Ирина Лагунина: 16 декабря 1941 года Совинформбюро опубликовало комментарий к выступлению Гитлера в Рейхстаге, в котором он заявил, что число взятых в плен военнослужащих Красной Армии составляет 3 миллиона 806 тысяч человек. «Астрономические цифры русских, якобы захваченных в плен немцами, подсчитывались, очевидно, в игорном доме шулеров и фальшивомонетчиков, - пишет Совинформбюро. - На самом деле наши потери пропавшими без вести за 5 месяцев войны составляют всего 520.000, куда входят и пленные». К сожалению, немецкие данные были гораздо ближе к истине. В эфире – продолжение исторического исследования Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм». Глава третья - «Военнопленные», часть вторая.
Владимир Абаринов: Немецкий историк Йоахим Хоффман в своей «Истории власовской армии» пишет о том, что командование Вермахта не ожидало, что ему придется иметь дело с такими массами пленных, что чудовищные условия, в которых они содержались, объясняются техническими причинами, в частности, развалом транспортной системы, и цитирует документы, которые, по его мнению, доказывают, что командование принимало все возможные меры для улучшения положения. Игорь, как вы оцениваете достоверность этих утверждений и в какой мере исполнялись приказы командования Вермахта об улучшении снабжения и медицинского обслуживания военнопленных, утеплении бараков, санитарного состояния лагерей?
Игорь Петров: К сожалению, цифры погибших военнопленных говорят сами за себя. Безусловно, были объективные обстоятельства. Были попытки, в том числе военнослужащих Вермахта повлиять на ситуацию. Но все экономические, логистические трудности вытекали прежде всего из политических решений нацистской верхушки. Судьба военнопленных была с самого начала наименьшим приоритетом. Вот из указаний Геринга: "Сначала идут действующие войска, затем прочие войска на территории противника, потом войска на территории родины. Затем снабжается немецкое мирное население, только после этого идет население на оккупированных территориях. В обеспечении питанием большевистских пленных мы в противоположность снабжению пленных других стран не связаны никакими международными обязательствами. Поэтому их снабжение может осуществляться только согласно результатам работы на нас".
Еще как объяснение часто упоминается тактика "выжженной земли", использовавшаяся отступавшими советскими частями - они, мол, сами уничтожили все припасы, это привело к голоду среди населения и смертности военнопленных. Кристиан Штрайт в своей книге отвечает на это красноречивыми цифрами из генерал-губернаторства (территория оккупированной Польши за исключением территорий, включенных в состав Рейха. - Ред.), которое было понятным образом отдалено и от линии фронта, и от территории "выжженной земли". Там как раз сохранилась довольно подробная статистика, она такова: к 15 апреля 1942 года из 361 тысячи пленных, которых туда доставили в сентябре 41-го, в живых осталось 44 тысячи с небольшим, 7,5 тысяч сбежало, 292 тысячи погибло, остальные переданы СД. Вот такова общая картина.
Понятно, что на частном уровне встречались примеры, в нее абсолютно не вписывающиеся. По инициативе украинцев из Галиции, например, у которых были связи в берлинских верхах, из некоторых лагерей отпускали украинцев. Уже начали тогда набирать из пленных добровольных помощников Вермахта, так называемых "хиви", даже первые полицейские отряды создавались. Где-то отпускали людей на поруки местных жителей. Есть воспоминания людей, выживших только потому, что немецкие санитары выносили их на носилках, и затем немецкие врачи делали им операции. Или вот в архиве я нашел документ от сентября 41-го со списком военнопленных, отобранных в пропагандистскую поездку. Кстати, никто из них впоследствии во власовском движении себя никак не проявил. Но я проверил базу данных "Мемориал". Из 10 первых в этом списке 9 дожило до конца войны, им всем повезло. Воспоминаний тех, кому не повезло, понятно, не сохранилось.
Подводя итоги, я процитирую документ - это докладная записка Розенберга Кейтелю, март 42-го, ее подготовил для шефа один из руководителей Восточного министерства Отто Бройтигам, он до войны был немецким консулом в Батуми: "Судьба советских военнопленных в Германии является трагедией величайшего масштаба. Из 3,6 миллионов военнопленных полную работоспособность на сегодня сохранили всего несколько сотен тысяч. Значительная часть погибла от голода и ненастий, тысячи умерли от сыпного тифа. Само собой разумеется, что обеспечение питанием такой массы военнопленных наталкивается на определенные трудности. Однако смертности и потерь в таких масштабах вполне можно было бы избежать".
Здесь, кстати, мы встречаем важное выражение - "полная работоспособность". Изначально в июле 41-го использование труда военнопленных на территории Рейха было запрещено. Запрет потом постепенно смягчался, и наконец в октябре его сняли совсем. Но инерция системы не позволяла быстро перестроиться, реально как рабочую силу, которой в Рейхе тогда отчетливо не хватало, пленных стали использовать только с весны 42-го. Но на рационах прифронтовой территории это, увы, отразилось не сильно.
Владимир Абаринов: В архиве Гарвардского проекта (напомню, что это записи бесед американских специалистов с перемещенными лицами из числа советских граждан, оказавшимися после войны в Германии) есть выразительные рассказы бывших военнопленных. Вот фрагмент одного из таких интервью.
Диктор: Информация о том, как вели себя немцы, поступала и от людей, выбравшихся из немецкого окружения, и от военных и гражданских беженцев из зоны военных действий. Они рассказывали подробности о зверствах. Отдельные деревни освобождались от немцев, и это дало людям пищу для размышлений. В первые месяцы 1942-го провал немецкой политики на Востоке стал очевиден. В 1942-м Красная Армия уже знала о выходе брошюры «Унтерменш», вызвавшей сильное отторжение. Но все это не уменьшало недовольство большевиками.
Весной 1942-го я был послан в Крым. К июню 1942-го немецкое отношение к военнопленным там уже улучшилось. Некоторые были «перекуплены» и сделаны охранниками и полицейскими в лагерях. Сам я не был свидетелем зверств. Тем не менее смертность была ужасной. В лагере в Бердичеве в августе 1942-го 30000 из 50000 были уже похоронены.
Другой вызывавшей злобу вещью была искусная обертка, скрывавшая реальное истощение. Нормы звучали прекрасно: 20 грамм колбасы, 15 грамм мармелада, 50 грамм хлеба, чай и пр. Но на деле жестоко давать людям маленькие подачки деликатесов, обрекая их в то же время на голодную смерть. Мы мечтали о гнилой картошке.
Владимир Абаринов: В гарвардских интервью не указаны имена опрашиваемых, и в данном случае установление личности оказалось непростой задачей. Игорь, чьи воспоминания мы сейчас слышали?
Игорь Петров: В историю власовского движения этот человек вошел под именем Николай Васильевич Тензеров. Он возглавлял управление безопасности Комитета освобождения народов России. После войны он использовал псевдоним Николай Ветлугин. Два источника – это генерал Трухин в ходе заседания Военной коллегии Верховного суда СССР, которая затем приговорила Власова и его ближайших сподвижников к смертной казни, и кроме него один из лидеров НТС Прянишников в своих мемуарах назвали довоенное имя, возможно, с его же слов – Пузанов. В Гарвардских интервью Тензеров или Пузанов довольно скупо рассказывает о себе, в частности, он говорит, что работал в начале 30-х в научно-исследовательском институте горной промышленности, занимался помимо прочего тестами на профпригодность. Затем занимался баллистикой, а после 36-го даже якобы атомной физикой. В начале же войны вроде бы жил в Москве, был профессором Артиллерийской академии, и его звание соответствовало званию генерал-майора. В плен он попал, как мы уже слышали, в 42 году в Крыму.
Действительно можно найти несколько довоенных статей некоего Николая Васильевича Пузанова по технике безопасности, проверочных испытаниях на курсах мастеров социалистического труда. Единственный Николай Васильевич Пузанов, которого я нашел в базе данных "Мемориал", хоть попал в плен действительно в мае 42 году в Крыму, но по званию не генерал-майор, даже не простой майор, а всего лишь сержант. И почему-то, несмотря на московский адрес, он призван в январе 42-го в Нальчике. Тождественен ли этот Пузанов тому Тензерову, разные ли это люди, или фамилия Пузанов вообще ложный след, на основании имеющихся данных однозначно пока сказать трудно.
Владимир Абаринов: В нашем распоряжении имеется еще один документ (его нашел в архиве Константин Богуславский), свидетельствующий о положении советских военнопленных в начальный период войны. На сей раз это не воспоминания, а рапорт, составленный гражданским специалистом Вермахта для Верховного командования. Но сначала, Игорь, расскажите об авторе.
Игорь Петров: Это человек с яркой очень биографией. Он родился в 1899 году, был весьма одарен, в юности учился живописи и музыке. Вениамин Каверин вспоминал о нем так: "Агент уголовного розыска и талантливый поэт Евгений Кумминг. У Кумминга были черты, предвещавшие делового человека, способного функционера в уголовных делах и будущего миллионера. Он умел восхищаться. Евгений Кумминг покинул родину в 1921 году и с тех пор я о нем ничего не знаю".
Кумминг действительно эмигрировал, он оказался в Берлине, стал там печататься в газете "Руль" под псевдонимом Комнин. Достаточно известна, например, его статья о чекистских репрессиях во время гражданской войны. Вроде бы он даже являлся заведующим коммерческой части "Руля". Так же участвовал активно в литературной берлинской жизни. Есть такая эпиграмма: "Когда мы спорим с Куммингом, то в комнате безумен гам". Автор этой эпиграммы - Владимир Набоков. В 1933 Кумминг возглавил вновь открытую берлинскую газету "Новое слово". В 40-м, по крайней мере, с его слов, попал в Рейхсгильдию переводчиков. Уже в 41-м под его именем выпускается "Пособие по русскому военному переводу", в 43 так называемый "Справочник военного переводчика". Так же с его слов, в 41 его представляют в качестве переводчика к Гальдеру. Он носит звание зондерфюрер В – это довольно высокое звание, фактически майорское.
Владимир Абаринов: Отрывок из рапорта зондерфюрера Кумминга от 9 декабря 1941 года о его поездке на оккупированные территории по заданию Верховного командования Вермахта. Документ имеет гриф: «Совершенно секретно, особой важности».
Диктор: У русских военнопленных зачастую нет при себе документов. Однозначно определить их расовую принадлежность чаще всего очень сложно. Ответственные за это вынуждены в основном полагаться на сведения доносчиков, которые дают показания из личных интересов (улучшение довольствия, работа на кухне Офлага, стремление зарекомендовать себя перед Абвером). Следует учитывать, что среди доносчиков могут быть агенты «Особого отдела», которые сознательно очерняют антисоветски настроенных военнопленных.
В Шталаге Влодзимеж голод настолько велик, что имеет место каннибализм. Из 4600 пленных в живых осталось 2400. Ежедневно умирает по 150 человек. Нижеподписавшийся видел больных изголодавшихся русских с островыпирающими костями и целый взвод на носилках.
Как рассказали офицеры и служащие вермахта, в Офлаге Влодзимеж уже едят мышей и крыс, а также картофельные очистки. В одном случае из мусорного бака были вытащены и съедены посыпанные известью пищевые отходы.
Владимир Абаринов: Шталаг – лагерь для нижних чинов, офлаг – для командиров. Влодзимеж – польское название Владимира-Волынского Волынской области Украины.
О советских агентах в лагерях военнопленных, причем из числа полицейских-охранников, рассказывает и Тензеров-Ветлугин, которого мы уже цитировали. Пишет об этих агентах и Йоахим Хоффман. Игорь, вы верите этим сведениям?
Игорь Петров: Скажем так – отношусь с некоторой осторожностью. Наверное, какие-то случае такого рода действительно были, хотя я больше верю рассказам о советских агентах, которые работали гражданскими переводчиками, при этом действительно занимались саботажем, чем таким лагерным историям. Надо, мне кажется, учитывать, что существует традиция объяснять все буквально неудачи и проблемы по ту, то есть немецкую сторону фронта, советскими агентами. Власовское движение не смогло развернуться из-за советских агентов, органы местной власти при немцах работали плохо, потому что в них засели советские агенты и так далее.
Виктор Ларионов, белый эмигрант, он знаменит тем, что в 27-м году пробрался в Ленинград и устроил там на партсобрании теракт, - так вот Виктор Ларионов, который сталкивался с Тензеровым в управлении безопасности Комитета освобождения народов России, считал самого Тензерова советским агентом.
Владимир Абаринов: К лету 1942 года условия содержания советских военнопленных улучшились по сравнению с первоначальным периодом войны. Именно тогда в лагерях стали появляться вербовщики в национальные легионы и казачьи воинские части. Но об этом мы поговорим в следующий раз. А этот выпуск мы закончим рассказом о послевоенной судьбе Евгения Кумминга. Игорь.
Игорь Петров: Со слов Кумминга, выше процитированный рапорт и другие его попытки вмешательства в восточную политику в итоге привели к разжалованию. Затем он оказывается в мюнхенской роте переводчиков, где служит до апреля 45-го года, когда эта самая рота во главе с капитаном Геренгроссом принимает участие в восстании, так называемая акция за свободу Баварии. Это последние дни апреля. Кумминг участвует в захвате редакций двух мюнхенских газет. Восстание было подавлено, некоторые участники погибли, но Куммингу удалось спастись.
Сразу после войны Кумминг развивает изрядную активность, публикуя материалы именно о военных преступлениях Вермахта, которые он собрал после войны, в том числе показания немецких офицеров-очевидцев. В архиве баварского радио даже есть документы о попытке создать так называемую журналистскую комиссию по расследованию национал-социалистических зверств в лагерях военнопленных и на оккупированных территориях. На ту же тему в ноябре 45-го Кумминг печатает статью в едва открытой "Зюддойче Цайтунг". Но, видимо, широкого одобрения эта деятельность не встретила, она как-то быстро сворачивается.
В начале 50-х Кумминг по рекомендации Координационного центра антибольшевистской борьбы устраивается на радио "Освобождение", то есть буквально туда, где мы беседуем. Насколько можно понять из книги Джеймса Кричлоу, тоже сотрудника Радио Свобода, там дальше возникли какие-то разногласия в связи с тем, что новостной отдел, возглавляемый Куммингом, давал какие-то особенно неправдоподобные новостные сводки. И Кумминг покидает радио. Потом он немного работал в журнале "Свобода", который издавало Центральное объединение послевоенных эмигрантов, хотя сам он, понятно, послевоенным эмигрантом не был. Он там делал подборки новостей и помогал издавать немецкоязычный орган, который назывался "Антикоммунист". Умер Кумминг предположительно в конце 50-х, точной даты я не знаю.
Владимир Абаринов: Немецкий историк Йоахим Хоффман в своей «Истории власовской армии» пишет о том, что командование Вермахта не ожидало, что ему придется иметь дело с такими массами пленных, что чудовищные условия, в которых они содержались, объясняются техническими причинами, в частности, развалом транспортной системы, и цитирует документы, которые, по его мнению, доказывают, что командование принимало все возможные меры для улучшения положения. Игорь, как вы оцениваете достоверность этих утверждений и в какой мере исполнялись приказы командования Вермахта об улучшении снабжения и медицинского обслуживания военнопленных, утеплении бараков, санитарного состояния лагерей?
Игорь Петров: К сожалению, цифры погибших военнопленных говорят сами за себя. Безусловно, были объективные обстоятельства. Были попытки, в том числе военнослужащих Вермахта повлиять на ситуацию. Но все экономические, логистические трудности вытекали прежде всего из политических решений нацистской верхушки. Судьба военнопленных была с самого начала наименьшим приоритетом. Вот из указаний Геринга: "Сначала идут действующие войска, затем прочие войска на территории противника, потом войска на территории родины. Затем снабжается немецкое мирное население, только после этого идет население на оккупированных территориях. В обеспечении питанием большевистских пленных мы в противоположность снабжению пленных других стран не связаны никакими международными обязательствами. Поэтому их снабжение может осуществляться только согласно результатам работы на нас".
Еще как объяснение часто упоминается тактика "выжженной земли", использовавшаяся отступавшими советскими частями - они, мол, сами уничтожили все припасы, это привело к голоду среди населения и смертности военнопленных. Кристиан Штрайт в своей книге отвечает на это красноречивыми цифрами из генерал-губернаторства (территория оккупированной Польши за исключением территорий, включенных в состав Рейха. - Ред.), которое было понятным образом отдалено и от линии фронта, и от территории "выжженной земли". Там как раз сохранилась довольно подробная статистика, она такова: к 15 апреля 1942 года из 361 тысячи пленных, которых туда доставили в сентябре 41-го, в живых осталось 44 тысячи с небольшим, 7,5 тысяч сбежало, 292 тысячи погибло, остальные переданы СД. Вот такова общая картина.
Понятно, что на частном уровне встречались примеры, в нее абсолютно не вписывающиеся. По инициативе украинцев из Галиции, например, у которых были связи в берлинских верхах, из некоторых лагерей отпускали украинцев. Уже начали тогда набирать из пленных добровольных помощников Вермахта, так называемых "хиви", даже первые полицейские отряды создавались. Где-то отпускали людей на поруки местных жителей. Есть воспоминания людей, выживших только потому, что немецкие санитары выносили их на носилках, и затем немецкие врачи делали им операции. Или вот в архиве я нашел документ от сентября 41-го со списком военнопленных, отобранных в пропагандистскую поездку. Кстати, никто из них впоследствии во власовском движении себя никак не проявил. Но я проверил базу данных "Мемориал". Из 10 первых в этом списке 9 дожило до конца войны, им всем повезло. Воспоминаний тех, кому не повезло, понятно, не сохранилось.
Подводя итоги, я процитирую документ - это докладная записка Розенберга Кейтелю, март 42-го, ее подготовил для шефа один из руководителей Восточного министерства Отто Бройтигам, он до войны был немецким консулом в Батуми: "Судьба советских военнопленных в Германии является трагедией величайшего масштаба. Из 3,6 миллионов военнопленных полную работоспособность на сегодня сохранили всего несколько сотен тысяч. Значительная часть погибла от голода и ненастий, тысячи умерли от сыпного тифа. Само собой разумеется, что обеспечение питанием такой массы военнопленных наталкивается на определенные трудности. Однако смертности и потерь в таких масштабах вполне можно было бы избежать".
Здесь, кстати, мы встречаем важное выражение - "полная работоспособность". Изначально в июле 41-го использование труда военнопленных на территории Рейха было запрещено. Запрет потом постепенно смягчался, и наконец в октябре его сняли совсем. Но инерция системы не позволяла быстро перестроиться, реально как рабочую силу, которой в Рейхе тогда отчетливо не хватало, пленных стали использовать только с весны 42-го. Но на рационах прифронтовой территории это, увы, отразилось не сильно.
Владимир Абаринов: В архиве Гарвардского проекта (напомню, что это записи бесед американских специалистов с перемещенными лицами из числа советских граждан, оказавшимися после войны в Германии) есть выразительные рассказы бывших военнопленных. Вот фрагмент одного из таких интервью.
Диктор: Информация о том, как вели себя немцы, поступала и от людей, выбравшихся из немецкого окружения, и от военных и гражданских беженцев из зоны военных действий. Они рассказывали подробности о зверствах. Отдельные деревни освобождались от немцев, и это дало людям пищу для размышлений. В первые месяцы 1942-го провал немецкой политики на Востоке стал очевиден. В 1942-м Красная Армия уже знала о выходе брошюры «Унтерменш», вызвавшей сильное отторжение. Но все это не уменьшало недовольство большевиками.
Весной 1942-го я был послан в Крым. К июню 1942-го немецкое отношение к военнопленным там уже улучшилось. Некоторые были «перекуплены» и сделаны охранниками и полицейскими в лагерях. Сам я не был свидетелем зверств. Тем не менее смертность была ужасной. В лагере в Бердичеве в августе 1942-го 30000 из 50000 были уже похоронены.
Другой вызывавшей злобу вещью была искусная обертка, скрывавшая реальное истощение. Нормы звучали прекрасно: 20 грамм колбасы, 15 грамм мармелада, 50 грамм хлеба, чай и пр. Но на деле жестоко давать людям маленькие подачки деликатесов, обрекая их в то же время на голодную смерть. Мы мечтали о гнилой картошке.
Владимир Абаринов: В гарвардских интервью не указаны имена опрашиваемых, и в данном случае установление личности оказалось непростой задачей. Игорь, чьи воспоминания мы сейчас слышали?
Игорь Петров: В историю власовского движения этот человек вошел под именем Николай Васильевич Тензеров. Он возглавлял управление безопасности Комитета освобождения народов России. После войны он использовал псевдоним Николай Ветлугин. Два источника – это генерал Трухин в ходе заседания Военной коллегии Верховного суда СССР, которая затем приговорила Власова и его ближайших сподвижников к смертной казни, и кроме него один из лидеров НТС Прянишников в своих мемуарах назвали довоенное имя, возможно, с его же слов – Пузанов. В Гарвардских интервью Тензеров или Пузанов довольно скупо рассказывает о себе, в частности, он говорит, что работал в начале 30-х в научно-исследовательском институте горной промышленности, занимался помимо прочего тестами на профпригодность. Затем занимался баллистикой, а после 36-го даже якобы атомной физикой. В начале же войны вроде бы жил в Москве, был профессором Артиллерийской академии, и его звание соответствовало званию генерал-майора. В плен он попал, как мы уже слышали, в 42 году в Крыму.
Действительно можно найти несколько довоенных статей некоего Николая Васильевича Пузанова по технике безопасности, проверочных испытаниях на курсах мастеров социалистического труда. Единственный Николай Васильевич Пузанов, которого я нашел в базе данных "Мемориал", хоть попал в плен действительно в мае 42 году в Крыму, но по званию не генерал-майор, даже не простой майор, а всего лишь сержант. И почему-то, несмотря на московский адрес, он призван в январе 42-го в Нальчике. Тождественен ли этот Пузанов тому Тензерову, разные ли это люди, или фамилия Пузанов вообще ложный след, на основании имеющихся данных однозначно пока сказать трудно.
Владимир Абаринов: В нашем распоряжении имеется еще один документ (его нашел в архиве Константин Богуславский), свидетельствующий о положении советских военнопленных в начальный период войны. На сей раз это не воспоминания, а рапорт, составленный гражданским специалистом Вермахта для Верховного командования. Но сначала, Игорь, расскажите об авторе.
Игорь Петров: Это человек с яркой очень биографией. Он родился в 1899 году, был весьма одарен, в юности учился живописи и музыке. Вениамин Каверин вспоминал о нем так: "Агент уголовного розыска и талантливый поэт Евгений Кумминг. У Кумминга были черты, предвещавшие делового человека, способного функционера в уголовных делах и будущего миллионера. Он умел восхищаться. Евгений Кумминг покинул родину в 1921 году и с тех пор я о нем ничего не знаю".
Кумминг действительно эмигрировал, он оказался в Берлине, стал там печататься в газете "Руль" под псевдонимом Комнин. Достаточно известна, например, его статья о чекистских репрессиях во время гражданской войны. Вроде бы он даже являлся заведующим коммерческой части "Руля". Так же участвовал активно в литературной берлинской жизни. Есть такая эпиграмма: "Когда мы спорим с Куммингом, то в комнате безумен гам". Автор этой эпиграммы - Владимир Набоков. В 1933 Кумминг возглавил вновь открытую берлинскую газету "Новое слово". В 40-м, по крайней мере, с его слов, попал в Рейхсгильдию переводчиков. Уже в 41-м под его именем выпускается "Пособие по русскому военному переводу", в 43 так называемый "Справочник военного переводчика". Так же с его слов, в 41 его представляют в качестве переводчика к Гальдеру. Он носит звание зондерфюрер В – это довольно высокое звание, фактически майорское.
Владимир Абаринов: Отрывок из рапорта зондерфюрера Кумминга от 9 декабря 1941 года о его поездке на оккупированные территории по заданию Верховного командования Вермахта. Документ имеет гриф: «Совершенно секретно, особой важности».
Диктор: У русских военнопленных зачастую нет при себе документов. Однозначно определить их расовую принадлежность чаще всего очень сложно. Ответственные за это вынуждены в основном полагаться на сведения доносчиков, которые дают показания из личных интересов (улучшение довольствия, работа на кухне Офлага, стремление зарекомендовать себя перед Абвером). Следует учитывать, что среди доносчиков могут быть агенты «Особого отдела», которые сознательно очерняют антисоветски настроенных военнопленных.
В Шталаге Влодзимеж голод настолько велик, что имеет место каннибализм. Из 4600 пленных в живых осталось 2400. Ежедневно умирает по 150 человек. Нижеподписавшийся видел больных изголодавшихся русских с островыпирающими костями и целый взвод на носилках.
Как рассказали офицеры и служащие вермахта, в Офлаге Влодзимеж уже едят мышей и крыс, а также картофельные очистки. В одном случае из мусорного бака были вытащены и съедены посыпанные известью пищевые отходы.
Владимир Абаринов: Шталаг – лагерь для нижних чинов, офлаг – для командиров. Влодзимеж – польское название Владимира-Волынского Волынской области Украины.
О советских агентах в лагерях военнопленных, причем из числа полицейских-охранников, рассказывает и Тензеров-Ветлугин, которого мы уже цитировали. Пишет об этих агентах и Йоахим Хоффман. Игорь, вы верите этим сведениям?
Игорь Петров: Скажем так – отношусь с некоторой осторожностью. Наверное, какие-то случае такого рода действительно были, хотя я больше верю рассказам о советских агентах, которые работали гражданскими переводчиками, при этом действительно занимались саботажем, чем таким лагерным историям. Надо, мне кажется, учитывать, что существует традиция объяснять все буквально неудачи и проблемы по ту, то есть немецкую сторону фронта, советскими агентами. Власовское движение не смогло развернуться из-за советских агентов, органы местной власти при немцах работали плохо, потому что в них засели советские агенты и так далее.
Виктор Ларионов, белый эмигрант, он знаменит тем, что в 27-м году пробрался в Ленинград и устроил там на партсобрании теракт, - так вот Виктор Ларионов, который сталкивался с Тензеровым в управлении безопасности Комитета освобождения народов России, считал самого Тензерова советским агентом.
Владимир Абаринов: К лету 1942 года условия содержания советских военнопленных улучшились по сравнению с первоначальным периодом войны. Именно тогда в лагерях стали появляться вербовщики в национальные легионы и казачьи воинские части. Но об этом мы поговорим в следующий раз. А этот выпуск мы закончим рассказом о послевоенной судьбе Евгения Кумминга. Игорь.
Игорь Петров: Со слов Кумминга, выше процитированный рапорт и другие его попытки вмешательства в восточную политику в итоге привели к разжалованию. Затем он оказывается в мюнхенской роте переводчиков, где служит до апреля 45-го года, когда эта самая рота во главе с капитаном Геренгроссом принимает участие в восстании, так называемая акция за свободу Баварии. Это последние дни апреля. Кумминг участвует в захвате редакций двух мюнхенских газет. Восстание было подавлено, некоторые участники погибли, но Куммингу удалось спастись.
Сразу после войны Кумминг развивает изрядную активность, публикуя материалы именно о военных преступлениях Вермахта, которые он собрал после войны, в том числе показания немецких офицеров-очевидцев. В архиве баварского радио даже есть документы о попытке создать так называемую журналистскую комиссию по расследованию национал-социалистических зверств в лагерях военнопленных и на оккупированных территориях. На ту же тему в ноябре 45-го Кумминг печатает статью в едва открытой "Зюддойче Цайтунг". Но, видимо, широкого одобрения эта деятельность не встретила, она как-то быстро сворачивается.
В начале 50-х Кумминг по рекомендации Координационного центра антибольшевистской борьбы устраивается на радио "Освобождение", то есть буквально туда, где мы беседуем. Насколько можно понять из книги Джеймса Кричлоу, тоже сотрудника Радио Свобода, там дальше возникли какие-то разногласия в связи с тем, что новостной отдел, возглавляемый Куммингом, давал какие-то особенно неправдоподобные новостные сводки. И Кумминг покидает радио. Потом он немного работал в журнале "Свобода", который издавало Центральное объединение послевоенных эмигрантов, хотя сам он, понятно, послевоенным эмигрантом не был. Он там делал подборки новостей и помогал издавать немецкоязычный орган, который назывался "Антикоммунист". Умер Кумминг предположительно в конце 50-х, точной даты я не знаю.