Ирина Лагунина: Более сорока процентов опрошенных Аналитическим центром Юрия Левады каждый год выражают опасение, что в будущем году в России возможны крупные технические катастрофы. Крушение на Волге теплохода "Булгария", унесшее 114 жизней, равно как и другие трагические события, которые регулярно происходят в стране, заставляют задуматься о роли чрезвычайных ситуаций в ее жизни страны и в общественном сознании. Рассказывает Вероника Боде.
Вероника Боде: Социологи отмечают, что катастрофы, в том числе и технические, стали неотъемлемой частью не только российской повседневности, но и массового сознания жителей страны. Практически каждый год подобные трагедии занимают первые места в десятке главных событий года. В 2000-м году это была гибель подлодки "Курск", в 2004-м – катастрофа в аквапарке "Трансвааль", в 2009-м – события на Саяно-Шушенской ГЭС, в 2010-м – трагедия на шахте Распадская. Не стоит сомневаться, что в конце нынешнего года в этот черный список попадет и крушение "Булгарии". Вот комментарий Бориса Дубина, заведующего отделом социально-политических исследований Левада-центра.
Борис Дубин: То, что произошло с теплоходом "Булгария", это, конечно, событие, как всякое катастрофичное событие выходит за рамки нормы. Но для Россия, по крайней мере, в последние 20-25 лет, когда все-таки в результате гласности мы узнаем об этих событиях, ха эти 20-25 лет нельзя сказать, что катастрофы стали нормами, но в течение каждого года несколько крупных технических катастроф происходит. С начала шок, но потом довольно быстро все проходит, видимо, потому что значение этих катастроф не обобщается, то есть не делаются выводов из того, что произошло, а само по себе событие входит в череду событий тяжелых, угрожающих, опасных, но тем не менее, повторяющихся. И какое-то притупление, я бы сказал, общественной чувствительности возникает у людей. Это не ведет к изменениям в социальной сфере, в политике, в технике, в экономике и так далее. Именно поэтому катастрофические события и чрезвычайные обстоятельства повторяются, повторяются и повторяются.
Ведь мы говорим не о стихийных бедствиях, а именно о том, что люди сделали руками сами. Иначе говоря, жизнь человека в России, как можно сделать вывод из этих событий, и россияне его делают, мало чего стоит.
Вероника Боде: Если подытожить, как бы вы оценили роль чрезвычайных ситуаций в российской жизни?
Борис Дубин: Вообще чрезвычайность в российской жизни, и в повседневной жизни людей, и в политике, и в экономическом существовании, пожалуй, слишком велика для нормальной страны. Видимо, как способ справиться с этой постоянной чрезвычайностью, вырабатывается что-то вроде притупления общественной чувствительности. Изношенность уже теперь собственно человеческого материала нарастает. Процесс усталости, процесс внутреннего разрушения происходит с человеческим материалом, с чувствительностью, с желанием что-то сделать, с осторожностью, с вниманием по отношению к другому, просто с простым, казалось бы, человеческим инстинктом самосохранения. Это очень опасный признак. Усталость, апатия, равнодушие, нежелание включаться в какое бы то ни было, коллективное предприятие – очень плохой климат для каких-либо изменений в позитивную сторону в стране.
Вероника Боде: Говорил социолог Борис Дубин. На чью помощь вы бы рассчитывали в случае чрезвычайной ситуации? – на вопрос РС отвечают жители Ульяновска.
На помощь МЧС, больше ни на чью. Реальная организация, которая помогает.
Я бы больше рассчитывала на помощь окружающих людей.
На отношение профессиональной помощи, специализированной.
Пока ее пригласишь, пока она подойдет – это тоже какое-то расстояние, какое-то время.
Должно быть понятие взаимовыручки не только в таких ситуациях, но и вообще в жизни между людьми. Люди должны чувствовать локоть друг друга. Но, к сожалению, политика сейчас такая идет, что людей скорее разъединяют по разным параметрам, чем сплачивают.
На МЧС, наверное. Может быть на "скорую", может быть приедет вовремя. И на себя как-то.
Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Наверное, на это существует Министерство чрезвычайных ситуаций. Может быть не так быстро и разворотливо все это проделывают, как хотелось бы. Им нужно учиться и учиться.
На помощь спецслужб, в смысле МЧС, "скорая". Только оперативные службы.
Надеяться на себя скорее всего, на бога надеяться.
Только на свою. Наши службы реагируют очень медленно при такого рода ситуациях. Стараюсь не попадать в такие ситуации. Допустим, если я выбираю место отдыха, я учитываю такого рода возможности.
Только на самих себя, потому что государство ничем не может помочь. Рассчитывать только на себя, своих близких и все.
Вероника Боде: С жителями Ульяновска беседовал корреспондент РС Сергей Гогин. Как влияют на человеческую психику постоянно повторяющиеся катастрофы, гибель людей, ожидание новых трагедий? Такой вопрос я задала доктору психологических наук Александру Асмолову.
Александр Асмолов: Это ситуация в широком смысле слова тяжелейшего стресса, который может привести к самым разным последствиям. Благодаря позиции классика современной психологии Ганса Силье, который и ввел понятие "стресс" в нашу жизнь, мы знаем, что стресс обладает следующей трехфазной динамикой. Первая стадия: при столкновении со сложной неопределенной ситуацией эта стадия тревоги. Вторая стадия – это стадия мобилизации. И после мобилизации либо избавление от стресса, либо тот или иной исход, сопровождающийся депрессией, повышенной тревожностью, ростом неврозов, вплоть до того, что называется в нашей жизни клиника острого горя. Все эти ситуации, которые мы знаем, в том числе ситуация с "Булгарией", вы видели лица людей. Они оказались жертвами того, что называется посттравматический стресс. Когда человек оказывается в подобного рода кризисной ситуации, она во многом меняет его мотивы, меняет его установки, она оставляет тяжелейший след на всю его жизнь.
Вероника Боде: В данном случае речь идет об участниках трагедии. А ведь это сказывается, видимо, и на жизни всего общества?
Александр Асмолов: Вы правы. Стресс, который переживает человек, имеет эффект психологического заражения. Каждый человек идентифицируется с другими людьми, он ставит себя на их место. По сути дела подобного рода чрезвычайные ситуации меняют психику не только тех, кто оказался в эпицентре ситуации, они меняют психику тех, кто идентифицируется с этими людьми. А любой человек переживает горе другого человека. Поэтому локальная ситуация, которая произошла сейчас, как и другие подобные локальные ситуации, так или иначе становятся развитыми и охватывают как сознание, так и особенно бессознательное самых различных людей в нашей стране. Последнее десятилетие наблюдается резкий рост психических заболеваний и среди них пальму первенства, увы, несут именно невротические заболевания. Невроз всегда возникает вследствие тревоги, а тревога возникает вследствие неопределенности. Вы взгляните на лица наших людей, например, в метро, как они отличаются от лиц людей в других странах: замкнутость, тревожность, обернутость на себя.
Вероника Боде: Отмечает психолог Александр Асмолов, заведующий кафедрой психологии личности психологического факультета МГУ. Об отношении в российском обществе к регулярно повторяющимся чрезвычайным ситуациям размышляет Владимир Корсунский, главный редактор интернет-сайта "Грани.ру".
Владимир Корсунский: И к "Булгарии", и к тому катеру, который утонул под Омском, самолетам, которые падают на протяжении последних лет, отношение как к неизбежному злу. События чрезвычайные стали, к сожалению, обыденными, к этому так и относятся. При этом, по крайней мере, люди, которые меня окружают, люди достаточно вменяемые, разумные и дееспособные, считают, что во всем виновата власть, поскольку власть озабочена только собой, собственным благополучием, собственным сохранением во власти и собственным обогащением. Никакого серьезного руководства, никакой серьезной ответственности с самого верха, от президента и премьера до последнего чиновника на местах, нет, ничто не делается, причем тоже сверху донизу. Лифт у меня в подъезде два месяца не работает и за это никто не отвечает. Это маленькая катастрофа, которой катастрофой назвать нельзя. Но когда отсутствует авиация, когда она падает в полете, когда тонут корабли – это уже другая катастрофа, это катастрофа государственного управления. Всякая чрезвычайность – это неизбежная плата за отказ от квалифицированного руководства страной. Это уже не отдельные катастрофы – это одна большая катастрофа. Причем она очень удобна руководителям государства, потому что очень удобно управлять, находясь в режиме чрезвычайной ситуации. Чрезвычайное положение, как известно, означает особый правовой режим деятельности органов госвласти, главный из которых – это не устранение причины катастрофы, а ограничение прав и свобод граждан. Это очень помогает заниматься им своими делами, не обращая внимания на страну.
Вероника Боде: Таково мнение журналиста Владимира Корсунского. Более сорока процентов опрошенных Левада-центром каждый год выражают опасение, что в будущем году в России весьма вероятны крупные технические катастрофы. Постоянно присутствует в обществе и страх перед возможными терактами. Психолог Александр Асмолов не случайно называет российское общество обществом постоянной тревоги и стресса.
Вероника Боде: Социологи отмечают, что катастрофы, в том числе и технические, стали неотъемлемой частью не только российской повседневности, но и массового сознания жителей страны. Практически каждый год подобные трагедии занимают первые места в десятке главных событий года. В 2000-м году это была гибель подлодки "Курск", в 2004-м – катастрофа в аквапарке "Трансвааль", в 2009-м – события на Саяно-Шушенской ГЭС, в 2010-м – трагедия на шахте Распадская. Не стоит сомневаться, что в конце нынешнего года в этот черный список попадет и крушение "Булгарии". Вот комментарий Бориса Дубина, заведующего отделом социально-политических исследований Левада-центра.
Борис Дубин: То, что произошло с теплоходом "Булгария", это, конечно, событие, как всякое катастрофичное событие выходит за рамки нормы. Но для Россия, по крайней мере, в последние 20-25 лет, когда все-таки в результате гласности мы узнаем об этих событиях, ха эти 20-25 лет нельзя сказать, что катастрофы стали нормами, но в течение каждого года несколько крупных технических катастроф происходит. С начала шок, но потом довольно быстро все проходит, видимо, потому что значение этих катастроф не обобщается, то есть не делаются выводов из того, что произошло, а само по себе событие входит в череду событий тяжелых, угрожающих, опасных, но тем не менее, повторяющихся. И какое-то притупление, я бы сказал, общественной чувствительности возникает у людей. Это не ведет к изменениям в социальной сфере, в политике, в технике, в экономике и так далее. Именно поэтому катастрофические события и чрезвычайные обстоятельства повторяются, повторяются и повторяются.
Ведь мы говорим не о стихийных бедствиях, а именно о том, что люди сделали руками сами. Иначе говоря, жизнь человека в России, как можно сделать вывод из этих событий, и россияне его делают, мало чего стоит.
Вероника Боде: Если подытожить, как бы вы оценили роль чрезвычайных ситуаций в российской жизни?
Борис Дубин: Вообще чрезвычайность в российской жизни, и в повседневной жизни людей, и в политике, и в экономическом существовании, пожалуй, слишком велика для нормальной страны. Видимо, как способ справиться с этой постоянной чрезвычайностью, вырабатывается что-то вроде притупления общественной чувствительности. Изношенность уже теперь собственно человеческого материала нарастает. Процесс усталости, процесс внутреннего разрушения происходит с человеческим материалом, с чувствительностью, с желанием что-то сделать, с осторожностью, с вниманием по отношению к другому, просто с простым, казалось бы, человеческим инстинктом самосохранения. Это очень опасный признак. Усталость, апатия, равнодушие, нежелание включаться в какое бы то ни было, коллективное предприятие – очень плохой климат для каких-либо изменений в позитивную сторону в стране.
Вероника Боде: Говорил социолог Борис Дубин. На чью помощь вы бы рассчитывали в случае чрезвычайной ситуации? – на вопрос РС отвечают жители Ульяновска.
На помощь МЧС, больше ни на чью. Реальная организация, которая помогает.
Я бы больше рассчитывала на помощь окружающих людей.
На отношение профессиональной помощи, специализированной.
Пока ее пригласишь, пока она подойдет – это тоже какое-то расстояние, какое-то время.
Должно быть понятие взаимовыручки не только в таких ситуациях, но и вообще в жизни между людьми. Люди должны чувствовать локоть друг друга. Но, к сожалению, политика сейчас такая идет, что людей скорее разъединяют по разным параметрам, чем сплачивают.
На МЧС, наверное. Может быть на "скорую", может быть приедет вовремя. И на себя как-то.
Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Наверное, на это существует Министерство чрезвычайных ситуаций. Может быть не так быстро и разворотливо все это проделывают, как хотелось бы. Им нужно учиться и учиться.
На помощь спецслужб, в смысле МЧС, "скорая". Только оперативные службы.
Надеяться на себя скорее всего, на бога надеяться.
Только на свою. Наши службы реагируют очень медленно при такого рода ситуациях. Стараюсь не попадать в такие ситуации. Допустим, если я выбираю место отдыха, я учитываю такого рода возможности.
Только на самих себя, потому что государство ничем не может помочь. Рассчитывать только на себя, своих близких и все.
Вероника Боде: С жителями Ульяновска беседовал корреспондент РС Сергей Гогин. Как влияют на человеческую психику постоянно повторяющиеся катастрофы, гибель людей, ожидание новых трагедий? Такой вопрос я задала доктору психологических наук Александру Асмолову.
Александр Асмолов: Это ситуация в широком смысле слова тяжелейшего стресса, который может привести к самым разным последствиям. Благодаря позиции классика современной психологии Ганса Силье, который и ввел понятие "стресс" в нашу жизнь, мы знаем, что стресс обладает следующей трехфазной динамикой. Первая стадия: при столкновении со сложной неопределенной ситуацией эта стадия тревоги. Вторая стадия – это стадия мобилизации. И после мобилизации либо избавление от стресса, либо тот или иной исход, сопровождающийся депрессией, повышенной тревожностью, ростом неврозов, вплоть до того, что называется в нашей жизни клиника острого горя. Все эти ситуации, которые мы знаем, в том числе ситуация с "Булгарией", вы видели лица людей. Они оказались жертвами того, что называется посттравматический стресс. Когда человек оказывается в подобного рода кризисной ситуации, она во многом меняет его мотивы, меняет его установки, она оставляет тяжелейший след на всю его жизнь.
Вероника Боде: В данном случае речь идет об участниках трагедии. А ведь это сказывается, видимо, и на жизни всего общества?
Александр Асмолов: Вы правы. Стресс, который переживает человек, имеет эффект психологического заражения. Каждый человек идентифицируется с другими людьми, он ставит себя на их место. По сути дела подобного рода чрезвычайные ситуации меняют психику не только тех, кто оказался в эпицентре ситуации, они меняют психику тех, кто идентифицируется с этими людьми. А любой человек переживает горе другого человека. Поэтому локальная ситуация, которая произошла сейчас, как и другие подобные локальные ситуации, так или иначе становятся развитыми и охватывают как сознание, так и особенно бессознательное самых различных людей в нашей стране. Последнее десятилетие наблюдается резкий рост психических заболеваний и среди них пальму первенства, увы, несут именно невротические заболевания. Невроз всегда возникает вследствие тревоги, а тревога возникает вследствие неопределенности. Вы взгляните на лица наших людей, например, в метро, как они отличаются от лиц людей в других странах: замкнутость, тревожность, обернутость на себя.
Вероника Боде: Отмечает психолог Александр Асмолов, заведующий кафедрой психологии личности психологического факультета МГУ. Об отношении в российском обществе к регулярно повторяющимся чрезвычайным ситуациям размышляет Владимир Корсунский, главный редактор интернет-сайта "Грани.ру".
Владимир Корсунский: И к "Булгарии", и к тому катеру, который утонул под Омском, самолетам, которые падают на протяжении последних лет, отношение как к неизбежному злу. События чрезвычайные стали, к сожалению, обыденными, к этому так и относятся. При этом, по крайней мере, люди, которые меня окружают, люди достаточно вменяемые, разумные и дееспособные, считают, что во всем виновата власть, поскольку власть озабочена только собой, собственным благополучием, собственным сохранением во власти и собственным обогащением. Никакого серьезного руководства, никакой серьезной ответственности с самого верха, от президента и премьера до последнего чиновника на местах, нет, ничто не делается, причем тоже сверху донизу. Лифт у меня в подъезде два месяца не работает и за это никто не отвечает. Это маленькая катастрофа, которой катастрофой назвать нельзя. Но когда отсутствует авиация, когда она падает в полете, когда тонут корабли – это уже другая катастрофа, это катастрофа государственного управления. Всякая чрезвычайность – это неизбежная плата за отказ от квалифицированного руководства страной. Это уже не отдельные катастрофы – это одна большая катастрофа. Причем она очень удобна руководителям государства, потому что очень удобно управлять, находясь в режиме чрезвычайной ситуации. Чрезвычайное положение, как известно, означает особый правовой режим деятельности органов госвласти, главный из которых – это не устранение причины катастрофы, а ограничение прав и свобод граждан. Это очень помогает заниматься им своими делами, не обращая внимания на страну.
Вероника Боде: Таково мнение журналиста Владимира Корсунского. Более сорока процентов опрошенных Левада-центром каждый год выражают опасение, что в будущем году в России весьма вероятны крупные технические катастрофы. Постоянно присутствует в обществе и страх перед возможными терактами. Психолог Александр Асмолов не случайно называет российское общество обществом постоянной тревоги и стресса.