Ирина Лагунина: 70-летие начала Великой Отечественной войны программа «Время и мир» отмечает историческим исследованием Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм». Сегодня в эфире – первая часть главы четвертой. Она называется «С Гитлером против Сталина».
Владимир Абаринов: К весне 1942 года условия содержания советских военнопленных улучшились по сравнению с совершенно невыносимыми первоначальными. Но каковы были умонастроения этих узников? На что они надеялись? Как представляли себе свою дальнейшую судьбу?
Константин Кромиади, бывший полковник царской и Белой армий, впоследствии полковник армии Власова, в сентябре-декабре 1941 года в составе комиссии Восточного министерства побывал в лагерях советских военнопленных и пришел к выводу, что большинство их было тогда «антибольшевиками», пусть и подсознательно. Немецкий историк Йоахим Хоффманн, ссылаясь на «компетентных исследователей», пишет в своей «Истории власовской армии»: «Советские солдаты в массе своей вначале были готовы принять немцев как своих освободителей и вместе с ними воевать против большевизма, однако пребывание в немецком плену многих отрезвило. После страшной зимы 1941-42 года немецкая система внушала им не меньше отвращения, чем советская, и многие задавались вопросом – кто же все-таки хуже враг: Сталин или Гитлер?»
Игорь, а что вы скажете о настроениях пленных и о том, как они менялись?
Игорь Петров: Я думаю, что Кромиади несколько лукавил. Примерно с тем же успехом он мог сказать, что большая часть населения Рейха была настроена антифашистски, пусть и подсознательно. Безусловно, многие пленные не испытывали симпатий к советской власти. Кто-то пострадал во время революции, кто-то во время коллективизации, кто-то во время репрессий 30-х, наконец, многие попали в плен из-за негибкости или неготовности советского командования. Но все-таки, как мне кажется, от отсутствия симпатий до согласия вести вооруженную борьбу против своей страны есть довольно значительная дистанция.
Александр Даллин, который, напомню, брал те самые гарвардские интервью, вокруг которых мы ведем наш разговор, он считал, что военнопленные делились в целом на три группы. Первые – это те, кто были искренними почитателями русского национал-социалистического движения, их было исчезающее мало. Вторые – приспособленцы, их было большинство. И люди, которые может быть не безусловно, но были готовы к сотрудничеству. По мнению Даллина, количество военнопленных, имевших конкретные небольшевистские идеи, было очень невелико. Некоторые не обладали достаточным интеллектом для этого, другие не желали или боялись, а третьи были просто слишком физически истощены, чтобы интересоваться политикой. Из оставшегося меньшинства самые способные довольно быстро склонялись к сотрудничеству, но столь же быстро (Даллин объясняет это разочарованием в немецкой политике) и отказывались от этого сотрудничества.
А вот любопытные показания одного из советских пленных офицеров, который перебежал в 43-м году назад на советскую сторону. Он тоже говорил, что существует три группы военнопленных. Первая: те, кто прямо высказывал антифашистские настроения, тех посылали в концлагеря или на тяжелые работы, где можно было просуществовать максимум три месяца. Вторая: кто занимал нейтральную позицию, тех посылали в одиночку на отдельные работы или к крестьянам. И наконец, третья: кто высказывал антисоветские настроения, тех после тщательной проверки направляли на различные работы в захваченные немцами советские области или в специальные лагеря для обучения и отправки на фронт.
Другой советский офицер тогда же рассказывал, что попав во Владимиро-Волынский лагерь комсостава, о котором мы говорили в прошлой передаче, "этот лагерь произвел на меня ошеломляющее впечатление. Я никогда не мог себе представить, что немцы могут так издеваться над народом. При разговоре с пленными во всех чувствуется величайшая ненависть к немцам и усиленная любовь к родине". Это как раз июнь 42-го года.
Владимир Абаринов: А вот свидетельство Тензерова-Ветлугина – военнопленного, а впоследствии сотрудника штаба Власова. Напомню, что в своем исследовании мы пользуемся главным образом документами Гарвардского проекта – записями бесед, которые вели после войны с советскими перемещенными лицами американские специалисты. Эти интервью изучил и перевел на русский мой собеседник Игорь Петров.
"Начиная с августа-сентября 1942-го стали заметны определенные изменения. Появились люди, отбиравшие пленных в национальные легионы и казачьи соединения. В это время люди вступали в них исключительно от безысходности. Их было относительно немного. Также были визиты комиссий из восточного министерства и министерства пропаганды. Они организовывали собеседования для военнопленных-специалистов, позже забирали их участников и отправляли их в Берлин. Туда послали и меня. Я не говорил немцам, кем я был при Советах. Но у меня была язва, и пока я лежал в госпитале, кто-то сделал копии документов из моего бумажника. Через Ровно и Кельце меня направили в Циттенхорст под Берлином, это был специальный лагерь для старших офицеров и специалистов, отобранных для работы в пропаганде и на Востоке. Затем меня направили в пропагандистский отдел в Вустрау, где я остался на 8-9 месяцев. Там я стал начальником учебного отдела русской секции. Оттуда я перешел в Русскую освободительную армию".
Владимир Абаринов: И еще один отрывок из Тензерова-Ветлугина, характеризизующий психологическое состояние тех, кто пошел на сотрудничество с нацистами.
"Настроение «привилегированных» военнопленных (таких как в Вустрау) было двойственным: с одной стороны они были довольны, что они при деле, трудятся, не бедствуют, с другой стороны в глубине души каждый понимал, что он получает помощь от врага. То же относится ко многим остарбайтерам: некоторые сначала отправлялись в Германию добровольно, веря, что этим они помогут себе и помогут победить большевизм. Но чем дольше они оставались в Германии, тем меньше иллюзий у них оставалось – и насчет отношения к ним, и насчет немецкой политики вообще".
Владимир Абаринов: Оказавшись в плену или в бесправном положении на территории чужого, враждебного государства, эти люди стремились выжить и нащупать хоть какую-то почву под ногами. Фрагмент еще одного гарвардского интервью.
"Первые усилия по формированию русского движения предпринял военный юрист Мальцев, который организовал из военнопленных Трудовую Национальную Партию, строго нацистскую организацию. Его поддержало несколько генералов. К примеру, генерал Благовещенский входил в центральный комитет партии. Это было в Хаммельбурге в конце 1941 г. Осенью 1942-го я видел Мальцева в Вульхайде, туда были переправлены все его люди, им было запрещено заниматься любой политической деятельностью. Очевидно, немцы сочли их подход слишком грубым и приспособленческим. Велись бесчисленные внутренние дискуссии, иногда с участием белоэмигрантов. Мальцев служил немцам, помогая выявлять среди военнопленных евреев и политработников".
Владимир Абаринов: Автор этого рассказа - Михаил Самыгин-Китаев, мы его уже цитировали. В ноябре 1941 года он попал в плен, а потом работал в штабе Власова. Игорь, что это за партия и кто создавшие ее люди?
Игорь Петров: Сначала в качестве короткого комментария к топонимам, прозвучавшим выше. Вульхайде – это юго-восточный пригород Берлина, там располагались курсы пропагандистов, которые создал отдел пропаганды Главного командования Вермахта. Вустрау – это тоже пригород Берлина, но северо-западный, там находились курсы подготовки персонала Восточного министерства. Это учреждение, в которое пленные попадали после отбора и проверки. А вот Хаммельбург – это сборный офицерский лагерь. Именно там создана была первая политическая организация военнопленных Русская народная трудовая партия. В нее вошли генералы Трухин и Благовещенский, он позже сыграли активную роль во власовском движении, были вместе с Власовым казнены. К этой же партии принадлежали генералы Зыбин и Егоров, их расстреляли после войны в том числе за антисоветскую агитацию в плену.
А вот инициатором этой партии был человек совсем невысокого ранга – военный следователь военпрокуратуры сотой стрелковой дивизии Семен Александрович Мальцев. Известно о нем очень немного. Самыгин его считал фанатиком, почти ненормальным. А вот свидетельство еще одного очевидца: "Первое впечатление было удручающим – среднего роста, очень худой, с воспаленными горящими глазами. Он был болезненно самоуверен и самолюбив. Говорил о необходимости подготовить русскую национальную партию, так как немцы скоро разобьют Советский Союз, и надо им будет помогать строить новую Россию".
Это свидетельство человека, который написал для РНТП программу. Его личность которого заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов. Сергей Николаевич Сверчков родился в 1898 году, с 31-го года служил во МХАТе, кроме того, пробовал себя в режиссуре. В частности, при его участии на базе театральной бригады Фрунзенского Дома работников просвещения был основан театр, сейчас известный как Московский областной. Он был женат на актрисе Ирине Полонской – это дочь знаменитой актрисы Веры Пашенной и сводная сестра Вероники Полонской, не менее знаменитой.
Сверчков оказывается на фронте с самого начала войны. По распространенной версии он был захвачен в плен с прифронтовым театром. В его некрологе, опубликованном в мюнхенской газете "Свободный голос", сказано, однако, что он был призван в армию как командир запаса и служил начальником штаба полка. Истина, видимо, где-то посередине. Я нашел его карточку военнопленного, там написано: лейтенант, 635-й стрелковый полк. Послевоенный русский переводчик добавил от себя – командир взвода.
Надо заметить, что многие эмигранты второй волны пользовались псевдонимами, но Сверчков в этом отношении, кажется, затмил всех. Из Хаммельбурга он был переведен в Берлин, в августе 42-го принят на службу в учреждение "Винета", оно было создано Восточным отделом Министерства пропаганды для радиопропаганды и культурного обслуживания восточных территорий. В картотеке "Винеты" он все еще фигурирует как Сверчков, а вот под пражским манифестом Комитета освобождения народов России тоже стоит его подпись, но в этом случае он подписался Болховской С., артист. В КОНР он возглавлял радиоотдел. Как Сверчкова и как Болховского его разыскивала советская военная администрация Германии, требуя у американцев его выдачи. Но Сверчкову удалось скрыться, в начале 50-х он появляется в Нью-Йорке, где организует русский театр, играет в нем, а также пишет мемуары о довоенной театральной Москве. Все это под псевдонимом Сергей Орловский.
Наконец, когда в Мюнхене в 53-м году запускается радиостанция "Освобождение", он становится ее первым диктором под именем Сергей Дубровский. В архиве станции можно послушать его голос. Коллеги называли его "наш ответ Левитану". Через два года, в 55-м, он умер, как написано в некрологе, от мучительной болезни.
Но вернемся в Хаммельбург, 41-й год. Кроме довольно расплывчатой политической программы у РНТП была программа и военная, над ней работал генерал Трухин. Кирилл Александров в своей статье о Трухине пишет, что тот "предлагал забросить в тыл Красной Армии специальные группы военнопленных для организации повстанческой деятельности под антисталинскими лозунгами и диверсий на коммуникациях. А также придать войскам Вермахта на Восточном фронте уже зимой-весной 42-го года крупные русские добровольческие части всех родов войск".
Ни из этих планов, ни из самой партии ничего не вышло. Организаторов перевели в Берлин, где Трухин и Благовещенский получили ответственные посты уже в берлинской иерархии, позже ставшей власовской иерархией, а вот Мальцев пропал из виду. Если верить Самыгину, известный нам Милентий Зыков воспылал к нему ненавистью и упек в концлагерь. РНТП формально продолжала действовать в Хаммельбурге, но постепенно в течение 42-го года угасала.
Владимир Абаринов: К весне 1942 года условия содержания советских военнопленных улучшились по сравнению с совершенно невыносимыми первоначальными. Но каковы были умонастроения этих узников? На что они надеялись? Как представляли себе свою дальнейшую судьбу?
Константин Кромиади, бывший полковник царской и Белой армий, впоследствии полковник армии Власова, в сентябре-декабре 1941 года в составе комиссии Восточного министерства побывал в лагерях советских военнопленных и пришел к выводу, что большинство их было тогда «антибольшевиками», пусть и подсознательно. Немецкий историк Йоахим Хоффманн, ссылаясь на «компетентных исследователей», пишет в своей «Истории власовской армии»: «Советские солдаты в массе своей вначале были готовы принять немцев как своих освободителей и вместе с ними воевать против большевизма, однако пребывание в немецком плену многих отрезвило. После страшной зимы 1941-42 года немецкая система внушала им не меньше отвращения, чем советская, и многие задавались вопросом – кто же все-таки хуже враг: Сталин или Гитлер?»
Игорь, а что вы скажете о настроениях пленных и о том, как они менялись?
Игорь Петров: Я думаю, что Кромиади несколько лукавил. Примерно с тем же успехом он мог сказать, что большая часть населения Рейха была настроена антифашистски, пусть и подсознательно. Безусловно, многие пленные не испытывали симпатий к советской власти. Кто-то пострадал во время революции, кто-то во время коллективизации, кто-то во время репрессий 30-х, наконец, многие попали в плен из-за негибкости или неготовности советского командования. Но все-таки, как мне кажется, от отсутствия симпатий до согласия вести вооруженную борьбу против своей страны есть довольно значительная дистанция.
Александр Даллин, который, напомню, брал те самые гарвардские интервью, вокруг которых мы ведем наш разговор, он считал, что военнопленные делились в целом на три группы. Первые – это те, кто были искренними почитателями русского национал-социалистического движения, их было исчезающее мало. Вторые – приспособленцы, их было большинство. И люди, которые может быть не безусловно, но были готовы к сотрудничеству. По мнению Даллина, количество военнопленных, имевших конкретные небольшевистские идеи, было очень невелико. Некоторые не обладали достаточным интеллектом для этого, другие не желали или боялись, а третьи были просто слишком физически истощены, чтобы интересоваться политикой. Из оставшегося меньшинства самые способные довольно быстро склонялись к сотрудничеству, но столь же быстро (Даллин объясняет это разочарованием в немецкой политике) и отказывались от этого сотрудничества.
А вот любопытные показания одного из советских пленных офицеров, который перебежал в 43-м году назад на советскую сторону. Он тоже говорил, что существует три группы военнопленных. Первая: те, кто прямо высказывал антифашистские настроения, тех посылали в концлагеря или на тяжелые работы, где можно было просуществовать максимум три месяца. Вторая: кто занимал нейтральную позицию, тех посылали в одиночку на отдельные работы или к крестьянам. И наконец, третья: кто высказывал антисоветские настроения, тех после тщательной проверки направляли на различные работы в захваченные немцами советские области или в специальные лагеря для обучения и отправки на фронт.
Другой советский офицер тогда же рассказывал, что попав во Владимиро-Волынский лагерь комсостава, о котором мы говорили в прошлой передаче, "этот лагерь произвел на меня ошеломляющее впечатление. Я никогда не мог себе представить, что немцы могут так издеваться над народом. При разговоре с пленными во всех чувствуется величайшая ненависть к немцам и усиленная любовь к родине". Это как раз июнь 42-го года.
Владимир Абаринов: А вот свидетельство Тензерова-Ветлугина – военнопленного, а впоследствии сотрудника штаба Власова. Напомню, что в своем исследовании мы пользуемся главным образом документами Гарвардского проекта – записями бесед, которые вели после войны с советскими перемещенными лицами американские специалисты. Эти интервью изучил и перевел на русский мой собеседник Игорь Петров.
"Начиная с августа-сентября 1942-го стали заметны определенные изменения. Появились люди, отбиравшие пленных в национальные легионы и казачьи соединения. В это время люди вступали в них исключительно от безысходности. Их было относительно немного. Также были визиты комиссий из восточного министерства и министерства пропаганды. Они организовывали собеседования для военнопленных-специалистов, позже забирали их участников и отправляли их в Берлин. Туда послали и меня. Я не говорил немцам, кем я был при Советах. Но у меня была язва, и пока я лежал в госпитале, кто-то сделал копии документов из моего бумажника. Через Ровно и Кельце меня направили в Циттенхорст под Берлином, это был специальный лагерь для старших офицеров и специалистов, отобранных для работы в пропаганде и на Востоке. Затем меня направили в пропагандистский отдел в Вустрау, где я остался на 8-9 месяцев. Там я стал начальником учебного отдела русской секции. Оттуда я перешел в Русскую освободительную армию".
Владимир Абаринов: И еще один отрывок из Тензерова-Ветлугина, характеризизующий психологическое состояние тех, кто пошел на сотрудничество с нацистами.
"Настроение «привилегированных» военнопленных (таких как в Вустрау) было двойственным: с одной стороны они были довольны, что они при деле, трудятся, не бедствуют, с другой стороны в глубине души каждый понимал, что он получает помощь от врага. То же относится ко многим остарбайтерам: некоторые сначала отправлялись в Германию добровольно, веря, что этим они помогут себе и помогут победить большевизм. Но чем дольше они оставались в Германии, тем меньше иллюзий у них оставалось – и насчет отношения к ним, и насчет немецкой политики вообще".
Владимир Абаринов: Оказавшись в плену или в бесправном положении на территории чужого, враждебного государства, эти люди стремились выжить и нащупать хоть какую-то почву под ногами. Фрагмент еще одного гарвардского интервью.
"Первые усилия по формированию русского движения предпринял военный юрист Мальцев, который организовал из военнопленных Трудовую Национальную Партию, строго нацистскую организацию. Его поддержало несколько генералов. К примеру, генерал Благовещенский входил в центральный комитет партии. Это было в Хаммельбурге в конце 1941 г. Осенью 1942-го я видел Мальцева в Вульхайде, туда были переправлены все его люди, им было запрещено заниматься любой политической деятельностью. Очевидно, немцы сочли их подход слишком грубым и приспособленческим. Велись бесчисленные внутренние дискуссии, иногда с участием белоэмигрантов. Мальцев служил немцам, помогая выявлять среди военнопленных евреев и политработников".
Владимир Абаринов: Автор этого рассказа - Михаил Самыгин-Китаев, мы его уже цитировали. В ноябре 1941 года он попал в плен, а потом работал в штабе Власова. Игорь, что это за партия и кто создавшие ее люди?
Игорь Петров: Сначала в качестве короткого комментария к топонимам, прозвучавшим выше. Вульхайде – это юго-восточный пригород Берлина, там располагались курсы пропагандистов, которые создал отдел пропаганды Главного командования Вермахта. Вустрау – это тоже пригород Берлина, но северо-западный, там находились курсы подготовки персонала Восточного министерства. Это учреждение, в которое пленные попадали после отбора и проверки. А вот Хаммельбург – это сборный офицерский лагерь. Именно там создана была первая политическая организация военнопленных Русская народная трудовая партия. В нее вошли генералы Трухин и Благовещенский, он позже сыграли активную роль во власовском движении, были вместе с Власовым казнены. К этой же партии принадлежали генералы Зыбин и Егоров, их расстреляли после войны в том числе за антисоветскую агитацию в плену.
А вот инициатором этой партии был человек совсем невысокого ранга – военный следователь военпрокуратуры сотой стрелковой дивизии Семен Александрович Мальцев. Известно о нем очень немного. Самыгин его считал фанатиком, почти ненормальным. А вот свидетельство еще одного очевидца: "Первое впечатление было удручающим – среднего роста, очень худой, с воспаленными горящими глазами. Он был болезненно самоуверен и самолюбив. Говорил о необходимости подготовить русскую национальную партию, так как немцы скоро разобьют Советский Союз, и надо им будет помогать строить новую Россию".
Это свидетельство человека, который написал для РНТП программу. Его личность которого заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов. Сергей Николаевич Сверчков родился в 1898 году, с 31-го года служил во МХАТе, кроме того, пробовал себя в режиссуре. В частности, при его участии на базе театральной бригады Фрунзенского Дома работников просвещения был основан театр, сейчас известный как Московский областной. Он был женат на актрисе Ирине Полонской – это дочь знаменитой актрисы Веры Пашенной и сводная сестра Вероники Полонской, не менее знаменитой.
Сверчков оказывается на фронте с самого начала войны. По распространенной версии он был захвачен в плен с прифронтовым театром. В его некрологе, опубликованном в мюнхенской газете "Свободный голос", сказано, однако, что он был призван в армию как командир запаса и служил начальником штаба полка. Истина, видимо, где-то посередине. Я нашел его карточку военнопленного, там написано: лейтенант, 635-й стрелковый полк. Послевоенный русский переводчик добавил от себя – командир взвода.
Надо заметить, что многие эмигранты второй волны пользовались псевдонимами, но Сверчков в этом отношении, кажется, затмил всех. Из Хаммельбурга он был переведен в Берлин, в августе 42-го принят на службу в учреждение "Винета", оно было создано Восточным отделом Министерства пропаганды для радиопропаганды и культурного обслуживания восточных территорий. В картотеке "Винеты" он все еще фигурирует как Сверчков, а вот под пражским манифестом Комитета освобождения народов России тоже стоит его подпись, но в этом случае он подписался Болховской С., артист. В КОНР он возглавлял радиоотдел. Как Сверчкова и как Болховского его разыскивала советская военная администрация Германии, требуя у американцев его выдачи. Но Сверчкову удалось скрыться, в начале 50-х он появляется в Нью-Йорке, где организует русский театр, играет в нем, а также пишет мемуары о довоенной театральной Москве. Все это под псевдонимом Сергей Орловский.
Наконец, когда в Мюнхене в 53-м году запускается радиостанция "Освобождение", он становится ее первым диктором под именем Сергей Дубровский. В архиве станции можно послушать его голос. Коллеги называли его "наш ответ Левитану". Через два года, в 55-м, он умер, как написано в некрологе, от мучительной болезни.
Но вернемся в Хаммельбург, 41-й год. Кроме довольно расплывчатой политической программы у РНТП была программа и военная, над ней работал генерал Трухин. Кирилл Александров в своей статье о Трухине пишет, что тот "предлагал забросить в тыл Красной Армии специальные группы военнопленных для организации повстанческой деятельности под антисталинскими лозунгами и диверсий на коммуникациях. А также придать войскам Вермахта на Восточном фронте уже зимой-весной 42-го года крупные русские добровольческие части всех родов войск".
Ни из этих планов, ни из самой партии ничего не вышло. Организаторов перевели в Берлин, где Трухин и Благовещенский получили ответственные посты уже в берлинской иерархии, позже ставшей власовской иерархией, а вот Мальцев пропал из виду. Если верить Самыгину, известный нам Милентий Зыков воспылал к нему ненавистью и упек в концлагерь. РНТП формально продолжала действовать в Хаммельбурге, но постепенно в течение 42-го года угасала.