"Зал был полон, овации жаркие. Тут она впервые исполнила ностальгическую песню "Замело тебя снегом, Россия", глубоко взволновавшую души изгнанников так остро тосковавших по покинутой родине. Со слезами не глазах они слушали сложенную в эмиграции песню".
А вот что запомнил об этом русский парижанин, писатель Роман Гуль:
"Концерты Надежда Васильевна давала часто. Запомнился один в пользу чего-то или кого-то, уже не помню, но помню только множество знатных эмигрантов в первых рядах - Милюков, Маклаков, генералы Русского Обще-Воинского Союза, Бунин, Зайцевы, Алданов. Надежда Васильевна великолепно одетая, высокая, статная была видимо в ударе - "пела как соловей", - так о ней сказал, кажется, Рахманинов. Зал стонал от аплодисментов и криков бис. А закончила Надежда Васильевна неким, так сказать, эмигрантским гимном "Занесло тебя снегом, Россия", который закончила со страшным трагическим подъемом - "замело, занесло, запуржило". Гром самых искренних эмигрантских аплодисментов от души, крики "бис", "бис". Как сейчас слышу ее патетические ноты и какой -то неистовый трагический крик: "замело, занесло, запуржило".
Иван Толстой:
Готовя эту передачу, Андрей Корляков записал уникального человека - Григория Григорьевича Алексинского, который волею судеб оказался тем последним русским, кто видел Плевицкую в тюрьме в 1940-м году и кому она исповедалась в своих грехах. В молодости, в середине 30-х Григорий Алексинский выучился в Париже на инспектора уголовной полиции и за свои познания и светлую голову был оставлен при дирекции, курируя громкие дела, связанные с русскими эмигрантами. Кстати, среди эмигрантов первой войны, как вспоминает Алексинский, правонарушений было крайне мало. Григорий Григорьевич не дожил месяца до выхода этой передачи в эфир. Он скончался 18 сентября 2000 года в возрасте 92-х лет. Сейчас вы услышите рассказ, который Григорий Алексинский никогда и нигде не обнародовал. Вопросы задает Андрей Корляков.
Андрей Корляков:
Вы участвовали в этом процессе против Плевицкой?
Григорий Алексинский:
Да. И должен вам сказать, что русская эмиграция решила, что Скоблин изменил белому делу и стал тайным агентом большевиков под влиянием жены, Плевицкой. Потому что она раньше пела в Советском Союзе, а я вам скажу что я считаю, что Плевицкая была вовсе невиновна. Сам Скоблин был виновен.
Андрей Корляков:
А Плевицкая была невиновна?
Григорий Алексинский:
Я считаю, что нет. Она получила 20 лет каторги потому, что надо было кого-то наказать.
Андрей Корляков:
Тем не менее, по материалам газет, которые выходили в Париже, незадолго до смерти она пригласила к себе священника и сказала ему, что она виновата.
Григорий Алексинский:
Это газеты добавили. Она просто просила прощения перед Господом Богом. Тем более, что последний человек, который за несколько месяцев до ее смерти принял ее исповедь, был я.
Андрей Корляков:
Расскажите немножко об этом.
Григорий Алексинский:
Мои коллеги из министерства внутренних дел приехали, чтобы ее выслушать. Они меня сразу забрали, потому что, говорят, что без вас мы не сможем: она по-французски почти не говорит. Она была уже больная, умирающая, ей ногу отняли. Мне было ее очень жалко. Она рассказала мне, что ее муж был обработан своим собственным братом, который был советский агент. Он ему сказал, что советский режим - это переменная вещь, а Россия - вечная, поэтому он должен им помогать, и сам того не желая, ты будешь создавать будущее великой России. Это было во время войны, за месяц до того, как немцы вошли в Париж.
Андрей Корляков:
То есть в мае 40 года.
Григорий Алексинский:
Да, поэтому никто этим не интересовался, ни французы ни русские, были другие проблемы. Она очень честно говорила и очень хорошо объяснила, как ее муж стал изменником. Скоблин был очень храбрый генерал, но очень малокультурный человек. Дело в том, что в армии офицеров совершенно не готовили к политической жизни и политическим дебатам.
Андрей Корляков:
Их круг мировоззрения был очень узок?
Григорий Алексинский:
Да. Или это за Веру, Царя и Отечество, что очень красиво. Или же за дело Отечества и Россию, для тех, кто не хотел сказать: за царя. Две тенденции были среди офицеров, но офицеры вне этого не были способны что-то объяснить солдатам. Их так умели обработать. Все забывают, что русская армия до революции была абсолютно неподготовлена к политической жизни. Этого не было, и не смейте этого думать.
Андрей Корляков:
Сколько человек вас было, когда вы ездили к Плевицкой?
Григорий Алексинский:
Трое.
Андрей Корляков:
И единственный кто говорил по-русски, были вы?
Григорий Алексинский:
Я.
Андрей Корляков:
И вы переводили на французский по долгу службы. А что вы не перевели?
Григорий Алексинский:
Я все перевел.
Андрей Корляков:
А что такое, что неизвестно никому?
Григорий Алексинский:
Она ничего такого не рассказала, кроме того, что мы все давно знали. Что она была безумно в него влюблена. Сначала у нее был роман с одним офицером, потом она порвала, перешла к белым, влюбилась в Скоблина и стала его верной женой.
Андрей Корляков:
Может, она просто ломала комедию?
Григорий Алексинский:
Нет, я не думаю.
Андрей Корляков:
То есть вы на сто процентов убеждены, что Плевицкая невиновна?
Григорий Алексинский:
По тем элементам, которые я знаю, я считаю, что она невиновна.
Иван Толстой:
60 лет назад во французской тюрьме в городе Ренн скончалась знаменитая русская певица Надежда Васильевна Плевицкая.
Курским соловьем называли ее несколько десятилетий подряд. Слава ее была громадна. Любовь к ней казалась неотторжимой от любви к потерянной России. В 1937 году она была арестована в Париже как соучастница похищения эмигрантского генерала Евгения Карловича Миллера. После долгого суда ее заточили в Реннской тюрьме. О яркой славе Надежды Плевицкой, о неожиданно нашедшемся свидетеле ее последних тюремных дней - передача нашего парижского автора Андрея Корлякова.
Ко времени русской революции Надежда Плевицкая была уже знаменитой исполнительницей. Ею, уроженкой курской губернии восхищались и в киевских кафэ-шантанах и в ресторанах на Крестовском острове в Петербурге и в московском "Яре". На нижегородской ярмарке она отмечена Собиновым, в Ялте - благосклонным Фредериксом, министром двора. Перед кем она только не поет - перед Николаем Вторым и Федором Шаляпиным, перед военным министром царского правительства, а потом перед красными бойцами, даже в Одессе перед всевластным товарищем Шульгой. Она меняет мужей с быстротой чередования власти в стране. Великосветский офицер, поручик Шангин, штабс-капитан белой армии Левицкий, корниловец Пашкевич, и, наконец, блестящий и молодой генерал Скоблин - роковая для нее личность. После смерти генерала Врангеля и после загадочного исчезновения генерала Кутепова Скоблин выдвигается в руководители эмигрантского русского общевоинского союза - РОВСА - блестящая карьера, но у Плевицкой своя не хуже.
Ее дивное меццо-сопрано звучало во всех странах, где жили русские эмигранты, а постоянные гастроли певицы сопровождались аншлагами. Как писали газеты, "свой чудный дар госпожа Плевицкая выстрадала, каждую песнь как драгоценную жемчужину она добывала со дна народного океана и отогревала ее любовно - омывала слезами". Плевицкая вынашивала каждую из своих песен и вот оно - в ее душе пышное народное ожерелье. Но большой успех певице приносили все же не фольклорные напевы, а романс "Замело тебя снегом, Россия", который она исполняла в конце каждого концерта. Многие слушатели считали этот номер самым выдающимся шедевром Плевицкой, воспринимали его как общую эпитафию эмигрантов оставленной родине. Впервые певица исполнила этот романс на юбилейном концерте по случаю 25-летия своих выступлений на сцене прошедшего в берлинском Блютнер-зале в январе 1925 года. Во всяком случае этот номер концертной программы был особо отмечен тогда рецензентом газеты "Руль", указавшим что он был "с небывалым восторгом принят эмигрантской публикой, горячо оценившей не только мастерство певицы, но и захватывающую глубину и чувства самой песни". Вскоре с этой музыкальной новинкой познакомился и русский Париж, принявший и полюбившей ее с первого исполнения. "Вы стали нашей русской песенницей здесь, на чужбине, в этот страшный час русской истории. Ваше скорбное "замело тебя снегом Россия" мы запомним навсегда", - обращался тогда к Плевицкой музыкальный критик газеты "Возрождение". По счастью, запись этого исполнения сохранилась на граммофонных пластинках. Хотя несовершенство старой техники почти не позволяет разобрать слова.
В этом случае, наверное, стоит довериться современникам певицы, оставившим немало свидетельств феноменального успеха этого романса. Слово одному из берлинских слушателей Плевицкой Борису Прянишникову:
"Зал был полон, овации жаркие. Тут она впервые исполнила ностальгическую песню "Замело тебя снегом, Россия", глубоко взволновавшую души изгнанников так остро тосковавших по покинутой родине. Со слезами не глазах они слушали сложенную в эмиграции песню".
А вот что запомнил об этом русский парижанин, писатель Роман Гуль:
"Концерты Надежда Васильевна давала часто. Запомнился один в пользу чего-то или кого-то, уже не помню, но помню только множество знатных эмигрантов в первых рядах - Милюков, Маклаков, генералы Русского Обще-Воинского Союза, Бунин, Зайцевы, Алданов. Надежда Васильевна великолепно одетая, высокая, статная была видимо в ударе - "пела как соловей", - так о ней сказал, кажется, Рахманинов. Зал стонал от аплодисментов и криков бис. А закончила Надежда Васильевна неким, так сказать, эмигрантским гимном "Занесло тебя снегом, Россия", который закончила со страшным трагическим подъемом - "замело, занесло, запуржило". Гром самых искренних эмигрантских аплодисментов от души, крики "бис", "бис". Как сейчас слышу ее патетические ноты и какой -то неистовый трагический крик: "замело, занесло, запуржило".
Иван Толстой:
Готовя эту передачу, Андрей Корляков записал уникального человека - Григория Григорьевича Алексинского, который волею судеб оказался тем последним русским, кто видел Плевицкую в тюрьме в 1940-м году и кому она исповедалась в своих грехах. В молодости, в середине 30-х Григорий Алексинский выучился в Париже на инспектора уголовной полиции и за свои познания и светлую голову был оставлен при дирекции, курируя громкие дела, связанные с русскими эмигрантами. Кстати, среди эмигрантов первой войны, как вспоминает Алексинский, правонарушений было крайне мало. Григорий Григорьевич не дожил месяца до выхода этой передачи в эфир. Он скончался 18 сентября 2000 года в возрасте 92-х лет. Сейчас вы услышите рассказ, который Григорий Алексинский никогда и нигде не обнародовал. Вопросы задает Андрей Корляков.
Андрей Корляков:
Вы участвовали в этом процессе против Плевицкой?
Григорий Алексинский:
Да. И должен вам сказать, что русская эмиграция решила, что Скоблин изменил белому делу и стал тайным агентом большевиков под влиянием жены, Плевицкой. Потому что она раньше пела в Советском Союзе, а я вам скажу что я считаю, что Плевицкая была вовсе невиновна. Сам Скоблин был виновен.
Андрей Корляков:
А Плевицкая была невиновна?
Григорий Алексинский:
Я считаю, что нет. Она получила 20 лет каторги потому, что надо было кого-то наказать.
Андрей Корляков:
Тем не менее, по материалам газет, которые выходили в Париже, незадолго до смерти она пригласила к себе священника и сказала ему, что она виновата.
Григорий Алексинский:
Это газеты добавили. Она просто просила прощения перед Господом Богом. Тем более, что последний человек, который за несколько месяцев до ее смерти принял ее исповедь, был я.
Андрей Корляков:
Расскажите немножко об этом.
Григорий Алексинский:
Мои коллеги из министерства внутренних дел приехали, чтобы ее выслушать. Они меня сразу забрали, потому что, говорят, что без вас мы не сможем: она по-французски почти не говорит. Она была уже больная, умирающая, ей ногу отняли. Мне было ее очень жалко. Она рассказала мне, что ее муж был обработан своим собственным братом, который был советский агент. Он ему сказал, что советский режим - это переменная вещь, а Россия - вечная, поэтому он должен им помогать, и сам того не желая, ты будешь создавать будущее великой России. Это было во время войны, за месяц до того, как немцы вошли в Париж.
Андрей Корляков:
То есть в мае 40 года.
Григорий Алексинский:
Да, поэтому никто этим не интересовался, ни французы ни русские, были другие проблемы. Она очень честно говорила и очень хорошо объяснила, как ее муж стал изменником. Скоблин был очень храбрый генерал, но очень малокультурный человек. Дело в том, что в армии офицеров совершенно не готовили к политической жизни и политическим дебатам.
Андрей Корляков:
Их круг мировоззрения был очень узок?
Григорий Алексинский:
Да. Или это за Веру, Царя и Отечество, что очень красиво. Или же за дело Отечества и Россию, для тех, кто не хотел сказать: за царя. Две тенденции были среди офицеров, но офицеры вне этого не были способны что-то объяснить солдатам. Их так умели обработать. Все забывают, что русская армия до революции была абсолютно неподготовлена к политической жизни. Этого не было, и не смейте этого думать.
Андрей Корляков:
Сколько человек вас было, когда вы ездили к Плевицкой?
Григорий Алексинский:
Трое.
Андрей Корляков:
И единственный кто говорил по-русски, были вы?
Григорий Алексинский:
Я.
Андрей Корляков:
И вы переводили на французский по долгу службы. А что вы не перевели?
Григорий Алексинский:
Я все перевел.
Андрей Корляков:
А что такое, что неизвестно никому?
Григорий Алексинский:
Она ничего такого не рассказала, кроме того, что мы все давно знали. Что она была безумно в него влюблена. Сначала у нее был роман с одним офицером, потом она порвала, перешла к белым, влюбилась в Скоблина и стала его верной женой.
Андрей Корляков:
Может, она просто ломала комедию?
Григорий Алексинский:
Нет, я не думаю.
Андрей Корляков:
То есть вы на сто процентов убеждены, что Плевицкая невиновна?
Григорий Алексинский:
По тем элементам, которые я знаю, я считаю, что она невиновна.