13 октября отклонены замечания на протокол судебного заседания по делу Владимира Макарова, которого признали виновным в изнасиловании родной дочери. Семья и адвокаты Владимира продолжают борьбу.
Владимир Макаров был обвинен в изнасиловании родной дочери. Об этом деле неоднократно рассказывало Радио Свобода. Основанием для обвинения стали обнаруженные мертвые сперматозоиды в анализах девочки, которую доставили в больницу после падения со шведской стенки. Несмотря на уверения психологов, которые работали с девочкой и признали её здоровой, а также экспертов, опровергнувших результаты первоначальной экспертизы, Владимир Макаров был признан виновным и осужден на 13 лет.
С момента оглашения приговора прошло больше месяца. В десятидневный срок, как это и положено по закону, была подана кассационная жалоба. Однако протокол судебного заседания оказался на руках у защитников Макарова только две недели назад, что противоречит нормам – на выдачу протоколов дается пять дней.
Проанализировав протоколы, адвокаты выявили ошибки и множество искажений. 12 октября были поданы замечания на протокол, а уже на следующий день пришел ответ: частично замечания приняты, но самые принципиальные – отклонены.
За комментарием корреспондент Радио Свобода обратилась к адвокату Владимира Макарова Олегу Асташенкову.
- Много ли ошибок и искажений было обнаружено в ходе анализа протокола?
- Замечаний очень много, и они существенны. Много опечаток, где-то цифры и даты перепутаны... Мы, где возможно, где смысл не искажен, не обращали на ошибки внимания. Но есть в протоколе и серьезные, по моему мнению, сознательно внесенные изменения, которые нельзя объяснить тем, что секретарь что-то неправильно понял. Так, например, между фразами, произнесенными подряд, вдруг вставляется фраза или даже целый абзац, которые меняют смысл на противоположный. И это не может быть случайностью. Претензий такого рода к протоколу много.
- Но судья замечания отклонила, верно?
- Сегодня я получил соответствующее постановление. Замечания удовлетворены частично. Исправлены огрехи в датах, опечатки и тому подобное. Этим суд показывает, что наши замечания изучил, а не просто огульно их отклонил. Но все существенные замечания, относящиеся к обвинению, проблеме доказанности, суд отклонил, как и следовало ожидать. Конечно, от протокола нельзя требовать стенографической точности – это и по закону не требуется, и физически невозможно. Но сознательное искажение смысла недопустимо.
- А можете ли вы привести примеры принципиальных ошибок, допущенных в протоколе?
- На суде был эпизод, когда подсудимый, вспоминая свой разговор со следователем, сказал, что напоминал ему о долге, о том, что предстоит принять очень ответственное решение. В протоколе же Макарову приписана фраза: "Иначе я ни перед чем не остановлюсь". Не было ни этой фразы, ни намека на то, что он собирается что-то предпринимать в отношении следователя. Следователь тоже не говорил, что Макаров ему угрожал. Получается, что в протоколе появилась совершенно ложный намек.
Было ещё одно существенное искажение. Я бы сказал - одно из ключевых. С лабораторным стеклом, одним из вещественных доказательств, которое подвергалось и биологическим, и генетическим исследованиям, обращались отвратительным образом. Все действия должны проводиться аккуратно, в перчатках, специальным инструментом, чтобы не оставить следов, не привнести какие-то биологические примеси, ведь чтобы исказить результат генетической экспертизы достаточно одной клетки. Должен был существовать протокол или обыска, или выемки стекла в присутствии понятых. У нас же нет никаких данных относительно того, как стекло изымалось из больницы. Передача стекла никак не оформлена, человек, который передавал его следователю, не допрошен. Какие меры предосторожности принимались, и вообще – то ли стекло выдано – неизвестно. То есть на экспертизу пошло стекло без пояснений следователя, понятых, не было ничего, кроме стекла и ярлыка, на котором при этом была написано другая фамилия.
В суде врач дает точно такие же показания, как и на следствии – "положила стекло для высушивания в контейнер, поставила его в шкаф, потом мне сказали, что следователь забрал". В протоколе же написано, что она приложила к стеклу ярлык с пояснительной надписью и упаковала в почтовый конверт. Но её допрашивали, кажется, 5 раз, и она ни разу не говорила, что прикладывала ярлык с фамилией. Не было никакого конверта, никакого ярлыка, и в суде она повторила раннее сказанное.
Подобным же образом приписывались фразы экспертам, свидетелям, специалистам. По моему мнению, это фальсификация протокола, фальсификация доказательств по уголовному делу. У нас есть аудиозаписи всего процесса, поэтому доказать свою правоту относительно протокола мы сумеем.
Другие подробности рассказала Татьяна Макарова, жена Владимира:
- Действительно, неточностей и ошибок в протоколе огромное множество! В одном из моих допросов появилось предложение: "Я пытаюсь защитить мужа слепо". На самом же деле я сказала: "Слепо я ничему не верю. Для меня было и есть самое главное – моя дочь". Или вместо моих слов "Я боялась задавать ей вопросы, которые будут её травмировать, потому что вопросы подобного рода мы с ней вообще ещё не поднимали" было записано: "Я боялась, что с ней будут об этом разговаривать".
Многие из не вошедших в протокол фраз свидетелей, на первый взгляд, не кажутся принципиальными, однако то, что они убраны из протокола, показывает его ярко выраженный обвинительный уклон. Например, специалистам, которых привлекала сторона защиты, преуменьшался профессиональный стаж и опыт. Не уверена, насколько такие описки случайны. Вместо 35 стажа судебного эксперта Щербакова указано 5 лет. Психолог, который обследовала мою дочь по запросу уполномоченного по правам ребенка, имеет огромный опыт работы с детьми, которые пережили различного рода травмы – и сексуальное насилие, и психологические травмы. Она работала с детьми после трагедий в Беслане, Волгодонске. В протоколе все эти данные отсутствуют. Мне кажется, что если бы все показания свидетелей, экспертов были записаны дословно, смысл не был бы искажен, то речь могла идти только об оправдательном приговоре.
Владимир Макаров был обвинен в изнасиловании родной дочери. Об этом деле неоднократно рассказывало Радио Свобода. Основанием для обвинения стали обнаруженные мертвые сперматозоиды в анализах девочки, которую доставили в больницу после падения со шведской стенки. Несмотря на уверения психологов, которые работали с девочкой и признали её здоровой, а также экспертов, опровергнувших результаты первоначальной экспертизы, Владимир Макаров был признан виновным и осужден на 13 лет.
С момента оглашения приговора прошло больше месяца. В десятидневный срок, как это и положено по закону, была подана кассационная жалоба. Однако протокол судебного заседания оказался на руках у защитников Макарова только две недели назад, что противоречит нормам – на выдачу протоколов дается пять дней.
Проанализировав протоколы, адвокаты выявили ошибки и множество искажений. 12 октября были поданы замечания на протокол, а уже на следующий день пришел ответ: частично замечания приняты, но самые принципиальные – отклонены.
За комментарием корреспондент Радио Свобода обратилась к адвокату Владимира Макарова Олегу Асташенкову.
- Много ли ошибок и искажений было обнаружено в ходе анализа протокола?
- Замечаний очень много, и они существенны. Много опечаток, где-то цифры и даты перепутаны... Мы, где возможно, где смысл не искажен, не обращали на ошибки внимания. Но есть в протоколе и серьезные, по моему мнению, сознательно внесенные изменения, которые нельзя объяснить тем, что секретарь что-то неправильно понял. Так, например, между фразами, произнесенными подряд, вдруг вставляется фраза или даже целый абзац, которые меняют смысл на противоположный. И это не может быть случайностью. Претензий такого рода к протоколу много.
- Но судья замечания отклонила, верно?
- Сегодня я получил соответствующее постановление. Замечания удовлетворены частично. Исправлены огрехи в датах, опечатки и тому подобное. Этим суд показывает, что наши замечания изучил, а не просто огульно их отклонил. Но все существенные замечания, относящиеся к обвинению, проблеме доказанности, суд отклонил, как и следовало ожидать. Конечно, от протокола нельзя требовать стенографической точности – это и по закону не требуется, и физически невозможно. Но сознательное искажение смысла недопустимо.
- А можете ли вы привести примеры принципиальных ошибок, допущенных в протоколе?
- На суде был эпизод, когда подсудимый, вспоминая свой разговор со следователем, сказал, что напоминал ему о долге, о том, что предстоит принять очень ответственное решение. В протоколе же Макарову приписана фраза: "Иначе я ни перед чем не остановлюсь". Не было ни этой фразы, ни намека на то, что он собирается что-то предпринимать в отношении следователя. Следователь тоже не говорил, что Макаров ему угрожал. Получается, что в протоколе появилась совершенно ложный намек.
Было ещё одно существенное искажение. Я бы сказал - одно из ключевых. С лабораторным стеклом, одним из вещественных доказательств, которое подвергалось и биологическим, и генетическим исследованиям, обращались отвратительным образом. Все действия должны проводиться аккуратно, в перчатках, специальным инструментом, чтобы не оставить следов, не привнести какие-то биологические примеси, ведь чтобы исказить результат генетической экспертизы достаточно одной клетки. Должен был существовать протокол или обыска, или выемки стекла в присутствии понятых. У нас же нет никаких данных относительно того, как стекло изымалось из больницы. Передача стекла никак не оформлена, человек, который передавал его следователю, не допрошен. Какие меры предосторожности принимались, и вообще – то ли стекло выдано – неизвестно. То есть на экспертизу пошло стекло без пояснений следователя, понятых, не было ничего, кроме стекла и ярлыка, на котором при этом была написано другая фамилия.
В суде врач дает точно такие же показания, как и на следствии – "положила стекло для высушивания в контейнер, поставила его в шкаф, потом мне сказали, что следователь забрал". В протоколе же написано, что она приложила к стеклу ярлык с пояснительной надписью и упаковала в почтовый конверт. Но её допрашивали, кажется, 5 раз, и она ни разу не говорила, что прикладывала ярлык с фамилией. Не было никакого конверта, никакого ярлыка, и в суде она повторила раннее сказанное.
Подобным же образом приписывались фразы экспертам, свидетелям, специалистам. По моему мнению, это фальсификация протокола, фальсификация доказательств по уголовному делу. У нас есть аудиозаписи всего процесса, поэтому доказать свою правоту относительно протокола мы сумеем.
Другие подробности рассказала Татьяна Макарова, жена Владимира:
- Действительно, неточностей и ошибок в протоколе огромное множество! В одном из моих допросов появилось предложение: "Я пытаюсь защитить мужа слепо". На самом же деле я сказала: "Слепо я ничему не верю. Для меня было и есть самое главное – моя дочь". Или вместо моих слов "Я боялась задавать ей вопросы, которые будут её травмировать, потому что вопросы подобного рода мы с ней вообще ещё не поднимали" было записано: "Я боялась, что с ней будут об этом разговаривать".
Многие из не вошедших в протокол фраз свидетелей, на первый взгляд, не кажутся принципиальными, однако то, что они убраны из протокола, показывает его ярко выраженный обвинительный уклон. Например, специалистам, которых привлекала сторона защиты, преуменьшался профессиональный стаж и опыт. Не уверена, насколько такие описки случайны. Вместо 35 стажа судебного эксперта Щербакова указано 5 лет. Психолог, который обследовала мою дочь по запросу уполномоченного по правам ребенка, имеет огромный опыт работы с детьми, которые пережили различного рода травмы – и сексуальное насилие, и психологические травмы. Она работала с детьми после трагедий в Беслане, Волгодонске. В протоколе все эти данные отсутствуют. Мне кажется, что если бы все показания свидетелей, экспертов были записаны дословно, смысл не был бы искажен, то речь могла идти только об оправдательном приговоре.