Сорокалетнее эхо новочеркасского расстрела
- "Рабочие Электровозостроительного завода в г. Новочеркасске (около 200 человек) в 10 часов утра прекратили работу и потребовали повышения расценок".
- "У них цель была одна: Москве дать сигнал о том, что раз поезда стоят, значит, кто-то заинтересуется..."
- "Новочеркасск символизировал конфликт высшего руководства со всей страной. Высшая власть впервые в послесталинское время подтавилась, она обозначила свое репрессивное лицо..."
- "Я побежала и посередине площади упала, почувствовала, что у меня оторвало ногу; но ногу мне не оторвало, мне прострелило ее..."
Владимир Тольц: ... 31-го мая 1962-го года московское радио зачитало постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР о повышении закупочных и розничных цен на мясо, мясные продукты и масло. Диктор звучал, как всегда, оптимистично и убедительно. Но повторявшийся и утром 1-го июня текст "обращения к народу" никакого оптимизма у слушателей не вызвал. Всем было ясно: мясо, колбаса, сливочное масло подорожают. Речь шла о "хлебе насущном", о продуктах повседневного потребления, на которые в том же 62-м и следующем 63-м годах в некоторых областях страны были введены карточки. К тому времени не только мясомолочные продукты, но и растительное масло, хлеб и крупы стали во многих местах "дефицитом". (Словечко, которое взамен исчезающих с прилавков товаров, на многие годы прочно вошло в лексикон советской повседневности.) А пропаганда между тем каждодневно радовала население сообщениями о том, как успешно труженики села догоняют Америку по производству мяса и молока на душу населения, как уже перегнали капиталистические страны по ряду показателей, как страна выигрывает соревнование со всем миром...
Довольно давно уже занимаясь пристальным разглядыванием советского прошлого, я вот что у коллег по этому занятию подметил: многие из них, всматриваясь в уходящий в тень минувшего ствол советской истории, старательно и порой, не отдавая себе в этом отчета, ищут на нем потаенный роковой излом, после которого советское растение перестало тянуться в высь и начало чахнуть. Похоже, однако, что на самом деле таких изломов и рубцов было немало. Прежде чем окончательно засохнуть, плющ государственного коммунизма, казалось, намертво сросшийся со страной, не раз надламывался и начинал смертельно (так тоже часто казалось) чахнуть.
Один из таких надломов он пережил в начале лета 1962-го. Тогда у большинства населения была отнята вера - питательный рассол, без которого коммунизм, как идея, расти не может. Я говорю сейчас даже не о провозглашенном чуть ранее Хрущевым лозунге "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме" - в него изначально верилось слабо. Но была надежда: "наши дети будут жить лучше, чем мы." А она не на лозунгах основывалась. С послевоенной сталинской поры, с отмены карточек и денежной реформы 47 года народ был приучен к стабильным государственным ценам на продукты питания и регулярным (раз, а то и два - в год) широковещательным объявлениям о снижении цен на предметы повседневного потребления. Эти копеечные снижения цен на залежалые товары и подкармливали надежды послевоенного поколения на лучшую жизнь.
Первый тревожный звонок прозвучал в 61-м, когда после хрущевской денежной реформы цены на некоторые мелочи (соль, спички, например) увеличились в 10 раз, а многие другие округлились в сторону увеличения. Ну, а кроме того тогда же подорожала водка. До реформы она стоила 21.20, а в 62-м уже 2.82. (В народе говорили 27, - еще долго считали в "дореформенных" рублях, по-новому 2.70, поскольку 12 коп. можно было "выручить" за сданную пустую бутылку.) Я подробно припоминаю все эти детали, чтобы вы правильно могли понять листовки, обнаруженные в канун нового, 62-го года в Чите. Одна из них вопрошала: "Болтун Хрущев, где твое изобилие?" На другой были стихи:
Ильич, Ильич, проснись
И с Хрущевым разберись:
Водка стоит 27,
Сала, мяса нет совсем.
К коммунизму подойдем
И капусты не найдем.
И вот теперь, в начале лета 62-го дефицитные сало и мясо подорожали примерно на треть цены!
В ответ прозвучал уже не звонок, а заводские гудки взбунтовавшегося Новочеркасска...
Валентина Водяницкая: Объявили утром 1-го - повышение цен на мясо-молочные продукты. Людей не взбудоражило особенно это повышение. Но у нас практиковалось на заводе повышение расценок. Каким образом? - Больше деталей... Если тебе сегодня надо сто деталей в этом месяце, ты сделал 105, они на следующий раз тебе дадут 105 норму. И таким образом, как раз на первое число заработная плата рабочих потеряла 53%.
Владимир Тольц: Это мне по телефону из Новочеркасска рассказывает Валентина Евгеньевна Водяницкая. В 62-м ей было 24 года, уже замужем, ребенку около 4-х; работала она тогда крановщицей в сталелитейном цехе Новочеркасского электровозостроительного завода (НЭВЗ).
Валентина Водяницкая: Придя на работу и услышав эту новость, возмутились рабочие сталелитейного цеха, пригласили Курочкина, который нетактично повел себя с рабочими, повернулся и ушел от них, нагрубил: пирожки, постное масло ешьте, да газ.вода у меня бесплатная - вместо молока. Это вызвало неоднозначную реакцию со стороны рабочих, и они пошли в заводоуправление. Они позакрывались руководство. И вот в этот период и началось, собственно. Рабочие были вынуждены выйти на улицу и остановили поезд, идущий Москва-Ростов. У них цель была одна: Москве дать сигнал о том, что раз поезда стоят, значит, кто-то заинтересуется: почему?...
Владимир Тольц: Полвека назад в СССР не было моды на социологические опросы, выявляющие мнение населения по поводу того или иного решения власти. Да и социологии в Союзе собственно не было; она только зарождалась в умах партийных вольнодумцев, служивших часто на кафедрах марксизма-ленинизма. А роль "придворных социологов" традиционно (с ленинских еще времен) исполняли органы государственной безопасности, через свою агентуру собиравшие мнения населения по поводу того или иного телодвижения властей и принимавшие карательные меры, если то или иное мнение было начальству неугодно. Но надо иметь в виду, что и эти сверхсекретные, высылаемые лишь высшему начальству сообщения о "гласе народа", подобно всем прочим советским реляциям об "успехах и доблестях" строились по одной схеме: вначале - "позитив", демонстрирующий правильность решения властей, и только затем - "об отдельных недостатках". На сей раз "позитива" было негусто:
"Заместитель председателя КГБ при Совете Министров СССР Петр Ивашутин членам Президиума и секретарям ЦК КПСС. 1 июня 1962 г.
Особая папка
Совершенно секретно
Докладываю о реагировании населения на решение ЦК КПСС и Совета Министров СССР о некотором повышении цен на мясо, мясные продукты и масло.
В целом по стране это решение воспринято правильно. Основной смысл высказываний лиц, одобряющих данное мероприятие Советского правительства, сводится к тому, что будут снижены цены на рынке и при наличии мясных и молочных продуктов в магазинах повысится обеспеченность ими населения.
Во второй половине 1 июня эти настроения во многих городах страны (Ленинград, Новосибирск, Казань, Днепропетровск, Киев, Минск, Горький и др.) стали преобладающими.
Особенно одобряется решение ЦК КПСС и Совета Министров СССР сельским населением страны.
Положительно также советские граждане высказываются по поводу самой формы обращения к народу с откровенным объяснением причин, вызвавших необходимость повышения цен".
Как видите, о "положительном" - в самых общих словах. Ни одного конкретного примера (откуда их было взять!) Разве что - расплывчатая ссылка на киевских студентов, считающих, что "обращение к народу" - "хорошая форма и многим местным руководителям следует с этого брать пример". А вот дальше (и куда больше) - о неприятном.
"Вместе с тем имели место и нежелательные проявления. <...> В ряде городов отмечены случаи появления отдельных антисоветских листовок и надписей.
В частности в г. Москве на одном из домов по улице Горького преступником была наклеена листовка с надписью "Сегодня повышение цен, а что нас ждет завтра".
На Сиреневом бульваре наклеена листовка с призывом к рабочим "бороться за свои права и снижение цен".
На платформе станции "Победа" Киевской железной дороги учинена надпись с клеветническим измышлениями в адрес Советского правительства и требованием снизить цены на продукты.
В г. Донецке на телеграфном столбе была приклеена листовка с надписью: "Нас обманывали и обманывают. Будем бороться за справедливость."
Аналогичного содержания надпись была обнаружена на заводе шахтного оборудования в г. Днепропетровске.
Появление антисоветских листовок зафиксировано также в городах Павлово-Посаде и Загорске Московской области и одной листовки в Ленинском районе г. Ленинграда.
Рабочий предприятия п/я 20 в г. Выборге Карпов, 1935-го года рождения, беспартийный, в 8 часов прикрепил себе на грудь надпись: "Долой новые цены". Он пытался пройти с этой надписью по городу. Однако вскоре был задержан военнослужащим.
Имеют место также антисоветские высказывания. <...>"
Не стану сейчас приводить этот документ целиком (времени нет!). Отмечу лишь, что центральное место в этом первом донесении КГБ руководству страны о реакции на июньское повышение цен было отведено событиям в Новочеркасске.
"<...> Рабочие Электровозостроительного завода в г. Новочеркасске (около 200 человек) в 10 часов утра прекратили работу и потребовали повышения расценок. Несмотря на проводимую разъяснительную работу, в 11 часов, во время обеденного перерыва, они направились к заводоуправлению с целью изложить те же требования. По дороге к рабочим присоединилась толпа, и около заводоуправления сосредоточилось до 1000 рабочих завода, который по существу прекратил работу.
В 12 часов дня хулиганы из этой толпы, разобрав забор, преградили им путь пассажирскому поезду, следовавшему из Саратова в Ростов. Они высадили машиниста поезда, отказавшегося давать сигналы тревоги, и стали делать это сами. Вскоре у поезда собралось до 2000 человек. На вагонах поезда появились надписи: "Мяса, масла, повышения зарплаты". До 16-ти часов толпа почти не расходилась и выставленными пикетами преграждала движение поезда. Около 16-ти часов поезд удалось вывести на станцию Локомотивстрой, в трех километрах от завода.
В результате разъяснительной работы партийного актива и коммунистов после 16-ти часов мелкими группами толпа начала расходиться, но затем вторая смена завода также прекратила работу. Часть рабочих присоединилась к бастующим.
Разъяснительная работа продолжается. <...>
Не будем сейчас останавливаться на анализе искажения реального хода событий в первом и последующих донесениях КГБ о новочеркасском бунте. - Для этого у нас просто нет времени. Да и вопрос этот детально освещен уже в целом ряде исследований и публикаций. Но вот другой вопрос: к июню 62-го власть, - не вообще советская власть, а конкретные люди, находившиеся в ту пору на вершине партийно-государственной пирамиды, - власть имела богатый опыт столкновения с городскими восстаниями и волнениями и опыт подавления их (я имею в виду и опыт подавления политических волнений в Грузии в 1956-м, и "замирение" краснодарских волнений в январе 61-го, и летние беспорядки того же 61-го года в Муроме, Александрове, Бийске; теперь-то это все напрочь забыто, да и тогда осталось скрытым от большинства населения; но власть-то все это прекрасно знала и опыт накопила...) Так вот: почему же реакция опытных уже в деле подавления бунтов и волнений властей в данном случае оказалась столь "истеричной"? - Именно так охарактеризовал ее исследователь массовых беспорядков хрущевского-брежневской поры, историк советской крамолы Владимир Александрович Козлов, которому я и адресую этот вопрос.
Владимир Козлов:
Есть большая принципиальная разница между подавлениями таких событий, как волнения в Муроме, Александрове или в Краснодаре, по размаху они, кстати, были значительными, и подавлением волнений в Новочеркасске.
Прежде всего в первом случае речь шла о локальных событиях, о ситуативном стрессе, реакцией на который обычно были волнения. В основном они носили, скажем, антимилицейский характер, и гнев обрушивался на милицию и дружинников обычно. В основе событий лежал некий эпизод, имеющий значение только для данного конкретного места. С этой точки зрения каждое событие в отдельности могло и восприниматься как некий локальный случайный эпизод, результат ошибок местных властей. Что касается Новочеркасска, то здесь реакция на события формировалась определенным информационным полем, поскольку охвачено недовольством, реакций, в частности, на повышение цен, была вся страна, об этом знали. Знали и, возможно, поняли, что многого не учли.
В Новочеркасске была более сложная конфигурация - там были и местные причины, связанные с изменением расценок, и общие причины. Но то, что именно Новочеркасск может сыграть роль первой фишки в эффекте домино, за которым последуют другие, гораздо более значительные события, это представлялось почти очевидным. Поэтому и была столь болезненная реакция.
Новочеркасск символизировал конфликт высшего руководства со всей страной, в отличие от Мурома, где речь шла о столкновении местных жителей с местной властью, Александрова - то же самое. В этом было принципиальное отличие. И с этой точки зрения, конечно, реакция, истерическая реакция была вызвана этим испугом.
Владимир Тольц: Сорокалетнее эхо новочеркасского расстрела.
...1-го июня, в половине восьмого утра, в сталелитейном цехе Новочеркасского Электровозостроительного завода (НЭВЗ) начиналась дневная смена. Поначалу собралось человек 8-10.
Дальнейшие события историк массовых беспорядков Владимир Козлов излагает так:
"Если учесть, что этим рабочим буквально накануне снизили расценки, то можно предположить, что высказывались они, пожалуй, покруче, чем КГБ счел возможным сообщить в ЦК КПСС. К этой группе, бросившей работу, стали подходить другие. Начальника цеха, призывавшего вернуться к работе, послали куда подальше, а сами вышли в заводской сквер, где по оценке КГБ, "продолжали активные дискуссии, носившие уже провокационный характер".
Тут примчался директор завода товарищ Курочкин. Да и толпа в сквере увеличилась. К 11-ти часам там собралось человек 300-500.
Из сообщения КГБ в ЦК КПСС:
"Собравшиеся кричали директору "о ненормальных условиях труда в цехе, об отсутствии на заводе техники безопасности, о плохих бытовых условиях и низких заработках. Беседа между рабочими и директором проходила очень напряженно, с отдельными выкриками и оскорблениями. <...>тов. Курочкин во время этих событий, находясь в заводском сквере среди рабочих, не сумел добиться взаимопонимания"...
Ремарка Владимира Козлова в его исследовании "Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе":
"Что именно скрывалось за этим полицейским эвфемизмом, сообщает журналистка Ирина Мардарь: "Если не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером". Эта воистину крылатая фраза облетела весь завод и, вероятно, сыграла катализирующую роль, вдохновляя на протест даже здравомыслящих. Уж слишком много чиновного "толстопузого" высокомерия и презрения скрывалось за цинизмом директора".
Мой вопрос находящейся в Новочеркасске Ирине Мардарь, описавшей события 62-го года там:
- Ирина Бориславовна, работая над своей книгой, вы ведь побеседовали со многими участниками новочеркасской трагедии 62-го года... Как вы думаете, на что рассчитывали взбунтовавшиеся рабочие? Они ведь знали, кожей чувствовали, что бунт в советских условиях - дело безнадежное и жестоко караемое...
Ирина Мардарь: - На что надеялись? Вы знаете, любой человек, в нем все-таки сидит вера в справедливость, и она прорвалась. И, наверное, чувство, как раньше называли, "чувство локтя", может быть, ощущение, что силой толпы, многолюдности, то, что рядом с тобой другие рабочие из твоего же цеха, то есть вот это еще тоже помогало. Потому что одно дело, когда идет какая-то толпа хулиганов и нет желания присоединиться, другое дело, когда те идеи, которые волновали людей. Причем, это не то, что идеи, это конкретная жизнь, которую каждодневно они проживали, тот кусок хлеба, который они зарабатывали. Конечно, они хотели справедливости, честно заработанных средств за свой тяжелый труд, особенно рабочие со сталелитейного цеха. Плюс, конечно, то чувство товарищества по-доброму, которое всегда есть, присуще в любых коллективах, особенно которые очень тяжело работают на производстве.
Владимир Тольц: Дальнейшие события разворачивались с кинематографической быстротой и яркостью. (Я вообще не понимаю, почему мастера постсоветской кино- и телевизионной культуры, настолько чуткие к зрительской конъюнктуре, что умудряются соединять прокат советских, воспевающих революцию "нетленок" с почтительными "новоделами" об убийстве НКВД Троцкого и созданием сериалов о подвигах царской охранки в борьбе с революционистами, почему они до сих пор не ухватились за этот сюжет, в котором все соединяется - и романтика бунта, и трагедия его подавления...)
...Где-то возле полудня раздался тревожный заводской гудок. Во главе группы рабочих, подавшей этот сигнал к остановке работы и всеобщему сбору, был 24-летний комсомолец Вячеслав Черных. Ему же принадлежала инициатива написания лозунга "Мяса, молока, повышения зарплаты". Именно эти слова стала скандировать стремительно разраставшаяся толпа. В ней волнами расходились слухи, что собравшиеся не одиноки, что забастовали и рабочие Сельмаша; они будто бы разобрали рельсы на железной дороге и остановили поезд...
В результате собравшиеся кинулись к находившемуся неподалеку железнодорожному полотну. Впереди бегущей толпы оказалась 20-летняя комсомолка-заточница Полунина с самодельным (из косынки) красным флагом. И взбунтовавшиеся, которых к тому времени набралось уже несколько тысяч, завалив рельсы штакетником, действительно остановили пассажирский поезд Саратов-Ростов, возле которого начался стихийный митинг. Тепловоз, на котором кто-то написал "Хрущева на мясо", гудел, в душных вагонах напуганные пассажиры мучились от жажды, в толпе появились дружинники, пытавшиеся навести порядок, выясняли обиды и отношения, кто-то бил вагонные окна. На заводе тем временем вторая смена присоединилась к восставшим. Появились надписи "Привет большевикам, продавшим Россию" и "Победа будет за нами"...
А еще 1-го штурмовали заводоуправление - расколотили окна, сбросили с фасада портрет Хрущева, поломали кабинетную мебель и телефоны, а на информационном бюллетене "Труд и Зарплата" кто-то "учинил" надпись: "Вкалываешь, а ничего не получаешь!" Требовали для объяснений начальство. Но когда на балконе появился уже ненавидимый всеми директор Курочкин, его освистали и закидали камнями...
В этой многолюдной толпе гебешники и переодетые милиционеры были малочисленны и бессильны; они лишь "выявляли зачинщиков и негласно их фотографировали". Одного из них (лейтенанта Окута) "расшифровали" и отлупили... Секретарь обкома Басов, еще в час дня дозвонившийся до командующего Северо-Кавказским военным округом генерала Плиева, заперся в одном из кабинетов заводоуправления. Около 8 вечера его освободили оттуда солдаты местного гарнизона. Они же вывезли из здания госбанка сейфы с ценностями. Но подавлять бунтовщиков силой оружия в их задачи не входило. Боевых патронов у солдат еще не было...
Примерно в то же время информация о новочеркасском бунте дошла до Кремля. К утру 2-го в Новочеркасск прибыла необычно представительная для бунтов "делегация" Кремля - члены президиума ЦК Фрол Козлов, Анастас Микоян, Андрей Кириленко, Дмитрий Полянский, секретари ЦК Леонид Ильичев и Александр Шелепин, Степаков и Снастин из Идеологического отдела и упомянутый уже Ивашутин из КГБ. Разместились в горкоме (бывшем Атаманском дворце). Ильичев все время повторял: "Это религиозные сектанты, казаки подняли мятеж". Козлов, которого уже некоторые прочили в преемники Хрущева, пытался всем руководить, постоянно созванивался с Никитой, требовал применения против бунтовщиков силы и, чтобы подогнали товарные составы для массовой ссылки людей в Сибирь. Микоян, похоже, по обыкновению занял промежуточно-выжидательную позицию...
Тем временем - еще ночью - в город вошли танки. А с утра из поселка Буденновский к горкому двинулась многотысячная демонстрация. С портретами Ленина. С пением "Смело товарищи в ногу!" Со скандированием "Мяса, масла, повышения зарплаты!" Толпа хотела поговорить с кремлевскими. Узнав о том, что танки на мосту ее не сдержали, и демонстранты уже приближаются к горкому, московские гости спешно перебрались в военный городок...
Валентина Водяницкая: На утро второго числа я снова пошла на работу на этот же участок строительный, но там никого не было, это была их ошибка. Был замок. Я развернулась и пошла на завод в свой цех. Оказывается, за ночь уже успели на завод ввести танки, были военные. И людей, которые работали ночью, не выпускали, а которые пришли утром на смену, не впускали.
Утром стоял поезд, идущий с Ростова на Москву,- уже два поезда стояли,- перегорожено было железнодорожное полотно штакетником. Что произошло ночью, для меня было неизвестно, только известно со слов очевидцев и работающих там, что были военные на заводе.
На утро делегация вышла к горкому партии в город, чтобы пожаловаться на Курочкина. В это время, - я о существовании узнала по судам и по рассказам сокамерников, - люди остановились, а о том, что пошла делегация, я не знала. Когда делегация шла по направлению к горкому партии, это было 12 с лишним километров, делегаты заходили на другие заводы близлежащие, и там же были по бокам селения, жили люди, жилой массив. И все к ним присоединялись. И когда в город направились, то большая толпа была с плакатами, знаменами, портретами Ленина, правительства, флагами. Шли как на демонстрацию.
На мосту их встретили танки с войсками. Как такового солдаты им не давали препятствия. Некоторые даже помогали через танки переходить на ту сторону города. Когда они пришли в город, то в первой половине дня я не была, была я на заводоуправлении, здесь произошли такие события, что они пошли к председателю горкома партии пожаловаться, а над горкомом их встретили танки и войска.
В первой половине дня, где-то между 12-ю и часом, пролилась большая кровь. Во второй половине дня были тоже выстрелы, уже после смытия площади, когда увезли раненых, были еще, но холостые. Приезжали Микоян, Козлов, вся эта элита правительственная, Политбюро, но разговаривали с вертолета. Микоян разговаривал с вертолета, который вокруг горкома летал. Когда Микоян вертолетом облетал горком партии, я прыгала и кричала вместе со всеми "Родненький, сюда!" Не знаю даже почему...
Владимир Тольц: Потом, уже на следствии, Валентину Евгеньевну обвиняли за это в "призыве к убийству Микояна" и еще в том, что она якобы была секретарем "подпольного комитета комсомола" (вот она, романтика "Молодой гвардии"!) и передавала информацию о новочеркасском бунте за границу...
Валентина Водяницкая: На суде сняли у меня показания эти, и сказал мне заседатель народный: "В толпе была? - Была. Толпу двигала? - Двигала. Что ж ты теперь обижаешься?" И как участник массовых беспорядков я пошла десятью годами по лагерям.
Владимир Тольц: Прокурор просил для Валентины Водяницкой 13 лет лагерей. Дали 10. Когда Хрущева свергли, срок "располовинили": отсидела 5.
...Вале Кобелевой в 62-м было 15 лет. Она тоже пошла на площадь к горкому. Из любопытства.
Валентина Кобелева: Помню я все прекрасно, как сейчас. Вышли мы на улицу на центральную Московскую, много народа, как первомайская демонстрация - с флагами, с транспарантами, с портретами. Детей очень много было, каникулы же начались. И мы пошли вслед за этой демонстрацией по направлению к горкому партии. Это недалеко было, полквартала. Пришли в сквер. На площади уже была масса народа. Перед балконом горкома стояли солдаты под балконом наперевес с автоматами. Слева, справа были танки, офицеров было много, солдат было много, но народу и детей было еще больше.
Это уже было близко к тому времени, когда произошел расстрел. Мы - любопытные дети - пролезли вперед в этой толпе на площади, я оказалась во втором ряду под балконом. И когда услышали первый выстрел, одиночный выстрел, вся эта масса народа подвинулась к балкону, и раздалась автоматная очередь и в первых рядах упали люди. И эта вся масса с глубоким вздохом удивления, страха, ужаса повернулась бежать, я побежала тоже. Но оказалась бежащей последней, поскольку была в первом ряду. И посередине площади упала, почувствовала, что у меня оторвало ногу как будто. Но ногу мне не оторвало, мне прострелило ее, перебило нерв седалищный, перелом, и я потеряла сознание.
Владимир Тольц: Я снова обращаюсь к историку Владимиру Козлову.
- Владимир Александрович, все мы помним пушкинское определение русского бунта. Говорить о его "беспощадности" (как и о жестокости его подавителей) в передаче, где только что выступила подстреленная в Новочеркасске в 62-м тогдашняя школьница - банально. Вспоминать в 40-ю годовщину трагедии первую часть пушкинского определения мне, ведущему передачи о ней, неуместно. Но вот Вы, посвятивший много времени и трудов исследованию смысла массовых советских беспорядков, скажите мне, в чем, по вашему мнению, исторический смысл новочеркасских событий 1962-го года и какое место в советской истории они занимают?
Чем были они для тогдашней власти и мало осведомленного о них тогдашнего общества?
Что они для вас лично сейчас?
Владимир Козлов: В принципе, о Новочеркасске можно говорить как об идеологическом иероглифе, об определенном пропагандистском символе, о мифе и диссидентской эпохи, и горбачевской перестройки. Я хотел бы только сказать о профессиональном моем понимании значения и роли этих волнений в истории СССР.
Во-первых, высшая власть впервые в послесталинское время "подставилась", она обозначила свое репрессивное лицо, свое присутствие в подавлении волнений. То, что высшие партийные иерархи лично прибыли в Новочеркасск и участвовали в организации подавления, это, кстати, сделало Новочеркасск весьма убедительным негативным политическим символом коммунистического режима. Они себя "засветили", говоря на современном, несколько вульгарном сленге. И это позволяет до сих пор ставить эти события в один ряд с Большим террором, с ГУЛАГом и так далее, это символ.
Второе - власть во время новочеркасских волнений узнала о своих пределах. Если говорить на бытовом языке, она узнала о пределах собственной беспардонности в отношениях с народом. Если кому-то больше нравится язык старых добрых теорий, она узнала пределы собственной тотальности. Оказывается, нельзя делать все что угодно безнаказанно в этой стране, даже если кажется, что страна полностью покорна.
В-третьих, власть испугалась. Это запечатлелось в личном опыте людей, принимавших впоследствии решение о снятии Хрущева, как человека, который утратил популярность в народе, о диссидентах, о снижениях цен, о подкармливании населения страны, по крайней мере в крупных городах, за счет нефтедолларов и так далее и тому подобное. И нужно было, чтобы высшие партийные иерархи забыли о Новочеркасске как о личном воспоминании, чтобы потом, подобно Горбачеву, решиться сначала на ускорение, потом на перестройку, ну, а потом их уже и не спрашивали.
В-четвертых, новочеркасские события не были выступлением против системы, они пропитаны советскостью - красные флаги, советские символы, стремление вести переговоры с Москвой. И волнения, с точки зрения по крайней мере умеренной части их участников, должны были напомнить властям об исконных ценностях русского коммунизма - о равенстве, о патернализме, о попечении о нуждах народа и так далее. И альтернативы советской системе в ходе этих волнений никто не предлагал. Это был сигнал о том, что необходимо следовать в общем-то достаточно консервативным целям и ценностям русского коммунизма. Он пошел на верх и верхами был воспринят. Народ заплатил за подобный сигнал обычную цену - это жизни так называемых зачинщиков и случайных жертв. Словом, это было выступление за исправление системы. Народ напомнил о себе и своих интересах и напомнил в традиционной форме и русского бунта, с одной стороны, и в более современной форме забастовочного движения.
Если говорить о том, что лично я запомнил из всей массы документов, которые я прочитал о Новочеркасске, то это короткий эпизод, который характеризует так называемую советскую интеллигенцию, к которой я сам принадлежал и, вероятно, до сих пор принадлежу. Когда в одной из контор узнали о только что прозвучавших выстрелах и жертвах, один из сотрудников, кажется инженер, встал весь бледный, как полотно, и снял со стены портрет Хрущева, кажется, он даже выбросил его в окно. И вокруг него моментально возник вакуум молчания, он совершил некое святотатство. И спустя буквально полчаса-час он разговаривал в коридоре со своим близким другом и спрашивал его о том, не пойти ли ему самому покаяться в КГБ. Кажется, он впоследствии так и сделал.
Не берусь сейчас интерпретировать и объяснять значение этого события, но его я запомнил лучше всего.
Владимир Тольц: В заключение о некоторых персонажах нашей передачи.
Никита Хрущев, письменного распоряжения которого о применении оружия для подавления новочеркасского бунта так и не обнаружено, (но историки сходятся в том, что санкцию на это мог дать только он), в своих мемуарах Новочеркасск, и не вспомнил. В октябре 64-го он был смещен.
Первым, кто на Пленуме ЦК потребовал отправить его на пенсию, был Фрол Козлов, тяжело уже к тому времени болевший; он скончался в 65-м.
Внутренне не разделявший новочеркасской свирепости Фрола Романовича Анастас Микоян позднее, в том же 62-м, принял участие в разрешении другого, созданного Хрущевым (уже международного) кризиса - Карибского. Здесь его усилия оказались более успешными. Уникально успешной оказалась и вся политическая карьера Анастаса Ивановича, уцелевшего "бакинского комиссара", продержавшегося на советском политическом Олимпе "от Ильича до Ильича" (от Ленина до Брежнева). Он скончался в 1978 году.
Петр Ивашутин, из донесения которого кремлевские вожди узнали о новочеркасском бунте, в следующем 1963-м вернулся из КГБ в армию, где в течение 24 лет возглавлял Главное разведывательное управление Генштаба. В 1985-м генерал Ивашутин получил Звезду Героя. О новочеркасских "геройствах", говорят, вспоминать не любил.
Валентина Геннадиевна Кобелева, та самая школьница, которую подстрелил неизвестный солдат Советской Армии, была вынесена с площади соседом - простым советским парнем, а затем вылечена советскими врачами. Но осталась на всю жизнь инвалидом. А советские чиновники не позволили ей вернуться в советскую школу: там ведь могли спросить, откуда твое увечье?
Валентина Евгеньевна Водяницкая теперь возглавляет Фонд Новочеркасской трагедии, ищет могилы тайно похороненных ее жертв, заботится об оставшихся в живых.
Валентина Водяницкая: Очень много посадили, много раненых, много убитых. У нас, Фонда Новочеркасской трагедии, которым я руковожу, когда началась демократия был доступ. Мы участвовали в раскопках. В ужасном состоянии находились останки. Их заворачивали в брезент и сначала в лес вывозили, собаки и коровы разрывали, и потом ночью тайком вывозили в поля и захоранивали. Выкопали 26. 27 человек было задержано, 110 осуждены, прошли по лагерям. 59 человек у нас числится раненых, 40 - подтвержденные прокуратурой документально. 24 человека только найдено, которым сейчас пенсия назначается, инвалидность и прочее...