Передача седьмая >>>
Тольц:
Знакомясь с отзывами слушателей на передачи этой серии, я вдруг понял, что само обращение наше к истории сорокалетней давности вызывает у некоторых чувство острого неприятия. Даже песни того времени, которые звучат в цикле "ХХ съезд", кое у кого вызывают оскомину и воспринимаются чуть ли не как пропаганда коммунизма. И дело тут не в различии музыкальных вкусов и политических предпочтений, а в незавершенности истории, в которой советское прошлое остается частью российского настоящего.
Это особенно хорошо видно на примере нашей сегодняшней темы: почти семь десятилетий политических посадок и репрессий, уже четыре с лишним десятка лет реабилитаций, часто посмертных, попытки забвения, но не покаяния, не искупления.
Передача седьмая. ХХ съезд. Эпоха бесконечного реабилитанса.
Среди писем, которые я получаю в связи с передачами этого цикла, есть два недовольных отклика:
"Вы делаете из мухи слона", - пишет мне слушатель И. Цап, сообщающий мне, что никакого секрета секретной речи Хрущева не было, а мелодии 50-х годов, звучащие в наших передачах приятны сегодня лишь Зюганову, для остальных же - политически вредны. Автор письма предрекает, что если мы не прекратим воспроизводить в своих передачах старые песни, то вскоре услышим, как их с тем же пафосом, что и в 50-е, будут вновь распевать в России. Намекая, как я понял, что мы способствуем своими передачами возрождению коммунизма.
В другом письме говорится, что ХХ съезд - всего лишь эпизод истории несуществующей сейчас партии, никак не связанный с современной жизнью и никому ныне, кроме стариков, неинтересный. Между прочим, судя по содержанию этого неподписанного письма, его автор - человек немолодой. Единственное, что нравится ему в программах из цикла "ХХ съезд", это те самые песни, песни его юности, которые так раздражают господина Цапа.
Мне думается, что несмотря на разницу вкусов и нынешней политической ориентации, авторов этих писем объединяет между собой, да и с теми, кому эти передачи нравятся, и с большинством из тех, кто в них участвует, нечто куда более существенное - это все советские люди.
Признаюсь, давно уже наблюдая в Европе, Америке эмигрантов из СССР, я пришел к выводу, что бывших советских людей не бывает. Как не бывает бывших князей, "а ныне трудящихся Востока" или бывших графов - порода такая.
Один из признаков этой нашей советской породы - острая, подчас нигилистическая реакция на собственную историю, многократно перевранная, многими эпизодами своими и по сей день скрываемая, история эта до сих пор остается неосознанной, нераскаянной и непрощенной. Многие непрочитанные страницы ее и по сей день не перелистнуты, а потому многое, из того, что произошло в былые годы, не уходит в прошлое, как некая постыдная деталь настоящего, одними объявляется несуществующей, другими - несущественной. При таком подходе былое легче забыть, чем понять, лучше замолчать, нежели обсуждать.
Массовое освобождение советских заключенных в 50-е годы, амнистия, а затем и растянувшаяся за пределы советской истории их реабилитация, которая в сознании многих не вполне справедливо увязывается с ХХ съездом КПСС, относится как раз к этому, описанному мной классу объектов незавершенной истории - не меренной, не взвешенной, до конца не прочитанной. О которой многим проще молчать, чем говорить. Может быть поэтому некоторые чиновники, к примеру, непосредственно связанные с нескончаемой реабилитацией, отказываются давать на эту тему интервью для нашей программы: ссылаются на запреты начальства, на отсутствие полных данных и так далее...
Но, слава Богу, не все. Рассказывает глава отдела реабилитации Генеральной прокуратуры Российской Федерации Галина Федоровна Весновская.
Галина Весновская:
- 60 лет политических репрессий и 40 лет реабилитации. По имеющимся данным, жертвами тоталитарного режима государства стали около 4 миллионов граждан, подвергшихся политическим репрессиям. Из них почти миллион лишены жизни. К этому следует добавить свыше 320 тысяч семей, это около 2 миллионов человек, жертв массового и трагического по своим последствиям раскулачивания. Около 4 миллионов человек - представители репрессированных народов и пока еще неопределенное число иностранных граждан, интернированных во время Второй Мировой войны, а также лиц, прошедших фильтрационные лагеря и рабочие колонны НКВД.
Тольц:
Итак, по этому суммарному подсчету около 10 миллионов пострадавших от террористической машины государственного коммунизма. Есть и другие подсчеты - 60 миллионов, 100... Числа столь велики, что ими порой начинают манипулировать никак уже не соотнося их с реальностью.
Но почему и когда режим вдруг начинает иначе относиться к своим жертвам? Об этом мы уже говорили в своих передачах, были высказаны разные мнения.
Сегодня Галина Федоровна Весновская говорит об этом так:
Галина Весновская:
- Борьба с правовым беспределом началась в период хрущевской оттепели и начало этой борьбы положил, бесспорно, ХХ съезд коммунистической партии, на которое было вынесено обсуждение страшнейшего вопроса: о многолетнем терроре и массовом преследовании своего народа. Именно в этот период были вскрыты причины грубейшего нарушения законности, повлекшие уничтожение людей. Тогда вышли на свободу свыше 800 тысяч человек, незаконно брошенных в сталинские застенки. Подавляющее большинство из них полной реабилитации так и не получило, поскольку решения об их освобождении были приняты либо в связи с актом об амнистии, либо мера наказания сокращалась до уже отбытого срока. Значительной же части репрессированных в реабилитации было отказано. Многих к тому времени расстреляли, немало умерло в местах лишения свободы, а защитить их интересы после смерти было уже некому: если бы у кого и остались в живых родственники, то они просто боялись новых преследований и никуда не обращались...
Тольц:
Именно тогда, через два месяца после ХХ съезда, вышел на волю и был реабилитирован за отсутствием состава преступления Виктор Антонович Булгаков.
Посадили его в 53-м - в день смерти Сталина, по обвинению в подготовке изменения государственного строя и в антисоветской деятельности, разумеется. Было ему в ту пору всего лишь 18 лет. На мое замечание о столь юном для посадки возрасте, он отвечает сегодня:
Виктор Булгаков:
- Мы тогда маленькими переставали быть очень быстро, те кто думал так, а думали довольно многие. Это же не единственная организация, их известно поименно не менее сорока.
Тольц:
- Виктор Антонович, Вас освободили в 56-м, когда?
Виктор Булгаков:
- В 56-м, 21 апреля. В этом году будет 40 лет как раз.
Тольц:
- Вы еще в лагере узнали о ХХ съезде?
Виктор Булгаков:
- Да, в лагере.
Тольц:
- Вы связывали как-то свое освобождение с тем, что произошло на съезде?
Виктор Булгаков:
- Понимаете какая штука, ведь съезд и вот это вот решение о преодолении культа личности, оно ведь спасало не заключенных и не преследуемых, а спасало партию. Об этом обычно забывают.
Вы посмотрите: Кенгир (танки в зонах) это 54-й год; в Воркуте расстрелы - это 55-й год. Ничего не менялось. Ситуация состояла вот в чем: после того, как в 47-48-м годах огромное количество политических заключенных оказалось занятыми преимущественно в горнодобывающей промышленности, и как только начались в это время, потом участились, лагерные забастовки и восстания, понятно, что происходило - в цепочке любой серьезной отрасли образовывалась дырка в самом начале. Потому что если шахта бастует месяц (как это было в Норильске) то, соответственно, и выработки многие надо бить снова.
Вопрос был очень серьезный, очевидно, для промышленности и это была вынужденная мера: просто невозможно было дальше держать такое количество заключенных. А три года, с 53 по 56-й, заменяли постепенно заключенных вольнонаемными. В это время, по всем нормам морали властителей тогдашних, уничтожали всех тех, кто пытался хвост поднимать.
Тольц:
В 59-м, за три года до этого реабилитированного Виктора Булгакова, посадили повторно. На сей раз за участие в лагерном сопротивлении, в тот самый период, когда он, по признанию властей, был посажен, незаконно. Логика потрясающая - не смей сопротивляться, даже если ты не виновен.
Правда, на сей раз, считает Виктор Антонович, он отделался легко.
Виктор Булгаков:
- Полгода только я находился под следствием. После этого был освобожден, как было сформулировано: в связи с тем, что действия за давностью утратили характер преступления, 43-я статья.
Тольц:
Некоторые иностранцы, с которыми мне довелось беседовать об этом бесконечном процессе реабилитации жертв советского режима, люди, интересующиеся советской историей, но не очень-то ее знающие, никак не могут понять: а почему, собственно, власть, решившая извиниться за свои преступления, не смогла завершить это, простое в общем, действие?
Обращаясь в прошлое, сотрудник Генпрокуратуры России Галина Весновская рассказывает:
Галина Весновская:
- С самого начала процесс реабилитации шел как бы выборочно, с оглядкой на тех, кто имел непосредственное отношение к произволу и продолжал занимать высокие партийные государственные посты. Выступая с высших трибун о необходимости восстановления справедливости, они, по сути, ничего не меняли в существовавшей системе, а продолжали требовать впредь повышать революционную бдительность коммунистов и всех трудящихся.
Результаты такого отношения не замедлили сказаться: процесс реабилитации пошел на убыль, о трагических событиях прошлого стали вспоминать все реже и реже, а скоро последовали и новые политические преследования.
Тольц:
Но, судьба, участвующего сегодня в нашей сегодняшней передаче Виктора Антоновича Булгакова - хороший тому пример. О том же говорит мне и председатель комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте Российской Федерации, академик Александр Николаевич Яковлев.
Александр Яковлев:
- Ведь мы должны вспомнить, что сразу же после ХХ съезда стали репрессировать тех, кто очень искренне к этому отнесся и стал выступать на партийных собраниях с речами, которые шли дальше, которые замахивались в какой-то мере на систему, на партию и на других ее деятелей. Я знаю много примеров: выступление в институте философии и в других институтах, в Академии общественных наук. Но все они кончались тем, что наиболее прыткие критики попали снова под каток репрессии.
Тольц:
- Сколько же, однако, тогда, до ХХ съезда и в 56-м, успели освободить, амнистировать и реабилитировать?
Галина Весновская:
- К сожалению, такими данными мы не располагаем в силу того, что это процесс прошлый и мы просто даже и не интересовались, поскольку у нас сейчас свои очень большие задачи. Нам бы управиться с тем объемом, который возлагает на нас закон.
Тольц:
Нет таких данных и у главы комиссии по реабилитации при Президенте Российской Федерации Александра Николаевича Яковлева.
И в Главной военной прокуратуре мне их сообщить не смогли. Говорят, возможно они имеются в Министерстве юстиции или в архивах МВД. Надеюсь нам удастся их сообщить вам.
Но природа этой неопределенности прорисовывается уже сейчас. Процесс реабилитации невинных жертв политических преследований никогда не был самоцелью для власти, но всегда лишь средством для сохранения существующего режима.
В тот самый год, когда Хрущев объявил на ХХ съезде о преступлениях Сталина, начались новые преследования и посадки, в том числе и тех, кого недавно лишь амнистировали и освободили. Тогдашняя власть, да и ее преемники, попросту запутались. Где уж тут считать свои преступления - и с чужими-то не разобраться... Тем более, что по ходу дела, по ходу изменения политической ситуации и атмосферы в стране, эти преступления подданных оказывались и не преступлениями вовсе.
Мы говорим о том, почему реабилитация политических жертв коммунистического режима, начатая более сорока лет назад еще при Берия, узаконенная докладом Хрущева на ХХ съезде, почему она никак, никогда не оказалась завершенной. Уж и коммунизм в России рухнул и снова замаячил на политическом горизонте. Уж и новый, не союзный, а российский закон о реабилитации принят почти 5 лет назад. А дело движется отнюдь не спешно. Почему?
Рассказывает глава отдела реабилитации Генеральной прокуратуры Российской Федерации Галина Федоровна Весновская.
Галина Весновская:
- Закон о реабилитации жертв политических репрессий, который принят 18 октября 1991 года, он возлагает на органы прокуратуры исключительную компетенцию, пересмотр всех уголовных дел с неотмененными до введения настоящего закона решений судебных и не судебных органов, независимо от поступления заявлений. Как правило, закон распространяется на категорию контрреволюционных преступлений и государственных, ограничивающихся определенными статьями. Это, как правило, была подследственность органов Комитета Государственной безопасности, и весь фонд (он постоянного хранения) сосредоточен в этом ведомстве. Органы Федеральной службы безопасности представляют нам по мере необходимости, по мере возможности все дела и мы пересматриваем. На сегодняшний день, за время действия закона, территориальными органами прокуратуры пересмотрено уже более 360 тысяч уголовных дел, но я хочу сказать, что еще столько же предстоит. В целом этот фонд насчитывает около полутора миллионов дел.
Тольц:
- Но, а всех ли, кого в прежнее время осудили по политическим статьям реабилитируют сегодня, когда и политика, и уголовный кодекс изменились?
Галина Весновская:
- Я хочу сказать, что не все дела, не все лица попадают под действие закона и где-то около 250-ти тысячам граждан, по заключению прокурора, судебными органами отказано в реабилитации, поскольку вина их в совершении преступлений государственных, контрреволюционных доказана. Это большая часть дел - это бывшие работники НКВД. Но, к сожалению, я вам цифры привести не могу. Такие знаменитые фамилии, они, по-моему, уже всем знакомы: это Ягода, Ежов, Берия - это очень большой список лиц.
Тольц:
Интересно, что под реабилитации уже после 91-го года, попали, несмотря на то, что говорит Галина Федоровна Весновская, и некоторые из тех работников органов, которые в послесталинское время отсидели свои сроки как "бериевские пособники".
Один из них - герой наших прошлых передач, организатор и непосредственный исполнитель политических убийств и организатор атомного шпионажа. В 92-м, ему, отсидевшему 15 лет во Владимирской тюрьме, вернули генеральское звание и ордена, правда недавно из военной прокуратуры мне сообщили, что реабилитация эта приостановлена и дело пересматривается. (Я потому и имени его сейчас не хочу называть: посмотрим, чем дело завершиться.)
Реабилитация невинных жертв - процесс обоюдоострый: если их осудили или казнили незаконно, значит был кто-то - следователь, судья, палач, кто ответственен за это нарушение закона. А что с ними?
Галина Весновская:
- Закон о реабилитации жертв политических репрессий, который сейчас действует, он не предусматривает реабилитацию лиц, которые допустили нарушение законности, категорически.
Но, к сожалению, я могу сказать, что за этот период в редких случаях ставился вопрос о привлечении к уголовной ответственности тех лиц, которые допускали нарушения закона и не были привлечены в тот период. В настоящее время они живы, но их остались единицы. Как правило, они преклонного возраста, очень болезненные люди.
У меня был случай, когда к нам из Краснодара поступило письмо с просьбой решить вопрос об ответственности бывшего работника НКВД, который года 3 назад был уже на заслуженной пенсии, являлся персональным пенсионером, но органы прокуратуры провели проверку и пришли к выводу, что решить вопрос о привлечении за должностное преступление мы уже не можем, поскольку истек срок давности и его возраст, и очень тяжелое состояние здоровья не позволили даже поставить вопрос об этом.
Тольц:
Рассказывала Галина Весновская - глава отдела реабилитации Генеральной прокуратуры России.
А вот что вспоминает сегодня один из реабилитированных, по решению ОСО (Особого совещания) оказавшегося в лагере в конце 40-х - начале 50-х годов, статья 5810 "Антисоветская пропаганда и агитация", тогдашний студент МГУ Гена Фэбусович. Ныне он - писатель, известный под своим, с самиздатских еще времен, псевдонимом - Борис Хазанов. Живет в Мюнхене.
С Геннадием Моисеевичем мы беседуем по телефону.
Борис Хазанов:
- Я вышел из лагеря весной 1955-го года, называлось это у нас "условно-досрочное освобождение".
Тольц:
- Сколько же Вы отсидели?
Борис Хазанов:
- Я сидел по тем временам короткое время - около шести лет.
Тольц:
- А сколько Вам дали?
Борис Хазанов:
- Восемь. Когда я получал это освобождение, то у меня, как и у всех спросили, куда я собираюсь ехать. Я сказал: "В Москву..." (В Москве жили мои родители.)
- "В Москву нельзя."
Я к этому был уже готов и попросил, чтобы мне дали билет до станции Клин. Что и было сделано.
Что же касается официальной возможности жить в Москве, то есть прописки, то я ее получил с большим трудом гораздо позже.
Тольц:
- Геннадий Моисеевич, через год после Вашего освобождения в Москве состоялся ХХ съезд с знаменитой теперь, секретной тогда, речью Хрущева, антисталинской. Как он был воспринят Вами тогда и сказался ли этот текст как-то непосредственно в 56-м или позднее на Вашей судьбе?
Борис Хазанов:
- На моей судьбе он никак не сказался.
Но это не значит, что он не имел значения - он имел тогда огромное значение. Он дал, по крайней мере, понять всем, и в том числе и мне, что атмосфера в стране существенно изменилась.
С другой стороны, слова лагерь, заключение, не говоря уже о более подробных сведениях, о гигантской лагерной системе, в то время продолжали оставаться секретными. Их нельзя было произносить вслух, о них нигде не говорилось в печати. Да и сам доклад Хрущева, хотя и читался всюду, он, например, читался в нашем медицинском институте, - я в это время был уже студентом,- но он нигде не был напечатан, как вы знаете, и даже упоминания о нем не было практически.
Тольц:
А вот что вспоминает вышедшая из лагеря уже после ХХ съезда Сусанна Печура. Ее, а была она тогда еще школьницей, арестовали в январе 51-го.
Сусанна Печура:
- Было мне тогда 17 лет. Дали мне в результате долгого расследования, долгого суда, 25 лет заключения и 5 лет поражения в правах или как говорят "зеки": "25 по ногам, 5 по рогам".
Села я, к счастью для себя, (и всю жизнь благодарю судьбу за то, что это так), не случайно, не по навету и не за родителей или за кого-нибудь, а за себя саму.
Я была участницей и одной из организаторов подпольной молодежной организации. Организация была маленькая, состояла из нескольких подростков - старшеклассников и студентов младших курсов. Конечно, была абсолютно неравная борьба горстки подростков с этим режимом, но она была вполне сознательна. Организация была не антисталинская, мы вообще понимали, кто такой Сталин, но мы считали, что порочен сам по себе строй, который позволяет одному человеку настолько вообще держать мир. Так что она была не столько антисталинская, сколько направленная против существовавшего тогда строя, который мы называли "империализмом". Считали, что есть два империалистических лагеря: один - во главе с Америкой, другой - во главе с СССР. Строй называли "бонапартистским". Были мы, естественно, марксисты, потому что никакую другую идеологию мы тогда не знали. Но попытались делать, что можем, или хотя бы осмыслить, что можем. Через полгода нас взяли.
Тольц:
Когда сегодня из-за рубежа слушаешь Сусанну Соломоновну Печуру, не покидает ощущение чудовищной парадоксальности советской жизни: человека посадили, а он говорит: "Слава Богу не зря". Девчонке, школьнице впаяли четвертной лагерей, то есть много больше, чем она вообще прожила, а ты думаешь - повезло. Повезло, что ей вообще не было восемнадцати.
Спрашиваю Сусанну Соломоновну про другие приговоры по ее делу.
Сусанна Печура:
- Нас арестовали 16 человек, хотя участников было существенно меньше, потому что брали просто из наших знакомых тех, кого они считали потенциальными противниками своими. Три приговора были смертными и они приведены в исполнение 26 марта 52-го года (три мальчика, которые к тому времени были совершеннолетними), три приговора из 16-ти были по 10 лет, остальным по 25.
Тольц:
Но а теперь к нашей сегодняшней теме.
- Сусанна Соломоновна, а когда и при каких обстоятельствах Вас освободили?
Сусанна Печура:
- Освободили нас после ХХ съезда. Пересмотр дела начался раньше. Он начался в самом начале 56-го года по многочисленным заявлениям наших родителей. При пересмотре дела нам оставили две статьи из четырех, которые были раньше и освободили по амнистии 25 апреля 56-го года. Амнистия, а не реабилитация. Это совершенно правильно, потому что последующая в 89-м году реабилитация меня просто оскорбила.
Тольц:
Беседуя в ходе подготовки передачи со многими лагерными сидельцами сталинской и послесталинской поры, я понял, что схожие чувства в связи с реабилитацией испытали тоже многие.
По телефону из Мюнхена Борис Хазанов.
Борис Хазанов:
- После того, как я вышел из лагеря, это было время очень такое "вегетарианское", как сказала бы Ахматова. Многие люди стали мне советовать возбудить дело о реабилитации, у меня не было никакого желания этим заниматься, но я поддался уговорам, подал заявление и через год, (это было уже в 56-м году, я должен был отправиться на целину) я получил вызов в Генеральную прокуратуру и предстал перед тогдашним заместителем Генерального прокурора Салиным. Салин был очень короток, говорил мне "ты", не предлагал мне сесть и сказал: "Мало тебе дали. Иди". После этого у меня естественно не было никакого желания заниматься этим. Но значительно позже я снова подал заявление, имена менялись непонятным образом, соответственно менялся и стиль обращения с бывшими заключенными. И в конце-концов я действительно получил бумагу о том, что мое дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Тольц:
Сусанну Соломоновну Печуру реабилитировали с той же формулировкой.
Сусанна Печура:
- В 89-м году нас реабилитировали, написав в акте о реабилитации, в этом самом новом приговоре, что организации не было - вот это-то меня и оскорбило. Мы никогда не были ягнятами, слава Богу. Прислали извещение, потом пришел некий майор, принес некую бумагу, которую я должна была прочесть у себя дома, подписаться и отдать ему обратно. Так что ее просто у меня в руках и нет. Майор спросил: "Что, организация была?" Я говорю: "Была". "Расскажите". Я ему стала рассказывать вообще все, что думала. 1989-й год. Он говорит: "А Вы не боитесь?" Я говорю: "Больше, чем я говорила на митинге я Вам все равно не скажу. Я вас никогда не боялась - ни раньше, ни теперь".
Тольц:
"Я в их реабилитации не нуждаюсь" - сказала мне Сюзанна Печура. А по телефону из Мюнхена Борис Хазанов добавил.
Борис Хазанов:
- Все это было совершенной чепухой. В то время это имело какое-то, разумеется очень большое значение, в смысле социально-правового устройства, но по существу носило совершенно гротескный характер. И если мне позволено будет добавить к этому еще одно слово: я и сейчас считаю работу по так называемой реабилитации абсурдной.
Тольц:
Сусанна Соломоновна Печура разделяет эту оценку.
Сусанна Печура:
- Власть, строй виноват перед своим народом, перед своей страной. Они нас прощают, они нас считают, объявляют не виноватыми перед ними. Это мы их должны прощать или не прощать, а не они нас! Это абсурд абсолютный. Это аморально, безусловно, все. Это все равно, как узники фашистских лагерей просили реабилитации у фашистского же правительства. Ведь фактически, несмотря на то,что изменилось за последнее время многое - это еще отнюдь не радикальная перемена, которую ждет Россия, которую ждала (но кажется не вся Россия).
Тольц:
- А вот Вы лично, Ваши товарищи по отсидке, вы готовы простить, реабилитировать тех, кто реабилитирует вас сейчас?
Сусанна Печура:
- Ни в коем случае! Здесь ведь дело вот в чем, каждый из нас волен, в конце концов, прощать или не прощать, из христианских ли чувств, из каких-нибудь других свою собственную судьбу. Нас никто не уполномочил прощать судьбу целой страны.
Есть вещи, которые не прощаются никак, ни при каких обстоятельствах. Судьбы детей, судьбы миллионов действительно абсолютно ни в чем не виноватых людей. Это не правда, что в основном жертвами репрессий становились, предположим, интеллигенты, или коммунисты, или что-нибудь... Власть воевала с собственной страной, с собственным народом. Я в спецполитическом лагере была единственным человеком в бригаде, умеющим читать и писать по-русски. Это была политическая бригада! Нельзя такие вещи прощать. Чего прощать, если покаяния нет?
Тольц:
Нет прощения без покаяния.
Потому и не может уже более сорока лет завершиться реабилитация, политически артикулированная на ХХ съезде партии, которой теперь нет. Потому и не может окончательно уйти в прошлое, то о чем мы говорили сегодня.
Передача восьмая
Тольц:
Знакомясь с отзывами слушателей на передачи этой серии, я вдруг понял, что само обращение наше к истории сорокалетней давности вызывает у некоторых чувство острого неприятия. Даже песни того времени, которые звучат в цикле "ХХ съезд", кое у кого вызывают оскомину и воспринимаются чуть ли не как пропаганда коммунизма. И дело тут не в различии музыкальных вкусов и политических предпочтений, а в незавершенности истории, в которой советское прошлое остается частью российского настоящего.
Это особенно хорошо видно на примере нашей сегодняшней темы: почти семь десятилетий политических посадок и репрессий, уже четыре с лишним десятка лет реабилитаций, часто посмертных, попытки забвения, но не покаяния, не искупления.
Передача седьмая. ХХ съезд. Эпоха бесконечного реабилитанса.
Среди писем, которые я получаю в связи с передачами этого цикла, есть два недовольных отклика:
"Вы делаете из мухи слона", - пишет мне слушатель И. Цап, сообщающий мне, что никакого секрета секретной речи Хрущева не было, а мелодии 50-х годов, звучащие в наших передачах приятны сегодня лишь Зюганову, для остальных же - политически вредны. Автор письма предрекает, что если мы не прекратим воспроизводить в своих передачах старые песни, то вскоре услышим, как их с тем же пафосом, что и в 50-е, будут вновь распевать в России. Намекая, как я понял, что мы способствуем своими передачами возрождению коммунизма.
В другом письме говорится, что ХХ съезд - всего лишь эпизод истории несуществующей сейчас партии, никак не связанный с современной жизнью и никому ныне, кроме стариков, неинтересный. Между прочим, судя по содержанию этого неподписанного письма, его автор - человек немолодой. Единственное, что нравится ему в программах из цикла "ХХ съезд", это те самые песни, песни его юности, которые так раздражают господина Цапа.
Мне думается, что несмотря на разницу вкусов и нынешней политической ориентации, авторов этих писем объединяет между собой, да и с теми, кому эти передачи нравятся, и с большинством из тех, кто в них участвует, нечто куда более существенное - это все советские люди.
Признаюсь, давно уже наблюдая в Европе, Америке эмигрантов из СССР, я пришел к выводу, что бывших советских людей не бывает. Как не бывает бывших князей, "а ныне трудящихся Востока" или бывших графов - порода такая.
Один из признаков этой нашей советской породы - острая, подчас нигилистическая реакция на собственную историю, многократно перевранная, многими эпизодами своими и по сей день скрываемая, история эта до сих пор остается неосознанной, нераскаянной и непрощенной. Многие непрочитанные страницы ее и по сей день не перелистнуты, а потому многое, из того, что произошло в былые годы, не уходит в прошлое, как некая постыдная деталь настоящего, одними объявляется несуществующей, другими - несущественной. При таком подходе былое легче забыть, чем понять, лучше замолчать, нежели обсуждать.
Массовое освобождение советских заключенных в 50-е годы, амнистия, а затем и растянувшаяся за пределы советской истории их реабилитация, которая в сознании многих не вполне справедливо увязывается с ХХ съездом КПСС, относится как раз к этому, описанному мной классу объектов незавершенной истории - не меренной, не взвешенной, до конца не прочитанной. О которой многим проще молчать, чем говорить. Может быть поэтому некоторые чиновники, к примеру, непосредственно связанные с нескончаемой реабилитацией, отказываются давать на эту тему интервью для нашей программы: ссылаются на запреты начальства, на отсутствие полных данных и так далее...
Но, слава Богу, не все. Рассказывает глава отдела реабилитации Генеральной прокуратуры Российской Федерации Галина Федоровна Весновская.
Галина Весновская:
- 60 лет политических репрессий и 40 лет реабилитации. По имеющимся данным, жертвами тоталитарного режима государства стали около 4 миллионов граждан, подвергшихся политическим репрессиям. Из них почти миллион лишены жизни. К этому следует добавить свыше 320 тысяч семей, это около 2 миллионов человек, жертв массового и трагического по своим последствиям раскулачивания. Около 4 миллионов человек - представители репрессированных народов и пока еще неопределенное число иностранных граждан, интернированных во время Второй Мировой войны, а также лиц, прошедших фильтрационные лагеря и рабочие колонны НКВД.
Тольц:
Итак, по этому суммарному подсчету около 10 миллионов пострадавших от террористической машины государственного коммунизма. Есть и другие подсчеты - 60 миллионов, 100... Числа столь велики, что ими порой начинают манипулировать никак уже не соотнося их с реальностью.
Но почему и когда режим вдруг начинает иначе относиться к своим жертвам? Об этом мы уже говорили в своих передачах, были высказаны разные мнения.
Сегодня Галина Федоровна Весновская говорит об этом так:
Галина Весновская:
- Борьба с правовым беспределом началась в период хрущевской оттепели и начало этой борьбы положил, бесспорно, ХХ съезд коммунистической партии, на которое было вынесено обсуждение страшнейшего вопроса: о многолетнем терроре и массовом преследовании своего народа. Именно в этот период были вскрыты причины грубейшего нарушения законности, повлекшие уничтожение людей. Тогда вышли на свободу свыше 800 тысяч человек, незаконно брошенных в сталинские застенки. Подавляющее большинство из них полной реабилитации так и не получило, поскольку решения об их освобождении были приняты либо в связи с актом об амнистии, либо мера наказания сокращалась до уже отбытого срока. Значительной же части репрессированных в реабилитации было отказано. Многих к тому времени расстреляли, немало умерло в местах лишения свободы, а защитить их интересы после смерти было уже некому: если бы у кого и остались в живых родственники, то они просто боялись новых преследований и никуда не обращались...
Тольц:
Именно тогда, через два месяца после ХХ съезда, вышел на волю и был реабилитирован за отсутствием состава преступления Виктор Антонович Булгаков.
Посадили его в 53-м - в день смерти Сталина, по обвинению в подготовке изменения государственного строя и в антисоветской деятельности, разумеется. Было ему в ту пору всего лишь 18 лет. На мое замечание о столь юном для посадки возрасте, он отвечает сегодня:
Виктор Булгаков:
- Мы тогда маленькими переставали быть очень быстро, те кто думал так, а думали довольно многие. Это же не единственная организация, их известно поименно не менее сорока.
Тольц:
- Виктор Антонович, Вас освободили в 56-м, когда?
Виктор Булгаков:
- В 56-м, 21 апреля. В этом году будет 40 лет как раз.
Тольц:
- Вы еще в лагере узнали о ХХ съезде?
Виктор Булгаков:
- Да, в лагере.
Тольц:
- Вы связывали как-то свое освобождение с тем, что произошло на съезде?
Виктор Булгаков:
- Понимаете какая штука, ведь съезд и вот это вот решение о преодолении культа личности, оно ведь спасало не заключенных и не преследуемых, а спасало партию. Об этом обычно забывают.
Вы посмотрите: Кенгир (танки в зонах) это 54-й год; в Воркуте расстрелы - это 55-й год. Ничего не менялось. Ситуация состояла вот в чем: после того, как в 47-48-м годах огромное количество политических заключенных оказалось занятыми преимущественно в горнодобывающей промышленности, и как только начались в это время, потом участились, лагерные забастовки и восстания, понятно, что происходило - в цепочке любой серьезной отрасли образовывалась дырка в самом начале. Потому что если шахта бастует месяц (как это было в Норильске) то, соответственно, и выработки многие надо бить снова.
Вопрос был очень серьезный, очевидно, для промышленности и это была вынужденная мера: просто невозможно было дальше держать такое количество заключенных. А три года, с 53 по 56-й, заменяли постепенно заключенных вольнонаемными. В это время, по всем нормам морали властителей тогдашних, уничтожали всех тех, кто пытался хвост поднимать.
Тольц:
В 59-м, за три года до этого реабилитированного Виктора Булгакова, посадили повторно. На сей раз за участие в лагерном сопротивлении, в тот самый период, когда он, по признанию властей, был посажен, незаконно. Логика потрясающая - не смей сопротивляться, даже если ты не виновен.
Правда, на сей раз, считает Виктор Антонович, он отделался легко.
Виктор Булгаков:
- Полгода только я находился под следствием. После этого был освобожден, как было сформулировано: в связи с тем, что действия за давностью утратили характер преступления, 43-я статья.
Тольц:
Некоторые иностранцы, с которыми мне довелось беседовать об этом бесконечном процессе реабилитации жертв советского режима, люди, интересующиеся советской историей, но не очень-то ее знающие, никак не могут понять: а почему, собственно, власть, решившая извиниться за свои преступления, не смогла завершить это, простое в общем, действие?
Обращаясь в прошлое, сотрудник Генпрокуратуры России Галина Весновская рассказывает:
Галина Весновская:
- С самого начала процесс реабилитации шел как бы выборочно, с оглядкой на тех, кто имел непосредственное отношение к произволу и продолжал занимать высокие партийные государственные посты. Выступая с высших трибун о необходимости восстановления справедливости, они, по сути, ничего не меняли в существовавшей системе, а продолжали требовать впредь повышать революционную бдительность коммунистов и всех трудящихся.
Результаты такого отношения не замедлили сказаться: процесс реабилитации пошел на убыль, о трагических событиях прошлого стали вспоминать все реже и реже, а скоро последовали и новые политические преследования.
Тольц:
Но, судьба, участвующего сегодня в нашей сегодняшней передаче Виктора Антоновича Булгакова - хороший тому пример. О том же говорит мне и председатель комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте Российской Федерации, академик Александр Николаевич Яковлев.
Александр Яковлев:
- Ведь мы должны вспомнить, что сразу же после ХХ съезда стали репрессировать тех, кто очень искренне к этому отнесся и стал выступать на партийных собраниях с речами, которые шли дальше, которые замахивались в какой-то мере на систему, на партию и на других ее деятелей. Я знаю много примеров: выступление в институте философии и в других институтах, в Академии общественных наук. Но все они кончались тем, что наиболее прыткие критики попали снова под каток репрессии.
Тольц:
- Сколько же, однако, тогда, до ХХ съезда и в 56-м, успели освободить, амнистировать и реабилитировать?
Галина Весновская:
- К сожалению, такими данными мы не располагаем в силу того, что это процесс прошлый и мы просто даже и не интересовались, поскольку у нас сейчас свои очень большие задачи. Нам бы управиться с тем объемом, который возлагает на нас закон.
Тольц:
Нет таких данных и у главы комиссии по реабилитации при Президенте Российской Федерации Александра Николаевича Яковлева.
И в Главной военной прокуратуре мне их сообщить не смогли. Говорят, возможно они имеются в Министерстве юстиции или в архивах МВД. Надеюсь нам удастся их сообщить вам.
Но природа этой неопределенности прорисовывается уже сейчас. Процесс реабилитации невинных жертв политических преследований никогда не был самоцелью для власти, но всегда лишь средством для сохранения существующего режима.
В тот самый год, когда Хрущев объявил на ХХ съезде о преступлениях Сталина, начались новые преследования и посадки, в том числе и тех, кого недавно лишь амнистировали и освободили. Тогдашняя власть, да и ее преемники, попросту запутались. Где уж тут считать свои преступления - и с чужими-то не разобраться... Тем более, что по ходу дела, по ходу изменения политической ситуации и атмосферы в стране, эти преступления подданных оказывались и не преступлениями вовсе.
Мы говорим о том, почему реабилитация политических жертв коммунистического режима, начатая более сорока лет назад еще при Берия, узаконенная докладом Хрущева на ХХ съезде, почему она никак, никогда не оказалась завершенной. Уж и коммунизм в России рухнул и снова замаячил на политическом горизонте. Уж и новый, не союзный, а российский закон о реабилитации принят почти 5 лет назад. А дело движется отнюдь не спешно. Почему?
Рассказывает глава отдела реабилитации Генеральной прокуратуры Российской Федерации Галина Федоровна Весновская.
Галина Весновская:
- Закон о реабилитации жертв политических репрессий, который принят 18 октября 1991 года, он возлагает на органы прокуратуры исключительную компетенцию, пересмотр всех уголовных дел с неотмененными до введения настоящего закона решений судебных и не судебных органов, независимо от поступления заявлений. Как правило, закон распространяется на категорию контрреволюционных преступлений и государственных, ограничивающихся определенными статьями. Это, как правило, была подследственность органов Комитета Государственной безопасности, и весь фонд (он постоянного хранения) сосредоточен в этом ведомстве. Органы Федеральной службы безопасности представляют нам по мере необходимости, по мере возможности все дела и мы пересматриваем. На сегодняшний день, за время действия закона, территориальными органами прокуратуры пересмотрено уже более 360 тысяч уголовных дел, но я хочу сказать, что еще столько же предстоит. В целом этот фонд насчитывает около полутора миллионов дел.
Тольц:
- Но, а всех ли, кого в прежнее время осудили по политическим статьям реабилитируют сегодня, когда и политика, и уголовный кодекс изменились?
Галина Весновская:
- Я хочу сказать, что не все дела, не все лица попадают под действие закона и где-то около 250-ти тысячам граждан, по заключению прокурора, судебными органами отказано в реабилитации, поскольку вина их в совершении преступлений государственных, контрреволюционных доказана. Это большая часть дел - это бывшие работники НКВД. Но, к сожалению, я вам цифры привести не могу. Такие знаменитые фамилии, они, по-моему, уже всем знакомы: это Ягода, Ежов, Берия - это очень большой список лиц.
Тольц:
Интересно, что под реабилитации уже после 91-го года, попали, несмотря на то, что говорит Галина Федоровна Весновская, и некоторые из тех работников органов, которые в послесталинское время отсидели свои сроки как "бериевские пособники".
Один из них - герой наших прошлых передач, организатор и непосредственный исполнитель политических убийств и организатор атомного шпионажа. В 92-м, ему, отсидевшему 15 лет во Владимирской тюрьме, вернули генеральское звание и ордена, правда недавно из военной прокуратуры мне сообщили, что реабилитация эта приостановлена и дело пересматривается. (Я потому и имени его сейчас не хочу называть: посмотрим, чем дело завершиться.)
Реабилитация невинных жертв - процесс обоюдоострый: если их осудили или казнили незаконно, значит был кто-то - следователь, судья, палач, кто ответственен за это нарушение закона. А что с ними?
Галина Весновская:
- Закон о реабилитации жертв политических репрессий, который сейчас действует, он не предусматривает реабилитацию лиц, которые допустили нарушение законности, категорически.
Но, к сожалению, я могу сказать, что за этот период в редких случаях ставился вопрос о привлечении к уголовной ответственности тех лиц, которые допускали нарушения закона и не были привлечены в тот период. В настоящее время они живы, но их остались единицы. Как правило, они преклонного возраста, очень болезненные люди.
У меня был случай, когда к нам из Краснодара поступило письмо с просьбой решить вопрос об ответственности бывшего работника НКВД, который года 3 назад был уже на заслуженной пенсии, являлся персональным пенсионером, но органы прокуратуры провели проверку и пришли к выводу, что решить вопрос о привлечении за должностное преступление мы уже не можем, поскольку истек срок давности и его возраст, и очень тяжелое состояние здоровья не позволили даже поставить вопрос об этом.
Тольц:
Рассказывала Галина Весновская - глава отдела реабилитации Генеральной прокуратуры России.
А вот что вспоминает сегодня один из реабилитированных, по решению ОСО (Особого совещания) оказавшегося в лагере в конце 40-х - начале 50-х годов, статья 5810 "Антисоветская пропаганда и агитация", тогдашний студент МГУ Гена Фэбусович. Ныне он - писатель, известный под своим, с самиздатских еще времен, псевдонимом - Борис Хазанов. Живет в Мюнхене.
С Геннадием Моисеевичем мы беседуем по телефону.
Борис Хазанов:
- Я вышел из лагеря весной 1955-го года, называлось это у нас "условно-досрочное освобождение".
Тольц:
- Сколько же Вы отсидели?
Борис Хазанов:
- Я сидел по тем временам короткое время - около шести лет.
Тольц:
- А сколько Вам дали?
Борис Хазанов:
- Восемь. Когда я получал это освобождение, то у меня, как и у всех спросили, куда я собираюсь ехать. Я сказал: "В Москву..." (В Москве жили мои родители.)
- "В Москву нельзя."
Я к этому был уже готов и попросил, чтобы мне дали билет до станции Клин. Что и было сделано.
Что же касается официальной возможности жить в Москве, то есть прописки, то я ее получил с большим трудом гораздо позже.
Тольц:
- Геннадий Моисеевич, через год после Вашего освобождения в Москве состоялся ХХ съезд с знаменитой теперь, секретной тогда, речью Хрущева, антисталинской. Как он был воспринят Вами тогда и сказался ли этот текст как-то непосредственно в 56-м или позднее на Вашей судьбе?
Борис Хазанов:
- На моей судьбе он никак не сказался.
Но это не значит, что он не имел значения - он имел тогда огромное значение. Он дал, по крайней мере, понять всем, и в том числе и мне, что атмосфера в стране существенно изменилась.
С другой стороны, слова лагерь, заключение, не говоря уже о более подробных сведениях, о гигантской лагерной системе, в то время продолжали оставаться секретными. Их нельзя было произносить вслух, о них нигде не говорилось в печати. Да и сам доклад Хрущева, хотя и читался всюду, он, например, читался в нашем медицинском институте, - я в это время был уже студентом,- но он нигде не был напечатан, как вы знаете, и даже упоминания о нем не было практически.
Тольц:
А вот что вспоминает вышедшая из лагеря уже после ХХ съезда Сусанна Печура. Ее, а была она тогда еще школьницей, арестовали в январе 51-го.
Сусанна Печура:
- Было мне тогда 17 лет. Дали мне в результате долгого расследования, долгого суда, 25 лет заключения и 5 лет поражения в правах или как говорят "зеки": "25 по ногам, 5 по рогам".
Села я, к счастью для себя, (и всю жизнь благодарю судьбу за то, что это так), не случайно, не по навету и не за родителей или за кого-нибудь, а за себя саму.
Я была участницей и одной из организаторов подпольной молодежной организации. Организация была маленькая, состояла из нескольких подростков - старшеклассников и студентов младших курсов. Конечно, была абсолютно неравная борьба горстки подростков с этим режимом, но она была вполне сознательна. Организация была не антисталинская, мы вообще понимали, кто такой Сталин, но мы считали, что порочен сам по себе строй, который позволяет одному человеку настолько вообще держать мир. Так что она была не столько антисталинская, сколько направленная против существовавшего тогда строя, который мы называли "империализмом". Считали, что есть два империалистических лагеря: один - во главе с Америкой, другой - во главе с СССР. Строй называли "бонапартистским". Были мы, естественно, марксисты, потому что никакую другую идеологию мы тогда не знали. Но попытались делать, что можем, или хотя бы осмыслить, что можем. Через полгода нас взяли.
Тольц:
Когда сегодня из-за рубежа слушаешь Сусанну Соломоновну Печуру, не покидает ощущение чудовищной парадоксальности советской жизни: человека посадили, а он говорит: "Слава Богу не зря". Девчонке, школьнице впаяли четвертной лагерей, то есть много больше, чем она вообще прожила, а ты думаешь - повезло. Повезло, что ей вообще не было восемнадцати.
Спрашиваю Сусанну Соломоновну про другие приговоры по ее делу.
Сусанна Печура:
- Нас арестовали 16 человек, хотя участников было существенно меньше, потому что брали просто из наших знакомых тех, кого они считали потенциальными противниками своими. Три приговора были смертными и они приведены в исполнение 26 марта 52-го года (три мальчика, которые к тому времени были совершеннолетними), три приговора из 16-ти были по 10 лет, остальным по 25.
Тольц:
Но а теперь к нашей сегодняшней теме.
- Сусанна Соломоновна, а когда и при каких обстоятельствах Вас освободили?
Сусанна Печура:
- Освободили нас после ХХ съезда. Пересмотр дела начался раньше. Он начался в самом начале 56-го года по многочисленным заявлениям наших родителей. При пересмотре дела нам оставили две статьи из четырех, которые были раньше и освободили по амнистии 25 апреля 56-го года. Амнистия, а не реабилитация. Это совершенно правильно, потому что последующая в 89-м году реабилитация меня просто оскорбила.
Тольц:
Беседуя в ходе подготовки передачи со многими лагерными сидельцами сталинской и послесталинской поры, я понял, что схожие чувства в связи с реабилитацией испытали тоже многие.
По телефону из Мюнхена Борис Хазанов.
Борис Хазанов:
- После того, как я вышел из лагеря, это было время очень такое "вегетарианское", как сказала бы Ахматова. Многие люди стали мне советовать возбудить дело о реабилитации, у меня не было никакого желания этим заниматься, но я поддался уговорам, подал заявление и через год, (это было уже в 56-м году, я должен был отправиться на целину) я получил вызов в Генеральную прокуратуру и предстал перед тогдашним заместителем Генерального прокурора Салиным. Салин был очень короток, говорил мне "ты", не предлагал мне сесть и сказал: "Мало тебе дали. Иди". После этого у меня естественно не было никакого желания заниматься этим. Но значительно позже я снова подал заявление, имена менялись непонятным образом, соответственно менялся и стиль обращения с бывшими заключенными. И в конце-концов я действительно получил бумагу о том, что мое дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Тольц:
Сусанну Соломоновну Печуру реабилитировали с той же формулировкой.
Сусанна Печура:
- В 89-м году нас реабилитировали, написав в акте о реабилитации, в этом самом новом приговоре, что организации не было - вот это-то меня и оскорбило. Мы никогда не были ягнятами, слава Богу. Прислали извещение, потом пришел некий майор, принес некую бумагу, которую я должна была прочесть у себя дома, подписаться и отдать ему обратно. Так что ее просто у меня в руках и нет. Майор спросил: "Что, организация была?" Я говорю: "Была". "Расскажите". Я ему стала рассказывать вообще все, что думала. 1989-й год. Он говорит: "А Вы не боитесь?" Я говорю: "Больше, чем я говорила на митинге я Вам все равно не скажу. Я вас никогда не боялась - ни раньше, ни теперь".
Тольц:
"Я в их реабилитации не нуждаюсь" - сказала мне Сюзанна Печура. А по телефону из Мюнхена Борис Хазанов добавил.
Борис Хазанов:
- Все это было совершенной чепухой. В то время это имело какое-то, разумеется очень большое значение, в смысле социально-правового устройства, но по существу носило совершенно гротескный характер. И если мне позволено будет добавить к этому еще одно слово: я и сейчас считаю работу по так называемой реабилитации абсурдной.
Тольц:
Сусанна Соломоновна Печура разделяет эту оценку.
Сусанна Печура:
- Власть, строй виноват перед своим народом, перед своей страной. Они нас прощают, они нас считают, объявляют не виноватыми перед ними. Это мы их должны прощать или не прощать, а не они нас! Это абсурд абсолютный. Это аморально, безусловно, все. Это все равно, как узники фашистских лагерей просили реабилитации у фашистского же правительства. Ведь фактически, несмотря на то,что изменилось за последнее время многое - это еще отнюдь не радикальная перемена, которую ждет Россия, которую ждала (но кажется не вся Россия).
Тольц:
- А вот Вы лично, Ваши товарищи по отсидке, вы готовы простить, реабилитировать тех, кто реабилитирует вас сейчас?
Сусанна Печура:
- Ни в коем случае! Здесь ведь дело вот в чем, каждый из нас волен, в конце концов, прощать или не прощать, из христианских ли чувств, из каких-нибудь других свою собственную судьбу. Нас никто не уполномочил прощать судьбу целой страны.
Есть вещи, которые не прощаются никак, ни при каких обстоятельствах. Судьбы детей, судьбы миллионов действительно абсолютно ни в чем не виноватых людей. Это не правда, что в основном жертвами репрессий становились, предположим, интеллигенты, или коммунисты, или что-нибудь... Власть воевала с собственной страной, с собственным народом. Я в спецполитическом лагере была единственным человеком в бригаде, умеющим читать и писать по-русски. Это была политическая бригада! Нельзя такие вещи прощать. Чего прощать, если покаяния нет?
Тольц:
Нет прощения без покаяния.
Потому и не может уже более сорока лет завершиться реабилитация, политически артикулированная на ХХ съезде партии, которой теперь нет. Потому и не может окончательно уйти в прошлое, то о чем мы говорили сегодня.
Передача восьмая