Эссе
>>>
Вспоминаю первую прогулку в сосновом бору. Меня заворожил протяжный шум лесных верхушек, и я остановился как вкопанный на дорожке. Этого никто не заметил, и всё наше общество пошло дальше. Дорожка в нескольких саженях впереди круто опускалась книзу, и я глядел, как на этом изломе исчезали сначала ноги, потом туловища, потом головы...Я ждал с жутким чувством, когда исчезнет ярко-белая шляпа дяди Генриха, самого высокого из братьев моей матери, и наконец остался один...Я, кажется, чувствовал, что "один в лесу" - это, в сущности, страшно, но, как заколдованный, не мог ни двинуться, ни произнести звука и только слушал то тихий свист, то звон, то смутный говор и вздохи леса...Подходившего ко мне дядю в светлом костюме и соломенной шляпе, я видел точно чужого, незнакомого мне человека.
Что воспоминания эти написаны не сегодня и не вчера слышно и видно не только по "саженям" и "нашему обществу". Осязаемые пятна воздуха, бесшумные блики, запах смолы, кинематографически остранённые ноги, туловища и головы, сгустки детского волнения - всё выдаёт модерниста начала века. Я вспомнил эти сосново-соломенные импрессии В.Г.Короленко, читая другого модерниста - В.В.Набокова. Есть в его сборнике "Весна в Фиальте" рассказ "Уста к устам". Герой рассказа - бездарный, пошлый романист. В.Набоков находит множество деталей - психологических, портретных - чтобы заразить нас своим сарказмом по отношению к графоману. Заражает с лёгкостью. Разумеется, мы с мастером, мы, как и он, ироничны, изысканны, зорки. Уже добивая жертву, В.Набоков характеризует литературные вкусы персонажа: "уважал Лугового, ценил Короленко, находил, что Арцыбашев развращает молодёжь...". И тут мне пришёл на память Короленко - нет, не создатель моралистических переводных картинок, не заступник гонимых - а мемуарист, автор душистых воспоминаний о Малороссии. Не знаю, читал ли их В.Набоков. Но если и читал, то едва ли взгляд его потеплел: нашёл же метр ядовитый эпитет для бунинской прозы - "парчовая".
На волне набоковского сарказма я мысленно вернулся к начальному рассказу сборника, "Весне в Фиальте". После первого прочтения у меня осталось неприятное послевкусье, что-то вроде обиды. Я перечитал рассказ и понял, чем меня задел писатель: недоверием. Под занавес он всё же сунул в руки героини букет фиалок. Мало ему было, что они торчали в названии. И мало было во втором абзаце услышать в имени городка "сахаристо-сырой запах мелкого, тёмного, самого мятого из цветов...". Ладно, я бы не ворошил послевкусья и не придирался бы, если б не это масонское подмигивание - "ценил Короленко".
Но что же это за время такое было! Как шлифовало оно грани хрусталика, оттачивало крылья носа, настраивало барабанные перепонки. К а к, о д н а к о, г р у б о н а ш и с л о в а в ы р а ж а ю т н а ш и о щ у щ е н и я. Курсив - мой. Слова - короленковские.
Эссе >>>
Дети Поднебесья
Вспоминаю первую прогулку в сосновом бору. Меня заворожил протяжный шум лесных верхушек, и я остановился как вкопанный на дорожке. Этого никто не заметил, и всё наше общество пошло дальше. Дорожка в нескольких саженях впереди круто опускалась книзу, и я глядел, как на этом изломе исчезали сначала ноги, потом туловища, потом головы...Я ждал с жутким чувством, когда исчезнет ярко-белая шляпа дяди Генриха, самого высокого из братьев моей матери, и наконец остался один...Я, кажется, чувствовал, что "один в лесу" - это, в сущности, страшно, но, как заколдованный, не мог ни двинуться, ни произнести звука и только слушал то тихий свист, то звон, то смутный говор и вздохи леса...Подходившего ко мне дядю в светлом костюме и соломенной шляпе, я видел точно чужого, незнакомого мне человека.
Что воспоминания эти написаны не сегодня и не вчера слышно и видно не только по "саженям" и "нашему обществу". Осязаемые пятна воздуха, бесшумные блики, запах смолы, кинематографически остранённые ноги, туловища и головы, сгустки детского волнения - всё выдаёт модерниста начала века. Я вспомнил эти сосново-соломенные импрессии В.Г.Короленко, читая другого модерниста - В.В.Набокова. Есть в его сборнике "Весна в Фиальте" рассказ "Уста к устам". Герой рассказа - бездарный, пошлый романист. В.Набоков находит множество деталей - психологических, портретных - чтобы заразить нас своим сарказмом по отношению к графоману. Заражает с лёгкостью. Разумеется, мы с мастером, мы, как и он, ироничны, изысканны, зорки. Уже добивая жертву, В.Набоков характеризует литературные вкусы персонажа: "уважал Лугового, ценил Короленко, находил, что Арцыбашев развращает молодёжь...". И тут мне пришёл на память Короленко - нет, не создатель моралистических переводных картинок, не заступник гонимых - а мемуарист, автор душистых воспоминаний о Малороссии. Не знаю, читал ли их В.Набоков. Но если и читал, то едва ли взгляд его потеплел: нашёл же метр ядовитый эпитет для бунинской прозы - "парчовая".
На волне набоковского сарказма я мысленно вернулся к начальному рассказу сборника, "Весне в Фиальте". После первого прочтения у меня осталось неприятное послевкусье, что-то вроде обиды. Я перечитал рассказ и понял, чем меня задел писатель: недоверием. Под занавес он всё же сунул в руки героини букет фиалок. Мало ему было, что они торчали в названии. И мало было во втором абзаце услышать в имени городка "сахаристо-сырой запах мелкого, тёмного, самого мятого из цветов...". Ладно, я бы не ворошил послевкусья и не придирался бы, если б не это масонское подмигивание - "ценил Короленко".
Но что же это за время такое было! Как шлифовало оно грани хрусталика, оттачивало крылья носа, настраивало барабанные перепонки. К а к, о д н а к о, г р у б о н а ш и с л о в а в ы р а ж а ю т н а ш и о щ у щ е н и я. Курсив - мой. Слова - короленковские.
Эссе >>>