Любимовка – это бывшее имение К.С.Станиславского, где зарождались традиции театра ХХ века. Юрий Любимов произнес в эти дни "…а "Таганка" кончена!" У "зачавшего" и "родившего" "Таганку" было право самому объявить о ее кончине. Он им воспользовался. Печальный итог. Несомненно, есть доля вины и ответственности Мастера, руководителя театра, в том, что его актеры (многие из них – его бывшие студенты) ведут себя сегодня так, а не иначе. Но эта доля вины Любимова не имеет ничего общего с тем судилищем, которому 93-летний Мастер театра подвергается в прессе. Чтобы адекватно судить о Любимове, хорошо бы учитывать внутренние законы театра, его специфику.
У театра должна быть тайна закулисья. Без нее не может быть в зрительном зале ни таинства самого искусства театра, ни трепета, на отсутствие которого сетовала на склоне лет Фаина Раневская.
Театр не приемлет демократии. В репетиционный период, в котором режиссер уже знает целое и постепенно встраивает в него актеров, у многих из них возникают иллюзии относительно каких-то собственных изобретений, авторами которых они якобы являются. Да, они несомненно изобретают, творят, но при этом забывают, что их (со)творчество начинается тогда, когда облако замысла режиссера уже опустилось на сцену. А без него никто из них не смог бы ничего путного изобрести. И потому театр – это всегда диктатура. Актеры, забывшие об этом – уже не совсем актеры.
А в основе некрасивой истории в Чехии, когда актеры "Таганки" прилюдно потребовали денег, лежит неверно понятая демократия, которая – по Макиавелли – со временем всегда вырождается в разнузданность. Чему мы и стали свидетелями. Ни один директор театра не обязан финансовым отчетом актерам, получающим зарплату, а на гастролях – суточные. Условия проведения гастролей – коммерческая тайна администрации, тайна, которую актерам Таганки удалось выведать и ею публично шантажировать своего руководителя. Публично, т.е. перед публикой. Для Любимова, актера старой школы, здесь перейдена черта. И надо понять его, органически не могущего больше с этими актерами работать. Но им и эйфории собственной победы, мнимой правоты и так по-шариковски понимаемой справедливости (отобрать и поделить) оказалось мало. Спровоцировав Мастера на грубость, они уже обвинили его в клевете. Они требуют, чтобы Любимов ушел с поста директора, чтобы с должности замдиректора была уволена его жена, но чтобы при этом Мастер остался худруком и дальше сочинял бы для них спектакли.
Принято считать, что театр, как творческий организм с неизменной труппой и одним и тем же руководителем, живет 10, от силы 15 лет. Дальше начинается постепенная деградация. Актер по природе психики своей – гибрид наблюдательнейшей обезьяны и ребенка, который никогда не становится до конца взрослым.
За первые 10 лет совместной работы актеры успевают досконально изучить все "ужимки и прыжки" своего режиссера, все его человеческие слабости и начинают на них играть. Не зря в русском театре родилось актерское выражение "сожрать режиссера". "Сжирали" многих, например, Петра Фоменко в театре комедии в Ленинграде в 80-е годы. "Дожрали" актеры той же "Таганки" и Анатолия Эфроса, которого до этого гнобили его же актеры в театре на Малой Бронной. Не случайно в театральной среде родилось: "Актеры – это дети… Сукины дети!" И при этом Любимову удалось невероятное – сохранять театр 47 лет.
Но все когда-нибудь кончается, и я вижу смысл сегодня вспомнить о начале театра 47 лет назад, о Театре на Таганке первых 15 лет его существования. Воспоминания о спектаклях того времени и сегодня озаряют лица тех, кому посчастливилось побывать на них. И дело здесь вовсе не в политической, как пишут многие, фрондерской составляющей спектаклей "Таганки". Она, скорее, миф, плод воображения театральных чиновников того времени, не принимавших спектакли Любимова, запрещавших их, но делавших это прежде всего по причине новизны для них театрального языка, который демонстрировал ставший в 45 лет режиссером прекрасный актер Юрий Любимов. Начав с легчайшего и восхитительного "Доброго человека из Сезуана" Брехта, он в дальнейшем много инсценировал современную поэзию и прозу. Такие спектакли были порой выше понимания чиновников-цензоров, часто видевших фиги в карманах там, где и карманов-то не было. А вот праздник свободы фантазии был. И новые любимцы театральной Москвы первых лет "Таганки" – Николай Губенко, Валерий Золотухин, Зинаида Славина, Алла Демидова, Владимир Высоцкий, Вениамин Смехов, а позднее Леонид Филатов, Виталий Шаповалов и другие "купались в шампанском" изобретательных постановок Любимова.
Нет, не фронда привлекала публику, а именно праздник театра, явленный, например, как в трагическом спектакле "А зори здесь тихие", на котором плакал режиссер Анатолий Эфрос, так и в совсем другой работе Мастера – изысканном пушкинском "Товарищ, верь".
Это незабываемо, но…
"Таганка" кончена. Проводим ее аплодисментами.
У театра должна быть тайна закулисья. Без нее не может быть в зрительном зале ни таинства самого искусства театра, ни трепета, на отсутствие которого сетовала на склоне лет Фаина Раневская.
Театр не приемлет демократии. В репетиционный период, в котором режиссер уже знает целое и постепенно встраивает в него актеров, у многих из них возникают иллюзии относительно каких-то собственных изобретений, авторами которых они якобы являются. Да, они несомненно изобретают, творят, но при этом забывают, что их (со)творчество начинается тогда, когда облако замысла режиссера уже опустилось на сцену. А без него никто из них не смог бы ничего путного изобрести. И потому театр – это всегда диктатура. Актеры, забывшие об этом – уже не совсем актеры.
А в основе некрасивой истории в Чехии, когда актеры "Таганки" прилюдно потребовали денег, лежит неверно понятая демократия, которая – по Макиавелли – со временем всегда вырождается в разнузданность. Чему мы и стали свидетелями. Ни один директор театра не обязан финансовым отчетом актерам, получающим зарплату, а на гастролях – суточные. Условия проведения гастролей – коммерческая тайна администрации, тайна, которую актерам Таганки удалось выведать и ею публично шантажировать своего руководителя. Публично, т.е. перед публикой. Для Любимова, актера старой школы, здесь перейдена черта. И надо понять его, органически не могущего больше с этими актерами работать. Но им и эйфории собственной победы, мнимой правоты и так по-шариковски понимаемой справедливости (отобрать и поделить) оказалось мало. Спровоцировав Мастера на грубость, они уже обвинили его в клевете. Они требуют, чтобы Любимов ушел с поста директора, чтобы с должности замдиректора была уволена его жена, но чтобы при этом Мастер остался худруком и дальше сочинял бы для них спектакли.
Принято считать, что театр, как творческий организм с неизменной труппой и одним и тем же руководителем, живет 10, от силы 15 лет. Дальше начинается постепенная деградация. Актер по природе психики своей – гибрид наблюдательнейшей обезьяны и ребенка, который никогда не становится до конца взрослым.
За первые 10 лет совместной работы актеры успевают досконально изучить все "ужимки и прыжки" своего режиссера, все его человеческие слабости и начинают на них играть. Не зря в русском театре родилось актерское выражение "сожрать режиссера". "Сжирали" многих, например, Петра Фоменко в театре комедии в Ленинграде в 80-е годы. "Дожрали" актеры той же "Таганки" и Анатолия Эфроса, которого до этого гнобили его же актеры в театре на Малой Бронной. Не случайно в театральной среде родилось: "Актеры – это дети… Сукины дети!" И при этом Любимову удалось невероятное – сохранять театр 47 лет.
Но все когда-нибудь кончается, и я вижу смысл сегодня вспомнить о начале театра 47 лет назад, о Театре на Таганке первых 15 лет его существования. Воспоминания о спектаклях того времени и сегодня озаряют лица тех, кому посчастливилось побывать на них. И дело здесь вовсе не в политической, как пишут многие, фрондерской составляющей спектаклей "Таганки". Она, скорее, миф, плод воображения театральных чиновников того времени, не принимавших спектакли Любимова, запрещавших их, но делавших это прежде всего по причине новизны для них театрального языка, который демонстрировал ставший в 45 лет режиссером прекрасный актер Юрий Любимов. Начав с легчайшего и восхитительного "Доброго человека из Сезуана" Брехта, он в дальнейшем много инсценировал современную поэзию и прозу. Такие спектакли были порой выше понимания чиновников-цензоров, часто видевших фиги в карманах там, где и карманов-то не было. А вот праздник свободы фантазии был. И новые любимцы театральной Москвы первых лет "Таганки" – Николай Губенко, Валерий Золотухин, Зинаида Славина, Алла Демидова, Владимир Высоцкий, Вениамин Смехов, а позднее Леонид Филатов, Виталий Шаповалов и другие "купались в шампанском" изобретательных постановок Любимова.
Нет, не фронда привлекала публику, а именно праздник театра, явленный, например, как в трагическом спектакле "А зори здесь тихие", на котором плакал режиссер Анатолий Эфрос, так и в совсем другой работе Мастера – изысканном пушкинском "Товарищ, верь".
Это незабываемо, но…
"Таганка" кончена. Проводим ее аплодисментами.