Ведущая Петербургского часа программы "Liberty Live" Татьяна Валович:
Будет ли передано наследство семьи композитора Александра Глазунова, находящееся сейчас в Мюнхене, России? Этот вопрос решается уже более 60 лет. Сегодня в нашей программе будет принимать участие заместитель председателя попечительного совета фонда "Глазунов-архив", профессор Петербургской консерватории Тамара Апинян. Тамара Антоновна, вот переговоры с российским правительством о передаче наследия Глазунова, которое сейчас хранится в Мюнхене, ведутся с 1936-го года. На каком этапе эти переговоры находятся сейчас? Ведь не так давно появились обнадеживающие сведения, что все-таки несмотря на то, что в завещании дочери Глазунова было сказано что основное условие передачи фонда - создание музея-квартиры Глазунова, несмотря на то, что музей пока не создается, фонды будут переданы России?
Тамара Апинян:
История с музеем имеет три части. Первая начинается в 1936-м году, я бы сказала, бюрократическая. Это - переписка, очень многочисленные листы, которую вели сначала Ольга Николаевна, супруга, а затем уже дочь Елена Александровна Глазунова-Гюнтер, и все это длится до 1965-го года, когда наступает такая несколько более оптимистическая страница. Приезжала в то время министр культуры Фурцева, у нас имеются документы ответа посла Фалина, о том, что музей должен быть организован, что город ждет это наследство, но все так на этом и кончилось. Следующая часть уже криминальная. Она начинается в 1995-м году и длится до 1999-го, когда мы попытались сами приобрести эту квартиру. Я лично сама с очень пожилым человеком, который все передавал приветы Леночке, можно себе представить, какие там приветы Леночке, если Леночке 95 лет уже было, с этим господином мы ходили по квартирам, на которые сейчас разделена квартира Глазуновых, и предлагали выкупить эти помещения. Они соглашались, но тут выяснилось, что мы как иностранный фонд не имеем юридических прав, вообще тонкости нашей бюрократии всем известны; тогда мы обратились к руководство консерватории с просьбой оказать нам содействие. Владислав Александрович Чернушенко пошел на встречу, пытался принимать самое активное участие в приобретении этой квартиры, но, к сожалению, эта история вот так с 1995-го года зависла в воздухе. Совсем последний этап, оптимистический, наступает в 1999-м году, уже с кончиной Елены Александровны, когда она внесла некоторые изменения в завещание, согласно которым, да, конечно, все имущество переходит в музей- квартиру, если таковая будет в Петербурге, но пока мы подписали договор о намерениях с руководством музея театрального и музыкального искусства, о том, что нам предоставляется в Шереметьевском дворце несколько комнат, они очень хорошо подготовлены, куда мы передадим это наследство. При этом пункт о квартире музее-квартире сохраняется но, к сожалению, квартиры мы пока не имеем и никаких реальных шансов ее получить.
Татьяна Валович:
А кому сейчас принадлежит эта квартира?
Тамара Апинян:
Тут такая история: квартира сама очень большая. Семья Глазуновых занимала 16 комнат. С конца XVIII века этот дом принадлежал Глазуновым, которые были первопечатниками Петербурга, типография была основана Иваном, дедом Александра Константиновича. Этот дом содержал не только жилые помещения, но и хранилища для печатной продукции, внизу был магазин, там же была типография и так далее. Естественно, Елена Александровна не претендовала ни на какие большие помещения, а только на 6 комнат из 16. Но дом прошел капитальный ремонт, все это было разделено, и по квартире вообще прошли лестничные пролеты, и получилось что вместо одной квартиры там, по крайней мере, четыре. Непонятно по каким соображениям, тут я не знаю тонкостей нашей юриспруденции, все-таки это помещение было продано иностранцам, хотя дом охраняется государством и все знают, что дом реликтовый, и он связан с семьей Глазуновых, тем не менее, в этом доме по Казанской 8/10 большая, самая лучшая квартира, которая объединяет те комнаты, о которых мы собственно и мечтали - кабинет Александра Константиновича, зал, где при его жизни проходило очень много музыкальных собраний - принадлежит иностранцам. Поэтому выкупать эту квартиру - мы с вами знаем, что такое выкупать, какие-то огромные деньги, во-первых, фонд не располагает такими средствами, а во-вторы, мы не понимаем, почему мы должны еще что-то вкладывать, когда мы передаем сюда в Россию, в Петербург единственное, должна подчеркнуть, крупное наследство композитора зарубежное. Потому что все остальные наследства уже давно исчезли. Рахманиновское наследие распылено, все остальное тоже распродано, это единственное наследство, которое хранила Елена Александровна совершенно святым образом, оберегая, вытряхивая фраки, совершенно по-женски, сохранив абсолютно все, от запонок и трубки, до окурка сигары Александра Константинович. Естественно, десятки тысяч единиц хранения, которые представляют огромную и духовную, и, я бы сказала, материальную ценность, потому что там серебро, бриллианты и так далее. Почему же мы должны это платить?
Татьяна Валович:
Тамара Антоновна, а вы не боитесь, что когда фонд Глазунова будет передан сюда, вы видите, что происходит в наших архивах, музеях, та же зависимость вот от реформы жилищно-коммунального хозяйства, сохранность фондов будет ли организована должным образом?
Тамара Апинян:
Наше знакомство с директором музея госпожой Евстегнеевой и заместителем госпожой Метелицей дает нам некие основания надеяться, что эти люди, фанатично преданные музейному делу и Петербургу, сделают все возможное для сохранности. Кроме того, передача в музей имела еще в качестве мотива то, что в музее все-таки хранится лучшее. Все ответы на нашу просьбу организовать музей- квартиру упирались в то, что нам сообщали, что в Ленинграде - теперь в Петербурге - нерентабельны такие музеи, они малопосещаемы, их трудно сохранить и прочее. Тем не менее, мы были согласны взять музей на свой баланс, оплачивали бы персонал и, скорее всего. оплачивали бы даже аренду, только чтобы нам предоставили само помещение. Кроме того, этот аргумент абсолютно несерьезен, потому что в том же Мюнхене масса мемориальных музеев, в Париже есть мемориальные музеи, все они вроде выживают. Кроме того, мы делали и делаем сейчас, потому что когда наследство уедет в Петербург, то в доме Елены Александровны Глазуновой-Гюнтер будет организован музыкальный центр русской музыкальной культуры и, несмотря на то, что очень тесно, потому что еще все стоит, шкафы, столы вещи, проводятся музыкальные вечера, и они очень посещаемы. Диаспора российская в Мюнхене очень большая, есть общество русское, кроме того немцы чрезвычайно хорошо относятся к нашей культуре, вообще связи немецко-русские все крепнут, и сейчас была организована выставка совместно с Баварским оперным театром, посвященная Глазунову, и она была очень посещаема. Многие мюнхенцы вообще, может, впервые узнали, что здесь хранится наследство Глазунова, но тем не менее, выставка вызвала очень большой интерес.
Татьяна Валович:
Насколько мне известно, ведь правительство Баварии, по-моему, предлагало создать музей в Мюнхене Глазунова?
Тамара Апинян:
Правительство Баварии - очень хозяйственное правительство, это его большое достоинство. и они вообще не очень хотят отпускать сюда, выдвигая аргументы, что вы сейчас привели - насколько это будет сохранно. Более того, в Париже есть улица Глазунова, мы могли организовать музей в Париже, Париж нам предлагал. В Мюнхене дом, в Лос-Анджелесе есть общество Глазунова, оно выпускает каждые два месяца бюллетень, то есть по миру, по Европе нам уже поступали такие предложения от правительства и частных лиц, но мы все-таки хотим, чтобы это было на родине... Собираются поставить памятник Швейку, я очень хорошо отношусь к городовому, который у нас стоит, ко всяким чижикам-пыжикам, но почему в нашем городе нет памятника Глазунову? Почему нет улицы Глазунова? Почему?.. Очень много почему. Россия, к сожалению, своих культурных героев не ценит, как должно было бы, но мы даже согласны принять участие в создание памятника Глазунову, если кто-либо в Петербурге будет готов такой памятник воздвигнуть.
Татьяна Валович:
Тамара Антоновна, а вот городское правительство сейчас проводит очень широкую кампанию по подготовке к 300-летию Петербурга, это был бы, наверное, замечательный подарок городу. Оно как-то может поспособствовать решению проблем, связанных с передачей архивов Глазунова?
Тамара Апинян:
Я пока не слышала, чтобы городское правительство хотело нам помочь в этой ситуации. Правда российской стороной дела занимается госпожа Евстегнеева, потому что наш руководитель, господин Воронцов-Хоффман, взял на себя невероятно тяжелый труд уладить бюрократические проблемы с баварским правительством, потому что баварская юриспруденция всегда стоит на охране таких вещей, таких наследств, поэтому это довольно сложный процесс. Кроме того, они же говорят: "Куда вы это все везете? Они же не хотят, - говорит нам баварское правительство, - смотрите, что происходит уже столько лет, и Россия это все не принимает". Кроме того, у нас ведь особенная юриспруденция. Мы должны заплатить 30-процентный налог на наше же собственное наследство, которое мы сюда везем, а поскольку оценка совершала баварская сторона, по европейским канонам, то она очень высокая. Поэтому мы везем вещи, которые мы должны оплатить таможенными пошлинами, как консервы, машины, что еще ввозится... Тем не менее, мы подпадаем под это совершенно непонятное драконовское требование, но эту работу взяла на себя российская сторона, музейщики, они пытаются все это уладить. Кроме того, ведь огромную стоимость представляет перевоз. Ведь Бавария не выпустит, если эти вещи не будут упакованы должным образом, да и мы не повезем. А ценный рояль, рояль Александра Константиновича, стол времен Людовика XVI, старинные шкафы, все прочее - требуют соответствующей упаковки. По-моему, упаковка рояля оценивается чуть ли не в 10 тысяч долларов. Но мы даже принципиально не хотим брать на себя расходы, потому что Россия все-таки должна принять участие в транспортировке таких огромных ценностей.
Татьяна Валович:
А обращались ли вы к федеральному правительству за помощью?
Тамара Апинян:
Переписка у меня многотомная. Вообще, все министры культуры, какие-то только были в России, по-моему оставили нам свои автографы. От первого, насчет последнего не могу точно сказать, а все предыдущие - да.
Татьяна Валович:
Тамара Антоновна, но ведь Петербургская консерватория, в свою очередь, просила создать у себя какой-то музей Глазунова, ведь в кабинете Чернушенко находится даже мебель, на которой сидел Глазунов. Вот не получится так, что какое-то раздвоение между тем, как передавать, или в консерваторию, или в музей театрального музыкального искусства - опять затормозит процесс передачи?
Тамара Апинян:
Предложение консерватории, на мой взгляд, вызвано таким актом отчаяния. Переговоры все время затягивались, Елена Александровна настаивала, что все это должно произойти скорее, ей хотелось бы чтобы это было при ее жизни... Она и так дождалась многого. 95 лет ей было когда она скончалась. Но, к сожалению, консерватория не приспособлена, это же учебный вуз, и она же очень маленькая, это физически один из самых маленьких вузов города, к тому же, мы знаем, что в консерватории идет капитальный ремонт, там масса всяких проблем чисто объективного характера. Кабинет ректора небольшого размера, куда же мы выселим Александра Александровича? Маленькая комнатка, которая находится напротив, тоже не приспособлена, возникают проблемы охраны, хранения и прочих тонкостей. Поэтому, конечно, консерватория - не совсем подходящее место для хранения большого количества ценностей. Трехэтажный дом заполнен раритетами, куда же мы это привезем в две небольшие комнаты консерватории? Поэтому, конечно, любезное предложение Александра Александровича нами рассматривалось, но это нереально, а кроме того Шереметьевский дворец предоставляет замечательные комнаты, где все это будет храниться, где рояль, он и сейчас, конечно, в порядке, но будет приведен в еще больший порядок, и там могут происходить концертные вечера, и возможности гораздо большие, чем в консерватории.
Татьяна Валович:
А вот юридический аспект, ведь Александр Глазунов не эмигрировал, он уехал из Петербурга, по-моему, на концерт или какую-то конференцию, не смог по болезни вернуться и остался в Мюнхене. Ведь он был прописан в своей квартире, как-то вы не пытались этот аспект выяснить?
Тамара Апинян:
Совершенно верно, он уехал в Париж. Сначала уехала Елена Александровна с супругом, а через несколько месяцев уехал ее приемный отец Александр Константинович с супругой, и в 1936-м году... Да, но ведь уехали они при трагических обстоятельствах. Они долго не уезжали, потому что была жива мать Александра Константиновича, он ее чрезвычайно любил и не хотел оставлять больную, они, грубо говоря, дождались кончины и тогда уже имели возможность уехать. Кроме того, сама Ольга Николаевна из дворянской среды, вокруг нее просто стягивалось кольцо репрессий, очень многие уходили в никуда, и она находилась в состоянии стресса, конечно, ее воля тоже сыграла большую роль в отъезде. Кроме того, возможности заграничных гастролей были гораздо, конечно, больше. Но вы абсолютно правильно сказали - квартира продолжала принадлежать сначала Глазунову, а потом его наследницам. Но у нас есть документ со стороны российского правительства, где нам отвечают, что у нас нет законодательства, которое возвращает имущество наследникам. Еще один очень интересный момент: Глазунов не был уволен с поста ректора в консерватории, поэтому он исполнял свои обязанности до 1936-го года, а поскольку такого приказа не было, то все, кто потом являлись ректорами консерватории, они - исполняющие обязанности, а ректором числится Глазунов.
Татьяна Валович:
Все-таки, вы надеетесь, как скоро будет перевезен фонд?
Тамара Апинян:
Мы хотели осуществить эту акцию к нашему славному юбилею города. Это служило аргументами, которые мы выдвигали перед баварским правительством, это в некоторой мере ускорило сам процесс, но теперь все абсолютно, целиком зависит только от российской стороны.
Будет ли передано наследство семьи композитора Александра Глазунова, находящееся сейчас в Мюнхене, России? Этот вопрос решается уже более 60 лет. Сегодня в нашей программе будет принимать участие заместитель председателя попечительного совета фонда "Глазунов-архив", профессор Петербургской консерватории Тамара Апинян. Тамара Антоновна, вот переговоры с российским правительством о передаче наследия Глазунова, которое сейчас хранится в Мюнхене, ведутся с 1936-го года. На каком этапе эти переговоры находятся сейчас? Ведь не так давно появились обнадеживающие сведения, что все-таки несмотря на то, что в завещании дочери Глазунова было сказано что основное условие передачи фонда - создание музея-квартиры Глазунова, несмотря на то, что музей пока не создается, фонды будут переданы России?
Тамара Апинян:
История с музеем имеет три части. Первая начинается в 1936-м году, я бы сказала, бюрократическая. Это - переписка, очень многочисленные листы, которую вели сначала Ольга Николаевна, супруга, а затем уже дочь Елена Александровна Глазунова-Гюнтер, и все это длится до 1965-го года, когда наступает такая несколько более оптимистическая страница. Приезжала в то время министр культуры Фурцева, у нас имеются документы ответа посла Фалина, о том, что музей должен быть организован, что город ждет это наследство, но все так на этом и кончилось. Следующая часть уже криминальная. Она начинается в 1995-м году и длится до 1999-го, когда мы попытались сами приобрести эту квартиру. Я лично сама с очень пожилым человеком, который все передавал приветы Леночке, можно себе представить, какие там приветы Леночке, если Леночке 95 лет уже было, с этим господином мы ходили по квартирам, на которые сейчас разделена квартира Глазуновых, и предлагали выкупить эти помещения. Они соглашались, но тут выяснилось, что мы как иностранный фонд не имеем юридических прав, вообще тонкости нашей бюрократии всем известны; тогда мы обратились к руководство консерватории с просьбой оказать нам содействие. Владислав Александрович Чернушенко пошел на встречу, пытался принимать самое активное участие в приобретении этой квартиры, но, к сожалению, эта история вот так с 1995-го года зависла в воздухе. Совсем последний этап, оптимистический, наступает в 1999-м году, уже с кончиной Елены Александровны, когда она внесла некоторые изменения в завещание, согласно которым, да, конечно, все имущество переходит в музей- квартиру, если таковая будет в Петербурге, но пока мы подписали договор о намерениях с руководством музея театрального и музыкального искусства, о том, что нам предоставляется в Шереметьевском дворце несколько комнат, они очень хорошо подготовлены, куда мы передадим это наследство. При этом пункт о квартире музее-квартире сохраняется но, к сожалению, квартиры мы пока не имеем и никаких реальных шансов ее получить.
Татьяна Валович:
А кому сейчас принадлежит эта квартира?
Тамара Апинян:
Тут такая история: квартира сама очень большая. Семья Глазуновых занимала 16 комнат. С конца XVIII века этот дом принадлежал Глазуновым, которые были первопечатниками Петербурга, типография была основана Иваном, дедом Александра Константиновича. Этот дом содержал не только жилые помещения, но и хранилища для печатной продукции, внизу был магазин, там же была типография и так далее. Естественно, Елена Александровна не претендовала ни на какие большие помещения, а только на 6 комнат из 16. Но дом прошел капитальный ремонт, все это было разделено, и по квартире вообще прошли лестничные пролеты, и получилось что вместо одной квартиры там, по крайней мере, четыре. Непонятно по каким соображениям, тут я не знаю тонкостей нашей юриспруденции, все-таки это помещение было продано иностранцам, хотя дом охраняется государством и все знают, что дом реликтовый, и он связан с семьей Глазуновых, тем не менее, в этом доме по Казанской 8/10 большая, самая лучшая квартира, которая объединяет те комнаты, о которых мы собственно и мечтали - кабинет Александра Константиновича, зал, где при его жизни проходило очень много музыкальных собраний - принадлежит иностранцам. Поэтому выкупать эту квартиру - мы с вами знаем, что такое выкупать, какие-то огромные деньги, во-первых, фонд не располагает такими средствами, а во-вторы, мы не понимаем, почему мы должны еще что-то вкладывать, когда мы передаем сюда в Россию, в Петербург единственное, должна подчеркнуть, крупное наследство композитора зарубежное. Потому что все остальные наследства уже давно исчезли. Рахманиновское наследие распылено, все остальное тоже распродано, это единственное наследство, которое хранила Елена Александровна совершенно святым образом, оберегая, вытряхивая фраки, совершенно по-женски, сохранив абсолютно все, от запонок и трубки, до окурка сигары Александра Константинович. Естественно, десятки тысяч единиц хранения, которые представляют огромную и духовную, и, я бы сказала, материальную ценность, потому что там серебро, бриллианты и так далее. Почему же мы должны это платить?
Татьяна Валович:
Тамара Антоновна, а вы не боитесь, что когда фонд Глазунова будет передан сюда, вы видите, что происходит в наших архивах, музеях, та же зависимость вот от реформы жилищно-коммунального хозяйства, сохранность фондов будет ли организована должным образом?
Тамара Апинян:
Наше знакомство с директором музея госпожой Евстегнеевой и заместителем госпожой Метелицей дает нам некие основания надеяться, что эти люди, фанатично преданные музейному делу и Петербургу, сделают все возможное для сохранности. Кроме того, передача в музей имела еще в качестве мотива то, что в музее все-таки хранится лучшее. Все ответы на нашу просьбу организовать музей- квартиру упирались в то, что нам сообщали, что в Ленинграде - теперь в Петербурге - нерентабельны такие музеи, они малопосещаемы, их трудно сохранить и прочее. Тем не менее, мы были согласны взять музей на свой баланс, оплачивали бы персонал и, скорее всего. оплачивали бы даже аренду, только чтобы нам предоставили само помещение. Кроме того, этот аргумент абсолютно несерьезен, потому что в том же Мюнхене масса мемориальных музеев, в Париже есть мемориальные музеи, все они вроде выживают. Кроме того, мы делали и делаем сейчас, потому что когда наследство уедет в Петербург, то в доме Елены Александровны Глазуновой-Гюнтер будет организован музыкальный центр русской музыкальной культуры и, несмотря на то, что очень тесно, потому что еще все стоит, шкафы, столы вещи, проводятся музыкальные вечера, и они очень посещаемы. Диаспора российская в Мюнхене очень большая, есть общество русское, кроме того немцы чрезвычайно хорошо относятся к нашей культуре, вообще связи немецко-русские все крепнут, и сейчас была организована выставка совместно с Баварским оперным театром, посвященная Глазунову, и она была очень посещаема. Многие мюнхенцы вообще, может, впервые узнали, что здесь хранится наследство Глазунова, но тем не менее, выставка вызвала очень большой интерес.
Татьяна Валович:
Насколько мне известно, ведь правительство Баварии, по-моему, предлагало создать музей в Мюнхене Глазунова?
Тамара Апинян:
Правительство Баварии - очень хозяйственное правительство, это его большое достоинство. и они вообще не очень хотят отпускать сюда, выдвигая аргументы, что вы сейчас привели - насколько это будет сохранно. Более того, в Париже есть улица Глазунова, мы могли организовать музей в Париже, Париж нам предлагал. В Мюнхене дом, в Лос-Анджелесе есть общество Глазунова, оно выпускает каждые два месяца бюллетень, то есть по миру, по Европе нам уже поступали такие предложения от правительства и частных лиц, но мы все-таки хотим, чтобы это было на родине... Собираются поставить памятник Швейку, я очень хорошо отношусь к городовому, который у нас стоит, ко всяким чижикам-пыжикам, но почему в нашем городе нет памятника Глазунову? Почему нет улицы Глазунова? Почему?.. Очень много почему. Россия, к сожалению, своих культурных героев не ценит, как должно было бы, но мы даже согласны принять участие в создание памятника Глазунову, если кто-либо в Петербурге будет готов такой памятник воздвигнуть.
Татьяна Валович:
Тамара Антоновна, а вот городское правительство сейчас проводит очень широкую кампанию по подготовке к 300-летию Петербурга, это был бы, наверное, замечательный подарок городу. Оно как-то может поспособствовать решению проблем, связанных с передачей архивов Глазунова?
Тамара Апинян:
Я пока не слышала, чтобы городское правительство хотело нам помочь в этой ситуации. Правда российской стороной дела занимается госпожа Евстегнеева, потому что наш руководитель, господин Воронцов-Хоффман, взял на себя невероятно тяжелый труд уладить бюрократические проблемы с баварским правительством, потому что баварская юриспруденция всегда стоит на охране таких вещей, таких наследств, поэтому это довольно сложный процесс. Кроме того, они же говорят: "Куда вы это все везете? Они же не хотят, - говорит нам баварское правительство, - смотрите, что происходит уже столько лет, и Россия это все не принимает". Кроме того, у нас ведь особенная юриспруденция. Мы должны заплатить 30-процентный налог на наше же собственное наследство, которое мы сюда везем, а поскольку оценка совершала баварская сторона, по европейским канонам, то она очень высокая. Поэтому мы везем вещи, которые мы должны оплатить таможенными пошлинами, как консервы, машины, что еще ввозится... Тем не менее, мы подпадаем под это совершенно непонятное драконовское требование, но эту работу взяла на себя российская сторона, музейщики, они пытаются все это уладить. Кроме того, ведь огромную стоимость представляет перевоз. Ведь Бавария не выпустит, если эти вещи не будут упакованы должным образом, да и мы не повезем. А ценный рояль, рояль Александра Константиновича, стол времен Людовика XVI, старинные шкафы, все прочее - требуют соответствующей упаковки. По-моему, упаковка рояля оценивается чуть ли не в 10 тысяч долларов. Но мы даже принципиально не хотим брать на себя расходы, потому что Россия все-таки должна принять участие в транспортировке таких огромных ценностей.
Татьяна Валович:
А обращались ли вы к федеральному правительству за помощью?
Тамара Апинян:
Переписка у меня многотомная. Вообще, все министры культуры, какие-то только были в России, по-моему оставили нам свои автографы. От первого, насчет последнего не могу точно сказать, а все предыдущие - да.
Татьяна Валович:
Тамара Антоновна, но ведь Петербургская консерватория, в свою очередь, просила создать у себя какой-то музей Глазунова, ведь в кабинете Чернушенко находится даже мебель, на которой сидел Глазунов. Вот не получится так, что какое-то раздвоение между тем, как передавать, или в консерваторию, или в музей театрального музыкального искусства - опять затормозит процесс передачи?
Тамара Апинян:
Предложение консерватории, на мой взгляд, вызвано таким актом отчаяния. Переговоры все время затягивались, Елена Александровна настаивала, что все это должно произойти скорее, ей хотелось бы чтобы это было при ее жизни... Она и так дождалась многого. 95 лет ей было когда она скончалась. Но, к сожалению, консерватория не приспособлена, это же учебный вуз, и она же очень маленькая, это физически один из самых маленьких вузов города, к тому же, мы знаем, что в консерватории идет капитальный ремонт, там масса всяких проблем чисто объективного характера. Кабинет ректора небольшого размера, куда же мы выселим Александра Александровича? Маленькая комнатка, которая находится напротив, тоже не приспособлена, возникают проблемы охраны, хранения и прочих тонкостей. Поэтому, конечно, консерватория - не совсем подходящее место для хранения большого количества ценностей. Трехэтажный дом заполнен раритетами, куда же мы это привезем в две небольшие комнаты консерватории? Поэтому, конечно, любезное предложение Александра Александровича нами рассматривалось, но это нереально, а кроме того Шереметьевский дворец предоставляет замечательные комнаты, где все это будет храниться, где рояль, он и сейчас, конечно, в порядке, но будет приведен в еще больший порядок, и там могут происходить концертные вечера, и возможности гораздо большие, чем в консерватории.
Татьяна Валович:
А вот юридический аспект, ведь Александр Глазунов не эмигрировал, он уехал из Петербурга, по-моему, на концерт или какую-то конференцию, не смог по болезни вернуться и остался в Мюнхене. Ведь он был прописан в своей квартире, как-то вы не пытались этот аспект выяснить?
Тамара Апинян:
Совершенно верно, он уехал в Париж. Сначала уехала Елена Александровна с супругом, а через несколько месяцев уехал ее приемный отец Александр Константинович с супругой, и в 1936-м году... Да, но ведь уехали они при трагических обстоятельствах. Они долго не уезжали, потому что была жива мать Александра Константиновича, он ее чрезвычайно любил и не хотел оставлять больную, они, грубо говоря, дождались кончины и тогда уже имели возможность уехать. Кроме того, сама Ольга Николаевна из дворянской среды, вокруг нее просто стягивалось кольцо репрессий, очень многие уходили в никуда, и она находилась в состоянии стресса, конечно, ее воля тоже сыграла большую роль в отъезде. Кроме того, возможности заграничных гастролей были гораздо, конечно, больше. Но вы абсолютно правильно сказали - квартира продолжала принадлежать сначала Глазунову, а потом его наследницам. Но у нас есть документ со стороны российского правительства, где нам отвечают, что у нас нет законодательства, которое возвращает имущество наследникам. Еще один очень интересный момент: Глазунов не был уволен с поста ректора в консерватории, поэтому он исполнял свои обязанности до 1936-го года, а поскольку такого приказа не было, то все, кто потом являлись ректорами консерватории, они - исполняющие обязанности, а ректором числится Глазунов.
Татьяна Валович:
Все-таки, вы надеетесь, как скоро будет перевезен фонд?
Тамара Апинян:
Мы хотели осуществить эту акцию к нашему славному юбилею города. Это служило аргументами, которые мы выдвигали перед баварским правительством, это в некоторой мере ускорило сам процесс, но теперь все абсолютно, целиком зависит только от российской стороны.