Архив Свободы рассказывает историю наших дней. На развалинах советской империи в слегка изменившихся декорациях вновь выстраивается мирная жизнь. Элегия Александра Кабакова.
Александр Кабаков: Известная легенда о том, что во время войны не болеют, что язвы, инфаркты отступают перед выстрелами, хроническим недосыпом, недоеданием и холодом и что болезни догоняют, стоит наступить миру, похоже, подтверждается. Более того, я склонен именно по этому признаку и отметить наступление мира, задним числом признать военными последние прожитые годы. Люди, окружающие меня, не так уж часто попадали в места, которые, как теперь принято, калькой с английского газетного называть "горячими точками". Так что настоящие выстрелы, в общем, не слыхали - те, что примерно с 1989 начали грохотать по периметру умирающей империи, да и сейчас еще не затихли.
Нет среди тех, кого я близко вижу, и настоящих новых русских, то есть, новых богатых, к которым война теперь приходит домой в виде взрывающихся дверей, мерседесов, автоматных очередей в подъездах и снайперских выстрелов в окна. Тем не менее, мы все сейчас возвращаемся с войны. Мы, фанатические читатели газет с 1987 по 1991, участники митингов в защиту демократии (какой, от кого?) вплоть до 1993, мы, боявшиеся и боровшиеся с КГБ, КПСС, ГКЧП, ОМОНом, красно-коричневыми, Жириновским или, наоборот, с дерьмократами, жидомасонами, опять же ОМОНом, Гайдаром, Лужковым, - мы все перестали и бояться, и бороться. Впечатление, что все больше народ следует советам Карнеги: как перестать беспокоиться и начать жить. Мы начали жить и тут же начали умирать.
За все время перестройки и ранней постперестройки я был, кажется, только на одних похоронах. Но вот уже год, как снова знакомой дорогой в Донской и на Востряково возят меня старые автобусы. С короткими рельсами посередине для установки их основного груза. Умирают близкие друзья и просто знаменитости, жизнь будто берет смертями свое, недобранное тогда, когда умирать было некогда, а надо было смотреть "Взгляд", читать "Московские Новости" и поддерживать Межрегиональную группу.
Возвращаются мирные болезни, радикулиты, гастриты, артриты, и кровяное давление поднимается по мере того, как кровь перестает бурлить гражданскими чувствами. Житейские заботы одолевают. Пожилые достраивают дачу, средний возраст затевает ремонт. Молодые добывают квартиру. Все, как всегда, только весь счет идет на тысячи долларов, да о квартирах нынешние молодые мечтают не об однокомнатных, да сантехнику импортную во время ремонта доставать не надо, ее навалом, и вагонка для дачи - не проблема. Плати, отец, 100 процентов предоплаты - товар со склада в Москве.
Юридические пертурбации занимают вновь мысли и время, опять люди разводятся и женятся, устраивают жизнь сначала. И на смену бурным революционным романам соратников по борьбе, идет то, что всегда называлось мелкими обывательскими страстишками, интрижками, или еще как-нибудь уничижительно, уменьшительно. Люди берут в долг до зарплаты друг у друга - вот до чего дошло. Правда, в долларовом эквиваленте.
Люди отдыхать ездят, правда, на Кипр: в Сочи получается слишком дорого.
Люди кино смотрят, книжки читают, правда, на видео и переводные, но не газеты же! И то хорошо.
Дети в институты поступают. Правда, конкурс только на экономический, но все равно в МИМО наибольший. Жизнь холодная гражданская, как холодная мировая, кажется, закончилась не погорячев. Слава богу, не сглазить бы. Мы пришли с войны. Кое-кто вернулся инвалидом и уже до конца дней будет просыпаться в холодном поту и бросаться к окну с криком: "Красные идут". Кто-то так и останется хромым на левую или правую ногу, кривым на левый или правый глаз. Но все вместе мы уже устраиваемся в тяжком, неуютном послевоенном времени, кто с трофеями, кто с протезами, кто артельщиком, кто вахтером. И потихоньку копим на патефон, на креп-жоржет для своей, на пальмы в Гаграх, на кружку с прицепом. И какая разница, что после этой войны все это называется и стоит по-другому.
Уже, надеюсь, никогда не будет всенародных торжеств по поводу победы демократии или ее же поражения. Мы уже почти мирные обыватели. Жизнь идет, спотыкается и кончается, для каждого в отдельности, независимо от того, что скажут в программе теленовостей.
Иван Толстой: Актер об актере. Юлиан Панич - памяти Иннокентия Смоктуновского.
Юлиан Панич: Судьба Иннокентия Смоктуновского - это почти 40 лет кинославы и славы театральной - была продолжением уже состоявшейся судьбы солдата и военнопленного, и беглеца из фашистского лагеря, и не принятого своими и подозреваемого фронтовым СМЕРШем. Почему попал в плен, как попал в плен? Я помню его, Иннокентия Смоктуновского, ответ на этот вопрос, прозвучавший на всю страну. Это было тогда, когда Алексей Баталов вел программу о Смоктуновском в рубрике "Представляем новые имена" на ленинградском телевидении сразу после фильма "Девять дней одного года". И тогда он спросил, знаменитый Алексей Баталов, уже знаменитого своего партнера по "Девяти дням": "Говорят, ты был в плену? Как ты очутился в плену?" А Смоктуновский в ответ, без всякой паузы: "Жить хотелось, вот и поднял руки".
Многих из нас, наверное, и передернуло тогда. Все-таки, был в плену. Потом был скандал, горел редактор, влетело Баталову. Но Смоктуновский остался верен себе - свидетель и исповедник целого поколения мальчишек, выживших в ту войну.
Я сказал ему как-то при какой-то встрече, то ли в очереди у Елисеевского магазина, то ли в очереди у кассы на Ленфильме, где получали мы наши тугрики: "Ты со своим Мышкиным взлетел в "Идиоте", как Гагарин", - это была наша общая гордость, полет Гагарина. А он не смутился, сказал: "Спасибо, милый". И задал мне, как впрочем, и сотням других своих знакомых, вопрос: "Вот два предложения: Андрей Болконский в "Войне и мире" и Гамлет. А что же мне играть?". Это не был вопрос, на который он ожидал моего ответа. Кто я ему? Сосед по актерскому цеху. Это была радость, и она распирала его. Он выходил на свою взлетную полосу и не хотел скрывать этой радости. И был достаточно тактичен, найдя такое актерское приспособление в виде вопроса. Многие его эту открытость, ранимость, принимали за блаженность. И роль Мышкина подтвердила этот имидж Смоктуновского, и чеховские роли потом, и роли в современных историях: всегда какой-то интеллигентик. Но я всегда, пока буду жив, не забуду его могучую интонацию в Гамлете: "Я вам не флейта". И все, кто обладает эмоциональной памятью, этого Смоктуновского не забудут также.
Иван Толстой: Год 94-й. За несколько месяцев до 50-летия окончания войны Радио Свобода приступило к циклу исторических передач, которые вел Владимир Тольц. Вот начало первой программы.
Владимир Тольц: Майскими короткими ночами 45 года, отгремев, закончились бои самой большой и кровавой войны в истории человечества - второй мировой. Ставшей для многих народов Европы, и, прежде всего, для русского, великой и отечественной. Войной, надолго определившей судьбу пережившего ее мира и судьбы многих поколений в нем. Даже тех, кто родился после победы. Майскими короткими ночами. Победа полвека спустя. Сегодня выходит в эфир первая их серии передач Радио Свобода, посвященной этому полувековому юбилею. Открывает нашу военную серию директор русской службы Радио Свобода Юрий Гендлер.
Юрий Гендлер: Радио Свобода начинает цикл о войне. Сказать вот эти несколько слов уже не так просто. Сразу возникает ощущение очень большой ответственности. В конце концов, о войне в 50-летнюю годовщину ее окончания будут говорить все, и это как раз та тема, в которой многие говорят умно и искренне и все, что говориться имеет сильный эмоциональный отклик. При такой конкуренции спокойнее было бы создать или повторить несколько добротных спецпередач, приуроченных, скажем, в 50-летию Ялтинской и Потсдамской конференции, падению Берлина, началу атомной эры, капитуляции Японии и так далее. Поставить галочку и доложить начальству: мероприятие отмечено.
Но Радио Свобода начинает цикл о войне - не только потому, что в 1995 году об этом будут говорить все. У нас есть желание сказать о войне по-своему, внести свою ноту в общий поток осмысления тех лет 50-летней давности. Большинство из нас, сотрудников русской службы Радио Свобода, долгие годы жили и работали и в странах-победительницах, и в странах побежденных, что выработало постепенно дополнительный угол зрения, которого, возможно, нет у наших коллег по профессии. Иными словами, опыт жизни в двух различных цивилизациях вселяет в нас уверенность, что мы можем увидеть войну чуть иначе, чем другие. Но главная причина того, что мы берем на себя бремя ответственности и начинаем цикл о войне, заключается, видимо, в другом. Боюсь, это личная причина. Хотим мы того или не хотим, но от этого не убежать. Большинство из нас - дети военных и послевоенных лет. Мы знаем эти годы не по книгам и фильмам, а по их особому запаху и цвету. С войны началась наша хронологическая память. Я помню черный громкоговоритель на высоком столбе у сельсовета в деревне Заозерье под Лугой и речь в громкоговорителе в полдень 22 июня, после которой мама бросилась звонить в Ленинград. И сразу же, как мне кажется сейчас, по Псковскому шоссе потекли куда-то грузовики с тихими, сидящими вплотную друг к другу солдатами. А через два дня, в обратном направлении, в сторону Ленинграда шли те же грузовики, с теми же солдатами в белых бинтах и зеленых больничных халатах.
Между тем пятилетним мальчиком у Псковского шоссе в деревне Заозерье и нынешним человеком у микрофона дистанция более полувека. Скажу прямо: это были полнокровные, насыщенные полвека. В них было много всего - и хорошего, и плохого. Хорошего, впрочем, больше. Но и сейчас мне кажется, что нет на свете ничего вкуснее, чем кусок черного хлеба в те военные годы, посыпанного иногда сахарным песком.
Радио Свобода начинает цикл о войне.
Иван Толстой: В середине 80-х журнал "Стрелец" начинался как единственный в эмиграции ежемесячный литературный орган. Спустя десятилетие журнал стал толще, выходит реже и переместился в Москву. Тем не менее, в очередном выпуске Поверх барьеров юбилей издания был отмечен выступлением основателя и главного редактора "Стрельца" Александра Глезера.
Александр Глезер: Небольшой зал ПЕН-Центра, несмотря на августовскую жару, оказался переполнен. Люди сидели даже на полу, стояли в коридоре. Здесь оказались многие ведущие поэты и писатели современной России, такие, как Виктор Ерофеев, Евгений Рейн, Константин Кедров, Генрих Сапгир, Александр Кабаков. Такие критики, как Лев Аннинский и Виктория Шохина. На вечере шла речь о направлении, о тенденциях в русской литературе и искусстве, которые отражает "Стрелец". Поэт и тоже литературный критик Константин Кедров говорил о том, что в условиях тоталитаризма эстетического, который и сейчас имеет место, "Стрелец" является единственным окошком, в котором есть выход другой литературе, авангардной поэзии. Впрочем, послушайте голос самого Константина Кедрова.
Константин Кедров: Не потому, что сегодня "Стрелец", и не потому, что сегодня Александр Глезер рядом со мной сидит, а потому что это действительно так. Это так на самом деле. Это единственный журнал, который полностью соблюдает эту программу. Здесь присутствуют все эстетические школы и, в том числе, школа современного искусства присутствует в полной мере.
Александр Глезер: Поэт Евгений Рейн, учитель лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского, в своем эмоциональном выступлении отметил:
Евгений Рейн: Мне кажется, что ценность "Стрельца" заключается в том, что это журнал, расположенный к талантливости. И мы должны от всякого рода рассуждений о тоталитаризме эстетическом перейти к единственному критерию, критерию талантливости. Талант - единственная новость, которая всегда нова. И в этом смысле "Стрелец" представляет из себя уникальное издание, которое соединяет на своих страницах людей по принципу художественной выразительности. Я не говорю, что все замечательно на страницах "Стрельца", но там нет табу. Соль заключается в том, что Глезер равно расположен к людям, работающим в архиновой эстетике, и к людям, которые все еще задержались на каких-то традиционных путях. И в этом смысле ценность "Стрельца" мне кажется необыкновенной.
Иван Толстой: До 94-го года в нашем эфире было две постоянных джазовых программы. Дмитрий Савицкий составлял передачи в Париже, Игорь Берукштис - в Мюнхене. Мюнхенские передачи были посвящены, главным образом, российскому джазу.
Игорь Берукштис: Говорит Радио Свобода. Российский джаз. У микрофона Игорь Берукштис. В передаче "Российский джаз" я беседую с экспертом джаза Алексеем Баташовым. Тема нашего сегодняшнего разговора - Ленинградский Диксиленд.
Музыка.
Игорь Берукштис: Автор - американец Том Делани. Бестселлер 1921 года в исполнении "Ориджинал Диксиленд Джэз Бенд". На этот раз это был фрагмент исполнения этой темы Ленинградским Дикселендом. Запись 1993 года. Диксиленд - это разновидность новоорлеанского стиля игры. Интересующимся рекомендую книжку "Лексикон джаза". Автор ее Симоненко. Выпущена книжка была издательством "Музична Украина" в 1981 году. Алексей, итак, о Ленинградском Диксиленде ходят легенды. Ансамбль существует с 50-х годов и почти не менял состава.
Алексей Баташов: Это не совсем так. Через ансамбль прошли за 40 с лишним лет несколько десятков музыкантов. Но ты прав, с этим ансамблем связано небольшое число индивидуальностей. И, может быть, это такая особенность Диксиленда - устойчивость состава.
Игорь Берукштис: А ты помнишь, как это все начиналось?
Алексей Баташов: Конечно, это все было на моих глазах. Вообще, я тебе скажу, что ансамбли диксилендового склада случались на советской сцене и раньше. Но было стихийно, за этим не стояло никакой идеи. А вот диксилендовый взрыв такой произошел после фестиваля молодежи и студентов, где участвовало несколько коллективов традиционного джаза. Произошел он почему-то не в Москве, где проводился фестиваль, а в Ленинграде. Видимо, город к этому располагал. И вот, в 1959 году, в Таллине выступил ансамбль "Севен диксилэдз", название такое придумал Вадик Юрченко - знаток британского инглиша, в расчете на то, что мало кто знает, что такое "лэд". Лэд - это парень. Там тогда играли Сева Королев, Саша Усыскин и Эдик Левин. Они были все в черных английских костюмах и шляпах типа порк пай, как у Лестера Янга. И в Питере, на первомайском гулянье, царил "Доктор Джаз", другой ансамбль, сторонник новоорлеанской ориентации. А у Казанского собора собирали толпы народа братья Колпашниковы, тоже еще один диксиленд был "Нева джаз бенд". И в конечном итоге все эти музыканты сошлись в Ленинградском Диксиленде.
Игорь Берукштис: И что же? В итоге получилась занятная штука. Ленинградский Диксиленд из Санкт-Петербурга.
Алексей Баташов: Надо сказать, что это название было выстрадано. Когда музыканты, патриоты своего города и защитники любимого стиля, поставили американскоt словцо диксиленд рядом с именем вождя, то на них ополчились те, кто 30 лет спустя противились возвращению Петербургу его исторического названия. И теперь, хотя музыканты являются сторонниками названия Санкт-Петербург, они решили сохранить название своего ансамбля таким, каким оно было более 30 лет, каким его знают во всем мире.
Иван Толстой: 94-й год. Его основные события. Наш хроникер Владимир Тольц.
Владимир Тольц:
- Сербские войска обстреливают из пушек рыночную площадь в Сараево. Гибнет 68 человек.
- Бывший глава советского отдела ЦРУ Олдрич Эймс арестован по обвинению в шпионаже в пользу СССР.
- Американец Фрэнк Кордер совершает самоубийство за штурвалом своего самолета "Сессна" в Вашингтоне: он врезается в южную площадку перед Белым домом.
- Все иностранные армейские части торжественно покидают Берлин.
- В ирландском аэропорту Шеннон премьер-министр Ирландии дожидается выхода из самолета президента Бориса Ельцина. Дожидается безуспешно.
- Под Ла-Маншем открыт туннель между Англией и Францией.
- Нобелевская премия мира присуждается Ясиру Арафату, Шимону Пересу и Ицхаку Рабину.
- 29 ноября Борис Ельцин подписывает ультиматум с требованием к противоборствующим в Чечне сторонам сложить оружие. 11 декабря Россия вводит в Чечню войска, 14-го - новый ультиматум Ельцина, направленный Джохару Дудаеву. 31-го декабря начинается военная операция по захвату Грозного.
- В Бристольском кафедральном соборе англиканской церкви проводится посвящение в духовный сан первых женщин-священнослужителей.
- На экраны выходят "Форрест Гамп" Дэвида Зимекиса, "Криминальное чтиво" Квентина Тарантино, "Три цвета: красный" Кшиштофа Кислевского.
- В 94-м году на волнах Радио Свобода звучала программа Великолепная Семерка, посвященная новинкам поп-музыки. Великолепную семерку из нашей нью-йоркской студии вел Михаил Кордюков.
Иван Толстой: В конце мая в Россию вернулся Александр Солженицын. Вот сообщение из наших новостей, прочитанное Аркадием Полищуком.
Аркадий Полищук: Президент России Борис Ельцин направил телеграмму Александру Солженицыну, приветствуя возвращение писателя на родину после 20 лет изгнания. В телеграмме российский президент выразил уверенность в том, что талант и опыт писателя помогут перестроить Россию. Сегодня Солженицын дал во Владивостоке пресс-конференцию, первую по возвращении на родину. Сегодня же писатель посетил центральный рынок во Владивостоке. Солженицын ужаснулся, обнаружив, что килограмм колбасы стоит 10 000 рублей. Он посетил также одну из городских больниц, где его ждал еще один неприятный сюрприз: больничный лифт застрял, и писателю пришлось более 20 минут ждать, пока его починят.
Иван Толстой: Программу Либерти Лайв с солженицынским сюжетом вел из Мюнхена Василий Крупский.
Василий Крупский: Вот уже второй день Александр Солженицын после 20-летнего изгнания на родной российской земле. В России великого писателя встречает целая армия журналистов, как российских, так и зарубежных. Среди них главный редактор нашего московского бюро Савик Шустер. Сегодня состоялась первая международная пресс конференция писателя на российской земле. Слово Савику Шустеру.
Савик Шустер: Вначале пресс-конференции заместитель главы администрации Приморского края огласил телеграмму президента Российской Федерации Александру Солженицыну. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. И хотя телеграмма адресована, главным образом, Солженицыну-писателю, талант которого поможет обустроить Россию, журналисты на пресс-конференции обращались к Солженицыну как к политику.
"России необходимо было избавиться от коммунистической чумы, однако, главное состояло в том, каким путем страна будет выбираться из этой, - как уже вчера заявил во Владивостоке Солженицын, - 70-летней трясины. Россия, - сказал Солженицын, - пошла самым неуклюжим путем. Горбачев и его последователи лицемерно вели перестройку. Гайдар безмозгло проводил реформу, а приватизация - это великий обман народа".
Кстати, Чубайс оказался единственным действующим представителем исполнительной власти, в адрес которого прозвучала прямая критика, хотя без упоминания его имени. А вот один из вопросов западных журналистов: "Господин Солженицын, вы всегда гордились тем, что вы писатель, а не дипломат. Однако сегодня, отказываясь от оценки политики президента Ельцина, вы себе противоречите". Солженицын ответил жестко: "На второй день пребывания в России я не могу, не имею права давать такие оценки. Дайте проехать по России. Дайте посмотреть, и тогда все скажу", - пообещал Александр Солженицын.
Он не станет вторым Горьким, он не вернулся, чтобы услужить режиму. Без духовного очищения не может быть национального примирения. Те, кто на протяжении 75 лет совершали преступления, должны, по крайней мере, покаяться. И поэтому договор о гражданском согласии, который так дорог президенту, не имеет под собой никакой основы, он лишен смысла. И эта позиция Солженицына явно не понравится Кремлю.
Аркадий Полищук: Из Владивостока сообщал Савик Шустер. Мне остается только добавить, что в ближайшие дни московская редакция Радио Свобода посвятит возвращению Солженицына специальную программу.
Иван Толстой: В 94-м в Россию отправился и наш коллега Борис Парамонов. Вот фрагмент из его передачи.
Борис Парамонов: Я уезжал в Россию из Лондона, и первые мои российские впечатления начали складываться в Англии. Во-первых, визит в российское посольство за визой. Единственное место в Лондоне, где вы должны постоять в очереди. Очередь держат за воротами посольского особняка на довольно шумной улице Бейсуотер. Пропускная способность, правда, высокая, особой волокиты не было. Чиновники внутри здания как бы любезны. С одним из них я имел довольно продолжительную беседу. Он объяснял мне, как новичку, впервые едущему в новую Россию, как и чего. Тона держался умеренно ернического. Так ведут себя гэбэшники, желая показать благоволение к собеседнику, убедить его, что ничего, мол, страшного нет. Одна из его шуточек мне даже понравилась. Он назвал организацию, командировавшую меня в Москву, не Радио Либерти, а Радио Люберцы, то есть наглости у этих ребят хватит еще надолго. Редкая школа.
Вообще же, в эту неделю, с 7 по 16 мая, Лондон был буквально набит русскими, причем, не только русскими, но и, например, казахами. И вообще, представителями того, что раньше называлось социалистическим лагерем. Здесь состоялась выставка, посвященная возможностям рынка стран Восточной Европы и СНГ. Само собой разумеется, что вечерами вся эта публика заполняла обычные места сбора туристов, вроде Пиккадили Серкл, Уайт Холл, и русская речь слышалась там на каждом шагу. Кроме того, многие из русских жили в гостиницах того района, где и я квартировал, - Южный Кенсингтон. Хорошее место. Из чего можно сделать вывод, что директора российских предприятий, приехавшие на выставку, народ отнюдь не бедный. Я с некоторыми, естественно, разговаривал, и на мой вопрос, кто же оплачивает их пребывание в Лондоне, неизменно получал один ответ: сами. При этом многие были с женами.
Одну такую семейную пару я наблюдал в бакалейной лавочке на нашей главной улочке Глостер Роуд. Они не могли объяснить продавцу, что им надо, и я предложил свое посредничество. Оказалось, что им нужно молоко не пониженной, а повышенной жирности. С этим разобрались, и тогда они приступили к поисками потребных сливок. Тут я оплошал. Не понял, что такое двойные сливки. Правда, в той лавочке их и не было, этих самых дабл крим, я их потом уже увидел в другом месте. Но дело в том, что я и не знал о существовании такого продукта. Нас тут так воспитывают, что есть нужно поменьше и попостнее. Если когда-либо приходится покупать те же сливки, то покупаешь не дабл и даже не сингл, а хаф энд хаф, то есть споловиненные - полу-сливки, полу-молоко. Теперь пойду поищу для интереса в Нью-Йорке двойные сливки. Уверен, что найду их далеко не сразу.
Тут мне вспомнились первые годы перестройки, когда советской стране, страдавшей от товарного голода, западные доброхоты оказывали так называемую гуманитарную помощь. Я читал тогда в "Нью-Йорк Таймс", что американские продукты вызывают у полуголодных россиян брезгливую мину: жирность не та. Большую партию мяса тогда вообще не приняли в Москве, а отправили куда-то в Архангельск, где оно, естественно, пропало. Какой-то ловкач снял-таки навар с постного американского мяса. При этом той русской тетке, что требовала в Лондоне двойных сливок, явно надо было похудеть.
Этот англо-русский сюжет завершился самым эффектным, я бы сказал, художественным образом. В один из дней беру лондонскую "Таймс" и читаю сообщение о том, что из Лондона исчезли птички, называемые блу титс. Они научились продовольствоваться, расклевывая крышки молочных бутылок, привозимых поставщиками по утрам к подъездам лондонских домов. Однако нынешняя тенденция, о которой я уже говорил, - избегать жирных продуктов, - покончила с этим прибыльным птичьим промыслом. Теперешнее молоко показалось им недостаточно питательным. Именно в этот самый день, выйдя на упоминавшуюся Глостер Роуд за упоминавшимся "Таймсом", я не обнаружил российских гостей, они улетели на родину. Как те синие птички. Ясно, с какими впечатлениями: лондонские дворцы и парки им понравились, а лондонские молочные продукты - нет. За ними и я последовал на историческую родину.
Иван Толстой: 94-й год - это скандал вокруг МММ.
Диктор: В пятницу, уже после ареста Сергея Мавроди и отправки в адрес правительства петиции акционеров МММ, требующих немедленного освобождения Мавроди, заместитель главного редактора "Комсомольской правды" Виктор Шуткевич рассказал нашим слушателям следующее.
Виктор Шуткевич: К сожалению, с адвокатом Мавроди на эту минуту связаться не удалось, но я говорил с режиссером Бахытом Килибаевым, создателем теперь уже исторического образа Лени Голубкова и Марины Сергеевны, и от него поступила кое-какая новая информация, которой я охотно поделился бы. У Бахыта Килибаева на руках был телефон спутниковой связи, по которому мы разговаривали с самим Мавроди. Он взял его на квартире. Сейчас на квартире Сергея Мавроди осталась только охрана. Как подтвердил Бахыт Килибаев, Мавроди по-прежнему находится в следственном изоляторе на Петровке 38, но Килибаев известен, как один из наиболее влиятельных людей в окружении Мавроди. Я спросил его, какие последствия эта история будет иметь для него лично. Он ответил, что пока не знает, телефоны его прослушиваются, а что будет в ближайшие дни и даже часы, он, к сожалению, сказать не может. Возможно, радиослушателям Радио Свобода будет любопытно узнать, как относится сам Бахыт Килибаев к созданным им образам. "Есть молчаливое большинство в России, к которому адресно раньше никто не обращался. Одни считали его быдлом, другие вообще пренебрегали им и не замечали. Я же уважаю этих людей. Мне интересны их проблемы".
Иван Толстой: 94-й год был последним мюнхенским годом работы Радио Свобода. С переездом нашей станции в Прагу весной 95-го изменилось многое в сетке нашего вещания, ушел из эфира ряд привычных программ. Напомним слушателям, что и как звучало на наших волнах в 94-м. Вот маленький концерт из музыкальных заставок и первых фраз некоторых передач.
Диктор: Говорит Радио Свобода. В эфире информационно-аналитический радиожурнал "После Империи". Закавказье.
Тенгиз Гудава: Армяно-азербайджанские переговоры в Москве. Свет в конце тоннеля. Совещание руководителей правоохранительных органов Армении. Судебные процессы в Азербайджане. Ориентиры грузинской внешней политики. Таковы темы выпуска. У микрофона Тенгиз Гудава.
Фатима Салказанова: Говорит Радио Свобода. Программа "За и против". Спорные проблемы, столкновения мнений, полемика и диалог. Сегодня диалог с президентом Северной Осетии Ахшарбеком Галазовым. У микрофона Фатима Салказанова.
Диктор: Балканский узел. Специальная передача Радио Свобода, посвященная конфликту на территории бывшей Югославии. Корни югославской трагедии, пути ее преодоления, но, прежде всего, факты.
Семен Мирский: Передачу ведет Семен Мирский. Одну из недавних передач этого цикла мы посвятили украинскому контингенту миротворческих сил ООН в Боснии и Герцеговине. Сокращенно Укрбату. Во время посещения Сараево, я побывал в штаб квартире и казарме Укрбата. Беседовал с солдатами, сержантами, прапорщиками и офицерами, несущими с честью тяжелую и опасную службу.
Валерий Коновалов: Говорит Радио Свобода. В эфире военно-политическое обозрение "Сигнал". У микрофона в Мюнхене Валерий Коновалов. Авторы и темы этого выпуска. Доктор технических наук, профессор, капитан первого ранга в отставке Николай Синцов о проблеме безопасного хранения ядерных боеприпасов. Журналист международник Андрей Шарый - о голубых касках ООН в бывшей Югославии. Московский писатель Петр Паламарчук о журнале "Военная быль". Итак, откроем выпуск.
Диктор: "Если мы едины". Программу подготовила и ведет Людмила Алексеева.
Людмила Алексеева: В передаче принимает участие сотрудник Радио Свобода Вадим Макаровский.
Вадим Макаровский: Сегодняшняя передача о переселенцах в Россию из Казахстана.
Диктор: "У газетного киоска". Здравствуйте дорогие слушатели.
Иван Толстой: В конце 94-го началась чеченская война. Главные репортажи появятся в первые январские дни, а пока вспомним, что писали московские газеты в середине 94-го, когда, казалось, еще все можно предотвратить. У микрофона с газетным обзором Ольга Кучкина.
Ольга Кучкина: На серебристом мерседесе в сопровождении кавалькады машин, из окон которого на протяжении всего городского пути охранники вели оглушительную автоматную пальбу в воздух:
Так начался не детектив, так началась миротворческая акция, точнее, попытка ее, предпринятая Русланом Хасбулатовым в Грозном, описанная в корреспонденции Валерия Выжутовича в "Известиях" 10 августа. Там же интервью Хасбулатова, где он говорит о необходимости добиться добровольной отставки Дудаева. Правда, называется корреспонденция "Старейшины Чечни объявили самозванного миротворца персоной нон грата". Чеченская тема остается по-прежнему из горячих.
"Независимая" 10-го публикует версию той стороны, озаглавленную "100 миллиардов рублей из госбюджета. Таковы расходы ФСК России на Чечню". Эту сумму, не безынтересную для российского налогоплательщика, назвал глава службы национальной безопасности Чечни Султан Гелисханов, считая, что она потрачена на диверсии, террор, саботаж, а также прямое военное вторжение. Также, по мнению Гелисханова, Борис Ельцин ничего не знает, поскольку сознательно выключен из игры и не владеет обстановкой. А владеет Сергей Филатов, превращающий Чечню в опасного соседа. Все же несколько странно, что такое сообщение газета печатает без малейшего старания получить информацию с этой стороны, хотя бы от того же Филатова.
Свою анатомию проблемы представляет в среду "Московский комсомолец" в статье "Чечня, Россия, Союз". Редакция располагает сведениями о 4-х личных посланиях Дудаева Ельцину, не говоря уже о публичных выступлениях, в которых чеченский президент неоднократно поддерживал российского. А в ответ ни одного официального документа, в котором было бы обращение "президенту чеченской республики Дудаеву". Непризнание Дудаева как политической личности, что больно бьет по самолюбию последнего, автор статьи Владимир Костко считает ошибочной политикой Кремля. В этих условиях создание русско-чеченского национального консультативного совета во главе с другим генералом - Стерлиговым - новая головная боль Москвы. Поскольку теперь интересы Дудаева не ограничиваются маленькой Чечней, а простираются, по мысли автора статьи, на одну шестую часть суши. То есть все возможное будет направлено в поддержку русского национального собора, который в свою очередь рассчитывает на восстановление бывшего СССР. Если до недавнего времени Дудаев активно выступал за сближение с Россией и принимал к тому меры, нынче он потерял интерес к любым контактам с нынешними властями, хотя и оставил отдушину для самого Ельцина или лично Козырева. Прежде Россия ждала, что случится в Чечне, теперь Дудаев ждет, что случится в России. А что, если в один прекрасный день Ельцин просто взял бы телефонную трубку и произнес: "Алло, Грозный, Джохар Мусаевич, ну что там за дела?" - предлагает журналист. Глядишь, и все бы разрешилось в одночасье. Нам, да и многим другим почему-то кажется, что президенту Российской Федерации в нынешнее, сложное для России время во имя своей будущей истории лучше попытаться найти хорошего друга, чем иметь опасного врага.
Иван Толстой: А пока мирный год продолжается. Словно предчувствуя свое расставание с радио (он в Прагу не поедет), в мюнхенской студии наш ветеран Юлиан Панич ставит одну радиопьесу за другой. Театр у микрофона.
Юлиан Панич: Театральный зал Свободы. Занавес открывает Юлиан Панич. Дарио Фо. "Безграничная любовь". Поговорим о странностях любви, - так, кажется, предложил когда-то поэт. О любви? - слышу удивленный голос слушателя, о любви на волнах Радио Свобода, в наши то времена? Но что поделаешь, если:
(Панич поет):
В наши дни, такие быстротечные,
Дни летят, как пыль из-под копыт,
Были, есть и будут темы вечные,
Хоть на них сейчас и дефицит.
Политики нынче в эфире,
С утра нас за горло берут,
Как будто одною политикой в мире
Все люди живут!
Ваши приемники настроены на волну радиостанции Свобода.
Перед спектаклем и после спектакля - политические последние известия. Что поделаешь!
Мир живет мечтами и надеждами
От глухих поселков до столиц,
Что любовь придет ко всем безбрежная
И что счастье будет без границ.
Но!
Политики нынче в эфире
С утра нас за горло берут,
Как будто одною политикой в мире
Все люди живут!
Александр Кабаков: Известная легенда о том, что во время войны не болеют, что язвы, инфаркты отступают перед выстрелами, хроническим недосыпом, недоеданием и холодом и что болезни догоняют, стоит наступить миру, похоже, подтверждается. Более того, я склонен именно по этому признаку и отметить наступление мира, задним числом признать военными последние прожитые годы. Люди, окружающие меня, не так уж часто попадали в места, которые, как теперь принято, калькой с английского газетного называть "горячими точками". Так что настоящие выстрелы, в общем, не слыхали - те, что примерно с 1989 начали грохотать по периметру умирающей империи, да и сейчас еще не затихли.
Нет среди тех, кого я близко вижу, и настоящих новых русских, то есть, новых богатых, к которым война теперь приходит домой в виде взрывающихся дверей, мерседесов, автоматных очередей в подъездах и снайперских выстрелов в окна. Тем не менее, мы все сейчас возвращаемся с войны. Мы, фанатические читатели газет с 1987 по 1991, участники митингов в защиту демократии (какой, от кого?) вплоть до 1993, мы, боявшиеся и боровшиеся с КГБ, КПСС, ГКЧП, ОМОНом, красно-коричневыми, Жириновским или, наоборот, с дерьмократами, жидомасонами, опять же ОМОНом, Гайдаром, Лужковым, - мы все перестали и бояться, и бороться. Впечатление, что все больше народ следует советам Карнеги: как перестать беспокоиться и начать жить. Мы начали жить и тут же начали умирать.
За все время перестройки и ранней постперестройки я был, кажется, только на одних похоронах. Но вот уже год, как снова знакомой дорогой в Донской и на Востряково возят меня старые автобусы. С короткими рельсами посередине для установки их основного груза. Умирают близкие друзья и просто знаменитости, жизнь будто берет смертями свое, недобранное тогда, когда умирать было некогда, а надо было смотреть "Взгляд", читать "Московские Новости" и поддерживать Межрегиональную группу.
Возвращаются мирные болезни, радикулиты, гастриты, артриты, и кровяное давление поднимается по мере того, как кровь перестает бурлить гражданскими чувствами. Житейские заботы одолевают. Пожилые достраивают дачу, средний возраст затевает ремонт. Молодые добывают квартиру. Все, как всегда, только весь счет идет на тысячи долларов, да о квартирах нынешние молодые мечтают не об однокомнатных, да сантехнику импортную во время ремонта доставать не надо, ее навалом, и вагонка для дачи - не проблема. Плати, отец, 100 процентов предоплаты - товар со склада в Москве.
Юридические пертурбации занимают вновь мысли и время, опять люди разводятся и женятся, устраивают жизнь сначала. И на смену бурным революционным романам соратников по борьбе, идет то, что всегда называлось мелкими обывательскими страстишками, интрижками, или еще как-нибудь уничижительно, уменьшительно. Люди берут в долг до зарплаты друг у друга - вот до чего дошло. Правда, в долларовом эквиваленте.
Люди отдыхать ездят, правда, на Кипр: в Сочи получается слишком дорого.
Люди кино смотрят, книжки читают, правда, на видео и переводные, но не газеты же! И то хорошо.
Дети в институты поступают. Правда, конкурс только на экономический, но все равно в МИМО наибольший. Жизнь холодная гражданская, как холодная мировая, кажется, закончилась не погорячев. Слава богу, не сглазить бы. Мы пришли с войны. Кое-кто вернулся инвалидом и уже до конца дней будет просыпаться в холодном поту и бросаться к окну с криком: "Красные идут". Кто-то так и останется хромым на левую или правую ногу, кривым на левый или правый глаз. Но все вместе мы уже устраиваемся в тяжком, неуютном послевоенном времени, кто с трофеями, кто с протезами, кто артельщиком, кто вахтером. И потихоньку копим на патефон, на креп-жоржет для своей, на пальмы в Гаграх, на кружку с прицепом. И какая разница, что после этой войны все это называется и стоит по-другому.
Уже, надеюсь, никогда не будет всенародных торжеств по поводу победы демократии или ее же поражения. Мы уже почти мирные обыватели. Жизнь идет, спотыкается и кончается, для каждого в отдельности, независимо от того, что скажут в программе теленовостей.
Иван Толстой: Актер об актере. Юлиан Панич - памяти Иннокентия Смоктуновского.
Юлиан Панич: Судьба Иннокентия Смоктуновского - это почти 40 лет кинославы и славы театральной - была продолжением уже состоявшейся судьбы солдата и военнопленного, и беглеца из фашистского лагеря, и не принятого своими и подозреваемого фронтовым СМЕРШем. Почему попал в плен, как попал в плен? Я помню его, Иннокентия Смоктуновского, ответ на этот вопрос, прозвучавший на всю страну. Это было тогда, когда Алексей Баталов вел программу о Смоктуновском в рубрике "Представляем новые имена" на ленинградском телевидении сразу после фильма "Девять дней одного года". И тогда он спросил, знаменитый Алексей Баталов, уже знаменитого своего партнера по "Девяти дням": "Говорят, ты был в плену? Как ты очутился в плену?" А Смоктуновский в ответ, без всякой паузы: "Жить хотелось, вот и поднял руки".
Многих из нас, наверное, и передернуло тогда. Все-таки, был в плену. Потом был скандал, горел редактор, влетело Баталову. Но Смоктуновский остался верен себе - свидетель и исповедник целого поколения мальчишек, выживших в ту войну.
Я сказал ему как-то при какой-то встрече, то ли в очереди у Елисеевского магазина, то ли в очереди у кассы на Ленфильме, где получали мы наши тугрики: "Ты со своим Мышкиным взлетел в "Идиоте", как Гагарин", - это была наша общая гордость, полет Гагарина. А он не смутился, сказал: "Спасибо, милый". И задал мне, как впрочем, и сотням других своих знакомых, вопрос: "Вот два предложения: Андрей Болконский в "Войне и мире" и Гамлет. А что же мне играть?". Это не был вопрос, на который он ожидал моего ответа. Кто я ему? Сосед по актерскому цеху. Это была радость, и она распирала его. Он выходил на свою взлетную полосу и не хотел скрывать этой радости. И был достаточно тактичен, найдя такое актерское приспособление в виде вопроса. Многие его эту открытость, ранимость, принимали за блаженность. И роль Мышкина подтвердила этот имидж Смоктуновского, и чеховские роли потом, и роли в современных историях: всегда какой-то интеллигентик. Но я всегда, пока буду жив, не забуду его могучую интонацию в Гамлете: "Я вам не флейта". И все, кто обладает эмоциональной памятью, этого Смоктуновского не забудут также.
Иван Толстой: Год 94-й. За несколько месяцев до 50-летия окончания войны Радио Свобода приступило к циклу исторических передач, которые вел Владимир Тольц. Вот начало первой программы.
Владимир Тольц: Майскими короткими ночами 45 года, отгремев, закончились бои самой большой и кровавой войны в истории человечества - второй мировой. Ставшей для многих народов Европы, и, прежде всего, для русского, великой и отечественной. Войной, надолго определившей судьбу пережившего ее мира и судьбы многих поколений в нем. Даже тех, кто родился после победы. Майскими короткими ночами. Победа полвека спустя. Сегодня выходит в эфир первая их серии передач Радио Свобода, посвященной этому полувековому юбилею. Открывает нашу военную серию директор русской службы Радио Свобода Юрий Гендлер.
Юрий Гендлер: Радио Свобода начинает цикл о войне. Сказать вот эти несколько слов уже не так просто. Сразу возникает ощущение очень большой ответственности. В конце концов, о войне в 50-летнюю годовщину ее окончания будут говорить все, и это как раз та тема, в которой многие говорят умно и искренне и все, что говориться имеет сильный эмоциональный отклик. При такой конкуренции спокойнее было бы создать или повторить несколько добротных спецпередач, приуроченных, скажем, в 50-летию Ялтинской и Потсдамской конференции, падению Берлина, началу атомной эры, капитуляции Японии и так далее. Поставить галочку и доложить начальству: мероприятие отмечено.
Но Радио Свобода начинает цикл о войне - не только потому, что в 1995 году об этом будут говорить все. У нас есть желание сказать о войне по-своему, внести свою ноту в общий поток осмысления тех лет 50-летней давности. Большинство из нас, сотрудников русской службы Радио Свобода, долгие годы жили и работали и в странах-победительницах, и в странах побежденных, что выработало постепенно дополнительный угол зрения, которого, возможно, нет у наших коллег по профессии. Иными словами, опыт жизни в двух различных цивилизациях вселяет в нас уверенность, что мы можем увидеть войну чуть иначе, чем другие. Но главная причина того, что мы берем на себя бремя ответственности и начинаем цикл о войне, заключается, видимо, в другом. Боюсь, это личная причина. Хотим мы того или не хотим, но от этого не убежать. Большинство из нас - дети военных и послевоенных лет. Мы знаем эти годы не по книгам и фильмам, а по их особому запаху и цвету. С войны началась наша хронологическая память. Я помню черный громкоговоритель на высоком столбе у сельсовета в деревне Заозерье под Лугой и речь в громкоговорителе в полдень 22 июня, после которой мама бросилась звонить в Ленинград. И сразу же, как мне кажется сейчас, по Псковскому шоссе потекли куда-то грузовики с тихими, сидящими вплотную друг к другу солдатами. А через два дня, в обратном направлении, в сторону Ленинграда шли те же грузовики, с теми же солдатами в белых бинтах и зеленых больничных халатах.
Между тем пятилетним мальчиком у Псковского шоссе в деревне Заозерье и нынешним человеком у микрофона дистанция более полувека. Скажу прямо: это были полнокровные, насыщенные полвека. В них было много всего - и хорошего, и плохого. Хорошего, впрочем, больше. Но и сейчас мне кажется, что нет на свете ничего вкуснее, чем кусок черного хлеба в те военные годы, посыпанного иногда сахарным песком.
Радио Свобода начинает цикл о войне.
Иван Толстой: В середине 80-х журнал "Стрелец" начинался как единственный в эмиграции ежемесячный литературный орган. Спустя десятилетие журнал стал толще, выходит реже и переместился в Москву. Тем не менее, в очередном выпуске Поверх барьеров юбилей издания был отмечен выступлением основателя и главного редактора "Стрельца" Александра Глезера.
Александр Глезер: Небольшой зал ПЕН-Центра, несмотря на августовскую жару, оказался переполнен. Люди сидели даже на полу, стояли в коридоре. Здесь оказались многие ведущие поэты и писатели современной России, такие, как Виктор Ерофеев, Евгений Рейн, Константин Кедров, Генрих Сапгир, Александр Кабаков. Такие критики, как Лев Аннинский и Виктория Шохина. На вечере шла речь о направлении, о тенденциях в русской литературе и искусстве, которые отражает "Стрелец". Поэт и тоже литературный критик Константин Кедров говорил о том, что в условиях тоталитаризма эстетического, который и сейчас имеет место, "Стрелец" является единственным окошком, в котором есть выход другой литературе, авангардной поэзии. Впрочем, послушайте голос самого Константина Кедрова.
Константин Кедров: Не потому, что сегодня "Стрелец", и не потому, что сегодня Александр Глезер рядом со мной сидит, а потому что это действительно так. Это так на самом деле. Это единственный журнал, который полностью соблюдает эту программу. Здесь присутствуют все эстетические школы и, в том числе, школа современного искусства присутствует в полной мере.
Александр Глезер: Поэт Евгений Рейн, учитель лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского, в своем эмоциональном выступлении отметил:
Евгений Рейн: Мне кажется, что ценность "Стрельца" заключается в том, что это журнал, расположенный к талантливости. И мы должны от всякого рода рассуждений о тоталитаризме эстетическом перейти к единственному критерию, критерию талантливости. Талант - единственная новость, которая всегда нова. И в этом смысле "Стрелец" представляет из себя уникальное издание, которое соединяет на своих страницах людей по принципу художественной выразительности. Я не говорю, что все замечательно на страницах "Стрельца", но там нет табу. Соль заключается в том, что Глезер равно расположен к людям, работающим в архиновой эстетике, и к людям, которые все еще задержались на каких-то традиционных путях. И в этом смысле ценность "Стрельца" мне кажется необыкновенной.
Иван Толстой: До 94-го года в нашем эфире было две постоянных джазовых программы. Дмитрий Савицкий составлял передачи в Париже, Игорь Берукштис - в Мюнхене. Мюнхенские передачи были посвящены, главным образом, российскому джазу.
Игорь Берукштис: Говорит Радио Свобода. Российский джаз. У микрофона Игорь Берукштис. В передаче "Российский джаз" я беседую с экспертом джаза Алексеем Баташовым. Тема нашего сегодняшнего разговора - Ленинградский Диксиленд.
Музыка.
Игорь Берукштис: Автор - американец Том Делани. Бестселлер 1921 года в исполнении "Ориджинал Диксиленд Джэз Бенд". На этот раз это был фрагмент исполнения этой темы Ленинградским Дикселендом. Запись 1993 года. Диксиленд - это разновидность новоорлеанского стиля игры. Интересующимся рекомендую книжку "Лексикон джаза". Автор ее Симоненко. Выпущена книжка была издательством "Музична Украина" в 1981 году. Алексей, итак, о Ленинградском Диксиленде ходят легенды. Ансамбль существует с 50-х годов и почти не менял состава.
Алексей Баташов: Это не совсем так. Через ансамбль прошли за 40 с лишним лет несколько десятков музыкантов. Но ты прав, с этим ансамблем связано небольшое число индивидуальностей. И, может быть, это такая особенность Диксиленда - устойчивость состава.
Игорь Берукштис: А ты помнишь, как это все начиналось?
Алексей Баташов: Конечно, это все было на моих глазах. Вообще, я тебе скажу, что ансамбли диксилендового склада случались на советской сцене и раньше. Но было стихийно, за этим не стояло никакой идеи. А вот диксилендовый взрыв такой произошел после фестиваля молодежи и студентов, где участвовало несколько коллективов традиционного джаза. Произошел он почему-то не в Москве, где проводился фестиваль, а в Ленинграде. Видимо, город к этому располагал. И вот, в 1959 году, в Таллине выступил ансамбль "Севен диксилэдз", название такое придумал Вадик Юрченко - знаток британского инглиша, в расчете на то, что мало кто знает, что такое "лэд". Лэд - это парень. Там тогда играли Сева Королев, Саша Усыскин и Эдик Левин. Они были все в черных английских костюмах и шляпах типа порк пай, как у Лестера Янга. И в Питере, на первомайском гулянье, царил "Доктор Джаз", другой ансамбль, сторонник новоорлеанской ориентации. А у Казанского собора собирали толпы народа братья Колпашниковы, тоже еще один диксиленд был "Нева джаз бенд". И в конечном итоге все эти музыканты сошлись в Ленинградском Диксиленде.
Игорь Берукштис: И что же? В итоге получилась занятная штука. Ленинградский Диксиленд из Санкт-Петербурга.
Алексей Баташов: Надо сказать, что это название было выстрадано. Когда музыканты, патриоты своего города и защитники любимого стиля, поставили американскоt словцо диксиленд рядом с именем вождя, то на них ополчились те, кто 30 лет спустя противились возвращению Петербургу его исторического названия. И теперь, хотя музыканты являются сторонниками названия Санкт-Петербург, они решили сохранить название своего ансамбля таким, каким оно было более 30 лет, каким его знают во всем мире.
Иван Толстой: 94-й год. Его основные события. Наш хроникер Владимир Тольц.
Владимир Тольц:
- Сербские войска обстреливают из пушек рыночную площадь в Сараево. Гибнет 68 человек.
- Бывший глава советского отдела ЦРУ Олдрич Эймс арестован по обвинению в шпионаже в пользу СССР.
- Американец Фрэнк Кордер совершает самоубийство за штурвалом своего самолета "Сессна" в Вашингтоне: он врезается в южную площадку перед Белым домом.
- Все иностранные армейские части торжественно покидают Берлин.
- В ирландском аэропорту Шеннон премьер-министр Ирландии дожидается выхода из самолета президента Бориса Ельцина. Дожидается безуспешно.
- Под Ла-Маншем открыт туннель между Англией и Францией.
- Нобелевская премия мира присуждается Ясиру Арафату, Шимону Пересу и Ицхаку Рабину.
- 29 ноября Борис Ельцин подписывает ультиматум с требованием к противоборствующим в Чечне сторонам сложить оружие. 11 декабря Россия вводит в Чечню войска, 14-го - новый ультиматум Ельцина, направленный Джохару Дудаеву. 31-го декабря начинается военная операция по захвату Грозного.
- В Бристольском кафедральном соборе англиканской церкви проводится посвящение в духовный сан первых женщин-священнослужителей.
- На экраны выходят "Форрест Гамп" Дэвида Зимекиса, "Криминальное чтиво" Квентина Тарантино, "Три цвета: красный" Кшиштофа Кислевского.
- В 94-м году на волнах Радио Свобода звучала программа Великолепная Семерка, посвященная новинкам поп-музыки. Великолепную семерку из нашей нью-йоркской студии вел Михаил Кордюков.
Иван Толстой: В конце мая в Россию вернулся Александр Солженицын. Вот сообщение из наших новостей, прочитанное Аркадием Полищуком.
Аркадий Полищук: Президент России Борис Ельцин направил телеграмму Александру Солженицыну, приветствуя возвращение писателя на родину после 20 лет изгнания. В телеграмме российский президент выразил уверенность в том, что талант и опыт писателя помогут перестроить Россию. Сегодня Солженицын дал во Владивостоке пресс-конференцию, первую по возвращении на родину. Сегодня же писатель посетил центральный рынок во Владивостоке. Солженицын ужаснулся, обнаружив, что килограмм колбасы стоит 10 000 рублей. Он посетил также одну из городских больниц, где его ждал еще один неприятный сюрприз: больничный лифт застрял, и писателю пришлось более 20 минут ждать, пока его починят.
Иван Толстой: Программу Либерти Лайв с солженицынским сюжетом вел из Мюнхена Василий Крупский.
Василий Крупский: Вот уже второй день Александр Солженицын после 20-летнего изгнания на родной российской земле. В России великого писателя встречает целая армия журналистов, как российских, так и зарубежных. Среди них главный редактор нашего московского бюро Савик Шустер. Сегодня состоялась первая международная пресс конференция писателя на российской земле. Слово Савику Шустеру.
Савик Шустер: Вначале пресс-конференции заместитель главы администрации Приморского края огласил телеграмму президента Российской Федерации Александру Солженицыну. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. И хотя телеграмма адресована, главным образом, Солженицыну-писателю, талант которого поможет обустроить Россию, журналисты на пресс-конференции обращались к Солженицыну как к политику.
"России необходимо было избавиться от коммунистической чумы, однако, главное состояло в том, каким путем страна будет выбираться из этой, - как уже вчера заявил во Владивостоке Солженицын, - 70-летней трясины. Россия, - сказал Солженицын, - пошла самым неуклюжим путем. Горбачев и его последователи лицемерно вели перестройку. Гайдар безмозгло проводил реформу, а приватизация - это великий обман народа".
Кстати, Чубайс оказался единственным действующим представителем исполнительной власти, в адрес которого прозвучала прямая критика, хотя без упоминания его имени. А вот один из вопросов западных журналистов: "Господин Солженицын, вы всегда гордились тем, что вы писатель, а не дипломат. Однако сегодня, отказываясь от оценки политики президента Ельцина, вы себе противоречите". Солженицын ответил жестко: "На второй день пребывания в России я не могу, не имею права давать такие оценки. Дайте проехать по России. Дайте посмотреть, и тогда все скажу", - пообещал Александр Солженицын.
Он не станет вторым Горьким, он не вернулся, чтобы услужить режиму. Без духовного очищения не может быть национального примирения. Те, кто на протяжении 75 лет совершали преступления, должны, по крайней мере, покаяться. И поэтому договор о гражданском согласии, который так дорог президенту, не имеет под собой никакой основы, он лишен смысла. И эта позиция Солженицына явно не понравится Кремлю.
Аркадий Полищук: Из Владивостока сообщал Савик Шустер. Мне остается только добавить, что в ближайшие дни московская редакция Радио Свобода посвятит возвращению Солженицына специальную программу.
Иван Толстой: В 94-м в Россию отправился и наш коллега Борис Парамонов. Вот фрагмент из его передачи.
Борис Парамонов: Я уезжал в Россию из Лондона, и первые мои российские впечатления начали складываться в Англии. Во-первых, визит в российское посольство за визой. Единственное место в Лондоне, где вы должны постоять в очереди. Очередь держат за воротами посольского особняка на довольно шумной улице Бейсуотер. Пропускная способность, правда, высокая, особой волокиты не было. Чиновники внутри здания как бы любезны. С одним из них я имел довольно продолжительную беседу. Он объяснял мне, как новичку, впервые едущему в новую Россию, как и чего. Тона держался умеренно ернического. Так ведут себя гэбэшники, желая показать благоволение к собеседнику, убедить его, что ничего, мол, страшного нет. Одна из его шуточек мне даже понравилась. Он назвал организацию, командировавшую меня в Москву, не Радио Либерти, а Радио Люберцы, то есть наглости у этих ребят хватит еще надолго. Редкая школа.
Вообще же, в эту неделю, с 7 по 16 мая, Лондон был буквально набит русскими, причем, не только русскими, но и, например, казахами. И вообще, представителями того, что раньше называлось социалистическим лагерем. Здесь состоялась выставка, посвященная возможностям рынка стран Восточной Европы и СНГ. Само собой разумеется, что вечерами вся эта публика заполняла обычные места сбора туристов, вроде Пиккадили Серкл, Уайт Холл, и русская речь слышалась там на каждом шагу. Кроме того, многие из русских жили в гостиницах того района, где и я квартировал, - Южный Кенсингтон. Хорошее место. Из чего можно сделать вывод, что директора российских предприятий, приехавшие на выставку, народ отнюдь не бедный. Я с некоторыми, естественно, разговаривал, и на мой вопрос, кто же оплачивает их пребывание в Лондоне, неизменно получал один ответ: сами. При этом многие были с женами.
Одну такую семейную пару я наблюдал в бакалейной лавочке на нашей главной улочке Глостер Роуд. Они не могли объяснить продавцу, что им надо, и я предложил свое посредничество. Оказалось, что им нужно молоко не пониженной, а повышенной жирности. С этим разобрались, и тогда они приступили к поисками потребных сливок. Тут я оплошал. Не понял, что такое двойные сливки. Правда, в той лавочке их и не было, этих самых дабл крим, я их потом уже увидел в другом месте. Но дело в том, что я и не знал о существовании такого продукта. Нас тут так воспитывают, что есть нужно поменьше и попостнее. Если когда-либо приходится покупать те же сливки, то покупаешь не дабл и даже не сингл, а хаф энд хаф, то есть споловиненные - полу-сливки, полу-молоко. Теперь пойду поищу для интереса в Нью-Йорке двойные сливки. Уверен, что найду их далеко не сразу.
Тут мне вспомнились первые годы перестройки, когда советской стране, страдавшей от товарного голода, западные доброхоты оказывали так называемую гуманитарную помощь. Я читал тогда в "Нью-Йорк Таймс", что американские продукты вызывают у полуголодных россиян брезгливую мину: жирность не та. Большую партию мяса тогда вообще не приняли в Москве, а отправили куда-то в Архангельск, где оно, естественно, пропало. Какой-то ловкач снял-таки навар с постного американского мяса. При этом той русской тетке, что требовала в Лондоне двойных сливок, явно надо было похудеть.
Этот англо-русский сюжет завершился самым эффектным, я бы сказал, художественным образом. В один из дней беру лондонскую "Таймс" и читаю сообщение о том, что из Лондона исчезли птички, называемые блу титс. Они научились продовольствоваться, расклевывая крышки молочных бутылок, привозимых поставщиками по утрам к подъездам лондонских домов. Однако нынешняя тенденция, о которой я уже говорил, - избегать жирных продуктов, - покончила с этим прибыльным птичьим промыслом. Теперешнее молоко показалось им недостаточно питательным. Именно в этот самый день, выйдя на упоминавшуюся Глостер Роуд за упоминавшимся "Таймсом", я не обнаружил российских гостей, они улетели на родину. Как те синие птички. Ясно, с какими впечатлениями: лондонские дворцы и парки им понравились, а лондонские молочные продукты - нет. За ними и я последовал на историческую родину.
Иван Толстой: 94-й год - это скандал вокруг МММ.
Диктор: В пятницу, уже после ареста Сергея Мавроди и отправки в адрес правительства петиции акционеров МММ, требующих немедленного освобождения Мавроди, заместитель главного редактора "Комсомольской правды" Виктор Шуткевич рассказал нашим слушателям следующее.
Виктор Шуткевич: К сожалению, с адвокатом Мавроди на эту минуту связаться не удалось, но я говорил с режиссером Бахытом Килибаевым, создателем теперь уже исторического образа Лени Голубкова и Марины Сергеевны, и от него поступила кое-какая новая информация, которой я охотно поделился бы. У Бахыта Килибаева на руках был телефон спутниковой связи, по которому мы разговаривали с самим Мавроди. Он взял его на квартире. Сейчас на квартире Сергея Мавроди осталась только охрана. Как подтвердил Бахыт Килибаев, Мавроди по-прежнему находится в следственном изоляторе на Петровке 38, но Килибаев известен, как один из наиболее влиятельных людей в окружении Мавроди. Я спросил его, какие последствия эта история будет иметь для него лично. Он ответил, что пока не знает, телефоны его прослушиваются, а что будет в ближайшие дни и даже часы, он, к сожалению, сказать не может. Возможно, радиослушателям Радио Свобода будет любопытно узнать, как относится сам Бахыт Килибаев к созданным им образам. "Есть молчаливое большинство в России, к которому адресно раньше никто не обращался. Одни считали его быдлом, другие вообще пренебрегали им и не замечали. Я же уважаю этих людей. Мне интересны их проблемы".
Иван Толстой: 94-й год был последним мюнхенским годом работы Радио Свобода. С переездом нашей станции в Прагу весной 95-го изменилось многое в сетке нашего вещания, ушел из эфира ряд привычных программ. Напомним слушателям, что и как звучало на наших волнах в 94-м. Вот маленький концерт из музыкальных заставок и первых фраз некоторых передач.
Диктор: Говорит Радио Свобода. В эфире информационно-аналитический радиожурнал "После Империи". Закавказье.
Тенгиз Гудава: Армяно-азербайджанские переговоры в Москве. Свет в конце тоннеля. Совещание руководителей правоохранительных органов Армении. Судебные процессы в Азербайджане. Ориентиры грузинской внешней политики. Таковы темы выпуска. У микрофона Тенгиз Гудава.
Фатима Салказанова: Говорит Радио Свобода. Программа "За и против". Спорные проблемы, столкновения мнений, полемика и диалог. Сегодня диалог с президентом Северной Осетии Ахшарбеком Галазовым. У микрофона Фатима Салказанова.
Диктор: Балканский узел. Специальная передача Радио Свобода, посвященная конфликту на территории бывшей Югославии. Корни югославской трагедии, пути ее преодоления, но, прежде всего, факты.
Семен Мирский: Передачу ведет Семен Мирский. Одну из недавних передач этого цикла мы посвятили украинскому контингенту миротворческих сил ООН в Боснии и Герцеговине. Сокращенно Укрбату. Во время посещения Сараево, я побывал в штаб квартире и казарме Укрбата. Беседовал с солдатами, сержантами, прапорщиками и офицерами, несущими с честью тяжелую и опасную службу.
Валерий Коновалов: Говорит Радио Свобода. В эфире военно-политическое обозрение "Сигнал". У микрофона в Мюнхене Валерий Коновалов. Авторы и темы этого выпуска. Доктор технических наук, профессор, капитан первого ранга в отставке Николай Синцов о проблеме безопасного хранения ядерных боеприпасов. Журналист международник Андрей Шарый - о голубых касках ООН в бывшей Югославии. Московский писатель Петр Паламарчук о журнале "Военная быль". Итак, откроем выпуск.
Диктор: "Если мы едины". Программу подготовила и ведет Людмила Алексеева.
Людмила Алексеева: В передаче принимает участие сотрудник Радио Свобода Вадим Макаровский.
Вадим Макаровский: Сегодняшняя передача о переселенцах в Россию из Казахстана.
Диктор: "У газетного киоска". Здравствуйте дорогие слушатели.
Иван Толстой: В конце 94-го началась чеченская война. Главные репортажи появятся в первые январские дни, а пока вспомним, что писали московские газеты в середине 94-го, когда, казалось, еще все можно предотвратить. У микрофона с газетным обзором Ольга Кучкина.
Ольга Кучкина: На серебристом мерседесе в сопровождении кавалькады машин, из окон которого на протяжении всего городского пути охранники вели оглушительную автоматную пальбу в воздух:
Так начался не детектив, так началась миротворческая акция, точнее, попытка ее, предпринятая Русланом Хасбулатовым в Грозном, описанная в корреспонденции Валерия Выжутовича в "Известиях" 10 августа. Там же интервью Хасбулатова, где он говорит о необходимости добиться добровольной отставки Дудаева. Правда, называется корреспонденция "Старейшины Чечни объявили самозванного миротворца персоной нон грата". Чеченская тема остается по-прежнему из горячих.
"Независимая" 10-го публикует версию той стороны, озаглавленную "100 миллиардов рублей из госбюджета. Таковы расходы ФСК России на Чечню". Эту сумму, не безынтересную для российского налогоплательщика, назвал глава службы национальной безопасности Чечни Султан Гелисханов, считая, что она потрачена на диверсии, террор, саботаж, а также прямое военное вторжение. Также, по мнению Гелисханова, Борис Ельцин ничего не знает, поскольку сознательно выключен из игры и не владеет обстановкой. А владеет Сергей Филатов, превращающий Чечню в опасного соседа. Все же несколько странно, что такое сообщение газета печатает без малейшего старания получить информацию с этой стороны, хотя бы от того же Филатова.
Свою анатомию проблемы представляет в среду "Московский комсомолец" в статье "Чечня, Россия, Союз". Редакция располагает сведениями о 4-х личных посланиях Дудаева Ельцину, не говоря уже о публичных выступлениях, в которых чеченский президент неоднократно поддерживал российского. А в ответ ни одного официального документа, в котором было бы обращение "президенту чеченской республики Дудаеву". Непризнание Дудаева как политической личности, что больно бьет по самолюбию последнего, автор статьи Владимир Костко считает ошибочной политикой Кремля. В этих условиях создание русско-чеченского национального консультативного совета во главе с другим генералом - Стерлиговым - новая головная боль Москвы. Поскольку теперь интересы Дудаева не ограничиваются маленькой Чечней, а простираются, по мысли автора статьи, на одну шестую часть суши. То есть все возможное будет направлено в поддержку русского национального собора, который в свою очередь рассчитывает на восстановление бывшего СССР. Если до недавнего времени Дудаев активно выступал за сближение с Россией и принимал к тому меры, нынче он потерял интерес к любым контактам с нынешними властями, хотя и оставил отдушину для самого Ельцина или лично Козырева. Прежде Россия ждала, что случится в Чечне, теперь Дудаев ждет, что случится в России. А что, если в один прекрасный день Ельцин просто взял бы телефонную трубку и произнес: "Алло, Грозный, Джохар Мусаевич, ну что там за дела?" - предлагает журналист. Глядишь, и все бы разрешилось в одночасье. Нам, да и многим другим почему-то кажется, что президенту Российской Федерации в нынешнее, сложное для России время во имя своей будущей истории лучше попытаться найти хорошего друга, чем иметь опасного врага.
Иван Толстой: А пока мирный год продолжается. Словно предчувствуя свое расставание с радио (он в Прагу не поедет), в мюнхенской студии наш ветеран Юлиан Панич ставит одну радиопьесу за другой. Театр у микрофона.
Юлиан Панич: Театральный зал Свободы. Занавес открывает Юлиан Панич. Дарио Фо. "Безграничная любовь". Поговорим о странностях любви, - так, кажется, предложил когда-то поэт. О любви? - слышу удивленный голос слушателя, о любви на волнах Радио Свобода, в наши то времена? Но что поделаешь, если:
(Панич поет):
В наши дни, такие быстротечные,
Дни летят, как пыль из-под копыт,
Были, есть и будут темы вечные,
Хоть на них сейчас и дефицит.
Политики нынче в эфире,
С утра нас за горло берут,
Как будто одною политикой в мире
Все люди живут!
Ваши приемники настроены на волну радиостанции Свобода.
Перед спектаклем и после спектакля - политические последние известия. Что поделаешь!
Мир живет мечтами и надеждами
От глухих поселков до столиц,
Что любовь придет ко всем безбрежная
И что счастье будет без границ.
Но!
Политики нынче в эфире
С утра нас за горло берут,
Как будто одною политикой в мире
Все люди живут!