Фильм "Пробуждение" можно будет смотреть на сайте Радио Свобода с 18 августа в разделе ВИДЕО/ФОТО.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Владимир Алеников о съемке фильма "Пробуждение"
Накануне показа корреспонденты Радио Свобода встретились с Владимиром Алениковым на месте съемок – у Белого дома. Оставаться дольше трех минут вблизи него теперь невозможно – то и дело сотрудники ФСО, не представляясь, сообщают, что снимать Белый дом нельзя. О том, как в историю съемок и проката фильма уместилась история страны, Владимир Алеников рассказал в интервью Радио Свобода:
– Мне очень повезло: у меня была маленькая восьмимиллиметровая камера, которую незадолго до этого я купил в Лос-Анджелесе. На неё и снят почти весь фильм. Спустя двадцать лет я понимаю, что это самое крупное историческое событие второй половины XX века: эти три дня перевернули весь мир. По значению и масштабу с ними сравнима Великая отечественная война. Поэтому подзаголовок к фильму – "Хроника переломных дней". В августе 1991 года тоже была война, просто никто про неё не знал. На маленьком пятачке перед Домом правительства горстка людей из нескольких тысяч человек готовились сражаться за свободу до самой смерти. А именно на войне происходит максимальная концентрация всех человеческих сил и переживаний.
– Как реагировали люди у Белого дома, в том числе ваши коллеги, на то, что вы берете у них интервью, снимаете каждое их действие на камеру?
– Никто меня не прогонял, люди охотно со мной разговаривали. Все находились в состоянии необыкновенного эмоционального подъема.
– Почему никто из ваших коллег не догадался тогда снимать документальный фильм?
– Все камеры были "официальными" – они принадлежали телевидению. А поскольку все были насмерть перепуганы, эти камеры на всякий случай заперли. "Официальных" камер поэтому быть не могло, а "частные", как у меня, в России не продавались. Лишь один репортер программы "Время" все же решился снять сюжет, который имел историческое значение. В ночь 19 августа все ждали штурма Белого дома. Накрапывал дождь, и я поехал домой, чтобы взять с собой куртку, пару бутербродов, термос с чаем. Как только я отошел от Белого дома, попал в совершенно другой мир: люди гуляли, ездили в троллейбусах, ходили в кино, ели мороженое. Все это – на расстоянии километра от места, где люди готовились умирать и где, как бы пафосно это ни звучало, решалась судьба мира. По телевизору шло бесконечное "Лебединое озеро". Вернувшись домой, я включил его, и начал смотреть программу "Время".
Было ощущение машины времени, которая перенесла тебя лет на пятнадцать назад: программа состояла из традиционных советских сюжетов – передовики производства, ударники труда, вести с полей. И вдруг среди всего этого появляется неожиданный короткий сюжет – Борис Ельцин на танке громко, темпераментно, энергично объясняет, что действия ГКЧП нелегитимны, что надо бастовать, выходить на улицы, не сдаваться, и что мы победим. Вел репортаж молодой журналист, который сам стоял около танка. Этот сюжет длился примерно полторы минуты. Уже следующий сюжет вновь был посвящен ударникам коммунистического труда. Эти полторы минуты никак не вписывались в контекст программы.
Когда я вернулся назад к Белому дому, то нашел этого репортера. Его звали Сергей Медведев. Он оказался штатным корреспондентом "Времени". Репортер попросил меня выключить камеру и рассказал, что "в Останкино дал девочкам шоколадку и попросил вставить этот сюжет". Они его и вставили. Программу "Время" смотрела вся страна, и когда люди увидели обращение Ельцина, они вышли на улицы и устроили забастовки. Возникла угроза гражданской войны, путчисты испугались, путч захлебнулся. Если бы не этот сюжет, все могло бы повернуться совсем иначе. Если бы не было той шоколадки, и россияне не увидели бы тот сюжет, то мир, в котором мы теперь живем, скорей всего был бы другим. Вскоре после разгрома путчистов журналист Медведев стал пресс-секретарем президента Ельцина.
– Кто герой вашего фильма?
– Одного героя нет. Герой – это несколько тысяч человек: те люди, которые собрались у Белого дома, особенно в первые сутки. Они проявили поразительное мужество и величие духа. Поэтому фильм и получился эмоциональным.
– При этом они оставались людьми, не пытаясь казаться эпическими героями: к примеру, у них был алкоголь, они друг с другом флиртовали, матерились.
– Да, никто из себя ничего не изображал, не пытался выглядеть лучше. Удивительно также и то, что стихийно возникали вожаки, которых никто не выдвигал и не выбирал. Это были истинно народные лидеры – с характером и харизмой. Вокруг них стали образовываться отряды, которые полностью им подчинялись. В итоге на вторые сутки установилась очень жесткая дисциплина.
– Возможно ли описать события августа 1991 года не в документальном кино, а в художественном?
– Это нужно сделать. Это главное историческое событие второй половины двадцатого века.
– Вы бы взялись бы за это?
– С удовольствием. Если бы хоть кто-то это профинансировал. Судьба фильма "Пробуждение" была, к сожалению, довольно короткой. Фильм был сделан в течение нескольких суток, я спал в те дни буквально по одному часу – настолько лихорадочным было мое собственное "пробуждение". Вскоре фильм показали по центральным каналам, и на этом его прокатная судьба и закончилась. К нему вернулись лишь однажды – в 2010 году меня пригласил международный фестиваль документального кино в Новосибирске "Встреча в Сибири" и посвятили фильму целый день. Зал на 700 мест был заполнен людьми, в основном молодыми. Многие из них с заплаканными глазами подходили ко мне и говорили, что ничего об этом не знали.
– Когда, по вашим ощущениям, ваш фильм об августе 1991 года перестал быть востребованным?
– Еще десять лет назад я пытался говорить с руководством разных телеканалов. У меня была идея найти всех людей, с которыми я встретился у Белого дома, и поговорить с ними об августовских событиях спустя десять лет. Никакого отклика я не нашел.
– Почему? Боятся или говорят, что зрителю не интересно?
– И то, и другое. Сейчас это якобы уже не актуально.
– Почему люди избегают снимать и финансировать кино на острые политические и социальные темы?
– К сожалению, то, что называется гражданской ответственностью, у нас в стране находится на минимальном уровне. Очень маленький процент наших граждан действительно чувствует необходимость выразить свою гражданскую позицию. В большинстве своем они крайне инертны. Инерция объясняется и тем, что изменились жизненные ценности, и тем, что существуют многолетние традиции, которые сложились в советские времена. Гражданское общество еще только-только начинает формироваться.
– Но ведь вы целых двадцать лет назад запечатлели одно из самых ярких его проявлений.
– Это фильм о лицах. Я родился и вырос в советской системе и привык к определенному выражению лица советского человека: на нем были смесь недоверия, испуга и презрения. В августе 1991 года я впервые в жизни увидел совершенно другие лица – светлые. Они принадлежали людям, которые не боятся, надеются, мечтают, верят и готовы за эту веру сражаться.
– Многие из этих людей живы и здоровы. Те, кто не хотел показывать ваш фильм на центральном телевидении, опасаются, что люди узнают себя и вспомнят, на что способны?
– Такое тоже может быть.
– А вам не жалко, что вы воспели героев, которые спустя двадцать лет предпочли молчать в ситуации, когда самая безобидная черта времени – то, что к Белому дому нельзя приблизиться с камерой?
– Нет. Героизм не может проявляться ежедневно. Он проявляется тогда, когда возникает определенная критическая ситуация. Эта ситуация возникла, и все лучшее, что в людях было, выплеснулось наружу. Если возникнет другая подобная ситуация, может быть, это произойдет опять. Не пустят к Белому дому, пойдут к серому – суть не в этом.
