Главным событием летнего сезона нью-йоркские критики назвали выставку "Остальгия": собранная в 20 странах экспозиция заняла пять этажей Нового музея. Устроивший это беспрецедентное зрелище куратор Массимилиано Джиони сказал, что "выставка - размышление над тем, как в странах Восточного блока мечта воплотилась в реальность". Этому поэтическому или политическому замыслу вряд ли соответствует название. "Остальгия" - локальный феномен, возникший у немцев, когда они, сломав Стену, стали благодушно вспоминать то, что за ней пряталось: карликовые автомобили "Трабант", Катарину Витт или Дина Рида по прозвищу Красный Элвис. Природа этого феномена примерно та же, что манит моих московских гостей на Брайтон-Бич, где все еще можно купить кепку-аэродром, ковер с лебедями, лифчик на четыре пуговицы и мясорубку харьковского завода.
Ко всему этому выставка не имеет никакого отношения. Экспозиция представляет искусство или то, что таковым считается на территории, которая раньше называлась Восточной Европой, а теперь, как придется. Одни живут в Центральной Европе, другие – в Северной, третьи – в Южной, четвертые – в Западной, но уже Азии. Если их что и объединяет, то это не зыбкое настоящее, не смутное будущее, а таинственное прошлое, полное магических артефактов и сверхъестественных феноменов, которые составляли старую и заражали новую жизнь.
Об этом, например, рассказывает стена советской робинзонады. Рязанский фотограф В. Архипов годами собирал снимки самодельных вещей. Их вызвали из небытия дефицит и изобретательская удаль, заставляющие умельца придать одному предмету другое, чуждое ему назначение. Если, скажем, граммофонную пластинку осторожно нагреть и согнуть, то получится цветочный горшок. Не очень удобный, но родной, непокупной, дикий, вернее – домашний. Галерея таких головоломных вещей, названных автором "случайным фольклором" - свидетельство хитрой жизни, умевшей приспособиться к любым обстоятельствам и украсить их.
Чтобы художник смог настичь неофициальную реальность, ему не всегда надо было ее искать или сторожить. Иногда она сама просилась в кадр, как это случилось с Николаем Бахаревым, покорившим американских зрителей снимками сугубо частной жизни. В отличие от работ выставленного по соседству знаменитого Бориса Михайлова здесь нет ничего подсмотренного или спровоцированного. На фотографиях - выбравшиеся на природу полуголые люди в старомодных купальных нарядах. Они радостно смотрят в камеру, предвкушая закуску и выпивку. Бутылки откупорены, дети присмотрены, дамы не стесняются полноты, мужчины – лысины. Время остановилось в то счастливое мгновенье, когда все довольны пикником, собой, погодой и фотографом.
Что получится, если растянуть мгновенье, показывает Ольга Чернышева в своем видео "Марш". Маленькие кадеты, собранные по какой-то державной причине, стоят на параде, который на американский манер, но под русский марш украшают танцем длинноногие "черлидеры". Между мальчиками и девочками - пропасть в десять лет: они не интересуют друг друга, отчего шоу лишается смысла. Ребята мучительно борются с зевотой, девицы улыбаются злым лицом и шепчут подружкам гадости. На первый взгляд – старое и новое: "верблюд нюхает рельс". Но эти рельсы никуда не ведут, потому что марш – на месте. Разнятая и слепленная жизнь не склеивается заново, и это, пожалуй, передает общее настроение выставки: эстетика растерянности, застрявшая на перекрестке прошлого с неизвестным.
Ко всему этому выставка не имеет никакого отношения. Экспозиция представляет искусство или то, что таковым считается на территории, которая раньше называлась Восточной Европой, а теперь, как придется. Одни живут в Центральной Европе, другие – в Северной, третьи – в Южной, четвертые – в Западной, но уже Азии. Если их что и объединяет, то это не зыбкое настоящее, не смутное будущее, а таинственное прошлое, полное магических артефактов и сверхъестественных феноменов, которые составляли старую и заражали новую жизнь.
Об этом, например, рассказывает стена советской робинзонады. Рязанский фотограф В. Архипов годами собирал снимки самодельных вещей. Их вызвали из небытия дефицит и изобретательская удаль, заставляющие умельца придать одному предмету другое, чуждое ему назначение. Если, скажем, граммофонную пластинку осторожно нагреть и согнуть, то получится цветочный горшок. Не очень удобный, но родной, непокупной, дикий, вернее – домашний. Галерея таких головоломных вещей, названных автором "случайным фольклором" - свидетельство хитрой жизни, умевшей приспособиться к любым обстоятельствам и украсить их.
Чтобы художник смог настичь неофициальную реальность, ему не всегда надо было ее искать или сторожить. Иногда она сама просилась в кадр, как это случилось с Николаем Бахаревым, покорившим американских зрителей снимками сугубо частной жизни. В отличие от работ выставленного по соседству знаменитого Бориса Михайлова здесь нет ничего подсмотренного или спровоцированного. На фотографиях - выбравшиеся на природу полуголые люди в старомодных купальных нарядах. Они радостно смотрят в камеру, предвкушая закуску и выпивку. Бутылки откупорены, дети присмотрены, дамы не стесняются полноты, мужчины – лысины. Время остановилось в то счастливое мгновенье, когда все довольны пикником, собой, погодой и фотографом.
Что получится, если растянуть мгновенье, показывает Ольга Чернышева в своем видео "Марш". Маленькие кадеты, собранные по какой-то державной причине, стоят на параде, который на американский манер, но под русский марш украшают танцем длинноногие "черлидеры". Между мальчиками и девочками - пропасть в десять лет: они не интересуют друг друга, отчего шоу лишается смысла. Ребята мучительно борются с зевотой, девицы улыбаются злым лицом и шепчут подружкам гадости. На первый взгляд – старое и новое: "верблюд нюхает рельс". Но эти рельсы никуда не ведут, потому что марш – на месте. Разнятая и слепленная жизнь не склеивается заново, и это, пожалуй, передает общее настроение выставки: эстетика растерянности, застрявшая на перекрестке прошлого с неизвестным.