Новый том ''Истории японской культуры''


Марина Тимашева: ''История японской культуры'' издательства ''Наталис''. Кажется, именно этот вузовский учебник Илья Смирнов в позапрошлой передаче упоминал как пример ''максимального приближения к успеху'' в решении неразрешимой задачи. Правильно я догадалась?

Илья Смирнов: Правильно. А почему неразрешимой? Чтобы отобразить жизнь народа в ее историческом развитии и текущем разнообразии, нужна не книга, а энциклопедия.

Марина Тимашева: Наверное, даже несколько энциклопедий. Историческая, литературная, домашнего хозяйства – помните, был такой двухтомник? Еще - ''Книга о вкусной и здоровой пище''.

Илья Смирнов: И, по-видимому, сознавая неразрешимость задачи, уважаемые авторы (а это 7 человек во главе с профессором Александром Николаевичем Мещеряковым) с самого начала нас предупреждают, что ''в одном томе невозможно рассмотреть все явления, которые могут быть отнесены к такому многозначному понятию'' и еще для дополнительной страховки, чтобы не утонуть в злободневности и не сползти из строгой науки в политику, устанавливают хронологические рамки до середины Х1Х, когда ''в страну хлынул поток западной культуры'' (5 – 7).

Марина Тимашева: Кстати, а что такое в данном случае ''культура''? Вроде бы, все понимают, но понимают по-разному.

Илья Смирнов: Образцовое, математически четкое определение культуры в широком смысле – Ю.И. Семенова. "Общезначимый опыт жизнедеятельности людей" и "совокупность всех явлений, в которых воплощён и закреплён этот социально значимый опыт. Первое понятие выражает сущность культуры, второе — её внешнее проявление" (Философия истории. - М.: Старый сад, 1999, с. 32). И поскольку смысл широкий, в него легко вписать самые разные составляющие человеческого бытия. Смотрим по оглавлению нашей сегодняшней книги. ''Политическая культура'' - это, собственно, очерк истории Японии Степана Алексеевича Родина. Краткий, но весьма убедительный. Потом язык. Литература разных жанров. Изобразительное искусство. Музыка. Еще раздел странно называется - ''Телесная культура'', речь там идет о медицине, одежде, спорте, ну и кое-что об интимной жизни. И, наконец, раздел о вкусной и здоровой пище в японском понимании. Кто скажет, что кулинария – не общезначимый опыт? Напомним, что в той же серии того же издательства раньше выходили отдельные тома про религию и про театр

Марина Тимашева: Да, ''Историю японского театра'' мы обсуждали. И хотя мне, конечно, лестно, что мой родной вид искусства вынесен в отдельный том, нужно уточнить: почему музыка или изобразительное искусство Японии, тоже ведь очень своеобразные, не удостоены такой чести? Про музыкантов и художников - только главы. Или, например, вот рассказ про одежду – а где про мебель?

Илья Смирнов: Точно я Вам ответить не могу, поскольку не редактор и не издатель. Предполагаю, что японская энциклопедия издательства ''Наталис'' выстраивается явочным порядком, по мере сил и поступления материалов. Со временем, если даст Бог, то есть Аматэрасу, главы и книги сложатся в толстенный том. И тогда, конечно, встанет вопрос о структуре, о строгих определениях понятий, о заполнении лакун. Вы совершенно правы, должны быть представлены не только мебельное производство, но и все прочие отрасли промышленности и сельского хозяйства. Это ведь тоже культура, правда? Причем базовая, на которую опираются все остальные, более возвышенные: музыка, религия, поэзия. Но пока мы имеем то, что есть. И должны быть благодарны за книгу, где все главы написаны специалистами, которым есть, что сказать и которые уважают читателя (заметьте: непонятные слова в тексте – только японские, ну, разочек мелькает слово-паразит ''гендерный'', но это, можно считать, с улицы ветром занесло, как случайную спору плесени). Перед нами действительно учебное пособие, которое учит, то есть заполнено не какой-то приблизительной эссеистикой, и не пропагандой, вроде ''долой революцию Мэйдзи, порушившую традиционные устои Святой Японии!'' (или наоборот, да здравствует революция), а конкретными знаниями, поучительными, а порою так просто удивительными для неспециалиста.

Марина Тимашева: Вот тут я смотрю в разделе ''искусство'' такое грустное признание: ''научный язык для описания каллиграфии разработан в западном искусствоведении чрезвычайно плохо'' (220). Вроде как это обстоятельство мешает. А я думаю про себя: а вдруг оно и к лучшему, что специальный язык не разработан? Можно рассказывать всё то же самое нормальными человеческими словами.

Илья Смирнов: Знаете, для художественной литературы наукообразная заумь разработана во весь рост, ''Золотой ключик'' тебе опишут так, что схема фотонной ракеты покажется легкой беллетристикой, да и в истории тоже этих ''нарративно-перформативных репрезентаций'' хватает, просто в данную конкретную книгу они не проникли. Значит, можно и без них. Было бы желание.

Марина Тимашева: А что же Вас лично удивило в книге?

Илья Смирнов: Например. Мы говорили о том, что Япония при очень большой численности населения на ограниченной территории сумела избежать сценария острова Пасхи. Но оказывается, в японской версии был еще пролог. Период дзёмон, когда ''максимальная численность населения… составляет около 250 тысяч человек, но к концу периода в связи с экологическим кризисом (прежде всего истребление фауны) падает до 70 тысяч'' (7). С учетом этого опыта (и его последствий) на следующем витке спирали, уже в исторической Японии формируется очень интересный режим питания. ''Общее отрицательное отношение к мясной…'' (315) и ''устойчивое неприятие жирной пищи'' (340). ''В 927 году вводится регламент, согласно которому чиновник или аристократ в течение 3 дней после того, как поел мяса, не мог принимать участие в религиозных церемониях при дворе, поскольку считался нечистым'' (329). ''…Врачи полагали, что, в отличие от китайцев и корейцев, японцы отличаются слабостью желудка, которому вредна животная пища'' (315). При этом гигиеническая культура ''в период Токугава была, безусловно, выше, чем в Европе того времени'' (ванны, туалетная бумага, использование кипяченой воды даже для умывания, ''часто стираемое'' нижнее белье и чистые полы в доме) – все это вместе с диетой обеспечивало высокую сопротивляемость к инфекциям (''свойственных средневековой Европе катастрофических эпидемий Япония почти не знала'') и удивительно большую для того времени продолжительность жизни (313).

Марина Тимашева: Получается, мясо и впрямь не самая полезная еда?

Илья Смирнов: Может быть, и так, если, конечно, заменять его (как японцы) другими источниками белка, рыбой и прочими, то есть беспозвоночными, дарами моря, а также соей. Потому что вегетарианский опыт, например, в Индии, не столь убедителен.

Марина Тимашева: Тут я просматриваю кулинарную главу в книге. И отмечаю: в японском опыте лично для меня тоже не всё убедительно – в смысле желания попробовать. Например, ''соус ёссёю, соленая жидкость, приготовленная из испорченной рыбы'' (329).

Илья Смирнов: Да, и еще древнейшая рецептура приготовления сакэ: ''рис, просо, желуди, каштаны пережевывали, затем сплевывали массу…'' (336)

Марина Тимашева: Лучше не продолжайте. А то вдруг когда-нибудь угостят хорошим сакэ уже по новой рецептуре, и ненароком вспомнится Ваша историческая.

Илья Смирнов: Слушаюсь. Но, простите, у нас сегодня нет никаких оснований возноситься над древними изобретателями этого самого соуса, не к столу помянутого. Чем лучше современные котлеты из мясных отходов? Или вот эти… Так называемые ''снэки'' из технических жиров и ''ароматизаторов, идентичных натуральному''? Лишнее свидетельство того, что человеку вкусно то, к чему его приучили. Не хочешь, чтобы твои дети к 35 годам становились ''альтернативно стройными'' и ''факультативно здоровыми'' - не приучай к мусору.

Марина Тимашева: У Вас получается, что японцы из тьмы феодализма дают нам полезные рекомендации, как обустроить жизнь в ХХ1 веке. То есть, не только современная Япония – страна будущего, но и средневековая тоже.

Илья Смирнов: Нет, конечно. Японское чудо состояло в том, что при феодализме и при отсутствии серьезной теоретической базы (вы сами понимаете, что не было, например, никакой микробиологии), то есть на эмпирике, наблюдательности и здравом смысле удалось сформировать и внедрить в народный быт систему санитарно-гигиенических знаний и профилактической медицины, очень близкую к современной. ''Забота о сохранении здоровья была предметом специальной дисциплины, имевшей название ''пестование жизни'' (309). С другой стороны, воинственная страна умудрилась чуть ли не навсегда отстать в области хирургии. ''Врачи Ост-Индской компании единогласно отмечали, что в Японии не имеют о хирургии ни малейшего представления'', инструменты японец принимал за ''орудия пыток'' (320).

Марина Тимашева: Получается, что культурный обмен очень полезен для обеих сторон.

Илья Смирнов: Совершенно верно, из разных традиций сформировалась современная научная медицина, уже не японская, европейская или тибетская, а общечеловеческая, как любая наука, как физика или химия.
А поучительный опыт Японии, который раскрывается перед нами в пособии издательства ''Наталис'' - конечно, история эффективных заимствований (сначала из Кореи и Китая, потом из Западной Европы и США) при сохранении собственного лица и собственной головы, то есть способности самому решать, что тебе полезно. Японский опыт не следует идеализировать (как и любой другой). Он включает не только достижения, но и трагические ошибки. Мы знаем, например, чему научились потомки самураев у европейских колонизаторов и расистов, и к каким последствиям это привело в 30-е годы прошлого столетия. Впрочем, ХХ век уже выходит за хронологические рамки, определенные авторами книги, надо надеяться, будет темой следующих изданий, с которыми мы постараемся познакомить уважаемых радиослушателей.

Марина Тимашева: Не удержусь, прочту еще фрагмент из книги: "...Одним из следствий усиления мобильности населения было возникновение обэнто (еда, которую брали с собой в дорогу). Историки японской кулинарии истоки обэнто выводят от сваренного и высушенного риса хосии... Помещаясь в маленький мешочек, он занимал совсем мало места, был пригоден для еды в сухом виде или заваренный кипятком. Несколько позже, во второй половине 16 века , мастера стали делать красивые лаковые коробки, в которые путешественники помещали различную снедь. Их также брали с собой на природу во время любования цветами..., использовали для сервировки угощения во время чайной церемонии... Полагают, что первыми и чрезвычайно популярными были так навзываемые макуно ути бэнто - "бэнто между отделениями", коробочки с едой, которые брали с собой, отправляясь в театры Но и Кабуки". Театралам на заметку.