Борис Тадич: От имени Республики Сербии я объявляю, что сегодня мы арестовали Ратко Младича. Начался процесс экстрадиции. Это произошло в результате полного сотрудничества Сербии с Гаагским трибуналом. Мы всегда верили в нашу стратегию и всех тех, кто участвовал в этом процессе. Сегодня мы перевернули страницу нашей недавней истории, что приблизит нас к полному примирению в регионе. Я верю, что все остальные страны должны взять на себя ответственность и перевернуть страницы своей истории. Все преступления должны быть тщательно расследованы, и все военные преступники должны предстать перед правосудием.
Ирина Лагунина: К этому событию Сербия шла 15 лет. И не только с точки зрения работы правоохранительных органов, но и с точки зрения общественного прозрения и признания преступлений, совершенных от имени сербов и благодаря приказам сербских военных, как Младич, в годы войны в Боснии. Сам Младич за последние пять лет прошел в сербском обществе путь от героя до человека, обвиняемого в военных преступлениях.
Ратко Младич родился 68 лет назад в маленькой заброшенной деревне Божиновичи в восточной Боснии. Когда ему было два года, хорватские фашисты - усташи убили его отца. Говорят, что в детстве Ратко хотел стать хирургом, но как это часто случалось в бывшей Югославии, ребёнок из бедной семьи выбрал военную карьеру. Был лучшим студентом военной академии. Быстро двигался по лестнице военной иерархии. Когда началась война в Боснии, он вернулся туда и возглавил армию боснийских сербов. Вот отрывок из рассказа нашего корреспондента в Белграде Айи Куге пятилетней давности.
Айя Куге: Сербы его обожали, считали спасителем и называли полководцем. Помню Младича тех времён: общительный и одновременно болезненно гордый. Заботился о своей популярности. На Новый Год печатал карманные календари со своей фотографией. Охотно давал автографы. Правда, его знакомые говорят, что генерал очень изменился после самоубийства любимой дочери, студентки медицины в 1994 году.
Когда окончилась война, генерал переехал в свой особняк в Белград и пять лет даже особо не скрывался. А после падения режима Милошевича, Ратко Младич перестал появляться на публике и окончательно исчез в июне 2002 года.
Так кто же Младич для сербского общества: герой или военный преступник? Этот вопрос я задала Вере Ранкович из белградской неправительственной организации Форум по международным отношениям.
Вера Ранкович: Я, конечно, считаю, что Ратко Младич преступник. Но для народа это дилемма, народу не ясно, в чем обвиняют генерала. В Сербии уже больше не отрицают, что в Сребренице были совершены преступления. Однако знак равенства между Младичем и этими преступлениям не ставится, несмотря на, то что Гаагский трибунал уже вынес подчинённым Младичу офицерам приговоры, в том числе, в совершении геноцида.
Айя Куге: Вера Ранкович, вместе со своими единомышленниками, каждый год в июле, в годовщину трагедии в Сребренице, отправляется из Сербии в этот маленький боснийский городок. Почему?
Вера Ранкович: Для меня это страшно! Страшно, что такое сотворили люди из моего народа и что я, как каждый серб и сербка, разделяю моральную ответственность за Сребреницу. Страшно то, что прошло уже десять лет, а этот человек, Младич, ещё не заплатил по своим счетам. И ещё страшно, что мы постоянно говорим о Сребренице, но забываем, как тот же самый Младич три с половиной года держал под осадой Сараево. Это дольше, чем блокада Ленинграда – символ человеческих страданий в военных условиях. Помните его команду солдатам в горах вокруг Сараево: «Сведи с ума!», когда нужно было открыть огонь по улицам города? Младич должен ответить за многое.
Айя Куге: Почему многие сербы отказываются верить в то, что генерал Младич мог совершить военные преступления?
Вера Ранкович: Думаю, что большую роль сыграла пропаганда 90-ых годов, времён Милошевича, которая мало чем изменилась сегодня. Ни люди, имеющие авторитет в Сербии, ни власти, так никогда напрямую и не обратились к общественности, чтобы сказать, чем занимался Младич. Они скрываются за пустыми фразами о патриотизме.
Айя Куге: Но это не единственное объяснение...
Вера Ранкович: Может быть, для кого-то Младич и является символом особого сербского героизма. Но для многих «Младич-герой» только на словах, для них это способ избежать собственной ответственности: если человек, который находится на вершине военной иерархии, не призван к ответу, тогда все, кто под ним, тоже под защитой. Каждый, в чьих интересах не допустить разрыва сети, будет защищать Младича, чтобы защитить себя – ведь он отдавал приказы, а под ним была целая цепь командования, все - до прямых исполнителей. Поэтому Младича больше всего защищают военные структуры.
Но есть и другой аспект – есть люди, которые не хотят движения страны в Европу, не хотят видеть здесь правовое государство. Среди них сторонники Милошевича, его социалисты, радикалы, люди, разбогатевшие за счёт войны и военных преступлений. Есть целый ряд таких групповых интересов. Для них Младич – это способ отсрочить неминуемое, замять свою ответственность, надеясь, что так всё будет преданно забвению, что время и пыль сделают своё дело.
Айя Куге: Вера Ранкович, белградская неправительственная организация Форум по международным отношениям.
Ирина Лагунина: Архивная запись – генерал Младич у боснийского города Сребреница, 1995 год.
Ратко Младич: Вот мы 11 июля 1995 года в сербской Сребренице. Накануне большого сербского праздника Петрова дня мы дарим сербскому народу этот город. Пришло время отомстить туркам.
Ирина Лагунина: Во время войны сербы называли боснийских мусульман турками. Первым шагом к прозрению был показ по сербскому телевидению фрагментов документальной записи расстрела пленных боснийских мусульман. В Сребренице были убиты 8 тысяч человек – в основном мужчины и мальчики, боснийские мусульмане.
На этой пленке боснийская женщина Нура Алиспахич увидела, как погиб ее сын Азмир. Мы рассказывали об этой пленке в 2005 году.
Айя Куге: На экране православный священник, благословляющий длинную цепочку военных. За ними - горный пейзаж и шестеро страшно худых и испуганных молодых парней со связанными руками, которых выталкивают из грузовика здоровые мужчины в камуфляжных формах, с эмблемами цветов флага Сербии на беретах. Жертв, в грязных брюках и разодранных майках, заставляют лечь лицом на землю, некоторые из них босые. Их лица в синяках и спёкшейся крови. Один военный подходит и со словами: чего ты трясешься, ударяет ногой лежащего подростка по голове. Потом им приказывают встать и построиться в колонну. Первого убивают автоматной очередью в спину. Второй делает шаг вперёд, на него очередь. Третий... Последним двоим пленным развязывают руки, и они переносят тела убитых в полуразрушенный серый дом. Там и этих двоих расстреливают.
Четверо жертв - несовершеннолетние мальчики из Сребреницы, младшему пятнадцать лет. Двое - молодые мужчины, им было меньше тридцати. Их останки были найдены в том же сером доме, через четыре года после убийства, которое произошло в ночь с 16 на 17 июля 1995 года, пять дней спустя после того, как в Сребреницу вошли войска боснийских сербов.
Как только была обнародована эта видеозапись, в Сербии арестовали четверых. Полиция сообщила, что еще трое скрылись. Все они были бойцами отряда под названием Скорпионы. Их опознали по документальному фильму, который они сами сняли. Отряд считался элитным, в нём числилось 136 бойцов. В девяностых годах они участвовали в специальных операциях в Хорватии, Боснии и в Косове - подчинялись то службе госбезопасности, то Министерству внутренних дел Сербии. Свои подвиги Скорпионы снимали на камеру.
Видеокассету убийства шестерых парней из Сребреницы разыскала и передала Гаагскому трибуналу и органам правосудия Сербии Наташа Кандич - директор белградской неправительственной организации Фонд Гуманитарных прав.
Наташа Кандич: Эта видеозапись была сделана на месте событий. Позже с нее сняли много копий - в те времена эти убийства считались героическим делом. Многие видели фильм. Только через два года они поняли, что пленка может стать опасным доказательством. Все копии были уничтожены. Остался лишь оригинал. Четыре месяца назад мне удалось его получить. Нашли мы его в Боснии. Бойцы из отряда Скорпионы рассказали мне, что так называемая «ликвидация» снята в горах Трескавица, в месте, которое называется Годинска Бара. Штаб Скорпионов находился чуть ниже. Вблизи них, в бывшем олимпийском горнолыжном центре Яхорина в то время был Радован Караджич, важные лица из Госбезопасности и МВД Сербии.
Ирина Лагунина: Пленку в Сербии показали по телевизору с предупреждением, чтобы отвели от экранов детей. Но и без этого предупреждения многие в то время еще отказывались даже видеть подобные кадры. И страшно сказать, и сейчас эти раны не закрылись. В прошлом году мир отметил 15-летие трагедии в Сребренице.
Мама, мама, ты мне снишься
Сестра, брат, вы мне снитесь каждую ночь
Нет вас, нет вас
Ищу вас, ищу вас
Где либо я пойду, вижу вас
Мама, папа, почему вас нет?
Босния моя, ты моя мать
Босния моя, матерю тебя назову
Босния мать, Сребреница сестра
Не буду я один.
Айя Куге: 11 июля на Мемориальном кладбище Поточары, рядом с тремя тысячами семьюстами пятьюдесятью ранее похороненными жертвами геноцида в Сребренице, возникнет ещё 775 новых могил. В списке опознанных в течение этого года останков я нашла имена: Альмир Мехмедович, Азмир Мехмедович, Абдуллах Мехмедович. Это двое сыновей и муж Хатиджи Мехмедович. 15 лет она разыскивала своих любимых – надеялась и боялась найти их тела. Я позвонила Хатидже в Сребреницу.
Хатиджа Мехмедович: 13 ноября 2007 года меня вызвали и сообщили, что найдены останки одного из моих сыновей и мужа. Останки были в очень плохом состоянии, на самом деле это просто небольшие части тел. А самое страшное то, что я не могла узнать, - это части моего младшего или старшего сына. Я спросила: "Разве нельзя это установить по размеру обуви"? Я ведь знаю, какой размер был у каждого из сыновей. Они отвечают: "обувь не нашли". "Можете ли сказать, как выглядят брюки?" На нём были зелёные джинсы. И брюки не нашли. Потом случилась страшная вещь – найденные кости сына отправили в Гаагский трибунал в качестве материальных доказательств совершённого преступления. А трибунал позже эти доказательства уничтожил – и не только останки моего сына, но и тысячу других костей и предметов, извлеченных их массовых могил. Так в Боснии у нас отобрали наших детей, а в Гааге - наши воспоминания. Этого мы никогда не простим.
Айя Куге: Религия требует, чтобы тело покоилось в целости. Но для многих матерей Сребреницы захоронить так своих родственников – недостижимая мечта. И Гаагский трибунал, конечно, причинил этим людям нестерпимую боль. И Хатиджа смирилась.
Хатиджа Мехмедович: Похороню всех троих 11 июля 2010 года. 10 мая меня вызвали и сказали, что найдены ещё какие-то останки старшего сына Азмира. Найдены куски тех зелёных брюк – часть возле пояса и его маленький талисман, который висел у него на шее. И вот, я могла подтвердить, что это мой старший сын. Но его нашли в массовом захоронении, которое до того, похоже, уже несколько раз перемещали с место на место. Поэтому нашли лишь нижнюю часть туловища, а грудной клетки, головы и рук нет. Я родила его не такого, но такого придётся хоронить. Мне сказали, что возможности что-либо ещё найти нет. Всё это страшно тяжело, но тяжелее всего, когда знаешь правду о том, что ребёнка у тебя больше нет. Так что я вынуждена хоронить их в этом году – и мужа и старшего сына, от которых остались лишь части тела. Но к счастью, мой младший, Лало, найден целым.
Айя Куге: Раньше вы надеялись, что если найти тела сыновей, то может быть, придёт успокоение.
Хатиджа Мехмедович: Никогда в жизни я и подумать не могла, что останусь без своей семьи, без своих детей, что не буду больше матерью и супругой, не буду сестрой и тётей. Я осталась без брата и его двоих сыновей, не стало двоих сыновей моей сестры и многих других родственников – всех тех, кто отправился в путь спасения, который оказался путем смерти. Сегодня, в 2010 году у меня уже больше нет никаких надежд. Когда нашли останки и второго сына, мои руки опустились, это для меня был концом света, меня как подкосили. А самое страшное, что хоронить буду только части их тел.
Айя Куге: И каждый раз, когда Хатиджа говорит о вот этой трагедии – хоронить какие-то обрывки, какие-то части тех, кто до сих пор стоит у нее перед глазами как самые близкие в ее жизни люди, заметно, как в ней поднимается гнев.
Хатиджа Мехмедович: Никто не имел права оборвать столько молодых жизней. Наши дети не виноваты, что у них были не подходящие для тех времен имена и фамилии. Теперь у нас отнята даже возможность вернуть их останки в Сребреницу в нормальном состоянии. Мы постоянно молимся: ну найти хотя бы ещё одну часть тела, и то радость. Есть у нас матери, которые умерли, не дождавшись весточки о том, где лежат тела их сыновей. А есть матери, которые знают, где тела их детей, но не могут их забрать потому, что эти места заминированы. А ведь первым делом нужно было разминировать путь, которым они прошли к своей гибели, и собрать кости, которые лежат на поверхности. Годы идут, всё это пропадает, кости растаскивают животные. Сегодня утром ко мне пришла Хайра Чатич. Она плачет и говорит: "Вот ты, Джиджо, нашла своих сыновей, а я сомневаюсь, что когда-либо найду своего Нино". Она знает, где это место, где её сын, но из-за мин подойти не может. Ей обещали, что в июне все разминируют, но потом отложили на август. Я сказала: "Если они это не сделают в августе, давай, мы все матери туда пойдём, пусть даже погибнем, жизнь не важна, когда нет наших детей. Всё это грустно - и стыд, и срам. Я думаю, что политика во всём этом играет очень грязную роль.
Айя Куге: С Хатиджей Мехмедович я познакомилась шесть с половиной лет назад. Гостила в её доме в центре Сребреницы. Была зима и так холодно, что моя записывающая аппаратура работала с перебоями. Хатиджа, красивая и энергичная женщина, закутанная в тёплый платок, сидела в прохладной комнате, оправдываясь, что не хватает ни времени, ни настроения, ни дров, чтобы хорошо натопить печку. Ей постоянно звонили по телефону, она решала, кому из беженцев, возвращающихся в окрестные деревни, выделить корову или овцу из гуманитарной помощи. Заходили соседки, мусульманские женщины, чуть удивляясь, что в Сребреницу приехала журналистка из Белграда. Вот что тогда, в февраля 2004 года, рассказала Хатиджа Мехмедович о трагических событиях июля 1995, когда, после занятия сербами зоны безопасности под защитой ООН, всё мусульманское населения покинуло Сребреницу – 15 тысяч мужчин и 30 тысяч женщин с детьми.
Хатиджа Мехмедович: Я покинула свой дом в деревне в половину восьмого вечера 11 июля. Пришло распоряжение уходить из Сребреницы. Двинулись мы все вместе. Нам сказали, чтобы все, кто в состоянии идти, шли пешком. Это чтобы не создавать толпы и скопления транспорта в Поточари. Лишь старики, дети и неспособные идти далеко пешком моли отправиться на базу УНПРОФОР - миротворцев ООН, в голландский батальон. Они оттуда должны были перевезти всех в город Тузлу. А мы-то думали: если уж спокойно покидаем Сребреницу, никто нас трогать не будет. Мой младший сын Альмир говорит: "Мама, тебе лучше отправиться из Поточари в Тузлу автобусом. Что будет если устанешь и не сможешь идти дальше?" И пока обнимал меня, всё говорил: "Мама, уходи". Я пошла и постоянно оборачивалась, и долго видела, как он стоит, закрыв руками лицо. Так мы и расстались в роще, которую у нас называют Вязовая равнина. Я спустилась в Поточары к двенадцати ночи. Дорога показалась мне тяжёлой, да не только мне, всем нам. Будто чувствовали, что эта наша разлука - навсегда. В какой-то момент я пожалела, что мои не пошли в Поточары со мной. Но я не знала, что сербы взяли командование в свои руки и разоружили голландцев. Девушка переводчица нам сказала, что УНПРОФОР отвечает только за тех, кто внутри круга, огорожённого лентой.
Айя Куге: Однако голландские "голубые каски", две сотни легко вооружённых молодых солдат, в окружении сербских сил не чувствовали себя в состоянии выполнить миротворческую миссию. Генерал боснийских сербов Ратко Младич как победитель прогулялся по главной улице Сребреницы и с широкой улыбкой появился на поляне у фабрики акумуляторов в Поточары, где скопились мусульманские беженцы.
Хатиджа Мехмедович: На следующее утро пришёл Ратко Младич. Встал рядом со мной, обещал: "ничего плохого с вами не случится". Пока работали телекамеры, он был таким добрым. Детям раздавал шоколадки, гладил их по головкам. "Всех вас перевезем в Тузлу в полной безопасности. Но, боюсь, вам там ваш Алия Изетбегович не будет рад". А дом, в котором я жила, был ведь не домом Алии. Мой дом. Не Изетбеговича, не Ратко Младича, не Караджича - мой! И теперь я из своего дома должна была уходить и искать новый, под открытым небом!
Счастье, что мне удалось уехать в первые же сутки. Там, в Поточарах, потом творилось разное - и рождались дети, и умирали люди, и заканчивали жизнь самоубийством. Мужчин отделили от женщин, как только перестали работать телекамеры. Говорили, что мужчины поедут в другой колонне. И сразу окружили их минометами. О своих я слышала, что их взяли в плен. Белый бронетранспортёр миротворцев, но с сербами внутри, двигался по дороге через поля. Из бронетранспортера в мегафон призывали: "Сдавайтесь, мы вас перевезём на свободую территорию". И они сдались. Собрали их как стадо. Теперь я знаю, где мои - в братских могилах.
Ирина Лагунина: Сколько возможностей заключить мир было отвергнуто в ходе боснийской войны политическим и военным руководством боснийских сербов. В начале прошлого года сербские спецслужбы, во время обыска в доме Ратко Младича в Белграде, конфисковали 18 его дневников с записями, которые генерал вел во время боснийской войны - в период с 29 июня 1991 года до 28 января 1995 года, и с 14 июля 1995 года по 28 ноября 1996 года. Две такие записные книжки были изъяты ещё раньше, в декабре 2008 года. Любопытно, что не найдены дневники начала лета 1995 года, именно за тот период, когда произошло наступление сербских сил на мусульманский анклав Сребреница. Было найдено в общей сложности 3500 страниц записей. И еще один отрывок из репортажа Айи Куге.
Айя Куге: Записные книжки, стенограммы заседаний и большое количество аудио и видео материала было найдено на чердаке дома Ратко Младича, в специально сооружённом сейфе. В белградской прессе появились фотокопии нескольких частей этих дневников. На последней странице каждой записной книжки, стоит дата 23 февраля 2010 года и подпись жены Младича Босы, которой она подтверждает изъятие этих документов.
Порой даже тяжело поверить, какие глубины морального падения сербского руководства военных времён 90-х они раскрывают. Из записей Младича видно, как политики и военачальники, решающие судьбу миллионов людей, цинично политиканствовали и наживались на общей беде.
Наш собеседник - белградский военно-политический комментатор, отставной полковник Любодраг Стоядинович. Он до начала югославских войн был коллегой Младича, дружил с ним, а несколько лет назад написал книгу «Ратко Младич – между мифом и Гаагой».
Можете ли вы пояснить, что из себя представляют эти документы, которые некоторые журналисты назвали военными дневниками Ратко Младича?
Любодраг Стоядинович: Это не военные дневники – это записи с разных заседаний и встреч, они называются «рабочие записки». Это терминология Югославской народной армии, которую переняли и Войска республики Сербской. Ведь почти все офицеры, которые воевали на разных сторонах той войны, вышли из Югославской армии и в определенной мере сохранили её практику. Когда во время войны проводятся заседания и встречи, подлинным документом признаётся лишь такие записи офицеров, а не стенограммы, отпечатанные на пишущей машинке, даже если они снабжены печатью. А военный дневник - совсем другое. Это оперативный документ, который ведёт командование. В нём отмечены боевые действия, все передвижения войск, успехи и потери.
Таких записных книг, как те, которые называют военными дневниками Ратко Младича, я немало держал в руках. Правда, не записи Младича, а записи более двадцати членов его штаба, офицеров боснийских сербов, которые присутствовали на тех же встречах, что и их командующий. Я сравнивал, что они записали, и почти всё в них совпадало. Поэтому для меня не много нового в том, что теперь публикует пресса. Но что касается записных книжек генерала Младича, то могу сказать, что они могут быть важным свидетельством, хотя в основном там содержатся уже известные ранее факты.
Айя Куге: Но если эти записки - официальный документ, если их обязаны были делать все офицеры, то может ли на них быть личную «печать» автора, может ли в них отражаться личность записывавшего?
Любодраг Стоядинович: Конечно, они носят личную печать. Ведь каждый человек всё воспринимает по-своему. Так и Младич - он не только записывает тезисы выступающих на заседаниях и встречах, но и отмечает свои впечатления – подчёркивает, расставляет вопросительные и восклицательные знаки, комментирует короткой фразой, например: «он в этом профан!», или «это шантаж!», и тому подобное. Например, перед визитом министра обороны России Павла Грачева в Белград Младич записывает: «русские себе не могут помочь, где уж нам».
В прошлом, правда, еще до начала боснийской войны, я часто присутствовал на армейских коллегиях и могу подтвердить, что все мы в своих записях добавляли и личные впечатления. Однако повторю, эти записи можно считать подлинными лишь тогда, когда у всех участников совпадают фактические данные, смысл слов выступающих. Кстати, настоящие личные впечатления можно узнать только из частных дневников.
Айя Куге: 26 июля 1994 года Младич в Белграде присутствовал на встрече с делегацией России, которую возглавлял министр обороны России Павел Грачев. Делегация приехала, чтобы уговорить сербское руководство согласится с мирным планом Международной контактной группы. Генерал Младич пишет:
Диктор: Прочитал письмо Ельцина Караджичу. Призыв Ельцина принять план и большая часть письма являются нажимом!
Айя Куге: Слово «нажим» Ратко Младич подчеркнул дважды. Он продолжает, цитируя Грачева.
Диктор: Грачев говорит, что нам тяжело будет оставить 70% территории, ограничившись 49%, но утверждал, что так Младич станет победителем. Если продолжится блокада и если противник будет нападать, Младич должен будет отступать.
мВ течение четырёх лет боснийской войны сербы отвергли несколько мирных планов, и в конечном итоге лидер Сербии Слободан Милошевич осенью 1995 года принудил их подписать в Дейтоне мирные соглашения. Дейтонские соглашения обеспечили сербам даже меньше территории, чем они могли получить за два года до того, например, в соответствии с планом Венса-Оуэна. Вернусь к разговору с отставным полковником Любодрагом Стоядиновичем. Вы присутствовали на заседании парламента боснийских сербов в Пале, когда генерал Младич грубо отверг план Венса-Оуэна и призвал к продолжению войны.
Любодраг Стоядинович: Суть его выступления заключалась в фразе, которую он записал позже: «План отвергнуть, войну выиграть!» Да, я был тогда в Пале. Ратко Младич выступил перед парламентом с речью, которая практически обеспечила то, что боснийские сербы единодушно отвергли план. На заседании были министр иностранных дел Греции Пападопулос, Слободан Милошевич, видные политики и общественные деятели из Сербии, но, несмотря на все просьбы и заклинания, Младич остался милитаристом до крайности. Сербы контролировали 76% территории Боснии, а им предлагалось получить 49%. Для Младича это было мало, он требовал придерживаться результатов, достигнутых вооруженным путем. Он говорил, что надо идти до конца, а потом объединиться с Сербией. Но уже тогда было ясно, что такая позиция ведёт к явному поражению, что и случилось.
Ирина Лагунина: По масштабам содеянного за годы войны с Ратко Младичем в Боснии не сравнится никто. Сохранились фотографии нынешнего посла России в НАТО Дмитрия Рогозина вместе с Младичем. Говорят, что обсуждали роль российских добровольцев в Боснии. Есть видеозапись Эдуарда Лимонова, стреляющего вместе с Радованом Караджичем из пулемета по Сараево – из штаб-квартиры боснийских сербов недалеко от Пале. Свидетелей того, что делал Младич в Боснии, в России немало.
Ирина Лагунина: К этому событию Сербия шла 15 лет. И не только с точки зрения работы правоохранительных органов, но и с точки зрения общественного прозрения и признания преступлений, совершенных от имени сербов и благодаря приказам сербских военных, как Младич, в годы войны в Боснии. Сам Младич за последние пять лет прошел в сербском обществе путь от героя до человека, обвиняемого в военных преступлениях.
Ратко Младич родился 68 лет назад в маленькой заброшенной деревне Божиновичи в восточной Боснии. Когда ему было два года, хорватские фашисты - усташи убили его отца. Говорят, что в детстве Ратко хотел стать хирургом, но как это часто случалось в бывшей Югославии, ребёнок из бедной семьи выбрал военную карьеру. Был лучшим студентом военной академии. Быстро двигался по лестнице военной иерархии. Когда началась война в Боснии, он вернулся туда и возглавил армию боснийских сербов. Вот отрывок из рассказа нашего корреспондента в Белграде Айи Куге пятилетней давности.
Айя Куге: Сербы его обожали, считали спасителем и называли полководцем. Помню Младича тех времён: общительный и одновременно болезненно гордый. Заботился о своей популярности. На Новый Год печатал карманные календари со своей фотографией. Охотно давал автографы. Правда, его знакомые говорят, что генерал очень изменился после самоубийства любимой дочери, студентки медицины в 1994 году.
Когда окончилась война, генерал переехал в свой особняк в Белград и пять лет даже особо не скрывался. А после падения режима Милошевича, Ратко Младич перестал появляться на публике и окончательно исчез в июне 2002 года.
Так кто же Младич для сербского общества: герой или военный преступник? Этот вопрос я задала Вере Ранкович из белградской неправительственной организации Форум по международным отношениям.
Вера Ранкович: Я, конечно, считаю, что Ратко Младич преступник. Но для народа это дилемма, народу не ясно, в чем обвиняют генерала. В Сербии уже больше не отрицают, что в Сребренице были совершены преступления. Однако знак равенства между Младичем и этими преступлениям не ставится, несмотря на, то что Гаагский трибунал уже вынес подчинённым Младичу офицерам приговоры, в том числе, в совершении геноцида.
Айя Куге: Вера Ранкович, вместе со своими единомышленниками, каждый год в июле, в годовщину трагедии в Сребренице, отправляется из Сербии в этот маленький боснийский городок. Почему?
Вера Ранкович: Для меня это страшно! Страшно, что такое сотворили люди из моего народа и что я, как каждый серб и сербка, разделяю моральную ответственность за Сребреницу. Страшно то, что прошло уже десять лет, а этот человек, Младич, ещё не заплатил по своим счетам. И ещё страшно, что мы постоянно говорим о Сребренице, но забываем, как тот же самый Младич три с половиной года держал под осадой Сараево. Это дольше, чем блокада Ленинграда – символ человеческих страданий в военных условиях. Помните его команду солдатам в горах вокруг Сараево: «Сведи с ума!», когда нужно было открыть огонь по улицам города? Младич должен ответить за многое.
Айя Куге: Почему многие сербы отказываются верить в то, что генерал Младич мог совершить военные преступления?
Вера Ранкович: Думаю, что большую роль сыграла пропаганда 90-ых годов, времён Милошевича, которая мало чем изменилась сегодня. Ни люди, имеющие авторитет в Сербии, ни власти, так никогда напрямую и не обратились к общественности, чтобы сказать, чем занимался Младич. Они скрываются за пустыми фразами о патриотизме.
Айя Куге: Но это не единственное объяснение...
Вера Ранкович: Может быть, для кого-то Младич и является символом особого сербского героизма. Но для многих «Младич-герой» только на словах, для них это способ избежать собственной ответственности: если человек, который находится на вершине военной иерархии, не призван к ответу, тогда все, кто под ним, тоже под защитой. Каждый, в чьих интересах не допустить разрыва сети, будет защищать Младича, чтобы защитить себя – ведь он отдавал приказы, а под ним была целая цепь командования, все - до прямых исполнителей. Поэтому Младича больше всего защищают военные структуры.
Но есть и другой аспект – есть люди, которые не хотят движения страны в Европу, не хотят видеть здесь правовое государство. Среди них сторонники Милошевича, его социалисты, радикалы, люди, разбогатевшие за счёт войны и военных преступлений. Есть целый ряд таких групповых интересов. Для них Младич – это способ отсрочить неминуемое, замять свою ответственность, надеясь, что так всё будет преданно забвению, что время и пыль сделают своё дело.
Айя Куге: Вера Ранкович, белградская неправительственная организация Форум по международным отношениям.
Ирина Лагунина: Архивная запись – генерал Младич у боснийского города Сребреница, 1995 год.
Ратко Младич: Вот мы 11 июля 1995 года в сербской Сребренице. Накануне большого сербского праздника Петрова дня мы дарим сербскому народу этот город. Пришло время отомстить туркам.
Ирина Лагунина: Во время войны сербы называли боснийских мусульман турками. Первым шагом к прозрению был показ по сербскому телевидению фрагментов документальной записи расстрела пленных боснийских мусульман. В Сребренице были убиты 8 тысяч человек – в основном мужчины и мальчики, боснийские мусульмане.
На этой пленке боснийская женщина Нура Алиспахич увидела, как погиб ее сын Азмир. Мы рассказывали об этой пленке в 2005 году.
Айя Куге: На экране православный священник, благословляющий длинную цепочку военных. За ними - горный пейзаж и шестеро страшно худых и испуганных молодых парней со связанными руками, которых выталкивают из грузовика здоровые мужчины в камуфляжных формах, с эмблемами цветов флага Сербии на беретах. Жертв, в грязных брюках и разодранных майках, заставляют лечь лицом на землю, некоторые из них босые. Их лица в синяках и спёкшейся крови. Один военный подходит и со словами: чего ты трясешься, ударяет ногой лежащего подростка по голове. Потом им приказывают встать и построиться в колонну. Первого убивают автоматной очередью в спину. Второй делает шаг вперёд, на него очередь. Третий... Последним двоим пленным развязывают руки, и они переносят тела убитых в полуразрушенный серый дом. Там и этих двоих расстреливают.
Четверо жертв - несовершеннолетние мальчики из Сребреницы, младшему пятнадцать лет. Двое - молодые мужчины, им было меньше тридцати. Их останки были найдены в том же сером доме, через четыре года после убийства, которое произошло в ночь с 16 на 17 июля 1995 года, пять дней спустя после того, как в Сребреницу вошли войска боснийских сербов.
Как только была обнародована эта видеозапись, в Сербии арестовали четверых. Полиция сообщила, что еще трое скрылись. Все они были бойцами отряда под названием Скорпионы. Их опознали по документальному фильму, который они сами сняли. Отряд считался элитным, в нём числилось 136 бойцов. В девяностых годах они участвовали в специальных операциях в Хорватии, Боснии и в Косове - подчинялись то службе госбезопасности, то Министерству внутренних дел Сербии. Свои подвиги Скорпионы снимали на камеру.
Видеокассету убийства шестерых парней из Сребреницы разыскала и передала Гаагскому трибуналу и органам правосудия Сербии Наташа Кандич - директор белградской неправительственной организации Фонд Гуманитарных прав.
Наташа Кандич: Эта видеозапись была сделана на месте событий. Позже с нее сняли много копий - в те времена эти убийства считались героическим делом. Многие видели фильм. Только через два года они поняли, что пленка может стать опасным доказательством. Все копии были уничтожены. Остался лишь оригинал. Четыре месяца назад мне удалось его получить. Нашли мы его в Боснии. Бойцы из отряда Скорпионы рассказали мне, что так называемая «ликвидация» снята в горах Трескавица, в месте, которое называется Годинска Бара. Штаб Скорпионов находился чуть ниже. Вблизи них, в бывшем олимпийском горнолыжном центре Яхорина в то время был Радован Караджич, важные лица из Госбезопасности и МВД Сербии.
Ирина Лагунина: Пленку в Сербии показали по телевизору с предупреждением, чтобы отвели от экранов детей. Но и без этого предупреждения многие в то время еще отказывались даже видеть подобные кадры. И страшно сказать, и сейчас эти раны не закрылись. В прошлом году мир отметил 15-летие трагедии в Сребренице.
Мама, мама, ты мне снишься
Сестра, брат, вы мне снитесь каждую ночь
Нет вас, нет вас
Ищу вас, ищу вас
Где либо я пойду, вижу вас
Мама, папа, почему вас нет?
Босния моя, ты моя мать
Босния моя, матерю тебя назову
Босния мать, Сребреница сестра
Не буду я один.
Айя Куге: 11 июля на Мемориальном кладбище Поточары, рядом с тремя тысячами семьюстами пятьюдесятью ранее похороненными жертвами геноцида в Сребренице, возникнет ещё 775 новых могил. В списке опознанных в течение этого года останков я нашла имена: Альмир Мехмедович, Азмир Мехмедович, Абдуллах Мехмедович. Это двое сыновей и муж Хатиджи Мехмедович. 15 лет она разыскивала своих любимых – надеялась и боялась найти их тела. Я позвонила Хатидже в Сребреницу.
Хатиджа Мехмедович: 13 ноября 2007 года меня вызвали и сообщили, что найдены останки одного из моих сыновей и мужа. Останки были в очень плохом состоянии, на самом деле это просто небольшие части тел. А самое страшное то, что я не могла узнать, - это части моего младшего или старшего сына. Я спросила: "Разве нельзя это установить по размеру обуви"? Я ведь знаю, какой размер был у каждого из сыновей. Они отвечают: "обувь не нашли". "Можете ли сказать, как выглядят брюки?" На нём были зелёные джинсы. И брюки не нашли. Потом случилась страшная вещь – найденные кости сына отправили в Гаагский трибунал в качестве материальных доказательств совершённого преступления. А трибунал позже эти доказательства уничтожил – и не только останки моего сына, но и тысячу других костей и предметов, извлеченных их массовых могил. Так в Боснии у нас отобрали наших детей, а в Гааге - наши воспоминания. Этого мы никогда не простим.
Айя Куге: Религия требует, чтобы тело покоилось в целости. Но для многих матерей Сребреницы захоронить так своих родственников – недостижимая мечта. И Гаагский трибунал, конечно, причинил этим людям нестерпимую боль. И Хатиджа смирилась.
Хатиджа Мехмедович: Похороню всех троих 11 июля 2010 года. 10 мая меня вызвали и сказали, что найдены ещё какие-то останки старшего сына Азмира. Найдены куски тех зелёных брюк – часть возле пояса и его маленький талисман, который висел у него на шее. И вот, я могла подтвердить, что это мой старший сын. Но его нашли в массовом захоронении, которое до того, похоже, уже несколько раз перемещали с место на место. Поэтому нашли лишь нижнюю часть туловища, а грудной клетки, головы и рук нет. Я родила его не такого, но такого придётся хоронить. Мне сказали, что возможности что-либо ещё найти нет. Всё это страшно тяжело, но тяжелее всего, когда знаешь правду о том, что ребёнка у тебя больше нет. Так что я вынуждена хоронить их в этом году – и мужа и старшего сына, от которых остались лишь части тела. Но к счастью, мой младший, Лало, найден целым.
Айя Куге: Раньше вы надеялись, что если найти тела сыновей, то может быть, придёт успокоение.
Хатиджа Мехмедович: Никогда в жизни я и подумать не могла, что останусь без своей семьи, без своих детей, что не буду больше матерью и супругой, не буду сестрой и тётей. Я осталась без брата и его двоих сыновей, не стало двоих сыновей моей сестры и многих других родственников – всех тех, кто отправился в путь спасения, который оказался путем смерти. Сегодня, в 2010 году у меня уже больше нет никаких надежд. Когда нашли останки и второго сына, мои руки опустились, это для меня был концом света, меня как подкосили. А самое страшное, что хоронить буду только части их тел.
Айя Куге: И каждый раз, когда Хатиджа говорит о вот этой трагедии – хоронить какие-то обрывки, какие-то части тех, кто до сих пор стоит у нее перед глазами как самые близкие в ее жизни люди, заметно, как в ней поднимается гнев.
Хатиджа Мехмедович: Никто не имел права оборвать столько молодых жизней. Наши дети не виноваты, что у них были не подходящие для тех времен имена и фамилии. Теперь у нас отнята даже возможность вернуть их останки в Сребреницу в нормальном состоянии. Мы постоянно молимся: ну найти хотя бы ещё одну часть тела, и то радость. Есть у нас матери, которые умерли, не дождавшись весточки о том, где лежат тела их сыновей. А есть матери, которые знают, где тела их детей, но не могут их забрать потому, что эти места заминированы. А ведь первым делом нужно было разминировать путь, которым они прошли к своей гибели, и собрать кости, которые лежат на поверхности. Годы идут, всё это пропадает, кости растаскивают животные. Сегодня утром ко мне пришла Хайра Чатич. Она плачет и говорит: "Вот ты, Джиджо, нашла своих сыновей, а я сомневаюсь, что когда-либо найду своего Нино". Она знает, где это место, где её сын, но из-за мин подойти не может. Ей обещали, что в июне все разминируют, но потом отложили на август. Я сказала: "Если они это не сделают в августе, давай, мы все матери туда пойдём, пусть даже погибнем, жизнь не важна, когда нет наших детей. Всё это грустно - и стыд, и срам. Я думаю, что политика во всём этом играет очень грязную роль.
Айя Куге: С Хатиджей Мехмедович я познакомилась шесть с половиной лет назад. Гостила в её доме в центре Сребреницы. Была зима и так холодно, что моя записывающая аппаратура работала с перебоями. Хатиджа, красивая и энергичная женщина, закутанная в тёплый платок, сидела в прохладной комнате, оправдываясь, что не хватает ни времени, ни настроения, ни дров, чтобы хорошо натопить печку. Ей постоянно звонили по телефону, она решала, кому из беженцев, возвращающихся в окрестные деревни, выделить корову или овцу из гуманитарной помощи. Заходили соседки, мусульманские женщины, чуть удивляясь, что в Сребреницу приехала журналистка из Белграда. Вот что тогда, в февраля 2004 года, рассказала Хатиджа Мехмедович о трагических событиях июля 1995, когда, после занятия сербами зоны безопасности под защитой ООН, всё мусульманское населения покинуло Сребреницу – 15 тысяч мужчин и 30 тысяч женщин с детьми.
Хатиджа Мехмедович: Я покинула свой дом в деревне в половину восьмого вечера 11 июля. Пришло распоряжение уходить из Сребреницы. Двинулись мы все вместе. Нам сказали, чтобы все, кто в состоянии идти, шли пешком. Это чтобы не создавать толпы и скопления транспорта в Поточари. Лишь старики, дети и неспособные идти далеко пешком моли отправиться на базу УНПРОФОР - миротворцев ООН, в голландский батальон. Они оттуда должны были перевезти всех в город Тузлу. А мы-то думали: если уж спокойно покидаем Сребреницу, никто нас трогать не будет. Мой младший сын Альмир говорит: "Мама, тебе лучше отправиться из Поточари в Тузлу автобусом. Что будет если устанешь и не сможешь идти дальше?" И пока обнимал меня, всё говорил: "Мама, уходи". Я пошла и постоянно оборачивалась, и долго видела, как он стоит, закрыв руками лицо. Так мы и расстались в роще, которую у нас называют Вязовая равнина. Я спустилась в Поточары к двенадцати ночи. Дорога показалась мне тяжёлой, да не только мне, всем нам. Будто чувствовали, что эта наша разлука - навсегда. В какой-то момент я пожалела, что мои не пошли в Поточары со мной. Но я не знала, что сербы взяли командование в свои руки и разоружили голландцев. Девушка переводчица нам сказала, что УНПРОФОР отвечает только за тех, кто внутри круга, огорожённого лентой.
Айя Куге: Однако голландские "голубые каски", две сотни легко вооружённых молодых солдат, в окружении сербских сил не чувствовали себя в состоянии выполнить миротворческую миссию. Генерал боснийских сербов Ратко Младич как победитель прогулялся по главной улице Сребреницы и с широкой улыбкой появился на поляне у фабрики акумуляторов в Поточары, где скопились мусульманские беженцы.
Хатиджа Мехмедович: На следующее утро пришёл Ратко Младич. Встал рядом со мной, обещал: "ничего плохого с вами не случится". Пока работали телекамеры, он был таким добрым. Детям раздавал шоколадки, гладил их по головкам. "Всех вас перевезем в Тузлу в полной безопасности. Но, боюсь, вам там ваш Алия Изетбегович не будет рад". А дом, в котором я жила, был ведь не домом Алии. Мой дом. Не Изетбеговича, не Ратко Младича, не Караджича - мой! И теперь я из своего дома должна была уходить и искать новый, под открытым небом!
Счастье, что мне удалось уехать в первые же сутки. Там, в Поточарах, потом творилось разное - и рождались дети, и умирали люди, и заканчивали жизнь самоубийством. Мужчин отделили от женщин, как только перестали работать телекамеры. Говорили, что мужчины поедут в другой колонне. И сразу окружили их минометами. О своих я слышала, что их взяли в плен. Белый бронетранспортёр миротворцев, но с сербами внутри, двигался по дороге через поля. Из бронетранспортера в мегафон призывали: "Сдавайтесь, мы вас перевезём на свободую территорию". И они сдались. Собрали их как стадо. Теперь я знаю, где мои - в братских могилах.
Ирина Лагунина: Сколько возможностей заключить мир было отвергнуто в ходе боснийской войны политическим и военным руководством боснийских сербов. В начале прошлого года сербские спецслужбы, во время обыска в доме Ратко Младича в Белграде, конфисковали 18 его дневников с записями, которые генерал вел во время боснийской войны - в период с 29 июня 1991 года до 28 января 1995 года, и с 14 июля 1995 года по 28 ноября 1996 года. Две такие записные книжки были изъяты ещё раньше, в декабре 2008 года. Любопытно, что не найдены дневники начала лета 1995 года, именно за тот период, когда произошло наступление сербских сил на мусульманский анклав Сребреница. Было найдено в общей сложности 3500 страниц записей. И еще один отрывок из репортажа Айи Куге.
Айя Куге: Записные книжки, стенограммы заседаний и большое количество аудио и видео материала было найдено на чердаке дома Ратко Младича, в специально сооружённом сейфе. В белградской прессе появились фотокопии нескольких частей этих дневников. На последней странице каждой записной книжки, стоит дата 23 февраля 2010 года и подпись жены Младича Босы, которой она подтверждает изъятие этих документов.
Порой даже тяжело поверить, какие глубины морального падения сербского руководства военных времён 90-х они раскрывают. Из записей Младича видно, как политики и военачальники, решающие судьбу миллионов людей, цинично политиканствовали и наживались на общей беде.
Наш собеседник - белградский военно-политический комментатор, отставной полковник Любодраг Стоядинович. Он до начала югославских войн был коллегой Младича, дружил с ним, а несколько лет назад написал книгу «Ратко Младич – между мифом и Гаагой».
Можете ли вы пояснить, что из себя представляют эти документы, которые некоторые журналисты назвали военными дневниками Ратко Младича?
Любодраг Стоядинович: Это не военные дневники – это записи с разных заседаний и встреч, они называются «рабочие записки». Это терминология Югославской народной армии, которую переняли и Войска республики Сербской. Ведь почти все офицеры, которые воевали на разных сторонах той войны, вышли из Югославской армии и в определенной мере сохранили её практику. Когда во время войны проводятся заседания и встречи, подлинным документом признаётся лишь такие записи офицеров, а не стенограммы, отпечатанные на пишущей машинке, даже если они снабжены печатью. А военный дневник - совсем другое. Это оперативный документ, который ведёт командование. В нём отмечены боевые действия, все передвижения войск, успехи и потери.
Таких записных книг, как те, которые называют военными дневниками Ратко Младича, я немало держал в руках. Правда, не записи Младича, а записи более двадцати членов его штаба, офицеров боснийских сербов, которые присутствовали на тех же встречах, что и их командующий. Я сравнивал, что они записали, и почти всё в них совпадало. Поэтому для меня не много нового в том, что теперь публикует пресса. Но что касается записных книжек генерала Младича, то могу сказать, что они могут быть важным свидетельством, хотя в основном там содержатся уже известные ранее факты.
Айя Куге: Но если эти записки - официальный документ, если их обязаны были делать все офицеры, то может ли на них быть личную «печать» автора, может ли в них отражаться личность записывавшего?
Любодраг Стоядинович: Конечно, они носят личную печать. Ведь каждый человек всё воспринимает по-своему. Так и Младич - он не только записывает тезисы выступающих на заседаниях и встречах, но и отмечает свои впечатления – подчёркивает, расставляет вопросительные и восклицательные знаки, комментирует короткой фразой, например: «он в этом профан!», или «это шантаж!», и тому подобное. Например, перед визитом министра обороны России Павла Грачева в Белград Младич записывает: «русские себе не могут помочь, где уж нам».
В прошлом, правда, еще до начала боснийской войны, я часто присутствовал на армейских коллегиях и могу подтвердить, что все мы в своих записях добавляли и личные впечатления. Однако повторю, эти записи можно считать подлинными лишь тогда, когда у всех участников совпадают фактические данные, смысл слов выступающих. Кстати, настоящие личные впечатления можно узнать только из частных дневников.
Айя Куге: 26 июля 1994 года Младич в Белграде присутствовал на встрече с делегацией России, которую возглавлял министр обороны России Павел Грачев. Делегация приехала, чтобы уговорить сербское руководство согласится с мирным планом Международной контактной группы. Генерал Младич пишет:
Диктор: Прочитал письмо Ельцина Караджичу. Призыв Ельцина принять план и большая часть письма являются нажимом!
Айя Куге: Слово «нажим» Ратко Младич подчеркнул дважды. Он продолжает, цитируя Грачева.
Диктор: Грачев говорит, что нам тяжело будет оставить 70% территории, ограничившись 49%, но утверждал, что так Младич станет победителем. Если продолжится блокада и если противник будет нападать, Младич должен будет отступать.
мВ течение четырёх лет боснийской войны сербы отвергли несколько мирных планов, и в конечном итоге лидер Сербии Слободан Милошевич осенью 1995 года принудил их подписать в Дейтоне мирные соглашения. Дейтонские соглашения обеспечили сербам даже меньше территории, чем они могли получить за два года до того, например, в соответствии с планом Венса-Оуэна. Вернусь к разговору с отставным полковником Любодрагом Стоядиновичем. Вы присутствовали на заседании парламента боснийских сербов в Пале, когда генерал Младич грубо отверг план Венса-Оуэна и призвал к продолжению войны.
Любодраг Стоядинович: Суть его выступления заключалась в фразе, которую он записал позже: «План отвергнуть, войну выиграть!» Да, я был тогда в Пале. Ратко Младич выступил перед парламентом с речью, которая практически обеспечила то, что боснийские сербы единодушно отвергли план. На заседании были министр иностранных дел Греции Пападопулос, Слободан Милошевич, видные политики и общественные деятели из Сербии, но, несмотря на все просьбы и заклинания, Младич остался милитаристом до крайности. Сербы контролировали 76% территории Боснии, а им предлагалось получить 49%. Для Младича это было мало, он требовал придерживаться результатов, достигнутых вооруженным путем. Он говорил, что надо идти до конца, а потом объединиться с Сербией. Но уже тогда было ясно, что такая позиция ведёт к явному поражению, что и случилось.
Ирина Лагунина: По масштабам содеянного за годы войны с Ратко Младичем в Боснии не сравнится никто. Сохранились фотографии нынешнего посла России в НАТО Дмитрия Рогозина вместе с Младичем. Говорят, что обсуждали роль российских добровольцев в Боснии. Есть видеозапись Эдуарда Лимонова, стреляющего вместе с Радованом Караджичем из пулемета по Сараево – из штаб-квартиры боснийских сербов недалеко от Пале. Свидетелей того, что делал Младич в Боснии, в России немало.