Марина Тимашева: Перелистав книгу ''Власть в Древней Руси'', вышедшую в питерском издательстве ''Алетейя'', отмечаю, что это исследование на очень модную тему – про вертикаль власти. От князя до вечевого собрания, которое было вовсе не так демократично, как принято считать. Можно ли эту первую вертикаль рассматривать как архитектурный образец для всех последующих? Надеюсь, Илья Смирнов нам пояснит.
Илья Смирнов: Тему – и даже главную идею книги - Вы определили точно. Эта небольшая монография состоит из 7 глав, и каждая посвящена одной из несущих конструкций русской политической системы Х – Х111 веков. Князь. Княжеский съезд. Дума. Воевода. Тысяцкий. Посадник. Вече. В качестве заключения фактически восьмая глава о церкви. И все это – не случайное сосуществование разнородных и разнонаправленных элементов, а именно система, которая оставляла, прямо скажем, небольшой зазор для свободного волеизъявления простых людей.
Вроде бы, мы всё это проходили в институте.
Марина Тимашева: Не только в институте, в школе тоже.
Илья Смирнов: Да, в школе тоже. Но за это время произошло то, что некоторые восприняли как творческую свободу и ''вариативность'', другие как ''деградацию теоретической мысли''. Историю начали ''освобождать'' от определений, закономерностей, причинно-следственных связей и даже от хронологии. Возникли, как с удивлением отмечает автор в предисловии, даже ''сомнения в существовании государства Киевская Русь'' (6).
Марина Тимашева: Вы имеете в виду нечто вроде ''Новой Хронологии''? Что Батый это казачий атаман по прозвищу Батя, а Русь это на самом деле Древний Египет?
Илья Смирнов: Нет, рассуждения вполне уважаемых историков о том, что на Руси не было ни классов, ни сословий, ни государства, чего ни хватишься, ничего не было.
Марина Тимашева: Подождите. Не понимаю. Княжеская власть – если не государственная, то какая? Общественная?
Илья Смирнов: Я тоже не понимаю, какая. Для научного (в кавычках) обеспечения непонимания простых и очевидных вещей предпринимаются сложные словесные манипуляции с разными вариантами определения, что такое государство. В принципе, терминология – это, конечно, условность. Можно назвать государством глазированный сырок. Но будет ли это удобно для исследования и преподавания? И вот автор книги – в выходных данных его, к сожалению, не почтили именем – отчеством, но можно догадаться, что это Пётр Петрович Толочко , известный археолог, специалист по Древней Руси – он, не углубляясь в споры о словах, просто воспроизводит пункт за пунктом то, чего якобы ''не было''. Смотри оглавление книги. Да. Архаичное, неразвитое, внешне ''аморфное'' (8), не похожее на нынешнее, но, безусловно, государство. Профессиональный аппарат управления, который осуществляет публичную власть на определенной территории. Вот посадник, цитирую, ''из имеющихся свидетельств следует, что это были государственные чиновники, являвшиеся своеобразным продолжением княжеской власти на местах. Посажение их в той или иной волости должно было свидетельствовать о распространении на нее юрисдикции князей, получивших новое владение в дар или получивших его посредством захвата'' (148). И про церковь с ее иерархической структурой сказано очень справедливо: что формулировка ''тесная связь церкви и государства'' не вполне адекватна, ''точнее говорить не просто о ''тесной связи'', но о том, что церковь являлась органическим элементом государства'' (184). Ведь она ведала не только сверхъестественным. Кстати, отношение автора к этой сфере немодно реалистическое: отвечая коллеге по поводу крестоцелования, которое ''нельзя было нарушать и невозможно искупить грех его попрания'', пишет так: ''Еще как можно было. Князья легко клялись на кресте и легко же нарушали свои клятвы… На замечание…, что Володимерко целовал крест к ''брату своему къ Изяславу'', тот ответил циничной фразой: ''Сий ли крестець малый?'' (74). Но кроме идеологических, церковь имела и ''административно – судебные'' полномочия (184). Причем церковное единство сохранялось и в период феодальной раздробленности (75).
Марина Тимашева: С церковью понятно: там есть своя каноническая вертикаль. Епископ подчиняется митрополиту. С посадником и воеводой тоже понятно. Подчиняются князю. А как сюда вписать вече?
Илья Смирнов: Что такое вече, мы уже выясняли с другой книгой в руках – и убедились, что проблема наисложнейшая. Не имеющая однозначного решения. Автор ''Власти в Древней Руси'', мягко выражаясь, не склонен переоценивать тогдашнего демократизма. Вот характерная оценка вечевых собраний 1068 - 69 гг. в Киеве. Очень бурных, по мнению некоторых ученых, едва ли не революционных. ''В правящих кругах имели место серьезные противоречия. Для их разрешения была привлечена третья сила - торгово-ремесленное население, которое представляло собой социальный фон вечевых сходок и серьезную силу мятежа против князя и представителей его администрации'' (165). ''Низы могли принимать участие…, но их роль не была определяющей, в большей мере они представляли собой своеобразные массовки в разыгрывавшихся феодальными верхами и князьями политических спектаклях'' (155)
Понимаете, в чем разница? Одно дело, если трудящийся народ отстаивает в политике свои собственные интересы. И совсем другое – если это ''фон'' и инструмент в чужих руках. Выражаясь словами из романа Р.Л. Стивенсона, ''когда Дики, Томы и Гарри хватаются за свои алебарды, вглядись внимательно и увидишь, кому из лордов это выгодно''. Я не утверждаю, что эта позиция правильная. Может быть, она крайняя – и как всякая крайность односторонняя, автор напрасно отказывает трудящимся в самостоятельности.
А в принципе, появление такой книги можно приветствовать, потому что она возвращает нас к нормальной доказательной истории, где слова имеют смысл. У современных терминов он должен быть строгий. У древних - настолько конкретный, насколько позволяют источники. И здесь, конечно, начинаются объективные сложности. Потому что источников мало. И – главное – при их анализе у современного человека, а историки тоже люди, появляются ''завышенные претензии к институциональному… содержанию'' (37). К этой сложности мы еще вернемся.
Книга получилась историографическая. То есть, по каждому пункту дается обзор – как это трактовали другие исследователи. Например:
''В. Л. Янин пришел к выводу, что общегородское вече было узкоклассовым органом… Собранием класса, стоявшего у власти. Новгородский вечевой строй, согласно ему, являлся образцом феодальной демократии в ее русском боярском варианте'' (154).
И раз книга историографическая, то, естественно, полемическая. К сожалению, ученые в своих дискуссиях иногда бывают похожи на политиков…
Марина Тимашева: Что Вы имеете в виду? А то такое в голову полезет...
Илья Смирнов: Нет, нет, я всего лишь имею в виду такой подход: в политике, если уж мне кто-то не нравится: капиталисты или, наоборот, социалисты, значит, они должны быть решительно во всем не правы. И здесь хотелось бы заступиться, во-первых, за Игоря Яковлевича Фроянова, которому, пожалуй, больше всего достаётся от автора. И каждый из упреков, в общем-то, по делу. Но создается общее впечатление, что ничего, кроме упреков, этот историк не заслужил. Но давайте вспомним 70-е годы, когда он стал известен в профессиональном сообществе. Тогда Древнюю Русь принято было подводить под западноевропейский феодальный стандарт. Вплоть до того, что боярские усадьбы обнаруживались во времена, когда и князь, и его бояре зарабатывали себе на хлеб с мёдом полюдьем. Напомню, что бояре - это изначально, как правило, старшие дружинники. А свободных общинников скопом записывали в ''смерды'', за каковую обиду они могли бы очень нехорошо обойтись с историками. И вот ''ленинградский историк Игорь Яковлевич Фроянов… выступил с оригинальной, хотя и спорной концепцией социального строя Киевской Руси…'' как ''раннеклассового общества, в социальном строе которого сочетались элементы родового строя, рабовладения и феодализма… С этими выводами можно спорить (бесспорное в науке обычно тривиально и неинтересно), но основаны они на изучении источников, на их новом прочтении. Короче, концепция Фроянова заставляет думать и, следовательно, дает импульсы для развития науки'' Это я цитирую В.Б. Кобрина. Дальше, как водится, создатель оригинальной концепции переусердствовал и начал подводить реальную сложность бытия под какой-то другой стандарт, наверное, древнегреческий. Но давайте оценим по достоинству то, что осталось приобретением навеки. Понимание, что в древнерусском обществе изначально присутствовали разные потенциальные возможности для классообразования, разные модели развития, и они какое-то время сосуществовали, конкурировали и даже переплетались.
Марина Тимашева: Но автор книги, как я понимаю, предпочитает модель феодальную?
Илья Смирнов: Его точка зрения отражается в терминологии: ''раннефеодальный этап истории…, период феодальной раздробленности'' (68), ''феодальная верхушка'' (167). Или вот такая формулировка: ''Нельзя народные движения характеризовать как антифеодальные. Разумеется, не по причине отсутствия феодальных отношений на Руси…, а потому что движения эти не преследовали цели замены их какими-либо иными'' (167). И этот подход обоснованный. Особенно по отношению к христианской Руси. Но вот Х век – совсем не то, что Х11-ый, про него должен быть и разговор особый.
И еще за кого хотелось бы заступиться. Павел Владимирович Лукин, мы не так давно обсуждали очень интересное его исследование ''Вече: социальный состав''. А здесь его как раз упрекают в том, что он ''не пришел к какой-либо определенности … в вопросе об институциональном характере веча'' - и сделал ''выводы на все случаи жизни'' (155 -156). Но что поделаешь, если предки не знали такой точной терминологии, которой добиваются современные юристы? Кстати, не добились, а именно добиваются. Не всегда успешно. И сам же уважаемый автор ''Власти в Древней Руси'' отмечает на другой странице, что ''термин ''вече'' не обрел… содержательной однозначности. Им одинаково обозначались и общегородские собрания, на которых объявлялись важные государственные решения, и собрания более камерные – совещания отдельных групп знати, военные советы во время походов, советы князей со своим окружением'' (182). Получается аккурат то же самое, в чем упрекнули Лукина.
Марина Тимашева: Я представила себе, как через тысячу лет историки по жалким обрывкам, оставшимся от ХХ века, попробуют дать общее определение, что такое депутат: при царе, при Сталине, при Горбачеве, ну, и в современной Думе.
Илья Смирнов: Естественно, получается тема с вариациями. Но вариации все-таки в определенных рамках. Исследователи в состоянии их определить.
Марина Тимашева: Но согласитесь, что общий вывод из книги напрашивается не слишком оптимистичный. И в древние времена не было особых прав и свобод… И дальше, как сказал бы Александр Градский, ''вам их тоже не дождаться''.
Илья Смирнов: ''Но надо, братцы, удержаться От пустословия арен'' Из истории можно и нужно извлекать уроки. Если посмотрите в летописи, с чего началось княжеское самовластие, то вы увидите – с отсутствия порядка. Демократия – это же не возможность время от времени покричать по боярскому сигналу ''Бориса на царство!'' или наоборот, ''Долой Годуновых, даешь Дмитрия!'' Это способность самостоятельно организовать практическую повседневную жизнь. Хотя бы на уровне соседской общины, профессионального цеха. Если не способны – кто виноват, что вами управляет посадник?
Здесь в книге есть замечательные слова про ''массовку в политических спектаклях'', разыгрывавшихся феодальными верхами. Слава Богу, мы, несмотря на ''образовательные реформы'', все еще более образованы, чем жители древнерусских городов. Даже Новгорода. Так давайте будем использовать это свое преимущество. И включать разумный скепсис, наблюдая куршавельского аниматора во главе митингов протеста. Или ''оппозиционного'' писателя, которому президентский помощник вручает саквояж с деньгами.
Марина Тимашева: Вот таким уроком истории наш рецензент Илья Смирнов закончил рецензию на книгу ''Власть в Древней Руси''.