Недавно у меня в браузере вдруг выскочил пост некоего недоросля:
Нет, правда, чего хорошего в "великой русской классике"? Что за умные мысли такие, которых нет у Лукьяненко? Читаю опросы в сети, так все прям тащатся от Достоевского, Гоголя, Щедрина и Антоши Чехонте. И вот я задумался: где они столько любителей этой скукоты набрали-то? И правда ли они любят классиков или только не хотят сознаться, что украдкой ночью до дыр зачитывают Устинову?
Во времена моего отрочества было стыдно сознаться, что не читал Толстого или Достоевского. А теперь, я заметил, молодые неучи этим щеголяют. При этом многие записались в патриоты, горлопанят на русских маршах, мнят себя "генофондом нации". Да какие вы русские без толстовщины и достоевщины, какой вы генофонд без проклятых русских вопросов, какие вы русские мальчики без "слезинки замученного ребенка"?
190-летний юбилей Достоевского проходит в России удивительно тихо. О том, что он весь в гробу извертелся, глядя на современные экранизации своих романов и беспомощный, мягко говоря, биографический сериал Володарского – Хотиненко, говорить излишне. Ну а воскресни он – что бы сказал о нынешней России, куда подался бы?
Сказал бы, пожалуй, что мы сбились "с последнего толку", потеряли ориентиры, сами не знаем, чего хотим и к чему стремимся и оттого кидаемся из одной крайности в другую. Само собой, Бога забыли. Небось ужаснулся бы разврату и всяческой скверне, обуявшей бывший народ-богоносец. Ну и про Дарданеллы, конечно. Впрочем, ведь и тогда, при жизни, он пытался "найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи".
Первый в истории русский блогер, он, думаю, азартно засел бы за свой онлайн-дневник писателя.
Ну а в политическом отношении? На какой стороне "баррикад" очутился бы?
Неужто заседал бы свадебным генералом в президиумах какого-нибудь ДПНИ и благословлял бы скинхедов? Я знаю, что слова о "великом арийском племени" в пушкинской речи имели тогда совсем другой смысл, и все же? Да вот "и все же" не верю.
Сдается мне, что он бросился бы первым долгом в суды, на которые он когда-то питал столько надежд и где сегодня изо дня в день вершится беззаконие, писал бы страстные, сбивчивые, многословные статьи, стараясь смягчить черствые сердца прокуроров и судей. Ведь получалось когда-то!
Однажды Достоевскому удалось спасти от каторги молодую, в момент совершения преступления еще несовершеннолетнюю женщину, Екатерину Корнилову. С досады на постылую жизнь она столкнула с подоконника на улицу шестилетнюю падчерицу. Окно было на четвертом этаже, но девочка каким-то чудом выжила и даже не получила никаких травм. Достоевский увидел в этом спасении перст Божий. Узнав о случившемся из газет, он отправился в суд, внимательно следил за ходом судебного разбирательства, выслушал приговор (два года восемь месяцев каторги и вечная ссылка в Сибирь) и усомнился в его справедливости. Корнилова была на четвертом месяце беременности – что если она действовала в состоянии аффекта? "А неужели нельзя теперь смягчить как-нибудь этот приговор Корниловой? Неужели никак нельзя? Право, тут могла быть ошибка... Ну так вот и мерещится, что ошибка!" - сокрушался Достоевский.
Сенат отправил дело на кассацию. Корнилову обследовали эксперты, в том числе выдающийся судебный психиатр Петр Дюков, и пришли к выводу, что аффект весьма вероятен. На суде председательствующий и прокурор прямо ссылались на статью Достоевского как на причину отмены приговора. В итоге Корнилова была оправдана. Достоевский посещал ее в тюрьме и, не надеясь на оправдание, делился с ней собственным опытом каторги. После оправдания муж и жена пришли к писателю благодарить его, а он наведался к ним спустя еще полгода.
Некий публицист, укрывшийся за псевдонимом "Наблюдатель", гневно порицал Достоевского за "оправдание жестокого обращения с детьми", на что романист отвечал: "Если я верю, что тут правда, то стоит ли служить лжи из-за искания популярности?"
Вот и кажется мне, что и сегодня Достоевский искал бы малейшего повода для смягчения участи обвиняемых, не жалел бы сил и времени, покуда есть хоть малая надежда. Но прислушались ли бы к нему нынешние жрецы Фемиды? В этом сомневаюсь. Нынешние Достоевского не читают. Они сами в состоянии аффекта.
Нет, правда, чего хорошего в "великой русской классике"? Что за умные мысли такие, которых нет у Лукьяненко? Читаю опросы в сети, так все прям тащатся от Достоевского, Гоголя, Щедрина и Антоши Чехонте. И вот я задумался: где они столько любителей этой скукоты набрали-то? И правда ли они любят классиков или только не хотят сознаться, что украдкой ночью до дыр зачитывают Устинову?
Во времена моего отрочества было стыдно сознаться, что не читал Толстого или Достоевского. А теперь, я заметил, молодые неучи этим щеголяют. При этом многие записались в патриоты, горлопанят на русских маршах, мнят себя "генофондом нации". Да какие вы русские без толстовщины и достоевщины, какой вы генофонд без проклятых русских вопросов, какие вы русские мальчики без "слезинки замученного ребенка"?
190-летний юбилей Достоевского проходит в России удивительно тихо. О том, что он весь в гробу извертелся, глядя на современные экранизации своих романов и беспомощный, мягко говоря, биографический сериал Володарского – Хотиненко, говорить излишне. Ну а воскресни он – что бы сказал о нынешней России, куда подался бы?
Сказал бы, пожалуй, что мы сбились "с последнего толку", потеряли ориентиры, сами не знаем, чего хотим и к чему стремимся и оттого кидаемся из одной крайности в другую. Само собой, Бога забыли. Небось ужаснулся бы разврату и всяческой скверне, обуявшей бывший народ-богоносец. Ну и про Дарданеллы, конечно. Впрочем, ведь и тогда, при жизни, он пытался "найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи".
Первый в истории русский блогер, он, думаю, азартно засел бы за свой онлайн-дневник писателя.
Ну а в политическом отношении? На какой стороне "баррикад" очутился бы?
Неужто заседал бы свадебным генералом в президиумах какого-нибудь ДПНИ и благословлял бы скинхедов? Я знаю, что слова о "великом арийском племени" в пушкинской речи имели тогда совсем другой смысл, и все же? Да вот "и все же" не верю.
Сдается мне, что он бросился бы первым долгом в суды, на которые он когда-то питал столько надежд и где сегодня изо дня в день вершится беззаконие, писал бы страстные, сбивчивые, многословные статьи, стараясь смягчить черствые сердца прокуроров и судей. Ведь получалось когда-то!
Однажды Достоевскому удалось спасти от каторги молодую, в момент совершения преступления еще несовершеннолетнюю женщину, Екатерину Корнилову. С досады на постылую жизнь она столкнула с подоконника на улицу шестилетнюю падчерицу. Окно было на четвертом этаже, но девочка каким-то чудом выжила и даже не получила никаких травм. Достоевский увидел в этом спасении перст Божий. Узнав о случившемся из газет, он отправился в суд, внимательно следил за ходом судебного разбирательства, выслушал приговор (два года восемь месяцев каторги и вечная ссылка в Сибирь) и усомнился в его справедливости. Корнилова была на четвертом месяце беременности – что если она действовала в состоянии аффекта? "А неужели нельзя теперь смягчить как-нибудь этот приговор Корниловой? Неужели никак нельзя? Право, тут могла быть ошибка... Ну так вот и мерещится, что ошибка!" - сокрушался Достоевский.
Сенат отправил дело на кассацию. Корнилову обследовали эксперты, в том числе выдающийся судебный психиатр Петр Дюков, и пришли к выводу, что аффект весьма вероятен. На суде председательствующий и прокурор прямо ссылались на статью Достоевского как на причину отмены приговора. В итоге Корнилова была оправдана. Достоевский посещал ее в тюрьме и, не надеясь на оправдание, делился с ней собственным опытом каторги. После оправдания муж и жена пришли к писателю благодарить его, а он наведался к ним спустя еще полгода.
Некий публицист, укрывшийся за псевдонимом "Наблюдатель", гневно порицал Достоевского за "оправдание жестокого обращения с детьми", на что романист отвечал: "Если я верю, что тут правда, то стоит ли служить лжи из-за искания популярности?"
Вот и кажется мне, что и сегодня Достоевский искал бы малейшего повода для смягчения участи обвиняемых, не жалел бы сил и времени, покуда есть хоть малая надежда. Но прислушались ли бы к нему нынешние жрецы Фемиды? В этом сомневаюсь. Нынешние Достоевского не читают. Они сами в состоянии аффекта.