Дмитрий Волчек: В издательстве ''Искусство-XXI век'' вышла книга ''Зинаида Райх. Рок''. Это первая биография знаменитой актрисы, жены Сергея Есенина и Всеволода Мейерхольда. Гость радиожурнала ''Поверх барьеров'' – автор этой книги Ольга Кучкина. История Зинаиды Райх – сложная и страшная. Я до сих пор помню первую в СССР статью – кажется, в ''Огоньке'' перестроечном – с подробностями ее убийства. Вот тогда я узнал эту историю и уже потом прочитал много воспоминаний о Мейерхольде, а к 70-летию со дня смерти Райх два года назад мы делали передачу о ней. Как вы пришли к этой теме, почему заинтересовались жизнью Зинаиды Райх? Вы упоминаете в своей книге о совпадениях в жизни вашей семьи и семьи Мейерхольда – ваш отец жил рядом, дачи были неподалеку. Это сыграло роль?
Ольга Кучкина: Роль, как всегда, сыграл случай. Я живу на свете по принципу случая, веря, что случай есть выражение необходимости. Моя приятельница, генеральный директор издательства ''Искусство XXI век'' Татьяна Боднарук, сказала мне, что затеяла серию романов-биографий, и спросила, не хочу ли я принять участие в этой работе. Почти мгновенно я сказала, что хочу. И хочу написать о Зинаиде Райх. Выскочило из подсознания? Вернувшись домой, стала смотреть по интернету, есть ли книжки о ней, выяснилось, что отдельных книг нет, есть что-то на полях биографий Мейерхольда и Есенина. Я писала этот роман год, занятие поглотило меня с головой, надо было все узнать и все понять, я выковыривала, как изюм из булки, какие-то мелкие штрихи, мелкие события, детали, чтобы войти в материал, чтобы уяснить себе, как приступить, на чем построить книгу. Самое трудное было найти интонацию. И когда я ее нашла, как мне показалось, книга начала писаться практически сама, хотя и шла очень трудно. Там повествование нелинейное, много сбоев во времени, в сюжете, но так это писалось от начала к концу – вот как она напечатана, так и писалась.
Дмитрий Волчек: А почему именно Райх?
Ольга Кучкина: Эта загадочная и заманчивая фигура с трагической судьбой, великая жена двух великих мужей – чистый роман. И биографию можно было строить именно как роман, настолько все исполнено противоречий, контрапунктов, драм, любовных, житейских, социальных, политических. То есть сам материал обещал быть очень выигрышным.
Дмитрий Волчек: Вы относитесь к Райх чрезвычайно доброжелательно, но не скрываете, что многие ее знакомые отзывались о ней пренебрежительно, с ненавистью даже. Понятно, это можно списать на ревность, скажем, Мариенгофа и Шершеневича, которые хотели, чтобы Есенин принадлежал только им, имажинистам, как бы соперничали с Райх в борьбе за Есенина. Но, может быть, в том, что писали недоброжелатели Райх, в их злых словах есть доля истины?
Ольга Кучкина: Очень трудно писать какую-то вещь, не любя своего героя. И я любила их всех — и ее, и Есенина, и Мейерхольда, хотя все трое – в каком-то смысле чудовища. Они были все не очень психически здоровы. Есенин к концу жизни был очень болен, лежал в психушках, и врачи говорили, не впрямую, хотя кое-кто и впрямую, что у него синдром самоубийцы, и кончится все это очень плохо. Мейерхольд – великий художник, великий обманщик, великий ревнивец, все это делало жизнь с ним необычайно тяжелой. Сама Зинаида Райх заразилась брюшным тифом от своего маленького сына, и проявления этой болезни оказались совершенно катастрофическими, потому что помимо того, что она умирала от самого брюшного тифа, появились психические осложнения, и она тоже лежала в психиатрической лечебнице, и всю жизнь страдала нервными припадками. Ее финал, когда к ней пришли убийцы и кололи ее ножами, усугублялся тем, что она кричала, а соседи – это было лето и не факт, что кто-то был в доме, но они просто могли не обратить на ее крики внимания, потому что с ней часто бывали подобного рода припадки. Представьте себе, каково жить людям такого плана друг с другом! То есть моя любовь к ним троим ничего не заслоняла. Я должна была их понять, а понимание не оставляет вас равнодушным, но и приукрашивать их не входило в мой замысел. Я изложила всего лишь свою версию этой жизни, этих жизней, как я их вижу. Права ли я? Действительно ли, к примеру, у нее были кривые ноги и тяжелый таз, как говорил Мариенгоф? Но другие люди говорят о том, что, когда она шла из своей квартиры на улице Горького к себе в театр, мужчины на противоположной стороне улицы все как один поворачивали головы, так она была хороша, так привлекательна, так, как бы мы сейчас сказали, сексапильна. Она была женой великого поэта, потом – великого режиссера, стала актрисой, хотя не собиралась становиться ею, она поступила к Мейерхольду учиться на режиссера, она хотела быть режиссером, а он разглядел в ней актрису, - могла ли такая женщина избежать зависти? Когда театр попал за границу с гастрольными спектаклями, западная критика писала, что это новая Элеонора Дузе, это воплощение Сары Бернар, то есть давала самые высокие оценки ее жизни на сцене. И когда мы сравниваем эти оценки с отечественными того времени, невольно закрадывается мысль о зависти, о ревности, о злобе, которыми всегда театральный мир переполнен.
Ольга Кучкина
Дмитрий Волчек: Мы не можем сейчас судить о масштабе ее таланта, потому что нет кинозаписей. Но недоброжелатели говорили, что не будь Мейерхольда, она бы не была актрисой. Он не просто открыл в ней талант, но и давал самые выигрышные роли, хотел, чтобы она Гамлета играла, к ужасу труппы. Как вы пишете, театр Мейерхольда называли ''театром одной актрисы'', но мы можем представить себе этот сюжет, как молодая жена манипулирует пожилым режиссером – вот недавно в одном из наших известных театров произошла подобная история.
Ольга Кучкина: Это происходило не раз в наших театрах, и не только сегодня, и не только позавчера, а всегда. Но я вам приведу такой факт. Мария Осиповна Кнебель, замечательный режиссер- педагог, вырастившая всех наших великих режиссеров, начиная с самого великого и любимого мною режиссера Анатолия Васильевича Эфроса, - когда ее спрашивали, какое самое сильное театральное впечатление она вынесла за свою долгую и прекрасную творческую жизнь, говорила: ''Дама с камелиями'' Мейерхольда с Зинаидой Райх в роли Маргерит Готье. Это о чем-то говорит, правда?
Дмитрий Волчек: Ольга, вот вы говорили о ее психической болезни, о том, что диагноз непонятен. Дочь Зинаиды Райх считала, что это истерия, но сейчас такой диагноз уже не принято ставить, он считается устаревшим. Как вы думаете, что это было?
Ольга Кучкина: Я совершила такое маленькое литературное или медицинское открытие, к сожалению, когда книга была уже в типографии, и это осталось за пределами книги. Я занималась совершенно другой работой, мне нужно было кое-что узнать, и я полезла в медицинские источники посмотреть, что такое ''бешенство матки''. И тут все совпало. Я узнала, что это простонародный диагноз, то есть так говорят в народе. На самом деле матка по-древнегречески hysteria, а болезнь проявляется в виде истерических припадков, криков, слез, смеха, паралитических проявлений, судорог, глухоты, слепоты, помрачения сознания и так далее. Повышенная сексуальность – всего лишь один из признаков заболевания. Но ведь это перечисление целиком повторяет то, чем страдала Райх в результате осложнений после тифа.
Дмитрий Волчек: Это не нимфомания?
Ольга Кучкина: Нет, именно не нимфомания. На меня это произвело ошеломляющее впечатление, потому что, повторяю, все эти страдания – те же, что у Райх.
Дмитрий Волчек: Райх была жертвой режима, безусловно, жертвой Сталина, но это – с одной стороны. А с другой, она работала у Цюрупы, у Крупской, Есенина в Кремль водила. Это были еще нищие времена, романтические, она была на относительно мелких должностях. Но потом, выйдя за Мейерхольда, она стала такой буржуазной советской дамой с мехами, с бриллиантами, с загранпоездками и, в общем, никаких оснований думать, что ее возмущало то, что в стране происходит, нет. И когда подумаешь о том, как жил этот привилегированный московский класс – с кухарками и с горничными, в то время как шла коллективизация и миллионы людей умирали с голоду – не очень симпатичная картина получается.
Ольга Кучкина: Это потрясающе интересная тема. Она тем более злободневна и остра, потому что, начав заниматься той эпохой и вдумываясь в те реалии, о которых вы упомянули, я поняла, как похожи эпохи – сегодняшняя и тогдашняя. То есть один в один накладывается ситуация Райх-Есенина-Мейерхольда на то, как ведет себя наша художественная элита, как она взаимодействует с властью и как власть взаимодействует с ней.
Дмитрий Волчек: Я тоже об этом думал, когда читал вашу книгу.
Всеволод Мейерхольд с портретом Зинаиды Райх
Ольга Кучкина: Я не хотела писать этого впрямую, но какой-то тенью это проходит в романе. Вообразите: вот революция, которую приняли все трое. Мейерхольд, тот просто был радикальным большевиком, и в жизни, и в искусстве. Он радикализировал театральное искусство, он сказал новое слово, которого в театре до него не говорилось, он был настоящий революционер. Райх – советская дама. Есенин — поэт, признанный советской властью. Агранов – чекист, который был вхож в дом Лили Брик, дружил с Маяковским, или Маяковский дружил с ним, он же дружил с Есениным, и Есенин дружил с ним. Давайте оглянемся на сегодняшний день, на станем никого называть, но разве это не напоминает близкие и уважительные отношения сегодняшних шоу-людей с властными чиновными авторитетами, не говоря уже об авторитетах криминальных? Очень напоминает. Но что дальше происходило с нашими героями и что происходило со страной? Есенин, уже разведенный с Райх и женившийся на Айседоре Дункан, уехал в Европу и потом в Америку. И из Америки он пишет другу письмо, где в тоске описывает свое настроение, как ему не хочется возвращаться домой, а дальше – просто матом о тех чиновниках, что полагают себя выше всех и даже стула поэту не предложат. Революция начиналась как освобождение, как шанс на новую, свободную, прекрасную жизнь. И все скатилось к тому же бюрократу, который встал во главе. Эта овладевшая Есениным тоска, потому что рушился мир, в который они поверили, есть настоящая причина его погибели. Подобное случилось со всеми тремя. Мейерхольд молчал до самого последнего мгновения. Когда в доме говорили о политике, а там говорили о политике, потому что Райх была когда-то членом эсеровской партии, ее отец был членом РСДРП, у них были какие-то политические споры, но в них никогда не принимал участие Мейерхольд. Осторожничал ли он, не хотел ли ссор на этой почве? То, что внутри в них свершалось, их прозрение составляло колоссальную часть их драмы. Они ведь были знакомы и дружили и с Бухариным, и с Троцким, и с Каменевым, и с людьми типа Агранова, и, разумеется, они были привилегированной кастой, и эта каста, даже такая, или, в первую очередь, такая, потерпела полное поражение. Им казалось, что беда обойдет их стороной, что железная пята вождя, которая истоптала почти все, не коснется их. Не обошла. Истоптала. И они пишут письма Сталину. Мейерхольд — из застенков Лубянки, где он сначала признавался, что английский шпион, а потом описывал, как его, старика, были, выбивая ложные признания. Райх пишет Сталину сумасшедшее письмо, интонация его, с одной стороны, простецкая, панибратская, с другой, льстивая. Она ведь говорила: если Сталин ничего не понимает в искусстве, пусть спросит у Мейерхольда, Мейерхольд понимает. И в то же время она пишет ему: помогите мне найти роль, я хочу отдаваться искусству, и мне нужна новая работа, вы можете помочь, помогите. Сплошное безумие! Как это все напоминает то, что случилось с нами 20 лет назад, и куда повернула страна 20 лет спустя. Элита, пошедшая под нож, – настоящая трагедия. И не обличения заслуживают те, кто пал жертвами режима, а одного только глубокого сострадания.
Дмитрий Волчек: Июль 39 года, убийство Зинаиды Райх в квартире с опечатанными комнатами, ее муж уже арестован. Нет сомнений, что убили ее по приказу Сталина. Но почему был избран такой способ, почему не арест?
Ольга Кучкина: Я не думаю, что по приказу Сталина ее убили. Я думаю, на более низком уровне распоряжения отдавались. Я не уверена даже, что лично Берия отдавал эти распоряжения, хотя известно, что в этой квартире мгновенно поселился шофер Берии и женщина из секретариата Берии. Когда я была в этой квартире и стояла на том месте, где ее убивали... Она была очень сильной физически женщиной, она кричала и сопротивлялась, и два здоровых мужика должны были нанести ей, по одним сведениям, 9 ножевых ранений, по другим — 17, чтобы она умерла, а она все не умирала, сражаясь за свою жизнь… Страшно там стоять было, и страшно себе все это представлять. Так вот, музейные люди в этом музее-квартире не хотят даже называть их фамилии, так они ненавидят этого шофера и эту секретаршу. Но это точно были люди из департамента Берии. Я вообще думаю, что во многих случаях на квартиру, на жену или на чью-то работу просто клали глаз низкие люди, это вполне вписывалось во вторую жизнь, в тайную жизнь, которой жил Советский Союз. То есть во внешнюю жизнь влюблялись Герберт Уэллс, Фейхтвангер, влюблялись в Сталина, говорили, что это совершенно потрясающая фигура, и страну он выстраивает потрясающую, и наши соотечественники, в частности, мои родители плакали, когда Сталин умер, и это было искренне. Но существовало две жизни, одна как бы даже счастливая, а вторая — та, что происходила в тени этого счастья. И люди делились на искренне верящих в революцию, в очистительный смысл ее, как мои герои, и на тех, кто использовал все ради своих низменных интересов и низменных инстинктов, что, может быть, страшнее всего прочего.
Дмитрий Волчек: Есть версия о том, что она написала второе письмо Сталину после ареста Мейерхольда, письмо очень жесткое, которое Сталина взбесило. И тогда он и отдал приказ ее уничтожить. Письмо это не найдено, но слухи о нем ходили. Вы проверяли эту версию?
Ольга Кучкина: Никаких доказательств существования этого письма я не нашла. Несмотря на то, что это роман-биография, я только в двух-трех местах позволила себе пофантазировать на какие-то темы, причем честно объявила, что это варианты, которые могли бы быть. Могла вот так первая встреча Райх и Есенина происходить, а могла — вот так. Во всем остальном я поставила себе целью придерживаться точных фактов. Конечно, и они могли быть субъективны, потому что субъективны люди, излагающие факты, но я считаю, что из двух источников, по крайней мере, надо черпать информацию. Если это говорил один человек, это было еще недостоверно для меня. Получалось, что я проводила и научную работу, и работу романиста. Нет, это письмо мне не попалось.
Дмитрий Волчек: Как сложилась судьба детей Зинаиды Райх, ее детей от Есенина Татьяны и Константина?
Ольга Кучкина: Таня была очень талантливым человеком. Она жила в Узбекистане, в Ташкенте. О ее таланте говорят небрежно написанные, абсолютно личные письма Константину Рудницкому, известному театральному деятелю, который занимался Райх, очень интересовался ее судьбой и был одним из первых, кто подверг сомнению установившееся представление о Райх как о средней актрисе. Таня, благодарная за это, писала ему много писем и открывала все, что могла открыть — и детские впечатления, и взрослые, и быт, и театральные ощущения. Эти письма — кладезь. И по тому, как они написаны — очень просто и в то же время бесконечно информативно, с глубоким погружением в ситуацию, в характеры, - видно, какой она одаренный человек. Что касается Кости… Когда попала к Арбузову, в Студию молодых драматургов, меня поразило, что он дружит с Костей Есениным. Мне казалось это таким далеким прошлым, я думала, уже никого не осталось в живых, а Костя Есенин был живой, и они дружили на почве страстной любви к футболу, Арбузов ходил на все футбольные матчи, и Костя ходил, они перезванивались и шли вместе, и потом перезванивались и обсуждали все эти голы. Таким образом я узнала о его существовании. Они, и сестра, и брат, не унаследовали в полной мере талантов своих родителей, но, по-моему, были замечательные люди.