Надписи на избирательных бюллетенях

- Но бывало и другое:"Сволочи! Мучители народа! Кровопийцы! Все равно вы погибнете рано или поздно. Сколько веревочка не вьется, конец ей будет - запомните это!"

Владимир Тольц: Четыре года назад в нашей программе вышла в эфир передача "Все на выборы!". Посвящена она была истории крамольных надписей на избирательных бюллетенях, которые "учиняли" некоторые советские граждане в процессе голосования на тех или иных выборах в те или иные советские органы. Я употребил сейчас бюрократическое полицейско-судейское словечко "учиняли" не случайно. Дело в том, что для изучения этой особой разновидности эпистолярных памятников "советской демократии" историки Ольга Эдельман и Владимир Козлов использовали прежде всего материалы органов сыска (милиции, КГБ) и судейские (документы Верховного суда и Прокуратуры Союза ССР). То есть - поясню для наших молодых слушателей - дело обстояло так: напишет, допустим, какой-нибудь уединившийся в кабинке избиратель на бюллетене нечто, что желает он довести до сведения властей, но не осмеливается публично, (свое мнение о них, например, сокровенное желание или просто матерное слово), а бывало, что то же самое и на отдельном листке начертает, а затем в урну для голосования вместе с бюллетенем засунет, и доволен - высказался... Но поскольку голосование при социализме было тайным лишь условно (как и многое другое, впрочем, - демократия, свобода слова, равенство и т.д.), то мнение это специально учтут, высказавшего его (пусть анонимно) постараются разыскать, а дальше оно, как и высказавший его человек, становятся предметом судебного разбирательства, как правило, по статье 58-10 (потом ее в 70-ю перенумеровали) - "антисоветская пропаганда и агитация".

Так было. Так было при Сталине, при Хрущеве, при Брежневе и прочих догорбачевской поры генсеках и первых партийных секретарях. Потом многое изменилось - вот она, наша "разница во времени". Но зафиксированных в сводках КГБ, в следственных и судебных делах настроения и суждения людей - наша с вами история - сохранились и продолжают внимательно изучаться историками. За прошедшие со времени нашей передачи 4 года появились новые публикации и исследования крамольных надписей, сделанных во время выборов, изменилось само это явление и социальный смысл его. Поэтому сегодня я и решил вернуться к старой теме, используя и запись из звукового архива Радио Свобода, и новые еще неизвестные многим разработки ее.

Итак, крамольные надписи на избирательных бюллетенях.

Четыре года, назад, приступая к этой теме, я прежде всего попросил историка Владимир Александровича Козлова - крупнейшего российского исследователя советской крамолы пояснить нашим слушателям, что он разумеет под этим архаичным словом. Почему именно "крамола"? Почему не "инакомыслие", "диссидентство", - слова, которые принято употреблять сейчас, когда речь заходит о тех или иных видах идейного сопротивления или просто несогласия с режимом?

Владимир Козлов: Когда я был студентом, мне попалась статья "О случаях уголовного преследования за оскорбления Его Императорского Величества". Я это очень хорошо запомнил. Запомнил лексику, построение фраз, мифологический тип восприятия действительности, который, в общем-то, характерен был для начала 20-го века. (Я думаю, что и в 19-м веке аналогичные есть материалы.) И когда я увидел надзорные наши производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде, я увидел, что в принципе ничего не изменилось. Что это очень архаичное, традиционное, то, что жило века и, по всей вероятности, будет продолжать жить до тех пор, пока власть будет решать, что есть правильное высказывание, что есть высказывание ложное. Потому что это понятие "крамола" я применяю к явлениям, которые носят сугубо оценочный характер со стороны власти. То есть власть решает, что есть хорошо, что есть плохо. И пока власть имеет право решать это, желает решать, хочет решать, юридически или с помощью каких-то чисто волевых решений, до тех пор будет существовать крамола, то есть высказывания, неприемлемые для власти по тем или иным причинам. Явление это архаичное, ибо свобода слова, в принципе, свободная пресса они должны уничтожить крамолу. То есть высказывания, которые являются неприемлемыми, таких высказываний практически почти не существует в цивилизованном мире, скажем так, ну, может быть, за исключением фашистской пропаганды. То есть нет крамолы, этих смутных речей, направленных на подрыв существующего порядка вещей.

Владимир Тольц: Приведем несколько примеров крамолы, о которой говорил Владимир Козлов. Они почерпнуты из вышедшей уже после нашей прошлой передачи публикации о выборах в Верховный совет РСФСР по Ленинскому избирательному округу № 610 (город Челябинск). Всё это - надписи на избирательных бюллетенях, "учиненные" 9 февраля 1947 года и собранные в специальную сводку для "компетентных органов" и районного партначальства. (Секретарь Тракторозаводского райкома ВКП(б) Самохвалов, читая ее через три дня после выборов, начертал: "Враждебные элементы".)

"За плохое руководство я не голосую".
"Я его не знаю и голосовать не хочу. 30 лет голосуй и голосуй".
"Недостоин, не оправдает".
"Эти люди недостойны".
"Против".
"Долой".
"Нужна свобода народу, голосую против".
"Заморили всех, голосую против".
"Почему морите голодом? Голосую "за".

Владимир Тольц: Тут какая-то неувязка: во всех, попавших в сводку для "органов" бюллетенях, фамилия кандидата от "блока коммунистов и беспартийных" вычеркнута. Ну и дальше - в том же роде:

"Блок голода и смерти".
"Голосую против. Уничтожьте очереди, спекулянтов и взяточников - и получите мой голос".
"За плохое руководство народом я не голосую".
"Голодный за сытого не голосует".
"Против. Все равно нет пользы".
"Я за вашу демократию не голосую".
"Нас эти выборы довели до голодной смерти".
"Есть хочу!"
"Не голосую, жизнь плохая".
"Против. Хлеба!".
"Нужна жизнь. Вы ее отняли у нас".
"Хлеба, хлеба и еще раз хлеба".
"Против. Жизнь плохая".
"Улучшится жизнь, тогда голос отдам".
"Крепостное право, кабала".
"Нужен хлеб и продукты, а не кандидаты".
"Надо хлеба, а то 1 Мая будет забастовка".
"Голодной куме - не голосовать на уме".
"Я дальше не могу".

Владимир Тольц: В общем, "глас народа", вернее его многоголосье однозначно: знаменитый теперь (и уже многими забытый) голод 1947 года был, казалось, непереносим. И простые люди куда раньше российских историков осознали его, так сказать, "социально-политические корни". Один из голосовавших в 47-м в Челябинске попытался даже выразить это в стихах:

"Много горьких слез проливаю,
что в Советском Союзе живу.
Так и чудится: я умираю,
и конца своей смерти я жду.
Сегодня, не евши, голодный,
еле ноги с работы тащу,
да к тому же раздетый, холодный
сын кричит: "Папа, есть я хочу!"
Он худой, весь в болячках, иссохший,
и глаза провалились во лбу.
Ах ты, сын мой, несчастный, сердечный,
накормить я тебя не могу.
Весь рабочий народ голодает,
весь раздетый голодным живет!
И куда же наш труд пропадает,
и на что же наш хлеб отдают?
Наш колхозник трудится безмерно
и что с голоду дохнет, то верно!
И не правда ли, что "любимый" правитель
отдал Франции хлебушко наш
и над нами, как палач-укротитель
или хищник, прикрытый любезностью,
нас гонит с голоду тысячи в землю?
И в тюрьме миллионы гниют.
А послушай, презренные твари поют - "счастливую жизнь куют".

Владимир Тольц: "Любимый" правитель", уподобляемый хищнику и "палачу-укротителю" - это, конечно, "любимый вождь и учитель" Иосиф Виссарионович Сталин. О нем анонимные челябинские крамольники тоже не побоялись написать немало:

"Спасибо т. Сталину за "счастливую жизнь", которую он создал для русского народа и привел нас к нищете и голоду".

"Голосую за Панкрушева, а Сталина - долой, хлеба не дает!"

"Новому составу Верховного Совета РСФСР наказ: снять с работы Сталина, потому что он не дает возможности рабочему классу жить, потому что заработанных денег не хватает на продукты, не хватает пайка. Просим снять его с работы".

"Товарищ Панкрушев! Мы голосуем за Вас, но просим Вас быть отзывчивым и внимательным к массе, а не быть такой свиньей, как Исаак, а то всех вас повесим и больше голосовать не будем никогда, к едреной матери всех вас тогда. О детях и матерях - нет никакого внимания, и таких вопросов много. Просим не быть плохим выбранным человеком, а быть чутким к народу. И не набивать свое пузо, а нужно, чтобы оно было у всех полное. И пока. Все".

Владимир Тольц: Партийный секретарь Александр Иванович Панкрушев был в 47-м кандидатом в депутаты Верховного Совета Российской Федерации по Ленинскому избирательному округу. Некоторые из челябинских крамольников были склонны надеяться на него как на "новую метлу".

"Голосовать мы голосуем, а жизни хорошей не видим, но просим Вас, товарищ Панкрушев, не только себе хорошую жизнь устраивать, но и о народе подумать. (...) А товарища Исаака выбрали, и теперь он как птичка в клетке сидит и не выходит. Даже огня на участок не дает, злится. Это просто вредитель нашего участка. Он, то есть Исаак, запарился в своем доме, и вообще кто живет в инорсовских домах, те люди счастливые, у них тепло, а в простых домах нас закаливают, и нет никакой правды, и не найдешь ее на 7-м участке, и так продолжаем мерзнуть".

Владимир Тольц: У других никаких надежд на партийных выдвиженцев не оставалось. Показательно: так бывало не только в Челябинске - на одном из бюллетеней фамилия Панкрушев оказалась зачеркнутой, а вместо нее вписано было имя американского президента: Трумэн.

Четыре года назад, беседуя с московским историком крамолы Владимиром Козловым, я попросил его описать "социальное лицо" ее носителей и, поскольку Владимир Александрович и его коллеги изучили ее на достаточно большом отрезке нашей истории - от Сталина до Брежнева - рассказать, как этот весьма протяженный исторический период менялся общий портрет "смутьяна".

Владимир Козлов: Ну, во-первых, не от Сталина до Брежнева, а от Сталина до Ельцина, а может быть, и до Путина будем изучать.

Социальный портрет смутьянов, как это ни странно, он не меняется. Есть на каких-то определенных отрезках времени, допустим, тенденция к увеличению доли рабочих или уменьшению доли колхозников. Но я не буду всерьез это интерпретировать. Потому что в каждом социальном слое нашего общества существуют некие психологические типы, предрасположенные к такого рода высказываниям. Это раз.

Второе, эти высказывания вот прямо сейчас, прямо в эфир могу позволить себе я, и какие-нибудь юристы из какого-нибудь не очень далекого университета могут решить, что это крамола и даже попытаются найти статью, на основании которой меня за это можно осудить. То есть я могу стать крамольником немедленно, ничего не меняя в своем мировоззрении и взглядах. Я повторяю, это позиция власти, это отношение к высказыванию, а не содержание его.

Что же касается социального состава, вообще, так сказать, крамольников как явления, то фактически в 70-е годы они исчезли, потому что за хулиганские высказывания в адрес Брежнева и прочее, прочее, за болтовню, в общем-то преследовать перестали, это уже было как бы дозволено. То есть сфера применения уголовного права по отношению к людям, которые высказывают странные мысли, она существенно сузилась. И в роли крамольников оказались диссиденты. (Но диссидентов я бы крамольниками не назвал, ибо это явление современное, это порождение либерализма 20-го века в какой-то мере.)

А нас интересовали эти безымянные простые люди, включая интеллигентов, которые сгинули неизвестно где, а может быть, они нас сейчас слушают и вспоминают о своей болтовне в электричке. Потому что, если ты болтал в электричке в 57-м году и говорил, что Хрущев дурак, то это была статья. В 57-58-м году была волна репрессий за того рода высказывания. А если ты это делал в 63-м - это уже необязательно. А назвать Брежнева дураком в электричке в 70-м даже почти не опасно. Ибо появилось понятие, власть стала устанавливать новые правила игры, впервые после Сталина, начиная с Хрущева, которые позволяли предсказать последствия собственных действий. И если в твоей ругани пьяной не обнаружили антисоветского умысла, а это значит, что ты раньше трезвый этого не говорил и никто этого подтвердить не может, то в этом случае тебя уже не судили. И очень строго взыскивали с тех следователей, которые пытались без наличия антисоветского умысла несчастных пьяных болтунов сурово наказывать. Дела прекращались, и у нас есть тому примеры.

Владимир Тольц: Вот лишь несколько примеров, связанных с нашей сегодняшней темой. Всевозможные эксцессы на избирательных участках имели место еще при Сталине.

В декабре 50-го года, нигде не работавший житель Эстонии, в кино и на избирательном участке пел "Трумэн, приди ко мне и спаси от красного ада".

В 52-м году в Киеве домохозяйка-еврейка, член партии, высказывала недовольство, что в судьи не выбирают евреев во время выборов народных судей.

Владимир Тольц: Коллегу Владимира Козлова Ольгу Эдельман, специально изучавшую надписи на избирательных бюллетенях, я спросил о том, какова доля таких смутьянских проявлений в общем котле изъявления народных чувств и настроений, которые власть признавала крамольными.

Ольга Эдельман: В принципе, писали много и постоянно. Трудно сказать, какова доля, в общем не очень велика, сравнительно со всеми остальными документами, которые мы учитывали, документами антисоветского содержания, письмами, листовками. С другой стороны, я думаю, что дошли до суда далеко не все случаи надписей на бюллетенях. Были надписи, вот мы видели сводки КГБ, которые докладывали в ЦК КПСС о результатах выборов, они часто составляли сводки высказываний на бюллетенях, очень много приводили высказываний, поддерживающих власть. Очень много приводили высказываний, которые демонстрировали некий доверительный диалог населения с властью, скажем, что все хорошо, но вот давали бы побольше новых квартир.

Владимир Козлов: "Хороший ты мужик, Никита, только денежек бы нам прибавил" - вот я запомнил такую надпись из одной из сводок кэгэбешных или партийных, партийные комитеты тоже составляли такие.

Ольга Эдельман: Но было какое-то количество надписей, по которым заводили уголовные дела. Тут очень трудно сказать, каков был процент писавших, которых обнаруживали. Те дела, которые мы имеем, это понятно - его уже нашли, осудили, ему это смогли инкриминировать. Сколько осталось невыявленными и какой процент выявлялся, по нашим материалам сказать трудно.

Владимир Тольц: А соответствующими материалами КГБ вы не располагаете сейчас?

Ольга Эдельман: Нет.

Владимир Тольц: Ну, скажите, хорошо, если судить о тех, кого нашли, кто все-таки писал?

Ольга Эдельман: Это были то, что называется простые советские люди. В основном среднего такого невысокого образовательного уровня, ну что понятно. Очень много в наших документах указаний на то, что это страшное деяние было произведено в нетрезвом состоянии.

Но опять же понятно: мы помним обстановку советских выборов - это был праздник, играла музыка, и все праздновали. И пока доходили до бюллетеней, уже были готовы там много чего написать, по-видимому. В среднем, те случаи, которые мы видим, это рабочие, колхозники, мало высшего образования, действительно, обычные люди. Иногда в делах сохранились их собственные объяснения того, что они сделали. Многие немедленно ссылались на то, что были пьяны и, соответственно, вроде как не очень отвечают за этот поступок. Было, скажем, очень драматичное признание одного такого человека, который рассказал, что он впал в отчаяние, потому что незадолго до этого ему объявили, что ему таки не дадут квартиру, которую он много лет ждал. Он описал свои ужасные жилищные условия, как он живет в маленькой комнате вместе с родителями жены и ее большой семьей. Для него это было актом отчаяния. Он действительно напился и пошел писать на бюллетени антисоветские надписи, потому что ему казалось, что дальше ему все равно, пусть его хотя бы повесят, он решил, что его жизнь зашла в тупик и виновато в это, естественно, правительство.

Владимир Тольц: Листовка, брошенная в урну для голосования на избирательном участке станции Мосса Ленинградской железной дороги:

"Сволочи! Мучители народа! Кровопийцы! Все равно вы погибнете рано или поздно. Сколько веревочка не вьется, конец ей будет - запомните это!"

Владимир Тольц: Автор листовки - станционный весовщик Игнатьев 19-ти лет, на случившихся вскоре выборах судей написал еще одну:

"Жизнь русскому народу не будет, пока евреев мы всех не истребим, как это делали немцы. Сталин - это грузинский еврей, и пока он руководит, мы будем не жить, а мучиться. Что же, как будто у нас русских вождей нет. Долой власть советов! Долой мучителя народов, проклятого Сталина!"

Владимир Тольц: Автор был отыскан органами и осужден в феврале 53-го на 10 лет.

Напомню: сегодняшняя передача посвящена истории крамольных надписей на избирательных бюллетенях.

Я продолжаю беседу с исследователями проявлений вольнодумства на советских выборах Ольгой Эдельман и Владимиров Козловым.

Я вот прочел крамольные записи на избирательных бюллетенях, которые вы подготовили к печати. Скажите, как можно классифицировать авторов их по идеологической окраске, ведь среди них и коммунисты, и антикоммунисты, верующие и атеисты, представители разных национальностей. Кого больше?

Ольга Эдельман: В принципе, можно попытаться это сделать, но не надо забывать, что большинство надписей они краткие и их довольно трудно классифицировать. Они просто содержать негативное высказывание.

Между прочим, очень забавна форма этих высказываний. Когда мы начинаем смотреть на то, как это сформулировано, видно, что люди для того, чтобы так кратко и емко сформулировать свое негативное отношение к власти, они использовали традиционно для этой самой власти лозунговую форму, типа: "Долой!", "Да здравствует!", "Позор!". Все, что писалось тогда в советских агитационных лозунгах, в праздничных призывах ЦК КПСС, форма бралась та же самая для крамольных высказываний.

Владимир Тольц: А матерных много?

Ольга Эдельман: Бывали... Дело в том, что, к сожалению, материалы прокуратуры и вообще материалы расследования далеко не всегда содержат прямые цитаты, они вообще не любили цитировать. Чаще всего мы имеем дело, где написано, что персонаж дела допустил антисоветские надписи на избирательно бюллетене.

Владимир Козлов: Дело там даже не в том, что они не очень любили, а дело в том, что это была инструкция, которая действовала жестко и во времена Хрущева, и, насколько я помню, во времена раннего Брежнева. Наказывали тех, кто при составлении обвинительного заключения и заключения по надзорным делам употреблял прямые цитаты антисоветские, ибо это воспринималось как специфическая форма распространения антисоветских взглядов и убеждений. Поэтому то, что мы имеем этого живого народного языка в цитатах надзорных производств, это результат невысокой квалификации следователей, особенно периферийных.

Ольга Эдельман: Очень много открыто антикоммунистических высказываний и достаточно много, была очень большая волна, когда народ встал на защиту Молотова и Маленкова после разоблачения антипартийной группы.

Владимир Тольц: Если говорить о географии, скажем, крамольных проявлений, связанных с надписями на бюллетенях, это по всему Советскому Союзу примерно равно как бы рассеяно или есть места, где к этой форме крамолы прибегали чаще, чем в других?

Ольга Эдельман: Вероятно, можно говорить вообще о том, что были регионы, в которых чаще или реже фиксировались вообще антисоветские проявления.

Владимир Козлов: Если говорить о географии, то эта география действительно существует - это линия железных дорог. Ибо на транспорте просто человек, попадающий в специфическую ситуацию, психологически более раскованный - незнакомый попутчик, выпили и так далее, и дополнительный полицейский контроль он дает картину. Но это не значит, что на железнодорожных станциях находилось больше антисоветчиков, чем в московских квартирах, вот я хотел бы обратить на это внимание. Но если говорить о достоверно установленных фактах, это факты, значительное количество фактов, связанные как раз с деятельностью транспортной прокуратуры. Людей задерживали на вокзалах за эту болтовню, в поездах и так далее. Это места, где это проявляется. Поэтому говорить, как это было разлито по стране географически и даже социально довольно трудно. "15-го февраля 1953-го года трое молодых трактористов (два русских и латыш) в Даугавпилской области явились пьяными на собрание избирателей, где выступал депутат в кандидаты областного совета. Шумом и громкой руганью сорвали его доклад, бранили избирательную систему.

22-го февраля 1953-го года матрос-рыбак в Новороссийске на избирательном участке, показав на портреты вождей, сказал: "Я напишу, сколько они еще будут держать народ в черном теле?". А затем, получив бюллетень, прибавил, что ему все равно за кого голосовать.

В тот же день конюх радиостанции Северного морского пароходства в Архангельске в разговоре с соседями по коммунальной квартире высказывал террористические намерения в отношении вождя народов СССР и его соратников. Видимо, бранился и говорил, что их всех надобно убить.

Колхозник из Костромской области ругал выдвинутых кандидатов в депутаты местных советов.

Рабочий судоремонтного завода, эстонец, в чайной допускал хулиганские выпады по отношению к портрету "одного из руководителей".

Рабочий из Иркутской области в нетрезвом состоянии на избирательном участке бранил Советскую власть.

А 19-летняя малообразованная и нигде не работавшая жительница маленького латвийского городка в конце февраля 1953-го года повесила у входа в горисполком листовку с критикой КПСС, Сталина и прошедших выборов".

За первые послесталинские годы в делах прокуратуры СССР не отмечено истории такого рода, но зато выборы в местные советы в марте 57-го года дали их целый букет, и в дальнейшем они устойчиво сопутствовали дням голосования.

8-го марта 57-го года 20-летний, прежде судимый русский рабочий в эстонском городе Кохтла-Ярве явился на избирательный участок и стал требовать, чтобы организовали танцы, а к тому же еще и пел распространенную среди уголовников антисоветскую песню "Как хороша вечерняя столица".

Из постановления заместителя прокурора Латвийской ССР по специальным делам от 6-го июля 1953-го года "О рассмотрении архивно-следственного дела по жалобе осужденной Чубаровой Н.И. "

Допрошенная 16-го марта 1953-го года на очной ставке свидетель Шаметько М.А. показала:

"Вечером 5-го марта 1953-го года по радио стали передавать сообщение о состоянии здоровья одного из руководителей КПСС и советского правительства. Когда диктор сказал, что его состояние здоровья ухудшается, находившаяся в комнате Чубарова Нина выразила пожелание быстрейшей смерти ему, сказав "пусть сдыхает". Я, возмутившись таким заявлением, сказала Чубаровой: "Ты что, с ума сошла?" На что последняя ответила с усмешкой: "Умер Максим, ну и (нецензурное слово) с ним, одним меньше будет".

В этот же вечер Чубарова рассказала, что 1-го марта 1953-го года, в день выборов в местные советы депутатов трудящихся в городе Риге, расклеивались листовки с клеветой на одного из руководителей КПСС и советского правительства".

Владимир Тольц: А вот листовка, брошенная в урну для голосования на одном из избирательных участков Ярославля. Автор в 54-м получил 7 лет лагерей.

"Я пришел сюда не потому, что не могу отличить монархии бывшей сталинской, теперь маленковской, от республики. Не потому, что не вижу рабского труда, оскорбленного, униженного, ограбленного народа. Нет теперь у нас в России счастливого ребенка, рабочего, служащего, инженера или академика, все порабощены, раздавлены, охраняются. Придумали мираж коммунизма, хоть и неудачно, но не стесняясь, тянут последние соки из народа для своего блага, войн и узды для этого народа. А вдумайтесь в то, что нам называют коммунизмом, который мы должны строить, который нас, по существу, лишает хоть немного спокойной жизни в настоящем. Кто теперь доволен своей жизнью? Разве только Маленков, убивший из-за угла такого же Берия, этого незаменимого помощника Сталина. Словом, все хорошие мясники. Сталин убил свою жену и не сидел за это в тюрьме. А почему? Я сын батрака - вот что заставляет меня так говорить. Я обманут, как и все остальные. Я стал офицером, чтобы иметь кусок хлеба, но кто мне дает пищу духовную, свободу? Попробуй я сказать раз это вслух - меня как всякого заклятого вздернут и поделом. Еще бы - захотел свободу в СССР. Будьте благоразумны, не давайте себя обманывать и угнетать, боритесь за авторитет, возможность жить и свободу. Все, чем забиты наши головы, сплошная халтура. Прочел - передай товарищу, ведь у нас свобода слова". Владимир Тольц: Из анонимной записки, брошенной в урну для голосования на одном из избирательных участков Москвы, в том же 57-м:

"Долой Советское правительство, изменившее делу трудящихся! Долой лакеев, предателей, так называемых народных судей, выполняющих законы беззакония советского предательского правительства!"

Владимир Тольц: Аноним был отыскан органами. Оказалось это мастер трикотажной фабрики Шустов, 1911-го года рождения, и ранее учинявший надписи антисоветского характера. Приговор - 3 года лишения свободы.

...Скажите, какова была динамика антикрамольной активности властей во времени? Ведь период, который вы обследовали, довольно велик, менялись правители, каждый из них по нескольку раз менял политический курс, по крайней мере, его элементы, и уж многократно политические установки. Когда, к примеру, больше сажали за крамолу?( Один период - вторая половина 50-х годов, вы уже назвали.)

Владимир Козлов: Больше 40% всех известных нам случаев осуждений, я подчеркиваю - осуждений, мы не берем случаев профилактирования, карательную психиатрию и так далее, мы говорим о судебных случаях, больше сорока приходится на 57-58-е годы. Просто если сравнить два периода, 58-й год это, допустим, несколько тысяч человек, осужденных за подобные высказывания, действия, листовки и так далее, за один год.

Если взять период "позднего Брежнева", это где-то вторая половина 70-х годов, то там за 4 или 5 лет зафиксировано 70 или 80 случаев осуждений всего. А вот количество профилактированных, а эту практику Хрущев предложил, на 21-м съезде он впервые употребил, 59-й год, употребил впервые термин публично "профилактирование". Потом это развивалось, достигло апогея при Андропове, когда подавляющее большинство людей, выявленных и уличенных в такого рода деяниях, не привлекались к судебной ответственности, а давали подписку о том, кто-то еще помнит, как это было, наш один общий знакомый рассказывал как его "профилактировали", он проходил как один полусвидетель по делу Якира. Вот это профилактирование это совершенно новая была тактика. И кстати, исключительно эффективная. Не хочется проводить каких-то параллелей, выходить на современность и прочее. Тем не менее, страх перед неясной угрозой очень часто оказывается более эффективным сдерживающим средством, чем демонстративное жестокое наказание пойманного, уличенного крамольника.

Владимир Тольц: Судя по самой форме вашего ответа, когда вы говорите о страхе и о том, что не хочется проводить параллели, ваше утверждение актуально и сейчас.

Владимир Козлов: Я хотел бы обратить внимание еще на одну вещь, которая мне самому очень нравится, просто привлечь внимание, как бы статистика такая интересная. В конце 60-х годов количество тайных агентов и секретных осведомителей КГБ, которые не только, конечно, занимались крамольниками, оно было в 2 раза больше, чем количество установленных крамольников. То есть в общем-то не так много, по нашим данным, это рассекреченные данные, в свое время они были рассекречены, сейчас, может быть, их опять засекретят, это где-то 177 тысяч человек.

Владимир Тольц: Выявленных крамольников?

Владимир Козлов: Нет, 177 тысяч тайных агентов, осведомителей и прочих. Понятно, что не все они занимаются идеологией. Тем не менее, количество установленных случаев было в два раза меньше, чем количество людей, которые были приставлены за этим наблюдать, я не говорю о штатном составе КГБ.

Владимир Тольц: Впечатляет конечно... А вот скажите, Ольга Валериановна, вы исследовали надписи на бюллетенях, когда в общем эта форма крамолы сходит на "нет" или уменьшается?

Ольга Эдельман: Мы говорим в данном случае не о форме крамолы, а о динамике борьбы с ней. Здесь тенденция примерно такая же, как и общая, о которой сказал Владимир Александрович. Более того, надо сказать, что в брежневское время возникала дополнительная ситуация. Скандал в избирательном участке, найденные там какие-то крамольные надписи - это же большой скандал для местных властей, на их головы посыпятся какие-то выговоры, отставки и репрессии. Поэтому они всеми силами пытались это замять.

Я думаю, что в хрущевский период динамика была немножко другая. У меня по документам возникло впечатление, что тогда это любили наоборот это дело сразу выводить на уровень судебного преследования, хватать, сажать. В брежневское время я вижу скорее тенденцию постараться замять это дело.

Владимир Тольц: Ольга Валериановна, вот вы такой тонкий знаток демократической системы выборов в России, скажите, а вот сейчас пишут крамольные надписи на бюллетенях и что пишут, не знаете?

Ольга Эдельман: К нам в архив пока не поступали.

Владимир Тольц: Последние надписи, которые у вас хранятся и рассекречены, это какой год?

Ольга Эдельман: Это где-то первая половина брежневского периода, по-моему.

Владимир Козлов: Вообще, по брежневским стандартам за надписи на бюллетенях уже не судили. Поэтому я, честно говоря, не помню надзорного производства на эту тему. А что касается вот этих сводок по записям, то я думаю, что это последние перед крахом коммунизма, возьмите архивы ЦК КПСС, вы там обнаружите эти вещи, это люди писали постоянно. Ваш вопрос насчет современности очень интересен. Мне тоже было бы интересно узнать - уже появились или еще нет.

Владимир Тольц: Вот что хочу спросить сейчас: а существовала ли обратная связь между тем, что писали и болтали советские крамольники и властью, которая получала сводки об их смутьянстве, которая карала их за ею недозволяемое? На саму-то власть это как-то влияло?

Ольга Эдельман: Во-первых, хочу сказать, что к своему глубокому изумления я обнаружила, что немного, конечно, но встречаются случаи, когда антисоветские листовки писали и клеили сотрудники правоохранительных органов. Были такие случаи.

Владимир Козлов: Известен случай, когда такая листовка ходила непосредственно в аппарате ЦК КПСС. Некий обиженный партийный чиновник разразился такой обобщающей листовкой, которая там бродила.

Ольга Эдельман: С другой стороны, есть еще один любопытный срез этого явления. Скажем, очень часто встречающаяся в наших документах, особенно первой половины 50-х годов, ситуация - вот такое пьяное бормотание на улице. Идет человек, пьяный, и посреди всего, что он на улице говорит, присутствуют какие-то антисоветские высказывания. Его забирают в милицию. Он дебоширит при задержании, сообщает милиционерам, что они, скажем, фашисты или хуже фашистов или продались капиталистам, неважно. Наутро он обнаруживает себя уже с 58-й статьей. Честно говоря, для каждого из этих случаев наши документы не позволяли решить, действительно он это все говорил или это дело, целиком "сшитое" милиционерами, которым он надоел сажать его каждый раз на 15 суток, и они решили от него избавиться капитально. В любом случае, даже если милиционеры придумали это сами, текст они знали заранее. Более того, можно пронаблюдать, что примерно в один и тот же временной срез по всей стране содержание вот этих антисоветских высказываний какое-то очень похожее. Такое впечатление, что вся страна знала, какой текст надо произнести, когда хочется произнести антисоветский текст. И знала именно вся страна, включая и милицию, и сотрудников правоохранительных органов, всех. Вот им понадобилось сфабриковать антисоветское дело - они знали текст, они его воспроизвели.

Владимир Тольц: Вы обследовали разные проявления крамолы с конца сталинского правления до конца правления Ельцина. Скажите, какую роль, по вашему мнению, она сыграла в падении коммунизма? И, поскольку вы убеждены, что крамола явление вечное, какую роль она играет сейчас в нынешней российской действительности?

Ольга Эдельман: Я думаю, что, говоря о крамоле, мы не должны забывать, что мы говорим о явлении, которое демонстрировало некоторое смутное неудовольствие народа тем, как он живет и тем, что происходит. Но, во-первых, очень большая часть этих крамольных высказываний никак не была идейно структурирована. Поэтому она и не могла иметь какой-то направленности определенной, скажем, способствовать свержению режима. Это было просто смутное высказывание недовольства, в котором точно так же как в явлениях, о которых только что говорил Владимир Александрович, соединялись вещи несоединимые. Могли написать на заборе лозунг "Да здравствует Гитлер и Эйзенхауэр!", к примеру, или "Да здравствует Эйзенхауэр и великий Мао!", и вся их цель была высказать свое недовольство. Я думаю, вряд ли это могло способствовать всерьез крушению режима, скорее это некий индикатор степени напряженности в обществе.

Владимир Козлов: Ну, прежде всего, не про то, что было тогда, а про то, что было после коммунизма. Скажем так, парадоксальные явления в политической жизни народа, потому что с самого начала, если мы вспомним, крах коммунизма, мы должны вспомнить и это поразительное объединение совершенно несоединимых вещей. Сторонников идеи "сионистского заговора", которые объединились с монархистами, которые объединились с коммунистами, и которые объединились с коммунистами, но, скажем так, ленинского толка, все они вместе боролись против крамолы как явления. Они не хотели больше быть крамольниками, они добивались свободы слова. Вот все вместе они в этом парадоксальном единстве действительно способствовали крушению коммунизма. Стремясь к самоуничтожению, то есть к исчезновению крамолы как явления, они добились этого, и после этого они разошлись. И выяснилось, что то, что называют у нас расколом, а на английском языке замечательно звучит как "скизм", раскол между интеллигенцией и народом возродился с новой силой.

В крамольники сейчас имеют шанс попасть интеллигенты либерального толка.

Что же касается болтовни по поводу плохого Хрущева, Брежнева или кого-либо еще, как явление, как болтовня, как и всякая болтовня, никакого вклада в крушение коммунизма вот эти крамольники не внесли. Я вынужден признать, что диссидентское движение все-таки несло больший вклад, по крайней мере, подготовив либеральную идеологию, способствующую прогрессу общества в период крушения коммунизма и раннего Ельцина.

Владимир Тольц: Хотя надписи на избирательных бюллетенях периода крушения коммунизма и раннего Ельцина, о котором говорил сейчас Владимир Козлов, в массе своей еще не стали объектом исторического исследования, можно предположить, что их стало в сравнении с предыдущей эпохой меньше.

Уже во времена провозглашенной Горбачевым гласности появилось много других возможностей выражать свое отношение к власти и к жизни. Но это вовсе не означает, что этот жанр самовыражения сошел "на нет". В российской, да и не только в российской прессе можно обнаружить немало свидетельств, что надписи, как правило, делающие бюллетени недействительными, появляются во время любых выборов на любом постсоветском пространстве. Ну, вот для примера короткая цитата из сообщения о выборах в Верховную Раду Украины по одномандатному округу Черниговской области, лето 2003-го года: "Наблюдатели отмечают, что многие выражали свои эмоции надписями на бюллетенях, что и делало их недействительными". Или вот из другого сообщения о московской компьютерной выставке "Комтек-97", где, кажется, впервые была продемонстрирована российская машина для подсчета голосов: "Мало кто знает, что кроме всего прочего машина считает, сколько бюллетеней граждане запороли и как именно. "Умная" урна позволяет себе ошибаться в одном случае из тысячи, да и то из-за наших с вами нарушений и неуместных надписей в бюллетени". Заметьте "разницу во времени": надписи в бюллетенях уже не рассматриваются как преступные, но все же трактуются как неуместные.

Но душа человека, вскормленного на советской культуре, продолжает к ним тянуться. В Интернете я наткнулся на письмо датского слависта Йона Кюста, родившегося в США, а потому являющегося американским гражданином. Когда он впервые в 2000-м году принял участие в американских выборах, то был обескуражен отсутствием привычного для европейцев бумажного бюллетеня и посетовал: "Жаль, так хотелось бы что-то написать там собственной американской рукой, например: "Спасибо, историческая родина, что ты меня пригласила сюда выбрать следующего президента страны, в которой я в общей сложности провел не более пяти месяцев сознательной жизни". Кстати, в тех американских избирательных округах, где на президентских выборах 2000-го года еще сохранились бумажные бюллетени, на них были зафиксированы надписи голосовавших, схожие со многими российскими. Вот одна из них, попавшая в печать: "Черт их разберет", это о кандидатах от республиканцев и демократов. О нынешних российских надписях на избирательных бюллетенях я беседовал с экспертом по избирательному праву Леонидом Андреевичем Кириченко.

Леонид Кириченко: Расскажу об интересном казусе, который случился на выборах этой Думы в декабре прошлого года. Я был наблюдателем на участке. На выборах мэра города Москвы в одном из бюллетеней был правильно поставлен квадратик, с точки зрения закона, в строке "против всех кандидатов". То есть по нормам закона, если человек поставил отметку в квадрате, бюллетень считается действительным. Но этот незнакомец инкогнито сделал еще одну художественную картину на этом бюллетени: во весь размер листа по диагонали он нарисовал огромный мужской эрегированный орган в очень хорошем исполнении. Члены комиссии, большинство женщин, с возмущением признали этот бюллетень недействительным. Я попытался с ними спорить и говорил, что закон не запрещает делать рисунки на бюллетенях, надписи, он требует только того, чтобы пометка стояла в квадратах, либо ни одной пометки, либо одна пометка в одном из квадратов, тогда бюллетень признается действительным. Никаких оснований для признания бюллетеня недействительным в законе не прописано. Там написано: "комиссия в случае сомнения может признать бюллетень недействительным", но не написано, на каком основании. Мои шутки о том, что в таком прекрасном рабочем состоянии признать бюллетень недействительным, это просто противоречить очевидному на этом бюллетени. К сожалению, бюллетень был признан недействительным в нарушение закона.

Владимир Тольц: Думаю, что дальнейшая судьба надписей на избирательных бюллетенях будет определяться прежде всего возможностями выбора и свободы волеизъявления. Во всех случаях надписи эти будут служить интересным источником для изучения нашего прошлого и настоящего. Если уцелеют, конечно.