Андрей Шарый:
"Прошу всех встать! Суд идет". Так в Гааге начинаются заседания Международного трибунала по наказанию военных преступников из бывшей Югославии. В отделенном от зрительского сектора пуленепробиваемым стеклом зале торжественно и бесшумно появляются трое судей, облаченных в широкие красно-черные мантии. Адвокаты и судебные прокуроры сидят справа и слева, друг напротив друга - так, что публике видны лишь их озабоченные лица да ослепительно белые кружевные воротники, эффектно спадающие на черные складки одеяний. Есть в ритуалах этого суда нечто не то от средневековой драмы, не то от комедии: те, кто защищают, и те, кто обвиняют - в черно-белых цветах Домино; тот, кто выносит приговор - в черном и красном, как Арлекин. Все они действуют строго по правилам юридической игры, все они рабы правовой процедуры, блюстители правосудия, облеченные нелегкой властью и ответственностью карать и миловать. "Или свершится правосудие, или мир погибнет", - сказал когда-то Гегель. Не думаю, чтобы философ был прав: человечество как-то притерпелось к самому себе и справедливость для всех по-прежнему является лишь недостижимой мечтой.
Никто не знает точно, во сколько именно человеческих жизней обошлась Европе четырехлетняя югославская война. Называют разные цифры - и двести, и триста тысяч погибших. Определяют количество беженцев, тех, кто в одночасье лишился всего - работы, дома, имущества, семьи, родины: два с половиной или три миллиона человек. В экономическом отношении регион отброшен в прошлое по крайней мере на полтора - два десятилетия; финансовый ущерб вообще подсчитать невозможно. Политический результат - вместо одной югославянской федерации образовано пять самостоятельных государств. Страны, которые так или иначе затронула война - Союзная Республика Югославия, Хорватия, Босния и Герцеговина - по-прежнему заражены национализмом. Политические режимы здесь авторитарны пусть в разной степени, но примерно в одинаковой мере сомнительны и в моральном отношении, и в том, что касается соблюдения демократических свобод. За все это, конечно, стоило воевать...
В начале вооруженного конфликта в бывшей Югославии пессимисты предсказывали, что он обернется началом третьей мировой войны. Этого, к счастью, не случилось, но так или иначе в балканский кризис были вовлечены и Западная Европа, и США, и Россия, и арабские страны. Урегулирование конфликта, в котором не оказалось победителей, стало результатом напряженных международных усилий, а подписанный в конце 95-го года Дейтонский договор - свидетельством того, что к концу ХХ века человечество хоть как-то, но научилось не только начинать войны, но и по своей воле останавливать их.
Пять лет специальной операции ООН в зоне кризиса стоили мировому сообществу сотен жизней миротворцев и десятков миллиардов долларов. До сих пор в Боснии и Герцеговине находится 35-тысячный воинский контингент под командованием НАТО. Сама эта бывшая югославская республика по-прежнему разделена на три - пусть теперь еще не воюющих, но по-прежнему недоверяющих друг другу национальных лагеря.
В начале ХХ века хорватский политик Стьепан Радич говорил, что для создания многонационального государства южных славян, как для выпечки хлеба, непременно нужны несколько компонентов: хорваты в этом рецепте - словно мука, сербы - как вода, а мусульмане-бошняки - соль. Хлеб югославянского единства оказался горьким. Хлеб независимости, похоже, тоже не сладок.
В 46-м году державы-победительницы судили нацистских преступников. "Если эти люди останутся безнаказанными, тогда право потеряет всякий смысл и человек обречен будет жить в страхе", - заявил американский обвинитель на Нюрнбергском трибунале Бенджамин Ференез. И Нюрнбергский, и Токийский военный трибуналы теоретиками международного права признаны несовершенными: победители судили побежденных, сами для себя устанавливая правовые нормы. Но моральный императив суда над нацистами сомнений не вызывал - какие, впрочем, тут вообще могут быть сомнения?
Организация Объединенных Наций уже отметила полувековой юбилей. Берлинская тюрьма "Шпандау", где отбывали сроки деятели Третьего рейха, разрушена после смерти последнего узника. Но мир не стал совершеннее - политики продолжают говорить все те же слова. "Объединившись все вместе, мы должны избавить планету от уверенности в том, что у преступника, убившего одного человека, больше шансов на милосердие суда, чем у того, кто убил сто тысяч человек". Хосе Авало Сассо, комиссар ООН по правам человека: не будучи в состоянии предотвратить зло, человечество обязано заботиться хотя бы о том, чтобы это зло не оставалось безнаказанным. В 91-м году разразилась югославская война. В 93-м Совет Безопасности ООН принял резолюцию о создании в Гааге Международного трибунала - Международного трибунала по наказанию лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии с 1-го января 1991-го года.
За четыре с половиной года публичные обвинения по 20-ти делам выдвинуты против 77-ми человек. Гаагский уголовный гражданский трибунал стал самым масштабным международным юридическим явлением современной эпохи. Единственные аналоги - Нюрнбергский и Токийский трибуналы - уступают ему и по срокам деятельности, и по количеству обвиняемых. На суде над нацистскими военными преступниками в Нюрнберге на смертную казнь и длительные сроки заключения были осуждены 19 человек, на суде в Токио - 25. Трибунал по наказанию военных преступников в бывшей Югославии смертной казни не предусматривает. К октябрю 97-го года двадцать обвиняемых оказались за решеткой: трое из них воевали на стороне боснийских мусульман, четверо защищали сербскую государственную идею, еще 14 сражались на хорватской стороне. Вынесено два приговора. 57 обвиняемых - в подавляющем своем большинстве сербы, до сих пор разгуливают на свободе. Число лиц, которым обвинение будет предъявлено только в момент ареста, неизвестно; однако, по информации из разных источников, таковых может оказаться не меньше 15 - 20 человек.
Гаагский трибунал рассматривает войну на Балканах как международный конфликт - в частности, по этой причине его полномочия отказываются признавать в Белграде. Союзная Югославия считает конфликт на территории бывшей федерации гражданской войной, а факт существования международного суда - вмешательством во внутренние дела суверенного государства. В уставе Трибунала определены четыре группы обвинений. Первая - тяжелые нарушения Женевских конвенций 1949-го года о защите жертв войны: войны ведутся только против вооруженных сил противника; военные действия против гражданских лиц, военнопленных, больных, раненых запрещаются. Вторая - нарушения законов и обычаев войны, оговоренных в Гаагских конвенциях 1899-го и 1907-го годов. Третья - геноцид. Четвертая - преступления против человечности. Трибунал занимается преступлениями индивидуальных лиц, но не рассматривает дела против государств или групп государств. Трибунал имеет строго определенную временную и территориальную зоны ответственности: расследуются преступления, совершенные в районе югославского конфликта с 1-го января 1991-го года. В финансовом и административном отношении Трибунал подчиняется Совету Безопасности ООН, однако действует как полностью независимая в юридическом смысле организация. Бюджет на 97-й год составляет около 50-ти миллионов долларов, в штате Трибунала - 367 человек из 58 стран мира.
Вот фрагмент из моей беседы с заместителем Генерального прокурора трибунала австралийским юристом Грэхемом Блювиттом. Господин Блювитт, удовлетворены ли вы результатами деятельности Трибунала?
Грэхем Блювитт:
И да, и нет. Трибунал был основан в 93-м году, но оперативную деятельность его прокуратура начала только в июне 94-го. Мы начинали работать в условиях, когда война в Югославии еще продолжалась. Тогда очень было нелегко проводить расследование. Тем не менее, предъявлены публичные обвинения большому количеству предполагаемых преступников, произведены аресты некоторых из них, в судебном производстве девять дел, один процесс уже завершен. С другой стороны, я понимаю, что нужно достичь и большего. Если бы мы обладали необходимыми ресурсами, если бы стороны конфликтов в полной мере сотрудничали с трибуналом, результат мог бы оказаться куда более весомым. Но, повторяю, и то, чего нам удалось добиться, весьма и весьма значительно. И я лично очень горжусь этим.
Андрей Шарый:
Политики и политологи многих стран предъявляют Трибуналу претензии: международная юстиция, дескать, слишком уж неповоротлива, на деятельность следователей и адвокатов роковым образом влияют политические соображения, а значит - они пристрастны, да и судят в Гааге не главных виновников югославской трагедии, а преимущественно рядовых исполнителей замышленных и спланированных национальными вождями преступлений. Как правило, более осторожно высказываются специалисты, знакомые со сложной спецификой такого рода юридической практики. Многие другие суждения сводятся к тому, что Трибунал по сути своей вообще не столько юридическая, сколько моральная инстанция.
Вот мнение бывшего Специального докладчика комиссии ООН по правам человека в бывшей Югославии Тадеуша Мазовецкого.
Тадеуш Мазовецкий:
Нужен суд, который стал бы символом неизбежности наказания зла и торжества справедливости. С моральной стороны крайне важно, чтобы люди не потеряли веры в справедливость. Поэтому я и говорю о том, что функции суда переносятся не в правовую, а в моральную плоскость. Трибунал ведь можно рассматривать не только как карательный орган, но и как институт, который помогает выработать какие-то общие критерии оценки событий, а значит - преодолеть взаимные ненависть и недоверие.
Андрей Шарый:
Сорокадвухлетний серб Душко Тадич служил надзирателем концентрационного лагеря "Омарска" в северо-западной Боснии. Через этот лагерь с лета 92-го по весну 93-го года прошло больше семи тысяч боснийских мусульман. Убийства там происходили ежедневно. В феврале 94-го Тадич был арестован немецкими властями на территории Германии и переправлен в Гаагу. Ни по одному из предъявленных ему обвинений - пытки, издевательства и убийства заключенных - виновным Тадич себя не признавал. Начала суда он ждал почти полтора года, все это время оставаясь единственным заключенным в предназначенном для обвиняемых Гаагского трибунала блоке тюрьмы Схевенинген. Процесс по делу Тадича длился 14 месяцев, и несмотря на огромное количество собранных следствием улик и множество свидетелей - всего был заслушан 121 человек, обвинение столкнулось с трудностями. Защита строила стратегию на посыле о том, что обвиняемый вообще не имел отношения к лагерю "Омарска", а если и существовал военный преступник по имени Душко Тадич, то он - всего лишь тезка и однофамилец человека, присутствовавшего в зале суда. Некоторые свидетели, то ли неуверенные в своей памяти, то ли просто запуганные, меняли показания, и доказательств почти по половине пунктов обвинения оказалось недостаточно. Победного шествия правосудия не состоялось. 14-го июля 1997-го года трибунал признал Душко Тадича виновным по 11-ти пунктам обвинения и приговорил к 20-ти годам лишения свободы. Апелляция защиты рассматривается до сих пор.
В начале 94-го года еще не развернувший оперативной работы в зоне конфликта Гаагский трибунал получил от Организации Объединенных Наций в "наследство" архивы экспертной комиссии Бассиуни. Названная так по имени своего руководителя, египетского юриста Шарифа Бассиуни, эта международная группа экспертов на основании резолюции Совета Безопасности ООН с осени 92-го до конца осени 93-го занималась сбором и анализом информации о преступлениях, совершенных в бывшей Югославии в ходе военного конфликта. Юристы и эксперты в условиях продолжающейся войны беспрепятственного доступа во многие районы боевых действий не имели. Тем не менее, они собрали уникальный документальный материал - упакованные в компьютерные файлы 65 тысяч машинописных страниц.
У меня была возможность познакомиться с несколькими докладами комиссии Бассиуни: это сухой, объективный и очень трудный для чтения бесконечный перечень убийств, пыток, издевательств, изнасилований и других преступлений. Собственно говоря, комиссия и расформирована была после того, как Совет Безопасности принял решение об организации Гаагского трибунала - ее архив стал первой базой данных, основой для следственной работы. Но сколь бы впечатляющими и красноречивыми ни были собранные экспертами факты, по мнению следователей Трибунала, доказательствами и уликами преступлений они считаться не могли - прежде всего потому, что перед комиссией никто задачи сбора чисто следственных улик и не ставил. Получилось так, что большая часть обвинений, предъявленных Трибуналом, относится к событиям, имевшим место тогда, когда самого Трибунала еще и в помине не существовало.
Поэтому, в частности, так трудно оказалось на законных, правовых основаниях посадить Душко Тадича, виновность которого еще до начала процесса у многих сомнений не вызывала - уж очень известной фигурой в Боснии он был. Но политический момент требовал от Трибунала конкретных результатов - обвинения первым подозреваемым были предъявлены в ноябре 94-го года; от Трибунала ждали действий: торжество справедливости отлагательств не терпело. Но справедливость быстрой и всеобщей не бывает. Если, конечно, она наступает вообще.
К моменту подписания Дейтонских соглашений - конец 95-го - тогдашний Генеральный прокурор Трибунала южноафриканский юрист Ричард Голдстоун подписал ордера на арест 66-ти обвиняемых. Я читал некоторые из обвинительных актов - они изготовлены не то что второпях, но с явными неточностями, вызванными либо невозможностью быстро собрать нужную информацию, либо недостаточным знанием особенностей региона и политической ситуации. В тюрьме томился один-единственный Тадич. А среди объявленных в розыск лиц числились и видные местные националистические политики вроде боснийско-сербского вождя Радована Караджича, и генералы. Числились - но не более того. Арест Радована Караджича, которого круглосуточно охраняют несколько десятков вооруженных до зубов фанатиков, без кровопролития и потерь не обойдется. Помимо ордера на арест нужен еще политический консенсус великих держав - а его достичь не легче, чем подписать мирный договор. Поэтому, в частности, Караджич до сих пор на свободе, а слухи о том, что НАТО готовит группу диверсантов для его ареста, пока остаются лишь слухами. Собственных полицейских подразделений Трибунал не имеет, мандат вооруженных миротворцев в Боснии ареста обвиненных лиц прямо не предусматривает. К Рождеству 95-го года в помощь бойцам международного контингента, дислоцированного в Боснии и Хорватии, был выпущен большой красочный плакат типа "Их разыскивает милиция" для того, чтобы было легче опознать злодеев, если миротворческий патруль паче чаяния встретил бы их где-нибудь на лесной дороге. На плакате содержалась такая, например, информация: "Разыскивается некто Грубан. Возраст неизвестен, национальность неизвестна, фотографии не имеется, описания внешних данных тоже. Ищите ветра в поле".
Из декларации сербской интеллигенции "О прекращении преследования Гаагским трибуналом Радована Караджича".
Давление на Радована Караджича представляет собой давление на весь сербский народ. Мировые центры силой пытаются парализовать активность сербского народа, стремясь полностью изолировать Караджича, запугав его опасностью ареста. Но кампания против него не имеет под собой никакой реальной основы, домыслы воспринимаются как документы, на место истины с помощью манипуляции вторгается ложь.
Белград, октябрь 1997 года. Шестьдесят подписей - 14 академиков, члены-корреспонденты Академии наук Сербии, профессора университета.
Кристиан Шартье:
Обвинения господам Караджичу и Младичу было предъявлено публично. Я не могу сказать - завтра или послезавтра будут арестованы Караджич и Младич, но мы надеемся и мы думаем, что это случится. Я сказал бы - это должно случиться.
Андрей Шарый:
Так считает француз Кристиан Шартье, представитель Гаагского трибунала по связям с прессой. Ему, правда, предписано быть оптимистом по должности. Шартье досконально знает причины, по которым до сих пор не арестованы Младич, Караджич и еще полсотни обвиняемых Трибуналом лиц - знает подлинные причины, а не те, о которых гадают журналисты. Шартье знаком с механизмом работы Трибунала изнутри, а потому прекрасно осведомлен о пределах его возможностей. А вот для сторонних наблюдателей, профессионалов "со стороны" оптимизм не обязателен. Говорит Доктор исторических наук, профессор российской Дипломатической академии Владлен Сироткин.
Владлен Сироткин:
У меня двойственное отношение к этому суду в Гааге. С одной стороны, конечно, неплохо, что существует такой орган, который хоть как-то может, ну если не полностью устранить, то по крайней мере напугать тех, кто пытается зверствовать и вести военные действия. Но с другой стороны, это политика. Международный суд в Гааге наказывает только исполнителей. Ведь, в конце концов, не эти непосредственные исполнители и рядовые, скажем так, капралы виноваты. В стороне же остаются все-таки организаторы этих конфликтов. Если выпишут санкции на арест, извините, Милошевича или Туджмана, то что же, они их действительно подвергнут аресту? Никогда они этого не сделают!
Андрей Шарый:
Никто из людей, мнение которых о деятельности Гаагского трибунала мне доводилось слышать, не отрицал, что на него влияет политика. Расхождения имеются во взглядах на то, как сильно это влияние и идет ли оно на пользу. Сербская пропаганда, например, называет Гаагский трибунал "судом Линча над сербским народом". Говорит прокурор Блювитт:
Грэхем Блювитт:
Сам тот факт, что трибунал по наказанию военных преступников основан Советом Безопасности ООН - факт политический. Однако мы не приемлем никаких форм вмешательства в нашу работу, тем более прямого давления. Если такого рода попытки будут предприняты, об этом немедленно узнает весь мир. Но если мы окажемся перед необходимостью предпринять конкретный юридический шаг, нас не остановят никакие политические соображения. Например, если будут получены доказательства того, что политики самого высокого уровня замешаны в совершении военных преступлений, прокурор без колебаний выпишет ордер на арест.
Андрей Шарый:
В нынешних условиях - когда за выполнение мирных соглашений отвечают те же самые национальные лидеры, которые "начинали" конфликт, сама постановка вопроса о мере их ответственности за развязывание войны возможна, пожалуй, только в плоскости морали. Да и тут приходится утешаться тем, что моральный приговор выносит время - но почти никогда современники.
Дражену Эрдемовичу 26 лет. Три года из них он провоевал под знаменами трех армий: боснийской, под командованием мусульман; у боснийских хорватов, а потом и у боснийских сербов. Летом 95-го года Эрдемович, боец десятого штурмового отряда боснийско-сербской армии, участвовал в расстреле захваченных в плен при штурме сербами города Сребреница мирных жителей. На ферме Пиличи 16 июля в течение пяти часов было расстреляно 1200 человек. Эрдемович, по его собственному признанию, расстрелял около 70.
Вот фрагмент показаний Эрдемовича на суде - "Меня просто вынудили участвовать в расстреле, мне пришлось выбирать между собственной жизнью и жизнями этих несчастных людей. Если бы я отказался, меня расстреляли бы вместе с ними. Судьбу этих людей решал не я, а кто-то другой, занимавший куда более высокий пост. Сребреница полностью разрушила мою жизнь. Поэтому я и сознался".
Эрдемович не выдержал мук совести - он рассказал о расстреле на ферме Пиличи британскому журналисту и, после того, как интервью появилось в газетах, слишком разговорчивого солдата вынуждены были арестовать югославские власти. Для юристов Гаагского трибунала дело Эрдемовича оказалось несложным. Трибунал, приняв во внимание смягчающие обстоятельства, дал Эрдемовичу 10 лет тюрьмы - примерно по полтора месяца за каждого расстрелянного им в Пиличах.
Эрдемович - единственный из всех обвиняемых, признавший себя преступником. Остальные убеждены - или делают вид, что убеждены: воевали за правое дело, за родину, и деяний своих не стыдятся, а чуть ли не хвастаются ими. В октябре 97-го года телекомпания Си-Би-Эс в программе "Паблик ай" показала интервью с неким Янко Яничем по прозвищу "Тута" - боснийским сербом, обвиненным в совершении массовых сексуальных преступлений в районе города Фоча. Обвешанный оружием Янич, который до сих пор проживает в Фоче, ухмыляясь, заявил в объектив: "За пять тысяч марок я расскажу вам все. О том, как я перерезал глотки, как убивал и вырывал глаза".
Месяцем раньше хорватский еженедельник "Ферал Трибюн" опубликовал исповедь бывшего бойца спецназа Миро Байрамовича, который в 91-м году участвовал в событиях у местечка Пакрачка Поляна на востоке Хорватии, где было убито несколько сотен сербов. "Я несу прямую ответственность за смерть 72-х человек, - заявил Байрамович. - Я убил их вот этой рукой. Самое трудное - застрелить первого человека и поджечь первый дом. Потом все идет как по шаблону".
Многие в Хорватии считают, что противоречивым показаниям Байрамовича веры нет - ему лично война, в отличие от многих президентов, генералов и полевых командиров, не принесла ни денег, ни славы, ни общественного положения. Впрочем, даже если не Байрамович, а кто-то из его "товарищей по оружию" нажимал на курок - меняет ли это суть дела? Байрамович, Янко Янич, уже получивший срок Тадич, никому неизвестный Грубан, так же как некоторые широко известные вожди - все они, и такие как они - должны существовать в каком-то ирреальном, внечеловеческом и внеморальном измерении.
Весь этот военный югославский ужас, вся эта кровь, эти преступления - воспринимаются как еще большее насилие над естеством жизни, если из здания трибунала выйти на гаагские улицы. Голландия живет неспешной, сытой жизнью, в которой, по-моему, даже дождь является заметным общественным происшествием.
Гаага, как и вся Голландия, невероятно удобна для жизни, она - словно сшитый искусным портным на заказ для целого народа костюм: точно по мерке и точно по вкусу. Как-никак, именно голландцы первыми в новой истории ввели моду на демократию, именно они неторопливо и старательно - как замки и дворцы, как Божьи храмы из своего любимого темно-красного кирпича - возводили здание гражданского общества. Гаагу местопребыванием югославского Трибунала избрали, конечно, не по этим соображениям - город давно стал одним из центров мировой бюрократии, здесь любая международная конференция - всего лишь будничный знак. Но разговоры о военных преступлениях, об убийствах и изнасилованиях в элегантной, в высшей мере светской Гааге кажутся по меньшей мере неуместными. Но скажите, уместна ли вообще в жизни человека война?
В 63-м году в Нью-Йорке вышла книга Ханны Арендт "Эйхманн в Иерусалиме: Размышления о наивности зла". Нацистский преступник Адольф Эйхманн, казненный за геноцид евреев в годы Второй мировой войны по приговору Иерусалимского суда, до последней минуты жизни был уверен в полной своей невиновности. Эйхманн твердил, что совесть его чиста и что он, отправляя стариков и детей в концлагеря, всего лишь выполнял долг перед родиной, Богом и партией. При этом Эйхманн, по его собственному признанию, руководствовался категорическим императивом Канта, который трактовал так: ответственность за преступления лежит лишь на тех, кто находится на верху пирамиды власти. Из этой теории Эйхманна Ханна Арендт сделала вывод о наивности зла: чувство стыда не проникает в душу и мысли тех, кто совершает злодеяния; сами себе они не кажутся преступниками.
Не исключено, что практика Гаагского трибунала подтвердит теорию Ханны Арендт. "Обвиняемые боснийские хорваты уезжают в Гаагу с чистой совестью перед Богом и хорватами, чтобы доказать свою невиновность - в интересах нашего народа и нашей родины". Это заявление сделал один из руководителей непризнанной Хорватской республики Герцег-Босна генерал Дарио Кордич. Он и еще девять боснийских хорватов - бывших офицеров, рядовых, полицейских чиновников - 6-го октября 97-го года отправились на Международный трибунал якобы добровольно. Ордера на их арест были подписаны еще в ноябре 95-го года: командиры обвиняются, в частности, в организации, а рядовые бойцы - в совершении преступлений в мусульманской деревушке Ахмичи в Центральной Боснии. В апреле 93-го года деревушка была сожжена дотла, а население ее - вырезано до последнего человека. Вынужденность "добровольного появления" Кордича в Гааге очевидна - перед реальной угрозой серьезной международной изоляции президент Туджман вынужден был выдать обвиняемых.
Хорватия и большинство хорватов восприняли появление в Гааге группы Кордича как акт величайшего национального унижения. Здравомыслящие политики в Загребе давно говорили о том, что власть обязана была сама наказать военных преступников, вне зависимости от того, на чьей стороне они сражались. Но даже демократическая пресса убеждена, что быть объектом столь сильного дипломатического давления и ощущать себя при этом европейским изгоем - это позор. Реакция ура-патриотов оказалась куда решительнее: в конце октября в ночной дискотеке в северохорватском городе Чаковец 27-летний ветеран войны захватил в заложники троих полицейских, протестуя таким образом против деятельности Гаагского трибунала. Кризис разрешили как в дурном детективе: из Загреба на вертолете к ночному клубу доставили бывшего командира террориста, и тот, после нескольких часов мужского разговора с отцом-генералом, отпустил заложников и сдался сам.
Войну против сербов на территории своей страны хорваты единодушно считают войной отечественной, освободительной, а значит - святой.
"Бомбежки Дрездена и Мюнхена в конце второй мировой войны, атомные бомбы в Хиросиме и Нагасаки тоже являются военными преступлениями, - я цитирую загребскую газету "Виесник". - Однако никому и в голову не приходит ставить силы антигитлеровской коалиции на одну доску с нацистскими преступниками. Почему в Гааге судят не агрессора, а жертву?" Следователей Международного трибунала Нюрнбергский процесс и история Второй мировой войны интересуют исключительно как правовые прецеденты.
"Моя главная задача - добиться того, чтобы все лица, обвиненные в совершении военных преступлений, предстали перед законом", - говорит Генеральный прокурор Трибунала канадка Луиза Арбур.
Трибунал теперь не всегда предъявляет обвинение публично; в ряде случаев подозреваемые в совершении преступлений неожиданно арестовываются. Минувшим летом по договоренности с прокурором Трибунала подразделения миротворческих сил в Боснии провели три операции по задержанию обвиняемых: два человека арестованы, один - убит. Говорит прокурор
Грэхем Блювитт:
Грэхем Блювитт:
Мы сразу почувствовали, что отношение к Трибуналу на территории бывшей Югославии изменилось. Совершенно очевидно - это последствие новой политики прокурора, политики предъявления так называемых скрытых обвинений. Появление в Гааге десяти обвиненных в совершении преступлений боснийских хорватов знак того, что они поняли - открыты любые возможности. Однако мы готовы отказаться от проведения арестов в том случае, если отношения участников конфликта к выполнению своих обязательств перед Трибуналом изменятся. Если обвиняемые будут арестованы властями своих стран или сдадутся добровольно, в скрытых обвинениях отпадет необходимость.
Андрей Шарый:
В четверг, 10-го июля 1997-го года в Приедоре, это северо-западная Босния, был задержан серб Милан Ковачевич - врач-анестезиолог по специальности, в 92-м году - председатель местной общины и член "сербского кризисного штаба", отвечавший за организацию концентрационных лагерей. Ковачевич - единственный из находящихся в Гааге обвиняемых, которому предъявлено обвинение в геноциде. После войны он стал заведующим местной больницей. В последнее время Ковачевич много пил, а одному из журналистов доверительно сообщил, что по временам его мучит совесть. Как пишет еженедельник "Време", Белград, Ковачевич сам пытался связаться со следователями трибунала и договориться о добровольной сдаче на почетных условиях. За смягчение приговора он обещал предоставить компромат на Караджича и Младича. Но случилось по-иному. Говорит адвокат Ковачевича Игор Пантелич:
Игор Пантелич:
Я не собираюсь заниматься политическими оправданиями, у каждого адвоката есть свой подзащитный, у каждого прокурора - свой обвиняемый, а дело судьи - вынести справедливый приговор. Но мне непонятно, почему только сербская сторона обвиняется в совершении геноцида? Поскольку речь идет о гражданской войне с элементами религиозного конфликта, я считаю, что по меньшей мере все стороны виновны в совершении геноцида, степень этой вины должен установить суд. Все три стороны конфликта нарушали международное право и поскольку существует закон личной ответственности, все виновные должны предстать перед судом. Но мне не нравятся тотальные обвинения, которые слишком часто звучат в трибунале.
Андрей Шарый:
Игор Пантелич, заместитель председателя коллегии адвокатов Белграда, входит в довольно многочисленную команду юристов, представляющих интересы Радована Караджича. Говорят, именно Пантеличу принадлежит идея, которую впоследствии отстаивал Караджич, заявивший, что он согласен предстать перед любым судом - но только в том случае, если процесс будет организован у него на родине. Характер этого гипотетического процесса опальный лидер не уточнял, хотя официальная позиция Союзной Югославии и боснийской Республики сербской сводится, в сущности, к тому, что сербов может судить только сербский суд. Несколько месяцев назад министр иностранных дел Великобритании Робин Кук неожиданно заявил о том, что пора подумать об организации чего-то вроде выездных сессий Гаагского трибунала в зоне конфликта. По этому поводу разгорелась полемика, в которую вступили и представители самого Трибунала:
Грэхем Блювитт:
Мы считаем, что сейчас об этом говорить преждевременно. Теоретически проведение судебных процессов в тех же странах, где были совершены преступления, в интересах правосудия. Но политическая ситуация в бывшей Югославии пока не позволяет рассматривать организацию таких процессов в этом регионе как реальную перспективу. Такая возможность может возникнуть на более поздних этапах деятельности Трибунала.
Андрей Шарый:
Темпы, которыми продвигается вперед политическое урегулирование в Боснии и Герцеговине, увы, не позволяют рассчитывать на то, что этот "более поздний этап деятельности Трибунала" начнется в ближайшем будущем. Анте Нобило, адвокат хорватского генерала Тихомира Блашкича, считает, например, что открывшийся летом этого года процесс над его подзащитным будет завершен не ранее чем в конце 1999-го года, а учитывая, что либо защита, либо обвинение наверняка подадут апелляцию, вынесения окончательного приговора суда придется ожидать уже в следующем тысячелетии. Блашкич был начальником Генерального штаба армии боснийских хорватов и ему вменяется в вину ответственность за преступные действия подчиненных, о которых он знал или должен был знать и которые обязан был предотвратить, но не предотвратил. "Блашкич в такой же мере виновен, в какой шериф Бронкса виновен в совершении преступлений на улицах Нью-Йорка", - иронизирует адвокат Нобило. Обвинение настаивает на том, что собранные следствием факты в высшей мере убедительны. А Блашкич второй год сидит под замком.
Тюрьма в Схевиненгене, близком пригороде Гааги, построена из того же плотного темно-красного кирпича, что и остальная Голландия. Схевенинген - это вообще-то престижный курорт, а потому, находящийся неподалеку от побережья пенитенциарный комплекс на туристических картах не обозначен. И все же архитектор не смог уберечься от излишеств: почти сказочные башенки возвышаются над центральными воротами тюрьмы, благоухают аккуратно разбитые цветники вдоль шестиметровой стены. Гаагский замок Иф. Отсюда не убежишь. Вокруг, впрочем, все столь чисто, тихо и буднично, что тюрьмы можно и не заметить. А что за стеной?
Журналистов внутрь не допускают, сколько ни просись. Основной источник информации поэтому - адвокаты обвиняемых. Югославянским пленникам отведен целиком один из тюремных блоков - три десятка одиночных камер. Вот что рассказал хорватскому еженедельнику "Глобус" белградский адвокат Том Фила: "В тюрьме Гаагского трибунала условия жизни в десять раз лучше, чем на свободе в Сербии. Камеры обставлены, словно номера гостиниц. У каждого заключенного - свой санузел с душевой кабиной и туалетом, телевизор с сателлитной антенной".
Никакой тюремной униформы нет. На заседаниях суда многие обвиняемые, кстати, являются в модных строгих костюмах - форма одежды регламентирована лишь для сотрудников трибунала. На тюремный быт никто особо не жалуется - претензии вызывают разве что невеликая площадь камер, меньше десяти квадратных метров.
Занять остающиеся еще вакантными места в камерах Схевенингена, впрочем, никто не торопится.
И мандат, и процедура, и оперативная практика, и будущее Международного Гаагского Трибунала вызывают постоянные споры. Для юристов и политологов этот судебный орган - не только карающий меч правосудия. Они смотрят на Трибунал как на лабораторию творческого международно-правового опыта, как на не имеющий аналогов источник юридических прецедентов, совокупность которых - отчасти и есть та новая система регуляции международных отношений, которую пытается создать мировое сообщество.
В мире не существует абсолютных понятий, а потому говорить о полном торжестве закона и справедливости не приходится. Но, может быть, когда-нибудь станет реальностью и это - справедливость для всех.
Пройдет пятьдесят или сто лет - и потомки нынешних сербских, хорватских и мусульманских солдат и генералов вместе возложат венки к непостроенному еще мемориалу жертвам балканской войны. Сегодняшняя ненависть должна смениться завтрашним прощением.
"Прошу всех встать! Суд идет". Так в Гааге начинаются заседания Международного трибунала по наказанию военных преступников из бывшей Югославии. В отделенном от зрительского сектора пуленепробиваемым стеклом зале торжественно и бесшумно появляются трое судей, облаченных в широкие красно-черные мантии. Адвокаты и судебные прокуроры сидят справа и слева, друг напротив друга - так, что публике видны лишь их озабоченные лица да ослепительно белые кружевные воротники, эффектно спадающие на черные складки одеяний. Есть в ритуалах этого суда нечто не то от средневековой драмы, не то от комедии: те, кто защищают, и те, кто обвиняют - в черно-белых цветах Домино; тот, кто выносит приговор - в черном и красном, как Арлекин. Все они действуют строго по правилам юридической игры, все они рабы правовой процедуры, блюстители правосудия, облеченные нелегкой властью и ответственностью карать и миловать. "Или свершится правосудие, или мир погибнет", - сказал когда-то Гегель. Не думаю, чтобы философ был прав: человечество как-то притерпелось к самому себе и справедливость для всех по-прежнему является лишь недостижимой мечтой.
Никто не знает точно, во сколько именно человеческих жизней обошлась Европе четырехлетняя югославская война. Называют разные цифры - и двести, и триста тысяч погибших. Определяют количество беженцев, тех, кто в одночасье лишился всего - работы, дома, имущества, семьи, родины: два с половиной или три миллиона человек. В экономическом отношении регион отброшен в прошлое по крайней мере на полтора - два десятилетия; финансовый ущерб вообще подсчитать невозможно. Политический результат - вместо одной югославянской федерации образовано пять самостоятельных государств. Страны, которые так или иначе затронула война - Союзная Республика Югославия, Хорватия, Босния и Герцеговина - по-прежнему заражены национализмом. Политические режимы здесь авторитарны пусть в разной степени, но примерно в одинаковой мере сомнительны и в моральном отношении, и в том, что касается соблюдения демократических свобод. За все это, конечно, стоило воевать...
В начале вооруженного конфликта в бывшей Югославии пессимисты предсказывали, что он обернется началом третьей мировой войны. Этого, к счастью, не случилось, но так или иначе в балканский кризис были вовлечены и Западная Европа, и США, и Россия, и арабские страны. Урегулирование конфликта, в котором не оказалось победителей, стало результатом напряженных международных усилий, а подписанный в конце 95-го года Дейтонский договор - свидетельством того, что к концу ХХ века человечество хоть как-то, но научилось не только начинать войны, но и по своей воле останавливать их.
Пять лет специальной операции ООН в зоне кризиса стоили мировому сообществу сотен жизней миротворцев и десятков миллиардов долларов. До сих пор в Боснии и Герцеговине находится 35-тысячный воинский контингент под командованием НАТО. Сама эта бывшая югославская республика по-прежнему разделена на три - пусть теперь еще не воюющих, но по-прежнему недоверяющих друг другу национальных лагеря.
В начале ХХ века хорватский политик Стьепан Радич говорил, что для создания многонационального государства южных славян, как для выпечки хлеба, непременно нужны несколько компонентов: хорваты в этом рецепте - словно мука, сербы - как вода, а мусульмане-бошняки - соль. Хлеб югославянского единства оказался горьким. Хлеб независимости, похоже, тоже не сладок.
В 46-м году державы-победительницы судили нацистских преступников. "Если эти люди останутся безнаказанными, тогда право потеряет всякий смысл и человек обречен будет жить в страхе", - заявил американский обвинитель на Нюрнбергском трибунале Бенджамин Ференез. И Нюрнбергский, и Токийский военный трибуналы теоретиками международного права признаны несовершенными: победители судили побежденных, сами для себя устанавливая правовые нормы. Но моральный императив суда над нацистами сомнений не вызывал - какие, впрочем, тут вообще могут быть сомнения?
Организация Объединенных Наций уже отметила полувековой юбилей. Берлинская тюрьма "Шпандау", где отбывали сроки деятели Третьего рейха, разрушена после смерти последнего узника. Но мир не стал совершеннее - политики продолжают говорить все те же слова. "Объединившись все вместе, мы должны избавить планету от уверенности в том, что у преступника, убившего одного человека, больше шансов на милосердие суда, чем у того, кто убил сто тысяч человек". Хосе Авало Сассо, комиссар ООН по правам человека: не будучи в состоянии предотвратить зло, человечество обязано заботиться хотя бы о том, чтобы это зло не оставалось безнаказанным. В 91-м году разразилась югославская война. В 93-м Совет Безопасности ООН принял резолюцию о создании в Гааге Международного трибунала - Международного трибунала по наказанию лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии с 1-го января 1991-го года.
За четыре с половиной года публичные обвинения по 20-ти делам выдвинуты против 77-ми человек. Гаагский уголовный гражданский трибунал стал самым масштабным международным юридическим явлением современной эпохи. Единственные аналоги - Нюрнбергский и Токийский трибуналы - уступают ему и по срокам деятельности, и по количеству обвиняемых. На суде над нацистскими военными преступниками в Нюрнберге на смертную казнь и длительные сроки заключения были осуждены 19 человек, на суде в Токио - 25. Трибунал по наказанию военных преступников в бывшей Югославии смертной казни не предусматривает. К октябрю 97-го года двадцать обвиняемых оказались за решеткой: трое из них воевали на стороне боснийских мусульман, четверо защищали сербскую государственную идею, еще 14 сражались на хорватской стороне. Вынесено два приговора. 57 обвиняемых - в подавляющем своем большинстве сербы, до сих пор разгуливают на свободе. Число лиц, которым обвинение будет предъявлено только в момент ареста, неизвестно; однако, по информации из разных источников, таковых может оказаться не меньше 15 - 20 человек.
Гаагский трибунал рассматривает войну на Балканах как международный конфликт - в частности, по этой причине его полномочия отказываются признавать в Белграде. Союзная Югославия считает конфликт на территории бывшей федерации гражданской войной, а факт существования международного суда - вмешательством во внутренние дела суверенного государства. В уставе Трибунала определены четыре группы обвинений. Первая - тяжелые нарушения Женевских конвенций 1949-го года о защите жертв войны: войны ведутся только против вооруженных сил противника; военные действия против гражданских лиц, военнопленных, больных, раненых запрещаются. Вторая - нарушения законов и обычаев войны, оговоренных в Гаагских конвенциях 1899-го и 1907-го годов. Третья - геноцид. Четвертая - преступления против человечности. Трибунал занимается преступлениями индивидуальных лиц, но не рассматривает дела против государств или групп государств. Трибунал имеет строго определенную временную и территориальную зоны ответственности: расследуются преступления, совершенные в районе югославского конфликта с 1-го января 1991-го года. В финансовом и административном отношении Трибунал подчиняется Совету Безопасности ООН, однако действует как полностью независимая в юридическом смысле организация. Бюджет на 97-й год составляет около 50-ти миллионов долларов, в штате Трибунала - 367 человек из 58 стран мира.
Вот фрагмент из моей беседы с заместителем Генерального прокурора трибунала австралийским юристом Грэхемом Блювиттом. Господин Блювитт, удовлетворены ли вы результатами деятельности Трибунала?
Грэхем Блювитт:
И да, и нет. Трибунал был основан в 93-м году, но оперативную деятельность его прокуратура начала только в июне 94-го. Мы начинали работать в условиях, когда война в Югославии еще продолжалась. Тогда очень было нелегко проводить расследование. Тем не менее, предъявлены публичные обвинения большому количеству предполагаемых преступников, произведены аресты некоторых из них, в судебном производстве девять дел, один процесс уже завершен. С другой стороны, я понимаю, что нужно достичь и большего. Если бы мы обладали необходимыми ресурсами, если бы стороны конфликтов в полной мере сотрудничали с трибуналом, результат мог бы оказаться куда более весомым. Но, повторяю, и то, чего нам удалось добиться, весьма и весьма значительно. И я лично очень горжусь этим.
Андрей Шарый:
Политики и политологи многих стран предъявляют Трибуналу претензии: международная юстиция, дескать, слишком уж неповоротлива, на деятельность следователей и адвокатов роковым образом влияют политические соображения, а значит - они пристрастны, да и судят в Гааге не главных виновников югославской трагедии, а преимущественно рядовых исполнителей замышленных и спланированных национальными вождями преступлений. Как правило, более осторожно высказываются специалисты, знакомые со сложной спецификой такого рода юридической практики. Многие другие суждения сводятся к тому, что Трибунал по сути своей вообще не столько юридическая, сколько моральная инстанция.
Вот мнение бывшего Специального докладчика комиссии ООН по правам человека в бывшей Югославии Тадеуша Мазовецкого.
Тадеуш Мазовецкий:
Нужен суд, который стал бы символом неизбежности наказания зла и торжества справедливости. С моральной стороны крайне важно, чтобы люди не потеряли веры в справедливость. Поэтому я и говорю о том, что функции суда переносятся не в правовую, а в моральную плоскость. Трибунал ведь можно рассматривать не только как карательный орган, но и как институт, который помогает выработать какие-то общие критерии оценки событий, а значит - преодолеть взаимные ненависть и недоверие.
Андрей Шарый:
Сорокадвухлетний серб Душко Тадич служил надзирателем концентрационного лагеря "Омарска" в северо-западной Боснии. Через этот лагерь с лета 92-го по весну 93-го года прошло больше семи тысяч боснийских мусульман. Убийства там происходили ежедневно. В феврале 94-го Тадич был арестован немецкими властями на территории Германии и переправлен в Гаагу. Ни по одному из предъявленных ему обвинений - пытки, издевательства и убийства заключенных - виновным Тадич себя не признавал. Начала суда он ждал почти полтора года, все это время оставаясь единственным заключенным в предназначенном для обвиняемых Гаагского трибунала блоке тюрьмы Схевенинген. Процесс по делу Тадича длился 14 месяцев, и несмотря на огромное количество собранных следствием улик и множество свидетелей - всего был заслушан 121 человек, обвинение столкнулось с трудностями. Защита строила стратегию на посыле о том, что обвиняемый вообще не имел отношения к лагерю "Омарска", а если и существовал военный преступник по имени Душко Тадич, то он - всего лишь тезка и однофамилец человека, присутствовавшего в зале суда. Некоторые свидетели, то ли неуверенные в своей памяти, то ли просто запуганные, меняли показания, и доказательств почти по половине пунктов обвинения оказалось недостаточно. Победного шествия правосудия не состоялось. 14-го июля 1997-го года трибунал признал Душко Тадича виновным по 11-ти пунктам обвинения и приговорил к 20-ти годам лишения свободы. Апелляция защиты рассматривается до сих пор.
В начале 94-го года еще не развернувший оперативной работы в зоне конфликта Гаагский трибунал получил от Организации Объединенных Наций в "наследство" архивы экспертной комиссии Бассиуни. Названная так по имени своего руководителя, египетского юриста Шарифа Бассиуни, эта международная группа экспертов на основании резолюции Совета Безопасности ООН с осени 92-го до конца осени 93-го занималась сбором и анализом информации о преступлениях, совершенных в бывшей Югославии в ходе военного конфликта. Юристы и эксперты в условиях продолжающейся войны беспрепятственного доступа во многие районы боевых действий не имели. Тем не менее, они собрали уникальный документальный материал - упакованные в компьютерные файлы 65 тысяч машинописных страниц.
У меня была возможность познакомиться с несколькими докладами комиссии Бассиуни: это сухой, объективный и очень трудный для чтения бесконечный перечень убийств, пыток, издевательств, изнасилований и других преступлений. Собственно говоря, комиссия и расформирована была после того, как Совет Безопасности принял решение об организации Гаагского трибунала - ее архив стал первой базой данных, основой для следственной работы. Но сколь бы впечатляющими и красноречивыми ни были собранные экспертами факты, по мнению следователей Трибунала, доказательствами и уликами преступлений они считаться не могли - прежде всего потому, что перед комиссией никто задачи сбора чисто следственных улик и не ставил. Получилось так, что большая часть обвинений, предъявленных Трибуналом, относится к событиям, имевшим место тогда, когда самого Трибунала еще и в помине не существовало.
Поэтому, в частности, так трудно оказалось на законных, правовых основаниях посадить Душко Тадича, виновность которого еще до начала процесса у многих сомнений не вызывала - уж очень известной фигурой в Боснии он был. Но политический момент требовал от Трибунала конкретных результатов - обвинения первым подозреваемым были предъявлены в ноябре 94-го года; от Трибунала ждали действий: торжество справедливости отлагательств не терпело. Но справедливость быстрой и всеобщей не бывает. Если, конечно, она наступает вообще.
К моменту подписания Дейтонских соглашений - конец 95-го - тогдашний Генеральный прокурор Трибунала южноафриканский юрист Ричард Голдстоун подписал ордера на арест 66-ти обвиняемых. Я читал некоторые из обвинительных актов - они изготовлены не то что второпях, но с явными неточностями, вызванными либо невозможностью быстро собрать нужную информацию, либо недостаточным знанием особенностей региона и политической ситуации. В тюрьме томился один-единственный Тадич. А среди объявленных в розыск лиц числились и видные местные националистические политики вроде боснийско-сербского вождя Радована Караджича, и генералы. Числились - но не более того. Арест Радована Караджича, которого круглосуточно охраняют несколько десятков вооруженных до зубов фанатиков, без кровопролития и потерь не обойдется. Помимо ордера на арест нужен еще политический консенсус великих держав - а его достичь не легче, чем подписать мирный договор. Поэтому, в частности, Караджич до сих пор на свободе, а слухи о том, что НАТО готовит группу диверсантов для его ареста, пока остаются лишь слухами. Собственных полицейских подразделений Трибунал не имеет, мандат вооруженных миротворцев в Боснии ареста обвиненных лиц прямо не предусматривает. К Рождеству 95-го года в помощь бойцам международного контингента, дислоцированного в Боснии и Хорватии, был выпущен большой красочный плакат типа "Их разыскивает милиция" для того, чтобы было легче опознать злодеев, если миротворческий патруль паче чаяния встретил бы их где-нибудь на лесной дороге. На плакате содержалась такая, например, информация: "Разыскивается некто Грубан. Возраст неизвестен, национальность неизвестна, фотографии не имеется, описания внешних данных тоже. Ищите ветра в поле".
Из декларации сербской интеллигенции "О прекращении преследования Гаагским трибуналом Радована Караджича".
Давление на Радована Караджича представляет собой давление на весь сербский народ. Мировые центры силой пытаются парализовать активность сербского народа, стремясь полностью изолировать Караджича, запугав его опасностью ареста. Но кампания против него не имеет под собой никакой реальной основы, домыслы воспринимаются как документы, на место истины с помощью манипуляции вторгается ложь.
Белград, октябрь 1997 года. Шестьдесят подписей - 14 академиков, члены-корреспонденты Академии наук Сербии, профессора университета.
Кристиан Шартье:
Обвинения господам Караджичу и Младичу было предъявлено публично. Я не могу сказать - завтра или послезавтра будут арестованы Караджич и Младич, но мы надеемся и мы думаем, что это случится. Я сказал бы - это должно случиться.
Андрей Шарый:
Так считает француз Кристиан Шартье, представитель Гаагского трибунала по связям с прессой. Ему, правда, предписано быть оптимистом по должности. Шартье досконально знает причины, по которым до сих пор не арестованы Младич, Караджич и еще полсотни обвиняемых Трибуналом лиц - знает подлинные причины, а не те, о которых гадают журналисты. Шартье знаком с механизмом работы Трибунала изнутри, а потому прекрасно осведомлен о пределах его возможностей. А вот для сторонних наблюдателей, профессионалов "со стороны" оптимизм не обязателен. Говорит Доктор исторических наук, профессор российской Дипломатической академии Владлен Сироткин.
Владлен Сироткин:
У меня двойственное отношение к этому суду в Гааге. С одной стороны, конечно, неплохо, что существует такой орган, который хоть как-то может, ну если не полностью устранить, то по крайней мере напугать тех, кто пытается зверствовать и вести военные действия. Но с другой стороны, это политика. Международный суд в Гааге наказывает только исполнителей. Ведь, в конце концов, не эти непосредственные исполнители и рядовые, скажем так, капралы виноваты. В стороне же остаются все-таки организаторы этих конфликтов. Если выпишут санкции на арест, извините, Милошевича или Туджмана, то что же, они их действительно подвергнут аресту? Никогда они этого не сделают!
Андрей Шарый:
Никто из людей, мнение которых о деятельности Гаагского трибунала мне доводилось слышать, не отрицал, что на него влияет политика. Расхождения имеются во взглядах на то, как сильно это влияние и идет ли оно на пользу. Сербская пропаганда, например, называет Гаагский трибунал "судом Линча над сербским народом". Говорит прокурор Блювитт:
Грэхем Блювитт:
Сам тот факт, что трибунал по наказанию военных преступников основан Советом Безопасности ООН - факт политический. Однако мы не приемлем никаких форм вмешательства в нашу работу, тем более прямого давления. Если такого рода попытки будут предприняты, об этом немедленно узнает весь мир. Но если мы окажемся перед необходимостью предпринять конкретный юридический шаг, нас не остановят никакие политические соображения. Например, если будут получены доказательства того, что политики самого высокого уровня замешаны в совершении военных преступлений, прокурор без колебаний выпишет ордер на арест.
Андрей Шарый:
В нынешних условиях - когда за выполнение мирных соглашений отвечают те же самые национальные лидеры, которые "начинали" конфликт, сама постановка вопроса о мере их ответственности за развязывание войны возможна, пожалуй, только в плоскости морали. Да и тут приходится утешаться тем, что моральный приговор выносит время - но почти никогда современники.
Дражену Эрдемовичу 26 лет. Три года из них он провоевал под знаменами трех армий: боснийской, под командованием мусульман; у боснийских хорватов, а потом и у боснийских сербов. Летом 95-го года Эрдемович, боец десятого штурмового отряда боснийско-сербской армии, участвовал в расстреле захваченных в плен при штурме сербами города Сребреница мирных жителей. На ферме Пиличи 16 июля в течение пяти часов было расстреляно 1200 человек. Эрдемович, по его собственному признанию, расстрелял около 70.
Вот фрагмент показаний Эрдемовича на суде - "Меня просто вынудили участвовать в расстреле, мне пришлось выбирать между собственной жизнью и жизнями этих несчастных людей. Если бы я отказался, меня расстреляли бы вместе с ними. Судьбу этих людей решал не я, а кто-то другой, занимавший куда более высокий пост. Сребреница полностью разрушила мою жизнь. Поэтому я и сознался".
Эрдемович не выдержал мук совести - он рассказал о расстреле на ферме Пиличи британскому журналисту и, после того, как интервью появилось в газетах, слишком разговорчивого солдата вынуждены были арестовать югославские власти. Для юристов Гаагского трибунала дело Эрдемовича оказалось несложным. Трибунал, приняв во внимание смягчающие обстоятельства, дал Эрдемовичу 10 лет тюрьмы - примерно по полтора месяца за каждого расстрелянного им в Пиличах.
Эрдемович - единственный из всех обвиняемых, признавший себя преступником. Остальные убеждены - или делают вид, что убеждены: воевали за правое дело, за родину, и деяний своих не стыдятся, а чуть ли не хвастаются ими. В октябре 97-го года телекомпания Си-Би-Эс в программе "Паблик ай" показала интервью с неким Янко Яничем по прозвищу "Тута" - боснийским сербом, обвиненным в совершении массовых сексуальных преступлений в районе города Фоча. Обвешанный оружием Янич, который до сих пор проживает в Фоче, ухмыляясь, заявил в объектив: "За пять тысяч марок я расскажу вам все. О том, как я перерезал глотки, как убивал и вырывал глаза".
Месяцем раньше хорватский еженедельник "Ферал Трибюн" опубликовал исповедь бывшего бойца спецназа Миро Байрамовича, который в 91-м году участвовал в событиях у местечка Пакрачка Поляна на востоке Хорватии, где было убито несколько сотен сербов. "Я несу прямую ответственность за смерть 72-х человек, - заявил Байрамович. - Я убил их вот этой рукой. Самое трудное - застрелить первого человека и поджечь первый дом. Потом все идет как по шаблону".
Многие в Хорватии считают, что противоречивым показаниям Байрамовича веры нет - ему лично война, в отличие от многих президентов, генералов и полевых командиров, не принесла ни денег, ни славы, ни общественного положения. Впрочем, даже если не Байрамович, а кто-то из его "товарищей по оружию" нажимал на курок - меняет ли это суть дела? Байрамович, Янко Янич, уже получивший срок Тадич, никому неизвестный Грубан, так же как некоторые широко известные вожди - все они, и такие как они - должны существовать в каком-то ирреальном, внечеловеческом и внеморальном измерении.
Весь этот военный югославский ужас, вся эта кровь, эти преступления - воспринимаются как еще большее насилие над естеством жизни, если из здания трибунала выйти на гаагские улицы. Голландия живет неспешной, сытой жизнью, в которой, по-моему, даже дождь является заметным общественным происшествием.
Гаага, как и вся Голландия, невероятно удобна для жизни, она - словно сшитый искусным портным на заказ для целого народа костюм: точно по мерке и точно по вкусу. Как-никак, именно голландцы первыми в новой истории ввели моду на демократию, именно они неторопливо и старательно - как замки и дворцы, как Божьи храмы из своего любимого темно-красного кирпича - возводили здание гражданского общества. Гаагу местопребыванием югославского Трибунала избрали, конечно, не по этим соображениям - город давно стал одним из центров мировой бюрократии, здесь любая международная конференция - всего лишь будничный знак. Но разговоры о военных преступлениях, об убийствах и изнасилованиях в элегантной, в высшей мере светской Гааге кажутся по меньшей мере неуместными. Но скажите, уместна ли вообще в жизни человека война?
В 63-м году в Нью-Йорке вышла книга Ханны Арендт "Эйхманн в Иерусалиме: Размышления о наивности зла". Нацистский преступник Адольф Эйхманн, казненный за геноцид евреев в годы Второй мировой войны по приговору Иерусалимского суда, до последней минуты жизни был уверен в полной своей невиновности. Эйхманн твердил, что совесть его чиста и что он, отправляя стариков и детей в концлагеря, всего лишь выполнял долг перед родиной, Богом и партией. При этом Эйхманн, по его собственному признанию, руководствовался категорическим императивом Канта, который трактовал так: ответственность за преступления лежит лишь на тех, кто находится на верху пирамиды власти. Из этой теории Эйхманна Ханна Арендт сделала вывод о наивности зла: чувство стыда не проникает в душу и мысли тех, кто совершает злодеяния; сами себе они не кажутся преступниками.
Не исключено, что практика Гаагского трибунала подтвердит теорию Ханны Арендт. "Обвиняемые боснийские хорваты уезжают в Гаагу с чистой совестью перед Богом и хорватами, чтобы доказать свою невиновность - в интересах нашего народа и нашей родины". Это заявление сделал один из руководителей непризнанной Хорватской республики Герцег-Босна генерал Дарио Кордич. Он и еще девять боснийских хорватов - бывших офицеров, рядовых, полицейских чиновников - 6-го октября 97-го года отправились на Международный трибунал якобы добровольно. Ордера на их арест были подписаны еще в ноябре 95-го года: командиры обвиняются, в частности, в организации, а рядовые бойцы - в совершении преступлений в мусульманской деревушке Ахмичи в Центральной Боснии. В апреле 93-го года деревушка была сожжена дотла, а население ее - вырезано до последнего человека. Вынужденность "добровольного появления" Кордича в Гааге очевидна - перед реальной угрозой серьезной международной изоляции президент Туджман вынужден был выдать обвиняемых.
Хорватия и большинство хорватов восприняли появление в Гааге группы Кордича как акт величайшего национального унижения. Здравомыслящие политики в Загребе давно говорили о том, что власть обязана была сама наказать военных преступников, вне зависимости от того, на чьей стороне они сражались. Но даже демократическая пресса убеждена, что быть объектом столь сильного дипломатического давления и ощущать себя при этом европейским изгоем - это позор. Реакция ура-патриотов оказалась куда решительнее: в конце октября в ночной дискотеке в северохорватском городе Чаковец 27-летний ветеран войны захватил в заложники троих полицейских, протестуя таким образом против деятельности Гаагского трибунала. Кризис разрешили как в дурном детективе: из Загреба на вертолете к ночному клубу доставили бывшего командира террориста, и тот, после нескольких часов мужского разговора с отцом-генералом, отпустил заложников и сдался сам.
Войну против сербов на территории своей страны хорваты единодушно считают войной отечественной, освободительной, а значит - святой.
"Бомбежки Дрездена и Мюнхена в конце второй мировой войны, атомные бомбы в Хиросиме и Нагасаки тоже являются военными преступлениями, - я цитирую загребскую газету "Виесник". - Однако никому и в голову не приходит ставить силы антигитлеровской коалиции на одну доску с нацистскими преступниками. Почему в Гааге судят не агрессора, а жертву?" Следователей Международного трибунала Нюрнбергский процесс и история Второй мировой войны интересуют исключительно как правовые прецеденты.
"Моя главная задача - добиться того, чтобы все лица, обвиненные в совершении военных преступлений, предстали перед законом", - говорит Генеральный прокурор Трибунала канадка Луиза Арбур.
Трибунал теперь не всегда предъявляет обвинение публично; в ряде случаев подозреваемые в совершении преступлений неожиданно арестовываются. Минувшим летом по договоренности с прокурором Трибунала подразделения миротворческих сил в Боснии провели три операции по задержанию обвиняемых: два человека арестованы, один - убит. Говорит прокурор
Грэхем Блювитт:
Грэхем Блювитт:
Мы сразу почувствовали, что отношение к Трибуналу на территории бывшей Югославии изменилось. Совершенно очевидно - это последствие новой политики прокурора, политики предъявления так называемых скрытых обвинений. Появление в Гааге десяти обвиненных в совершении преступлений боснийских хорватов знак того, что они поняли - открыты любые возможности. Однако мы готовы отказаться от проведения арестов в том случае, если отношения участников конфликта к выполнению своих обязательств перед Трибуналом изменятся. Если обвиняемые будут арестованы властями своих стран или сдадутся добровольно, в скрытых обвинениях отпадет необходимость.
Андрей Шарый:
В четверг, 10-го июля 1997-го года в Приедоре, это северо-западная Босния, был задержан серб Милан Ковачевич - врач-анестезиолог по специальности, в 92-м году - председатель местной общины и член "сербского кризисного штаба", отвечавший за организацию концентрационных лагерей. Ковачевич - единственный из находящихся в Гааге обвиняемых, которому предъявлено обвинение в геноциде. После войны он стал заведующим местной больницей. В последнее время Ковачевич много пил, а одному из журналистов доверительно сообщил, что по временам его мучит совесть. Как пишет еженедельник "Време", Белград, Ковачевич сам пытался связаться со следователями трибунала и договориться о добровольной сдаче на почетных условиях. За смягчение приговора он обещал предоставить компромат на Караджича и Младича. Но случилось по-иному. Говорит адвокат Ковачевича Игор Пантелич:
Игор Пантелич:
Я не собираюсь заниматься политическими оправданиями, у каждого адвоката есть свой подзащитный, у каждого прокурора - свой обвиняемый, а дело судьи - вынести справедливый приговор. Но мне непонятно, почему только сербская сторона обвиняется в совершении геноцида? Поскольку речь идет о гражданской войне с элементами религиозного конфликта, я считаю, что по меньшей мере все стороны виновны в совершении геноцида, степень этой вины должен установить суд. Все три стороны конфликта нарушали международное право и поскольку существует закон личной ответственности, все виновные должны предстать перед судом. Но мне не нравятся тотальные обвинения, которые слишком часто звучат в трибунале.
Андрей Шарый:
Игор Пантелич, заместитель председателя коллегии адвокатов Белграда, входит в довольно многочисленную команду юристов, представляющих интересы Радована Караджича. Говорят, именно Пантеличу принадлежит идея, которую впоследствии отстаивал Караджич, заявивший, что он согласен предстать перед любым судом - но только в том случае, если процесс будет организован у него на родине. Характер этого гипотетического процесса опальный лидер не уточнял, хотя официальная позиция Союзной Югославии и боснийской Республики сербской сводится, в сущности, к тому, что сербов может судить только сербский суд. Несколько месяцев назад министр иностранных дел Великобритании Робин Кук неожиданно заявил о том, что пора подумать об организации чего-то вроде выездных сессий Гаагского трибунала в зоне конфликта. По этому поводу разгорелась полемика, в которую вступили и представители самого Трибунала:
Грэхем Блювитт:
Мы считаем, что сейчас об этом говорить преждевременно. Теоретически проведение судебных процессов в тех же странах, где были совершены преступления, в интересах правосудия. Но политическая ситуация в бывшей Югославии пока не позволяет рассматривать организацию таких процессов в этом регионе как реальную перспективу. Такая возможность может возникнуть на более поздних этапах деятельности Трибунала.
Андрей Шарый:
Темпы, которыми продвигается вперед политическое урегулирование в Боснии и Герцеговине, увы, не позволяют рассчитывать на то, что этот "более поздний этап деятельности Трибунала" начнется в ближайшем будущем. Анте Нобило, адвокат хорватского генерала Тихомира Блашкича, считает, например, что открывшийся летом этого года процесс над его подзащитным будет завершен не ранее чем в конце 1999-го года, а учитывая, что либо защита, либо обвинение наверняка подадут апелляцию, вынесения окончательного приговора суда придется ожидать уже в следующем тысячелетии. Блашкич был начальником Генерального штаба армии боснийских хорватов и ему вменяется в вину ответственность за преступные действия подчиненных, о которых он знал или должен был знать и которые обязан был предотвратить, но не предотвратил. "Блашкич в такой же мере виновен, в какой шериф Бронкса виновен в совершении преступлений на улицах Нью-Йорка", - иронизирует адвокат Нобило. Обвинение настаивает на том, что собранные следствием факты в высшей мере убедительны. А Блашкич второй год сидит под замком.
Тюрьма в Схевиненгене, близком пригороде Гааги, построена из того же плотного темно-красного кирпича, что и остальная Голландия. Схевенинген - это вообще-то престижный курорт, а потому, находящийся неподалеку от побережья пенитенциарный комплекс на туристических картах не обозначен. И все же архитектор не смог уберечься от излишеств: почти сказочные башенки возвышаются над центральными воротами тюрьмы, благоухают аккуратно разбитые цветники вдоль шестиметровой стены. Гаагский замок Иф. Отсюда не убежишь. Вокруг, впрочем, все столь чисто, тихо и буднично, что тюрьмы можно и не заметить. А что за стеной?
Журналистов внутрь не допускают, сколько ни просись. Основной источник информации поэтому - адвокаты обвиняемых. Югославянским пленникам отведен целиком один из тюремных блоков - три десятка одиночных камер. Вот что рассказал хорватскому еженедельнику "Глобус" белградский адвокат Том Фила: "В тюрьме Гаагского трибунала условия жизни в десять раз лучше, чем на свободе в Сербии. Камеры обставлены, словно номера гостиниц. У каждого заключенного - свой санузел с душевой кабиной и туалетом, телевизор с сателлитной антенной".
Никакой тюремной униформы нет. На заседаниях суда многие обвиняемые, кстати, являются в модных строгих костюмах - форма одежды регламентирована лишь для сотрудников трибунала. На тюремный быт никто особо не жалуется - претензии вызывают разве что невеликая площадь камер, меньше десяти квадратных метров.
Занять остающиеся еще вакантными места в камерах Схевенингена, впрочем, никто не торопится.
И мандат, и процедура, и оперативная практика, и будущее Международного Гаагского Трибунала вызывают постоянные споры. Для юристов и политологов этот судебный орган - не только карающий меч правосудия. Они смотрят на Трибунал как на лабораторию творческого международно-правового опыта, как на не имеющий аналогов источник юридических прецедентов, совокупность которых - отчасти и есть та новая система регуляции международных отношений, которую пытается создать мировое сообщество.
В мире не существует абсолютных понятий, а потому говорить о полном торжестве закона и справедливости не приходится. Но, может быть, когда-нибудь станет реальностью и это - справедливость для всех.
Пройдет пятьдесят или сто лет - и потомки нынешних сербских, хорватских и мусульманских солдат и генералов вместе возложат венки к непостроенному еще мемориалу жертвам балканской войны. Сегодняшняя ненависть должна смениться завтрашним прощением.