У нас в гостях – Николай Цискаридзе
Марина Тимашева: Николай Цискаридзе закончил Московское хореографическое училище, в том же 1992 году начал работать в Большом театре. В 1995 году завоевал II премию Международного конкурса артистов балета в Осаке (Япония). В 1997 году - I премия Международного конкурса артистов балета в Москве . 1999 году - приз ''Benois de la Danse'' и премия ''Золотая маска''. 2000 год - премия Москвы в области литературы и искусства и вторая ''Золотая маска''. 2001 год - звание ''Народный артист Российской Федерации'' и Государственная премия России.
В 2000 году назван лучшим танцором года итальянским журналом ''DANZA & DANZA''.
В 2003 году получил премии ''Триумф'', третью ''Золотую маску'' и вторую Государственную премию России. Награжден Орденом Чести в Грузии.
В 2006 году стал кавалером французского ордена ''За заслуги в искусстве и литературе''. Премьер Большого балета Николай Цискаридзе также – педагог-репетитор Большого театра. Мы разговариваем в гримуборной, на стенах – изумительные фотографии самого Цискаридзе и его великих педагогов.
- Я сейчас зашла к вам в гримуборную, в артистическую. Женщины, которые, видимо, вам помогают, увидев Вас, сразу спрашивают: ''Колечка, миленький, может, апельсинчика, может авокадо, чайку?'', и так далее. Это значит, что с людьми, которые здесь работают, я имею в виду не руководство, отношения у вас просто замечательные?
Николай Цискаридзе: По большому счету, я человек очень неконфликтный, и много раз это подчеркивал. Я просто воспитан в таком доме, это аристократическая часть Тбилиси, там были свои законы. Есть вещи, которые я никогда никому не позволю сделать, не потому, что я такой плохой или такой хороший, просто у меня есть уважение к себе. В первом классе Хореографического училища в Тбилиси мы изучали грузинский танец, и нам педагог говорила, что у грузин нет поклона, у них есть легкий кивок головой. В классе я учился у очень жестких педагогов, никогда не позволял себе встать не на свое место, сделать не то, что задано. У меня характер очень простой, я никогда не перехожу границу. Но, ''на каждый роток не накинешь платок''. Как говорил Фигаро у Бомарше: ''Я лучше, чем моя репутация''
Марина Тимашева: Я ничего такого про вашу репутацию не знаю.
Николай Цискаридзе: Просто многие люди хотят преподнести ситуацию по-другому. Но какие-то вещи я не позволяю делать, я сразу даю отпор, вот и все.
Марина Тимашева: Новогодние праздники. Вы только что отметили свой день рождения, половины народа нет в городе, пресса находится в полусонном состоянии, и в этот самый момент вам сообщают, что у вас забирают педагогическую ставку ( вернее, ее половину, которая вам принадлежит). Обозреватель ''Московских новостей'' Анна Гордеева выясняет, что не только у вас половину ставки оттяпали, но еще и у Яна Годовского. Таким образом, образовалась целая ставка, которая, по уверениям руководства Большого театра, достается Регине Никифоровой, потому что педагог Никифорова нужна Юрию Николаевичу Григоровичу. Вы обещаете подать в суд, через пару недель руководство Большого театра отступает и обещает не отнимать у вас эти полставки до истечения срока официального договора. Тем не менее, в конце июня договор истечет. Вы прекрасно понимаете, что может произойти дальше, а именно - что контракт с вами не будет продлен.
Николай Цискаридзе: Мне это было понятно с самого начала, и когда я получил уведомление, я сразу объяснил мою позицию. Я только не понимаю, почему надо было месяц заниматься ерундой, почему нельзя было сразу проконсультироваться им у хороших юристов, я не понимаю, зачем им нужен был этот скандал, зачем нужны были эти выступления и художественного руководителя балета ( Сергея Филина – МТ), и генерального директора ( Анатолия Иксанова- МТ). Я им сказал: ''Господа, давайте жить по законодательству''. Мне было с самого начала понятно, что они это все равно сделают в июле, но в данной ситуации я хотел остановить беззаконие. Люди меня выживают из театра. Все, что происходит, очень смешно прокомментировала Нина Аловерт из Америки: ''Коля, этим решением они вас навсегда внесли в историю как легендарного артиста, потому что отсюда всех выживают, только самых нерадивых оставляют''. У меня возникает риторический вопрос. Вот мое поколение, около 40 лет, вот артист Цискаридзе, у которого в этом поколении больше всех наград — театральных, государственных, международных. Все мои коллеги стали потихоньку преподавать. Я это делаю последние 7 лет очень серьезно, показал давно результат и по подготовке людей к конкурсам, и по работе с кордебалетом, и по восстановлению балетов. Есть результаты работы, о которых можно говорить. Я не понимаю — какие могут быть претензии к этому человеку? Почему, если нет личной мести, занимаются такой ерундой? Я не понимаю, если не Цискаридзе должен работать в Большом театре, то кто? Назовите, пожалуйста, эти имена. Пример приведу. Возьми программку вечера Ролана Пети. Ассистентами балетмейстера было назначено три человека. Я понимаю, что Фонд Ролана Пети изъявил желание, чтобы одним из ассистентов балетмейстера был господин Филин, который никогда не работал с Роланом Пети, который никогда не танцевал его хореографию, но он является художественным руководителем. Но я абсолютно не понимаю назначение ассистентом балетмейстера заместителя заведующего балетной труппой Наталью Маландину, которая не имеет педагогического образования, и в принципе, не была такой уж известной танцовщицей, которая бы работала с господином Пети. Я не верю, что Фонд Ролана Пети это выбрал. Третий персонаж - Виктор Барыкин, наш педагог. А где Николай Фадеечев, который работал с Роланом Пети, чьей работой Ролан Пети восторгался, восхищался? Виктор Николаевич, когда ставилась ''Пассакалия'', работал с этим балетом, но Ролан, когда узнал, что Виктор Николаевич танцевал его хореографию ''Собор Парижской Богоматери'' втихаря, был безумно возмущен ( в советский период танцевали, роялтис не платили, ни с кем это не репетировали, хореографию переделывали как хотели). Вот такие вопросы возникают. Где этика, где мораль? Более того, сначала Света Лунькина, которая танцевала Лизу в ''Пиковой даме'' Пети, ушла в декрет, ей надо было подготовить одну замену, потом вторую замену, сначала танцевала Нелли Кобахидзе, потом я готовил Викторию Осипову... Это я их готовил. Когда Илзе Лиепа ушла в декрет, Машу Александрову я готовил, и это было все с ведома Ролана Пети.
Марина Тимашева: Несколько раз, когда Ролан Пети приезжал в Москву, когда репетировал с артистами Большого театра, всегда говорил о Николае Цискаридзе, как об идеальном исполнителе тех ролей, которые он ему поручал в своих балетах.
Николай Цискаридзе: Два года назад тот же Лакотт прислал письмо в театр. Балет ''Дочь фараона'' он ставил на меня, и в письме выразил желание, чтобы я и был его основным репетитором. И я тогда работал. А теперь генеральный директор, который приказ подписывал и знает, что я это работал, рассказывая о том, что нужна Регина Никифорова, которая будет помогать в переносе хореографии, перечисляет балеты Григоровича и … ''Дочь фараона''. Она никогда не работала с Лакоттом, она никогда не репетировала этот балет! Где логика? Я хочу одного - я хочу логики. Мне не нужны дрязги, я к прессе не обращался, я в последнее время стараюсь вообще не брать трубку, а если уж откликаюсь, то на разговор с теми людьми, которых давно знаю.
Марина Тимашева: Это факт. Коля ко мне не обращался, я сама к нему обратилась. Вы много раз выражали свое несогласие с тем, что происходит, выражали несогласие и в бытность художественным руководителем балета Алексея Ратманского, и позже, в связи с проблемами реставрации исторического здания Большого театра. Раньше в газетах была рубрика ''По следам наших публикаций'', а теперь - по следам выступлений Николая Цискаридзе - какие-то вещи исправлены.
Николай Цискаридзе: Они пытаются это сделать. Но для того, чтобы что-то исправить, нужно понимать конкретно, что надо сделать. Нужно понимать специфику, а люди ее не понимают. Приходится постоянно объяснять, почему так нельзя для оперы или так нельзя для балета. Ведь это очень сложные, специфические искусства. Очень многие люди не могут себе представить, что, забегая после какой-нибудь воздушной вариации, балерина в кулисе падает. А это правда, и когда зрители попадают за кулисы, они не понимают, как это может быть. Это такая профессия - это пахота, она никакого отношения к тому, что люди видят из зрительного зала, не имеет. Недаром великая актриса Фаина Раневская говорила, что это ''каторга в цветах''. Да, это каторга. Поэтому какие-то вещи невозможно сделать. Либо их должны делать люди, которые понимают. Но так как таких людей у нас практически нет, этого не происходит. И когда я об этом сказал, я же никому не жаловался, просто повел людей и показал. После этого несчастным журналистам перекрыли доступ в закулисье Большого театра, водили их окольными путями, ты сама ходила, тебе показывали то, что можно показать. А на самом деле то, что совершен достаточно большой вандализм, это никому не показывают.
Марина Тимашева: Вам 38 лет и вас можно преспокойно, в соответствии с трудовым законодательством, вывести на пенсию, если я не ошибаюсь.
Николай Цискаридзе: Я уже на пенсии.Те, кто работает на этой должности, всегда имели право уйти после 15 лет стажа.
Марина Тимашева: Что значит ''работали на этой должности''?
Николай Цискаридзе: Есть какой-то пункт в законодательстве, что солисты балета, по истечении 15-летнего стажа, имеют право оформить пенсию. И я ее оформил. Но, по нашему законодательству, вы имеете право работать на полной ставке, будучи пенсионером. И, несмотря на возраст, можете совмещать. У нас есть такие примеры, когда люди давно не выходят на сцену, но уходить не собираются, потому что ждут педагогической ставки, а им ее не дают, хотя это хорошие имена. Вот Андрей Уваров два года ждал. Но, видите, для 76 -летнего работника (Регины Никифоровой – М. Т.) у нас есть возможность, а для того, кто должен здесь остаться и работать в Большом театре, нет. Мы его в итоге потеряли, потому что довели человека до такого состояния, что он написал заявление об уходе и ушел преподавать в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко.
Марина Тимашева: Чего зрители боятся ? Это ясно. Они боятся, что, в результате этих конфликтов вы вообще уйдете из театра, и они вас больше не увидят на сцене. Люди не хотят вас потерять как артиста. А это возможно?
Николай Цискаридзе: Да, возможно. Ты знаешь, я не считаю, что в этом что-то страшное. Выживают - да, уничтожают — да, значит, так должно быть. Если этому нельзя противостоять, значит, это так должно быть, я не боюсь этого.
И я не хочу долго танцевать классические партии, я не собираюсь народ смешить, как делали многие , а я это сам видел. Марина, я на сцену попал рано, рано стал танцевать достаточно сложные вещи. У меня есть для себя какая-то планка, и я считаю, что не должен ее опускать. Когда я чего-то не могу сделать, я сам себе в этом признаюсь. Я на сцену попал не для того, чтобы получать аплодисменты, у меня был другой мотив для прихода в эту профессию. К сожалению, тогда мне было 10 лет, и я не понимал, на что себя обрекаю, не верил маме, что это сложно, не верил в закулисные интриги. Мой педагог, великий Пестов, когда я выпускался из школы, висел практически у меня на ногах : ''Не ходи в Большой театр, это самое страшное заведение, какое есть на земле''. Я говорил: ''Нет, только в Большой!'' Они были правы. Но я сюда рвался по одной причине - я хотел чуда. Потом понял что только из зрительного зала кажется, что это чудо. На самом деле, это сложная, энергозатратная профессия. Я не люблю халтурить, не люблю делать что-то в пол силы. Я никогда ни с кем не соревновался, я соревновался с Николаем Цискаридзе, и это мне было очень нелегко. Поэтому мне нечего опасаться. После спектаклей люди говорят: ''Вы должны еще много танцевать''. Да не хочу я, товарищи! Я хочу танцевать столько, сколько хочет моя душа, чтобы на это было приятно смотреть. Очень давно, когда я был молоденьким артистом, одна очень умная народная артистка мне сказала: ''Коля, понимаешь, у нас такая профессия, что если ее сегодня отменят по всему миру, ничего не произойдет, в мире не нарушится баланс. Это не здравоохранение, не армия, не наука, это хорошие эмоции, театр - это хорошие эмоции''. Когда скончалась Галина Сергеевна Уланова, я стоял у расписания, там висело объявление о ее смерти, и я подумал: ''Боже, нежели в расписании больше не появится в разделе ''Репетиции'' Уланова?''. Потом прошел год, два, она все не появлялась, пришли на смену другие, потом и они стали исчезать.
Марина Тимашева: А если я вас спрошу, сколько и какие партии вы бы продолжали танцевать по собственной душевной склонности, расположенности?
Николай Цискаридзе: Я, наверное, потихоньку переходил бы на характерные, на игровые роли. Опять стоит вопрос, почему надо это делать? Артист же - самая уязвимая профессия. Мы очень зависим от руководства. Пример тебе приведу. Скончался Ролан Пети. Большой театр чествует Ролана Пети, пытаются сказать, как мы его любим, и так далее. И у Большого театра есть только один эксклюзив, который поставлен Роланом Пети - ''Пиковая дама''. Танцую я, в шикарной форме пока, Илзе - в великолепной форме, и этот спектакль, если показывают, то один раз в год. Не хотят они этого, слишком успешный спектакль, всегда проходил с гигантским аншлагом.
Марина Тимашева: Я не согласна с народной артисткой, даже если это величайшая из величайших, даже если это Уланова или Семенова, я все равно не согласна, потому что если бы не было балета, мир бы изменился, потому что изменились бы люди. Если бы я маленькая не видела Галину Сергеевну, если бы мне маленькой не рассказывали про Марину Тимофеевну Семенову на сцене, если бы я не видела Майю Плисецкую, Владимира Васильева, Екатерину Максимову, Мариса Лиепу и многих других, то во мне самой изменилось бы представление о возможностях человека. Мы начали с вами с того, что человек уважает себя. Человек уважает себя не только потому, что он хороший, и заслуживает уважения, он уважает себя часто и потому, что видит, какие волшебные вещи могут делать другие люди, ему подобные, из той же плоти, крови и костей сделанные. И когда человек это знает, в нем что-то меняется, а когда во многих людях что-то меняется, то меняется и во всем мире.
Николай Цискаридзе: Просто есть моменты, когда пользуешься философскими изречениями. Если бы я серьезно весь этот месяц относился к сложившейся ситуации, то, наверное, сошел бы с ума. Потому что у меня было 6 спектаклей подряд не самых легких, у меня были ''Щелкунчики'', вечер Ролана Пети, была ''Спящая красавица'', и я все время должен был репетировать, танцевать, выслушивать все, что говорили обо мне вокруг, я бы сошел с ума. Есть сторонники нашего руководства, которые пишут в разных изданиях, что я пытаюсь привлечь к себе внимание и так далее... В том-то и дело, что я ничего не делал, я просто ждал приказа и предупредил, что пойду в суд. Но сейчас понимаю, что это какая-то была акция против артиста Цискаридзе, потому что, пока эти шесть спектаклей не прошли, они не признали себя неправыми, они специально так поступили, чтобы этот прессинг происходил именно в тот период, когда у меня много спектаклей. 20 лет здесь работаю и 20 лет наблюдаю, как издеваются над приличными людьми в Большом театре. Мне это не удивительно.
Марина Тимашева: Почему вы всегда высказываетесь, а тот же Андрей Уваров молчит? Иногда говорит Мария Александрова, она достаточно определенно формулирует свою позицию. Ну, хорошо, один-два человека. В чем дело? Людям легче выйти на митинг и там протестовать против некоей абстрактной власти, которую они, в общем, никогда не видели в лицо?
Николай Цискаридзе: Все боятся. Когда 3 или 4 года назад Свету Лунькину послали в Лондон, на пресс-конференции она сказала правду, так ее чуть не сняли с гастролей. Когда Маша Александрова дала очень правдивое интервью, я не помню, какой газете, вы не представляете, что здесь делалось. Когда кто-то ее ругал, я сказал: ''Подождите, где хоть одно слово неправды?''. '' А какое она имеет право?!'' А кто имеет право? Почему мы не должны говорить о своей профессии, почему мы все время должны находиться в униженном состоянии? Это очень смешно. В И-нете есть форум балетный, и там все преподносится так, что околобалетная публика имеет право на мнение, а артист ни о хореографе не имеет права ничего сказать, ни о том, ни об этом. Прочитал в какой-то книге, по-моему, диалоги Гершензона и Гаевского, там речь идет о Екатерине Оттовне Вазем. Это одна из самых уникальных балерин в том плане, что на ее театральную карьеру выпала работа с тремя великими балетмейстерами - Жюлем Перро, Артуром Сен-Лионом и Мариусом Петипа. И она дает каждому характеристику. Так вот, ее осуждают за то, что она посмела дать им характеристику. А кто должен давать? Почему только люди, которые ''около'', имеют право давать? Почему практики не имеют права высказать своего мнения. Почему слово ''артист'' по сей день должно иметь приставку ''крепостной''? У нас крепостное право отменено в 1861 году, господа, уже 150 лет прошло, может , пора и артистов раскрепостить? Если ты почитаешь все интервью Плисецкой, Васильева, Максимовой (я думаю, что это все было на твоих глазах), так они говорили все то же самое, что говорю. И то, что писал Марис Лиепа в своих дневниках - это страшно. Когда я недавно высказался по поводу многих наших коллег-педагогов, которые себя действительно некорректно вели, мне одна дерзкая молодая артистка стала говорить: ''Николай, как вы смеете? Где у вас уважение к старшим?'' Этот диалог происходил в Рождество. Я говорю: ''Ты это говоришь в Рождество?'' ''Люди могли ошибаться''. ''Ты считаешь, что Иудин грех (в Рождество ты мне это говоришь, сейчас с крестом стоишь предо мной), что Иудин грех это ошибочка?! Тогда зачем ты ходишь в храм, зачем ты в это веришь, если ты считаешь, что те люди, которые подписывали письма против Мариса Лиепы, довели его до смерти, они ошиблись?'' А что тогда является критерием не ошибки, извините меня? Есть понятие подлость, есть понятие предательство. Это не ошибка. Ошибка это когда ты случайно наврал комбинацию. Это — ошибка. А когда ты взял и подписал письмо против человека - это не ошибка.
Марина Тимашева: Николай Цискаридзе закончил Московское хореографическое училище, в том же 1992 году начал работать в Большом театре. В 1995 году завоевал II премию Международного конкурса артистов балета в Осаке (Япония). В 1997 году - I премия Международного конкурса артистов балета в Москве . 1999 году - приз ''Benois de la Danse'' и премия ''Золотая маска''. 2000 год - премия Москвы в области литературы и искусства и вторая ''Золотая маска''. 2001 год - звание ''Народный артист Российской Федерации'' и Государственная премия России.
В 2000 году назван лучшим танцором года итальянским журналом ''DANZA & DANZA''.
В 2003 году получил премии ''Триумф'', третью ''Золотую маску'' и вторую Государственную премию России. Награжден Орденом Чести в Грузии.
В 2006 году стал кавалером французского ордена ''За заслуги в искусстве и литературе''. Премьер Большого балета Николай Цискаридзе также – педагог-репетитор Большого театра. Мы разговариваем в гримуборной, на стенах – изумительные фотографии самого Цискаридзе и его великих педагогов.
- Я сейчас зашла к вам в гримуборную, в артистическую. Женщины, которые, видимо, вам помогают, увидев Вас, сразу спрашивают: ''Колечка, миленький, может, апельсинчика, может авокадо, чайку?'', и так далее. Это значит, что с людьми, которые здесь работают, я имею в виду не руководство, отношения у вас просто замечательные?
Николай Цискаридзе: По большому счету, я человек очень неконфликтный, и много раз это подчеркивал. Я просто воспитан в таком доме, это аристократическая часть Тбилиси, там были свои законы. Есть вещи, которые я никогда никому не позволю сделать, не потому, что я такой плохой или такой хороший, просто у меня есть уважение к себе. В первом классе Хореографического училища в Тбилиси мы изучали грузинский танец, и нам педагог говорила, что у грузин нет поклона, у них есть легкий кивок головой. В классе я учился у очень жестких педагогов, никогда не позволял себе встать не на свое место, сделать не то, что задано. У меня характер очень простой, я никогда не перехожу границу. Но, ''на каждый роток не накинешь платок''. Как говорил Фигаро у Бомарше: ''Я лучше, чем моя репутация''
Марина Тимашева: Я ничего такого про вашу репутацию не знаю.
Николай Цискаридзе: Просто многие люди хотят преподнести ситуацию по-другому. Но какие-то вещи я не позволяю делать, я сразу даю отпор, вот и все.
Марина Тимашева: Новогодние праздники. Вы только что отметили свой день рождения, половины народа нет в городе, пресса находится в полусонном состоянии, и в этот самый момент вам сообщают, что у вас забирают педагогическую ставку ( вернее, ее половину, которая вам принадлежит). Обозреватель ''Московских новостей'' Анна Гордеева выясняет, что не только у вас половину ставки оттяпали, но еще и у Яна Годовского. Таким образом, образовалась целая ставка, которая, по уверениям руководства Большого театра, достается Регине Никифоровой, потому что педагог Никифорова нужна Юрию Николаевичу Григоровичу. Вы обещаете подать в суд, через пару недель руководство Большого театра отступает и обещает не отнимать у вас эти полставки до истечения срока официального договора. Тем не менее, в конце июня договор истечет. Вы прекрасно понимаете, что может произойти дальше, а именно - что контракт с вами не будет продлен.
Николай Цискаридзе: Мне это было понятно с самого начала, и когда я получил уведомление, я сразу объяснил мою позицию. Я только не понимаю, почему надо было месяц заниматься ерундой, почему нельзя было сразу проконсультироваться им у хороших юристов, я не понимаю, зачем им нужен был этот скандал, зачем нужны были эти выступления и художественного руководителя балета ( Сергея Филина – МТ), и генерального директора ( Анатолия Иксанова- МТ). Я им сказал: ''Господа, давайте жить по законодательству''. Мне было с самого начала понятно, что они это все равно сделают в июле, но в данной ситуации я хотел остановить беззаконие. Люди меня выживают из театра. Все, что происходит, очень смешно прокомментировала Нина Аловерт из Америки: ''Коля, этим решением они вас навсегда внесли в историю как легендарного артиста, потому что отсюда всех выживают, только самых нерадивых оставляют''. У меня возникает риторический вопрос. Вот мое поколение, около 40 лет, вот артист Цискаридзе, у которого в этом поколении больше всех наград — театральных, государственных, международных. Все мои коллеги стали потихоньку преподавать. Я это делаю последние 7 лет очень серьезно, показал давно результат и по подготовке людей к конкурсам, и по работе с кордебалетом, и по восстановлению балетов. Есть результаты работы, о которых можно говорить. Я не понимаю — какие могут быть претензии к этому человеку? Почему, если нет личной мести, занимаются такой ерундой? Я не понимаю, если не Цискаридзе должен работать в Большом театре, то кто? Назовите, пожалуйста, эти имена. Пример приведу. Возьми программку вечера Ролана Пети. Ассистентами балетмейстера было назначено три человека. Я понимаю, что Фонд Ролана Пети изъявил желание, чтобы одним из ассистентов балетмейстера был господин Филин, который никогда не работал с Роланом Пети, который никогда не танцевал его хореографию, но он является художественным руководителем. Но я абсолютно не понимаю назначение ассистентом балетмейстера заместителя заведующего балетной труппой Наталью Маландину, которая не имеет педагогического образования, и в принципе, не была такой уж известной танцовщицей, которая бы работала с господином Пети. Я не верю, что Фонд Ролана Пети это выбрал. Третий персонаж - Виктор Барыкин, наш педагог. А где Николай Фадеечев, который работал с Роланом Пети, чьей работой Ролан Пети восторгался, восхищался? Виктор Николаевич, когда ставилась ''Пассакалия'', работал с этим балетом, но Ролан, когда узнал, что Виктор Николаевич танцевал его хореографию ''Собор Парижской Богоматери'' втихаря, был безумно возмущен ( в советский период танцевали, роялтис не платили, ни с кем это не репетировали, хореографию переделывали как хотели). Вот такие вопросы возникают. Где этика, где мораль? Более того, сначала Света Лунькина, которая танцевала Лизу в ''Пиковой даме'' Пети, ушла в декрет, ей надо было подготовить одну замену, потом вторую замену, сначала танцевала Нелли Кобахидзе, потом я готовил Викторию Осипову... Это я их готовил. Когда Илзе Лиепа ушла в декрет, Машу Александрову я готовил, и это было все с ведома Ролана Пети.
Марина Тимашева: Несколько раз, когда Ролан Пети приезжал в Москву, когда репетировал с артистами Большого театра, всегда говорил о Николае Цискаридзе, как об идеальном исполнителе тех ролей, которые он ему поручал в своих балетах.
Николай Цискаридзе: Два года назад тот же Лакотт прислал письмо в театр. Балет ''Дочь фараона'' он ставил на меня, и в письме выразил желание, чтобы я и был его основным репетитором. И я тогда работал. А теперь генеральный директор, который приказ подписывал и знает, что я это работал, рассказывая о том, что нужна Регина Никифорова, которая будет помогать в переносе хореографии, перечисляет балеты Григоровича и … ''Дочь фараона''. Она никогда не работала с Лакоттом, она никогда не репетировала этот балет! Где логика? Я хочу одного - я хочу логики. Мне не нужны дрязги, я к прессе не обращался, я в последнее время стараюсь вообще не брать трубку, а если уж откликаюсь, то на разговор с теми людьми, которых давно знаю.
Марина Тимашева: Это факт. Коля ко мне не обращался, я сама к нему обратилась. Вы много раз выражали свое несогласие с тем, что происходит, выражали несогласие и в бытность художественным руководителем балета Алексея Ратманского, и позже, в связи с проблемами реставрации исторического здания Большого театра. Раньше в газетах была рубрика ''По следам наших публикаций'', а теперь - по следам выступлений Николая Цискаридзе - какие-то вещи исправлены.
Николай Цискаридзе: Они пытаются это сделать. Но для того, чтобы что-то исправить, нужно понимать конкретно, что надо сделать. Нужно понимать специфику, а люди ее не понимают. Приходится постоянно объяснять, почему так нельзя для оперы или так нельзя для балета. Ведь это очень сложные, специфические искусства. Очень многие люди не могут себе представить, что, забегая после какой-нибудь воздушной вариации, балерина в кулисе падает. А это правда, и когда зрители попадают за кулисы, они не понимают, как это может быть. Это такая профессия - это пахота, она никакого отношения к тому, что люди видят из зрительного зала, не имеет. Недаром великая актриса Фаина Раневская говорила, что это ''каторга в цветах''. Да, это каторга. Поэтому какие-то вещи невозможно сделать. Либо их должны делать люди, которые понимают. Но так как таких людей у нас практически нет, этого не происходит. И когда я об этом сказал, я же никому не жаловался, просто повел людей и показал. После этого несчастным журналистам перекрыли доступ в закулисье Большого театра, водили их окольными путями, ты сама ходила, тебе показывали то, что можно показать. А на самом деле то, что совершен достаточно большой вандализм, это никому не показывают.
Марина Тимашева: Вам 38 лет и вас можно преспокойно, в соответствии с трудовым законодательством, вывести на пенсию, если я не ошибаюсь.
Николай Цискаридзе: Я уже на пенсии.Те, кто работает на этой должности, всегда имели право уйти после 15 лет стажа.
Марина Тимашева: Что значит ''работали на этой должности''?
Николай Цискаридзе: Есть какой-то пункт в законодательстве, что солисты балета, по истечении 15-летнего стажа, имеют право оформить пенсию. И я ее оформил. Но, по нашему законодательству, вы имеете право работать на полной ставке, будучи пенсионером. И, несмотря на возраст, можете совмещать. У нас есть такие примеры, когда люди давно не выходят на сцену, но уходить не собираются, потому что ждут педагогической ставки, а им ее не дают, хотя это хорошие имена. Вот Андрей Уваров два года ждал. Но, видите, для 76 -летнего работника (Регины Никифоровой – М. Т.) у нас есть возможность, а для того, кто должен здесь остаться и работать в Большом театре, нет. Мы его в итоге потеряли, потому что довели человека до такого состояния, что он написал заявление об уходе и ушел преподавать в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко.
Марина Тимашева: Чего зрители боятся ? Это ясно. Они боятся, что, в результате этих конфликтов вы вообще уйдете из театра, и они вас больше не увидят на сцене. Люди не хотят вас потерять как артиста. А это возможно?
Николай Цискаридзе: Да, возможно. Ты знаешь, я не считаю, что в этом что-то страшное. Выживают - да, уничтожают — да, значит, так должно быть. Если этому нельзя противостоять, значит, это так должно быть, я не боюсь этого.
И я не хочу долго танцевать классические партии, я не собираюсь народ смешить, как делали многие , а я это сам видел. Марина, я на сцену попал рано, рано стал танцевать достаточно сложные вещи. У меня есть для себя какая-то планка, и я считаю, что не должен ее опускать. Когда я чего-то не могу сделать, я сам себе в этом признаюсь. Я на сцену попал не для того, чтобы получать аплодисменты, у меня был другой мотив для прихода в эту профессию. К сожалению, тогда мне было 10 лет, и я не понимал, на что себя обрекаю, не верил маме, что это сложно, не верил в закулисные интриги. Мой педагог, великий Пестов, когда я выпускался из школы, висел практически у меня на ногах : ''Не ходи в Большой театр, это самое страшное заведение, какое есть на земле''. Я говорил: ''Нет, только в Большой!'' Они были правы. Но я сюда рвался по одной причине - я хотел чуда. Потом понял что только из зрительного зала кажется, что это чудо. На самом деле, это сложная, энергозатратная профессия. Я не люблю халтурить, не люблю делать что-то в пол силы. Я никогда ни с кем не соревновался, я соревновался с Николаем Цискаридзе, и это мне было очень нелегко. Поэтому мне нечего опасаться. После спектаклей люди говорят: ''Вы должны еще много танцевать''. Да не хочу я, товарищи! Я хочу танцевать столько, сколько хочет моя душа, чтобы на это было приятно смотреть. Очень давно, когда я был молоденьким артистом, одна очень умная народная артистка мне сказала: ''Коля, понимаешь, у нас такая профессия, что если ее сегодня отменят по всему миру, ничего не произойдет, в мире не нарушится баланс. Это не здравоохранение, не армия, не наука, это хорошие эмоции, театр - это хорошие эмоции''. Когда скончалась Галина Сергеевна Уланова, я стоял у расписания, там висело объявление о ее смерти, и я подумал: ''Боже, нежели в расписании больше не появится в разделе ''Репетиции'' Уланова?''. Потом прошел год, два, она все не появлялась, пришли на смену другие, потом и они стали исчезать.
Марина Тимашева: А если я вас спрошу, сколько и какие партии вы бы продолжали танцевать по собственной душевной склонности, расположенности?
Николай Цискаридзе: Я, наверное, потихоньку переходил бы на характерные, на игровые роли. Опять стоит вопрос, почему надо это делать? Артист же - самая уязвимая профессия. Мы очень зависим от руководства. Пример тебе приведу. Скончался Ролан Пети. Большой театр чествует Ролана Пети, пытаются сказать, как мы его любим, и так далее. И у Большого театра есть только один эксклюзив, который поставлен Роланом Пети - ''Пиковая дама''. Танцую я, в шикарной форме пока, Илзе - в великолепной форме, и этот спектакль, если показывают, то один раз в год. Не хотят они этого, слишком успешный спектакль, всегда проходил с гигантским аншлагом.
Марина Тимашева: Я не согласна с народной артисткой, даже если это величайшая из величайших, даже если это Уланова или Семенова, я все равно не согласна, потому что если бы не было балета, мир бы изменился, потому что изменились бы люди. Если бы я маленькая не видела Галину Сергеевну, если бы мне маленькой не рассказывали про Марину Тимофеевну Семенову на сцене, если бы я не видела Майю Плисецкую, Владимира Васильева, Екатерину Максимову, Мариса Лиепу и многих других, то во мне самой изменилось бы представление о возможностях человека. Мы начали с вами с того, что человек уважает себя. Человек уважает себя не только потому, что он хороший, и заслуживает уважения, он уважает себя часто и потому, что видит, какие волшебные вещи могут делать другие люди, ему подобные, из той же плоти, крови и костей сделанные. И когда человек это знает, в нем что-то меняется, а когда во многих людях что-то меняется, то меняется и во всем мире.
Николай Цискаридзе: Просто есть моменты, когда пользуешься философскими изречениями. Если бы я серьезно весь этот месяц относился к сложившейся ситуации, то, наверное, сошел бы с ума. Потому что у меня было 6 спектаклей подряд не самых легких, у меня были ''Щелкунчики'', вечер Ролана Пети, была ''Спящая красавица'', и я все время должен был репетировать, танцевать, выслушивать все, что говорили обо мне вокруг, я бы сошел с ума. Есть сторонники нашего руководства, которые пишут в разных изданиях, что я пытаюсь привлечь к себе внимание и так далее... В том-то и дело, что я ничего не делал, я просто ждал приказа и предупредил, что пойду в суд. Но сейчас понимаю, что это какая-то была акция против артиста Цискаридзе, потому что, пока эти шесть спектаклей не прошли, они не признали себя неправыми, они специально так поступили, чтобы этот прессинг происходил именно в тот период, когда у меня много спектаклей. 20 лет здесь работаю и 20 лет наблюдаю, как издеваются над приличными людьми в Большом театре. Мне это не удивительно.
Марина Тимашева: Почему вы всегда высказываетесь, а тот же Андрей Уваров молчит? Иногда говорит Мария Александрова, она достаточно определенно формулирует свою позицию. Ну, хорошо, один-два человека. В чем дело? Людям легче выйти на митинг и там протестовать против некоей абстрактной власти, которую они, в общем, никогда не видели в лицо?
Николай Цискаридзе: Все боятся. Когда 3 или 4 года назад Свету Лунькину послали в Лондон, на пресс-конференции она сказала правду, так ее чуть не сняли с гастролей. Когда Маша Александрова дала очень правдивое интервью, я не помню, какой газете, вы не представляете, что здесь делалось. Когда кто-то ее ругал, я сказал: ''Подождите, где хоть одно слово неправды?''. '' А какое она имеет право?!'' А кто имеет право? Почему мы не должны говорить о своей профессии, почему мы все время должны находиться в униженном состоянии? Это очень смешно. В И-нете есть форум балетный, и там все преподносится так, что околобалетная публика имеет право на мнение, а артист ни о хореографе не имеет права ничего сказать, ни о том, ни об этом. Прочитал в какой-то книге, по-моему, диалоги Гершензона и Гаевского, там речь идет о Екатерине Оттовне Вазем. Это одна из самых уникальных балерин в том плане, что на ее театральную карьеру выпала работа с тремя великими балетмейстерами - Жюлем Перро, Артуром Сен-Лионом и Мариусом Петипа. И она дает каждому характеристику. Так вот, ее осуждают за то, что она посмела дать им характеристику. А кто должен давать? Почему только люди, которые ''около'', имеют право давать? Почему практики не имеют права высказать своего мнения. Почему слово ''артист'' по сей день должно иметь приставку ''крепостной''? У нас крепостное право отменено в 1861 году, господа, уже 150 лет прошло, может , пора и артистов раскрепостить? Если ты почитаешь все интервью Плисецкой, Васильева, Максимовой (я думаю, что это все было на твоих глазах), так они говорили все то же самое, что говорю. И то, что писал Марис Лиепа в своих дневниках - это страшно. Когда я недавно высказался по поводу многих наших коллег-педагогов, которые себя действительно некорректно вели, мне одна дерзкая молодая артистка стала говорить: ''Николай, как вы смеете? Где у вас уважение к старшим?'' Этот диалог происходил в Рождество. Я говорю: ''Ты это говоришь в Рождество?'' ''Люди могли ошибаться''. ''Ты считаешь, что Иудин грех (в Рождество ты мне это говоришь, сейчас с крестом стоишь предо мной), что Иудин грех это ошибочка?! Тогда зачем ты ходишь в храм, зачем ты в это веришь, если ты считаешь, что те люди, которые подписывали письма против Мариса Лиепы, довели его до смерти, они ошиблись?'' А что тогда является критерием не ошибки, извините меня? Есть понятие подлость, есть понятие предательство. Это не ошибка. Ошибка это когда ты случайно наврал комбинацию. Это — ошибка. А когда ты взял и подписал письмо против человека - это не ошибка.