Мне, в сущности, плевать, что напишут в своих комментах те сушества, что многажды читали, да так и не поняли Нагорной проповеди. Я скажу только одно: человека, которого я хотя и не называл так, но которого считаю своим другом, я встретил в российской тюрьме. Доктора, Олега Дементьева.
Много всего намешано в нашей тюрьме: есть самые обычные работяги и обыватели, их большинство; есть откровенные мрази. Но есть за решётками и заборами и очень настоящие люди — в лагере это ВИДНЕЕ. Олег был одним из них.
Я никогда не мог понять, как это совмещается в нём: настоящая живость ненасытного ума, зрелое, а не слюнявое какое-то следование предназначению врача, клятве Гиппократа — и второй срок за разбой. Но совмещалось в нём именно это. Не знаю уж, что там было с разбоем, но зато точно знаю, что все зэки колонии, когда становилось по-настоящему худо, помощи и квалифицированного совета просили не у штатных медиков, а у санитара медчасти — высококвалифицированного врача, выпускника Ленинградского меда Олега. Разговоры в бараках всегда были одни:
"Что-то не помогают таблетки-то, всё уёвее мне становится..."
"Да не тяни ты, что с этими лепилами разговаривать — попроси, чтоб Олег посмотрел!"
И Олег смотрел, и давал советы реальные и исполнимые в тюремных условиях, и это всегда помогало.
Олег делал возможные в условиях медчасти операции (колонийские врачи не решались взять в руки скальпель — видно, не хотели ответственности), своим авторитетом спас несколько жизней и не одно здоровье, продавливая, чтобы медики вызвали-таки транспорт и отправили-таки очередного полубезнадёжного в тюремную облбольницу, где какое-никакое, а оборудование и лекарства, а не добивали бы его в лагере трёхдневным "постельным режимом". Никогда не был он добреньким, особо непонятливых, пасть разевавших на медсестру или врача, бывало, приводил в чувство отработанными за годы чемпионства по борьбе навыками — но никогда, никогда — в отличие от медиков в погонах — не отказывал в настоящей помощи самому последнему "чёрту", самой последней мрази.
И при этом он просто неуёмно, жадно интересовался ВСЕМ. Спеца-компьютерщика просто как губку выжимал в стремлении к знаниям в программировании и компьютерном "железе". Усердно разбирался в сечениях захвата и имплозии при "лекциях" об устройстве термоядерного заряда. Усидчиво штудировал Гумилёва... А освободившись, стал в бригаде плотников строить деревянные дома.
Он прожил год после выхода из лагеря. Неделю назад какой-то молодой урод (ещё небось из тех, кого он лечил), шикуя своей безмозглой удалью, на полном ходу вылетел на диковинной иномарке на встречку и лоб в лоб врезался в "Волгу", в которой ехали Олег и ещё трое строителей. Урода мне, хоть это и грех, но не жалко.
Но то, что Олег теперь так и не ответит мне на присланное ему всего за 9 дней ДО письмо... То, что мы так и не сможем сесть снова с коньяком и послушать "Ларёк" Шевчука... То, что человека, которого я — Профессор, Академик — считаю своим другом — Олега Деменьтьева, Доктора — больше нет, как нет всех пятерых участников той аварии... Вот это у меня не очень складывается в голове.
Зачем я пишу всё это? Конечно, отчасти это "использование служебного положения в личных целях". Но ещё я пишу это для того, чтобы кто-то задумался: быть может, не всё так однозначно, быть может, не стоит так бездумно ВСЕХ мазать чёрной краской за одно лишь то, что они — за колючей проволокой и решётками? Не так много я встретил НАСТОЯЩИХ людей в лагерях — но они там есть. И их, увы, становится там почему-то больше, за одиннадцать лет динамика проступала явственно. А ведь это тоже — частица НАС. Может, кто-то это поймёт.
А ещё — пусть те, кому помог Олег, а их в самом буквальном смысле СОТНИ зэков — пусть они вспомнят Доктора. Я просто надеюсь, что хотя бы несколько из них взвалят на себя хоть крупицу того ДОБРОГО, что было связано с Олегом, и возьмут на себя труд понести это через жизнь. Хотя бы ради памяти Олега делясь с миром добром. Не слюнявым, а настоящим — молчаливым, но нужным в самую трудную минуту. Потому что без таких, как Олег Дементьев — дважды осуждённый, Доктор, неугомонный ум — без таких людей мир плоше и тусклее. А с частицей их — справедливее. Что бы там ни было намешано в истории Олега.
Парни — все, кто знали и помнят — давайте не забудем.
Много всего намешано в нашей тюрьме: есть самые обычные работяги и обыватели, их большинство; есть откровенные мрази. Но есть за решётками и заборами и очень настоящие люди — в лагере это ВИДНЕЕ. Олег был одним из них.
Я никогда не мог понять, как это совмещается в нём: настоящая живость ненасытного ума, зрелое, а не слюнявое какое-то следование предназначению врача, клятве Гиппократа — и второй срок за разбой. Но совмещалось в нём именно это. Не знаю уж, что там было с разбоем, но зато точно знаю, что все зэки колонии, когда становилось по-настоящему худо, помощи и квалифицированного совета просили не у штатных медиков, а у санитара медчасти — высококвалифицированного врача, выпускника Ленинградского меда Олега. Разговоры в бараках всегда были одни:
"Что-то не помогают таблетки-то, всё уёвее мне становится..."
"Да не тяни ты, что с этими лепилами разговаривать — попроси, чтоб Олег посмотрел!"
И Олег смотрел, и давал советы реальные и исполнимые в тюремных условиях, и это всегда помогало.
Олег делал возможные в условиях медчасти операции (колонийские врачи не решались взять в руки скальпель — видно, не хотели ответственности), своим авторитетом спас несколько жизней и не одно здоровье, продавливая, чтобы медики вызвали-таки транспорт и отправили-таки очередного полубезнадёжного в тюремную облбольницу, где какое-никакое, а оборудование и лекарства, а не добивали бы его в лагере трёхдневным "постельным режимом". Никогда не был он добреньким, особо непонятливых, пасть разевавших на медсестру или врача, бывало, приводил в чувство отработанными за годы чемпионства по борьбе навыками — но никогда, никогда — в отличие от медиков в погонах — не отказывал в настоящей помощи самому последнему "чёрту", самой последней мрази.
И при этом он просто неуёмно, жадно интересовался ВСЕМ. Спеца-компьютерщика просто как губку выжимал в стремлении к знаниям в программировании и компьютерном "железе". Усердно разбирался в сечениях захвата и имплозии при "лекциях" об устройстве термоядерного заряда. Усидчиво штудировал Гумилёва... А освободившись, стал в бригаде плотников строить деревянные дома.
Он прожил год после выхода из лагеря. Неделю назад какой-то молодой урод (ещё небось из тех, кого он лечил), шикуя своей безмозглой удалью, на полном ходу вылетел на диковинной иномарке на встречку и лоб в лоб врезался в "Волгу", в которой ехали Олег и ещё трое строителей. Урода мне, хоть это и грех, но не жалко.
Но то, что Олег теперь так и не ответит мне на присланное ему всего за 9 дней ДО письмо... То, что мы так и не сможем сесть снова с коньяком и послушать "Ларёк" Шевчука... То, что человека, которого я — Профессор, Академик — считаю своим другом — Олега Деменьтьева, Доктора — больше нет, как нет всех пятерых участников той аварии... Вот это у меня не очень складывается в голове.
Зачем я пишу всё это? Конечно, отчасти это "использование служебного положения в личных целях". Но ещё я пишу это для того, чтобы кто-то задумался: быть может, не всё так однозначно, быть может, не стоит так бездумно ВСЕХ мазать чёрной краской за одно лишь то, что они — за колючей проволокой и решётками? Не так много я встретил НАСТОЯЩИХ людей в лагерях — но они там есть. И их, увы, становится там почему-то больше, за одиннадцать лет динамика проступала явственно. А ведь это тоже — частица НАС. Может, кто-то это поймёт.
А ещё — пусть те, кому помог Олег, а их в самом буквальном смысле СОТНИ зэков — пусть они вспомнят Доктора. Я просто надеюсь, что хотя бы несколько из них взвалят на себя хоть крупицу того ДОБРОГО, что было связано с Олегом, и возьмут на себя труд понести это через жизнь. Хотя бы ради памяти Олега делясь с миром добром. Не слюнявым, а настоящим — молчаливым, но нужным в самую трудную минуту. Потому что без таких, как Олег Дементьев — дважды осуждённый, Доктор, неугомонный ум — без таких людей мир плоше и тусклее. А с частицей их — справедливее. Что бы там ни было намешано в истории Олега.
Парни — все, кто знали и помнят — давайте не забудем.