Тамара Ляленкова: Сегодня мы решаем вопрос: должны ли школьные педагоги обсуждать с учениками политические проблемы, например, текущие события. Обсуждение этой темы стало возможно благодаря смелости учителей московской гимназии № 1567, опубликовавших письмо, в котором они призывали выпускников своей школы выйти на митинг "За честные выборы". Цитата: "….Мы абсолютно убеждены в том, что ученикам на митинги ходить не надо. А вот выпускники - это другое дело. Мы всегда старались выработать у вас активную гражданскую позицию. Для этого не обязательно было разговаривать с вами о политике. Когда мы с вами ходили в походы или ставили спектакли, путешествовали или просто разговаривали после уроков, когда мы вас учили, то всегда старались показать вам, что мы вас уважаем. Нынешняя власть не уважает никого. Можно сказать, что от одного митинга мало что изменится, но на самом деле изменится очень многое".
Надо заметить, что это редкий, прямо-таки уникальный случай, когда учителя публично осуждают действующую власть. Скорее школьники откажутся писать контрольные работы во время акций протеста, чем эти события решится прокомментировать педагог. Почему? Об этом мы сегодня и поговорим в "Классном часе" с учителями гимназии №1567 Тамарой Эйдельман, Николаем Соловьевым, Эдуардом Безносовым и выпускниками - Юлией Лидерман, Наталией Лесскис и Митей Алешковским.
Мы поговорим также о том, должен ли учитель в школе обсуждать с учениками текущие политические события, и о том, как воспитать активного гражданина.
- В ответ на что возникло желание написать и опубликовать письмо? Просто желание как-то всех объединить в одном порыве? Или это было связано с тем, что внутри школьной среды вдруг поставили барьер в виде незапланированных контрольных?
Тамара Эйдельман: Да, нет. Мне кажется, это было желание, во-первых, выразить свое мнение, что является нормальным желанием. Перед 10 декабря мне, например, писали и звонили разные выпускники и советовались - идти на митинг или нет. И старшеклассники тоже. Старшеклассникам я говорила, что их дело учиться, а выпускникам говорила, что, конечно, идите. Поэтому я написала то, что я думала. Я в очередной раз хочу подчеркнуть, что это было мое личное мнение, к которому присоединились некоторые мои коллеги. Сначала это было 13 человек. А потом еще 3 человека, которые по техническим соображениям не успели сразу прочитать, тоже к нам присоединились. Николай Александрович, здесь присутствующий, я ему очень благодарна, потому что он некоторые стилистические вещи уточнил, они были очень важны, как мне кажется.
Николай Соловьев: Чуточку смягчил, по-моему.
Тамара Эйдельман: Я бы сказала - уточнил. Например, выделили еще раз, подчеркнули то, что мы считаем, что дети не должны ходить на митинг, потому что дети – это школьники, учащиеся.
Эдуард Безносов: Дети, в смысле, учащиеся. Выпускники тоже дети.
Тамара Ляленкова: А почему? Вот старшеклассникам, мне кажется, как-то уже пора все понимать. Некоторые могут голосовать. И к этому моменту они, как правило, подходят без какой-то определенной политической позиции.
Эдуард Безносов: В этом случае мы нарушим закон о том, что школа вне политики.
Тамара Эйдельман: А потом они несовершеннолетние. И граждански, и морально мы не имеем право их призывать.
Эдуард Безносов: Морально - ни в коем случае.
Тамара Эйдельман: У них есть родители. Если их родители хотят пойти на митинг вместе с ними - это их дело. А, тем более, что учителя для детей, помимо того, что авторитет, но еще какая-никакая власть. Как это мы можем их призывать?! Это нехорошо. А другие позовут на другой митинг... Зачем? Пусть учатся.
Николай Соловьев: На Селигере регулярно зовут детей на митинги "Единой России".
Эдуард Безносов: Ну, Селигер не школа. Это молодежный политический лагерь. Это уж не время занятий. Они свободные люди на каникулах. А мы представляем школу как социальный институт, как учебное заведение.
Тамара Ляленкова: Мне дети говорят, что учителя в школе не рассказывают о своих убеждениях. Поэтому, с одной стороны, они не знают, каких взглядов учителя придерживаются. А есть еще такая история, что многие педагоги в школах объясняют вещи, которые родители объяснить не хотят, или не могут. Если у учителя есть авторитет, то, как правило, этот авторитет общий. Он не только предметный.
Эдуард Безносов: Человеческий.
Тамара Ляленкова: В этом смысле, естественно, спросить у педагога, у человека, к которому ты подходишь с другими вопросами, с этими вопросами в том числе. Вы в этом случае молчите? Вы говорите - нет, я не имею права тебе ничего про это говорить?
Эдуард Безносов: Не так. По собственной инициативе я стараюсь этого не делать. Но дети меня спрашивают, задают элементарный вопрос - а вы за кого голосовали? Может воспоследовать следующий вопрос - а почему? Тогда я объясняю, но это моя позиция. Я выступаю как частное лицо, как гражданин, а не как преподаватель, работающий в этом конкретном учебном заведении. Я им стараюсь объяснить, что это моя гражданская позиция, никак не связанная с моей профессиональной деятельностью. Но поскольку моя профессиональная деятельность такова, то получается, что я свою позицию как будто транслирую.
Тамара Ляленкова: Эдуард Львович, но могло так случиться, если бы вы работали в какой-то другой школе, что вас за эту вашу позицию, за этот частный, разговор, который все равно происходил в стенах школы, могли каким-то образом наказать? Или не могут?
Эдуард Безносов: Я скажу честно, мне трудно себя представить в другом учебном заведении, в другой школе. Я допускаю, что такое может быть.
Тамара Эйдельман: Понятно, что за взгляды никто наказать не может. Но могут наказать за какое-нибудь неправильное ведение журнала. Формально никто никогда не будет наказывать.
Эдуард Безносов: Найдут, к чему придраться. Могут спровоцировать. Я очень хорошо это представляю в нашей стране. Все может быть.
Тамара Ляленкова: Но вот к вам обратились ребята с вопросом, как в этой ситуации себя повести, если им хочется пойти. После первого митинга все были воодушевлены. Это действительно был очень интересный гражданский опыт для многих. Они звонили именно вам, спрашивали почему?
Тамара Эйдельман: Интересовались моим мнением. Не то, чтобы я такой гуру, который велит - ты иди, а ты не иди. Просто люди советовались. В нашей школе ученики-выпускники, многие из них очень хорошо относятся к учителям, интересуются их мнением. Я, кстати, даже не знаю, те, кто со мной советовался, кто из них потом пошел, не пошел. Я знаю, что некоторые старшеклассники, которым я говорила не ходить, в результате пошли.
Эдуард Безносов: А я знаю некоторых старшеклассников, которые написали, что не могут в этот день писать ГИА по семейным обстоятельствам, то есть получили записки от родителей, и вместе с родителями пошли на этот митинг. Но тут есть еще один аспект. Почему они звонят? Чем они могут руководствоваться? Я сейчас вспоминаю 1993 год и обращение Гайдара с призывом прийти тогда еще к Моссовету на Тверскую. Звонит мне мальчик, уже окончивший нашу школу, выпуск 1991 года: "Эдуард Львович, а вы пойдете?" "Да, - говорю, - конечно, я пойду". Буквально через 1,5-2 минуты мне звонит Тамара и говорит: "Ты сошел с ума. Ты взрослый человек, а он!.." Но я его не принуждаю, не призываю. Я просто сказал, что, да, я пойду. Не знаю, как он…
Тамара Эйдельман: И он пошел. Я его уговаривала не ходить, но пошел.
Эдуард Безносов: А сейчас, он буквально два дня назад мне звонил, он не пойдет. Не потому что поменялись его взгляды, а потому что он считает, что это уже ничего не дает и, вообще, идущие на этот митинг - объекты чьих-то манипуляций и т. д. А по своим взглядам он остался прежним. Поэтому вопрос имеет, по крайней мере, две стороны. Это надо учитывать. Сейчас возник такой скептицизм, не скажу нигилизм, но скептицизм по отношению к этим мероприятиям.
Тамара Ляленкова: Это, может быть, еще и вопрос взросления. Что скажите, Митя?
Митя Алешковский: Я, вообще, журналист. Несколько раз в этом году я ловил себя на мысли, как было бы здорово, если бы выборы проходили каждый год. Потому что такой невероятной движухи не происходило никогда! Все вокруг зашевелилось. Все вокруг задвигалось. И, по-моему, это очень здорово! Все в движении. Все пытаются что-то сделать. Кто-то куда-то рвется. Наверху все воруют, внизу все бесят. Настоящий бедлам. Сейчас это пройдет, и вы увидите, что все станет опять тихо, спокойно.
Тамара Эйдельман: Не станет!
Митя Алешковский: Эта пресловутая путинская стабильность: опять все пойдет по своим рельсам, вколоченным в гранит. И будет абсолютно как утром на море – тишь да гладь. Мы будем все спать. Потому что катализатор всей этой так называемой движухи – это, конечно, выборы. Вся молодежь сейчас просто заведена. Такое ощущение, что фитиль горит.
Тамара Ляленкова: Мне, кстати, показалось, что история с такими несправедливыми, на выходные дни приходящимися экзаменами как раз спровоцировала интерес школьников, старшеклассников к тому, что происходит.
Эдуард Безносов: Естественно! Запретный плод.
Тамара Эйдельман: Наверняка были тысячи тех, кто услышал в первый раз про это.
Эдуард Безносов: Конечно!
Митя Алешковский: Вообще, власть делает все, чтобы люди шли на митинги. Я уже думал, что после Болотной площади никто на Сахарова не пойдет. Но когда Владимир Владимирович сказал про бандерлогов, про презервативы с белыми ленточками, стало ясно, что еще больше народу придет. И, кстати, большинство людей, которые держали плакаты, написали именно про это: "Сам ты презерватив!" или "Мы не бандерлоги!". Люди именно на это обижались. Он сам их подтолкнул.
Тамара Эйдельман: Когда была эта контрольная, то одна мама из моего класса написала письмо, что она считает эту контрольную провокацией оппозиции. Потому что такая контрольная может вызвать только резко отрицательное отношение к власти.
Тамара Ляленкова: Действительно, ничто так не пробуждает гражданскую активность, как личный протест.
- На самом деле, старшеклассники интересуются тем, что происходит? Не сейчас происходит, это эмоционально очень заряжает, а в политические будни.
Тамара Эйдельман: Ну, конечно.
Тамара Ляленкова: Какие-то вопросы задают, вне этой ситуации?
Тамара Эйдельман: По-разному. Наш покойный директор очень любил говорить – школа не может быть островом. В перестройку все дети интересовались политикой, потому что их родители интересовались. Потом это все совершенно…
Эдуард Безносов: Сейчас общество, конечно, не такое политизированное.
Тамара Эйдельман: Но сейчас я, по крайней мере, у своих учеников вижу огромный интерес.
Эдуард Безносов: Сейчас всплеск, да.
Тамара Эйдельман: Это естественная реакция на происходящее и опять же на то, что обсуждают дома. Если дома никто не знает, что происходит, то тогда надо быть очень уж сильно мотивированным подростком. В последние годы, по моим наблюдениям, бывают 1-2 мальчика обычно, которые сами до чего-то дошли. Как правило, это или националисты, или коммунисты, которые сами до чего-то додумались. А остальные только – у, а что это такое?!
Эдуард Безносов: Но все равно – протест.
Тамара Ляленкова: Как интересно – националист или коммунист.
Эдуард Безносов: Это наиболее доступные вещи.
Николай Соловьев: Крайности в суждениях.
Эдуард Безносов: Наиболее доступные вещи для понимания в силу своей примитивности.
Митя Алешковский: Вообще, в молодежной среде как раз эти митинги обсуждаются не только дома, но в каждом кафе. Куда я ни захожу, особенно если это какие-нибудь места скопления молодежи, не говоря про знаменитый "Маяк"… Можно зайти в любое место, где обычно собирается молодежная тусовка. И ты спокойно садишься за любой столик и понимаешь, что вокруг тебя все говорят только про это.
Тамара Эйдельман: И в Интернете.
Митя Алешковский: В Интернете – это безусловно. В Интернете войны просто.
Тамара Эйдельман: Я как историк вижу, как формируется, начинает формироваться это самое пресловутое гражданское общество. Я пришла на встречу будущих наблюдателей в "Гражданин наблюдатель", причем, это было на следующий день после Старого Нового года. Сначала там, кроме меня, был какой-то один мальчик студенческих лет. Я подумала – вот, защитнички демократии нашлись. Но как народ повалил! Причем, самые разные люди! Были совсем молодые. Женщина с ребенком. Какие-то женщины пенсионного возраста. Какие-то здоровые мужики, предприниматели. И все пришли, все хотят быть наблюдателями.
Эдуард Безносов: А здоровые мужики рабочие были?
Митя Алешковский: С "Уралвагонзавода"?
Тамара Эйдельман: Рабочих не видно было. Ну, хорошо, ну, что…
Эдуард Безносов: Ну, да, конечно, революцию, которую назвали пролетарской, делали не рабочие.
Тамара Эйдельман: За последние несколько дней для меня самое большое потрясение – это мальчик, который на журфаке задал вопрос Медведеву про смертную казнь. И десантники, которые песню записали про Путина. Это же как раз говорит… Не знаю, как насчет рабочих, но вид этих десантников…
Эдуард Безносов: Про смертную казнь – пойдет ли он на казнь за свои убеждения?
Тамара Эйдельман: Примет ли он казнь так, как принял ее Саддам Хусейн, или он убежит к нашим союзникам в Северную Корею. Действительно, кто мог такое представить себе год назад?!
Николай Соловьев: Вообще говоря, реакция на митинг и на наше обращение была самая разная. Некоторые мне сообщили, что они очень рады, а у некоторых было весьма сдержанное отношение. И это очень юные молодые люди, но они уверены, что ничего изменить нельзя.
Митя Алешковский: Было и крайне отрицательное отношение к письму.
Эдуард Безносов: То, о чем я говорил.
Николай Соловьев: Но вот резко отрицательного типа – что мы льем воду на чью-то мельницу, не было высказано. Только очень холодное и сдержанное отношение.
Митя Алешковский: Мне позвонил мой бывший одноклассник, который меня очень жесткими словами обругал и сказал, что ничего хуже я сделать не мог. Хотя я ничего особенного не сделал – просто разместил в Интернете это письмо. Но он мне сказал – молодец, Митя, подставил школу.
Эдуард Безносов: Он из благородных побуждений.
Юлия Лидерман: Я нашла это письмо в социальной сети неожиданно и очень была тронута. Не могу сказать, что я обрадовалась, потому что это было чувство и замешательства, и радости. Я оценила смелость этого поступка, оценила мужество. И я была очень польщена тем, что есть связь между тем, как я себя чувствую, что я делаю в этот момент, и что делают мои учителя, с которыми, я не могу сказать, что часто встречаюсь. Это был для меня знак связи, очень позитивной связи, очень меня воодушевивший, согревший. Такие вот высокие слова, но я их не очень боюсь, потому что было действительно такое чувство. Потом, будучи уже на митинге на проспекте Сахарова, я увидела выпускника 67-й школы, которому сказала – а видел ли ты, какое письмо замечательное учителя написали? А он мне сказал – да, конечно, я видел, но только ты не знаешь, какие последствия есть у этого письма, довольно серьезные обсуждения, давление на учителей и т. д. и т. д.
Наталия Лесскис: Я согласна с чувством, которое возникло у Юли, я его понимаю. Это чувство какой-то связи, очень важно, ведь прошло 20 лет. В принципе, мы по-прежнему, тем не менее, существуем в одном пространстве. Связано ли это с тем, что такой возраст - 13-17 лет, когда формируются ценности у человека, то ли связано с тем, что была такая эпоха бурная, скажем, лето 1991 года. Между 8 и 9 классом. Почти все были в отъезде в августе. Мы с моей одноклассницей взяли у кого-то (по-моему, это было в "Общей газете", которая тогда появилась) текст обращения к войскам. Я жила в тот момент на Новом Арбате. Поэтому все эти войска у меня были под окнами. Мы взяли текст этого обращения, перепечатали сами на машинке, ходили и раздавали не сильно старше нас солдатам-срочникам. Может быть, это не сыграло никакой роли, но для нас это был очень важный момент.
Мы не могли в тот момент быть в стороне, сколько бы взрослые не пытались сделать вид, что ничего не происходит. Невозможно в такой ситуации сделать вид, что ничего не происходит. То ли потому, что это была такая важная эпоха, то ли потому, что это был такой возраст, но все-таки я готова признать, что именно то время сформировало меня такой, какая я есть, мои ценности. Не только семья, которой эти ценности были близки, но и школа, и все, что происходило, какова была реакция моих учителей на в тот момент актуальные политические события. Мне кажется, если бы они попробовали сделать вид, что ничего не происходит, я бы решила, что они сошли с ума.
Ну а теперь я сама немножко готова погордиться, потому что выпускник школы, где я работаю, придумал, по версии Рунета, один из лучших лозунгов митинга на Болотной: "Я не голосовал за этих сволочей, а голосовал за других".
Тамара Ляленкова: Наверное, это идеальная ситуация - педагоги гордятся учениками, а ученики - педагогами, однако даже в Москве таких школ - единицы.
Мы пытаемся ответить на два весьма актуальных сегодня вопроса: должен ли педагог влиять на убеждения учеников и могут ли дети принимать участие в акциях протеста? Несмотря на прозвучавший отрицательный ответ, ситуация не так проста, как может показаться.
С одной стороны, в образовательных стандартах никогда еще так много не писали о воспитании гражданина, как теперь. И большинство директоров школ, продолжая советскую традицию, вступили в партию власти, а значительное число педагогов попали в "Народный фронт". Я не говорю уже о том, что избирательные участки, как правило, располагаются в здании школы, а учителя работают в избирательных комиссиях. С другой стороны, если у педагога есть авторитет, то его мнение становится важным не только в предметной области. Я попросила ученика одиннадцатого класса Александра Скрыльникова поговорить с учителями в его школе.
Александр Скрыльников: Считаете ли вы, что учитель должен делиться со своими учениками своими политическими убеждениями?
Ольга Дмитриевская: Полагаю, что – нет. Каждый должен составить свое мнение о политике в стране. И учителя не имеют права навязать своим ученикам мнение.
Екатерина Кошечкина: Я считаю, что учитель не должен говорить ученикам о своих политических убеждениях, потому что это лишает учащихся свободы выбора. И они вольно или невольно будут ориентироваться на мнение своего преподавателя. Они должны для себя свой выбор делать сами. Я считаю, что в школе должна быть работа по анализу политической деятельности, политических программ разных партий и результатов деятельности лидеров политических партий.
Тамара Ляленкова: Итак, учителя единодушны в том, что политические убеждения - дело сугубо личное и формировать юные умы лучше примерами из истории или литературы. Искать вечные ценности в действительности - дело опасное, и родную школу могут закрыть - так в ответ на призыв участвовать в митинге "За честные выборы" откликнулся кто-то из выпускников школы 67.
Тут же возникло опасение, что письмо учителей может повредить замечательной школе, возник страх.
Эдуард Безносов: Да, приходили отклики - а не придется ли теперь защищать родную школу. А кто-то отвечает – ну и что, и защитим.
Тамара Эйдельман: Идет процесс, конечно, болезненный. В нашей стране всегда очень любят коллективную ответственность – и снимать головы, и брать заложников. Мы заложники этой ситуации, иначе ничего не сдвинется никогда.
Эдуард Безносов: Но каждый из нас выражал только нашу, личную точку зрения, как частного человека.
Тамара Ляленкова: Откуда у вас такая храбрость? Вы такие профессионально уверенные в себе люди, вы понимаете, что вы всегда, если что, найдете работу?
Тамара Эйдельман: Один из наших коллег сказал другой из наших коллег, которая подписала письмо. Он ей сказал – ну, вы-то с Тамарой всегда найдете работу, если школу разгонят, а мы что делать будем? На что она ему резонно ответила – так, может, работай получше, тогда тоже найдешь работу. Я не вижу никакой особой храбрости.
Эдуард Безносов: За прежние годы так намолчались.
Тамара Ляленкова: Дело в другом. Вот, у нас много региональных корреспондентов. Я сделала рассылку, чтобы они мне записали учителей провинциальных про проблемы, потому что в школе многое меняется, ну и т.д. Ни один мне не прислал ни одного репортажа.
Митя Алешковский: А вы подумайте, что будет делать учитель, который живет в какой-нибудь маленькой деревне? Есть простой пример. Когда были эти выборы, пришло письмо из Бурятии от учителя, который там живет в каком-то маленьком населенном пункте, он говорит – нас всех заставляют голосовать за "Единую Россию".
Тамара Эйдельман: И в 10 утра еще прийти и доложиться, что ты уже проголосовал.
Митя Алешковский: Да. И что делать?! Вот он живет в деревне, там одна школа или две. Его выгонят из одной. Что, его возьму в другую?
Тамара Эйдельман: Никуда его не возьмут.
Митя Алешковский: Он потеряет все.
Эдуард Безносов: Это волчий билет.
Митя Алешковский: Что он должен делать?
Тамара Эйдельман: Мало того, я ему написала – пришлите мне хотя бы номер школы. Мы не будем называть ваше имя. С тех пор я не получила от него ни одного письма.
Николай Соловьев: В глубинке очень часто руководство школы вступает в партию, понятно – в "Единую Россию".
Митя Алешковский: И это считается нормальным.
Эдуард Безносов: Это считается должным.
Николай Соловьев: Это явление массовое.
Эдуард Безносов: Да. Я вел курсы для учителей России по русскому языку, по литературе. Приезжали люди как у Гоголя - от Камчатки до Риги, и рассказывали про случаи, когда принуждают вступать в "Единую Россию". Короче говоря – быть угодным власти принуждают. Провинциям очень тяжело.
Тамара Эйдельман: Там, конечно, требуется огромное мужество, чтобы пойти. Это решение, которое потом всю твою жизнь меняет.
Николай Соловьев: Сейчас все чаще и чаще и говорят про учителей, работающих в избирательных комиссиях в школах. Не может быть такого, чтобы учителя, работающие в комиссии, что-нибудь туда вкидывали. Мы знаем их много лет. Я учил их детей и внуков. Как-то мне в это совсем не верится.
Тамара Эйдельман: Во-первых, это вполне может быть сделано за их спиной. А вот кого потом сделают стрелочниками, если начнется разбирательство… И, вообще, за фальсификацию на выборах до 4 лет. От штрафа в 100 тыс. до 4 лет за фальсификацию на выборах! Это должны знать все. И если, конечно, на этих несчастных учителей… Я не могу себе представить своих коллег, вбрасывающих, но я могу себе представить, что им говорят – попейте чайку. Им не говорят, конечно, - отвернитесь, мы сейчас будем вбрасывать.
Эдуард Безносов: Отдохните.
Тамара Эйдельман: Да, отдохните, а мы… И в этот момент все происходит. А потом, ясное дело, что они окажутся виноватые.
Митя Алешковский: Я не исключаю прямого давления.
Тамара Эйдельман: Где-то может быть и так. Я могу представить себе, что есть какие-то энтузиасты. Кстати, обычно еще уговаривают идти в эту комиссию. Не хотят люди.
Эдуард Безносов: На прошлых выборах нас обязать не могли, но просили взять открепительные талоны по месту жительства и прийти проголосовать в школу. Я так и сделал. А вечером мы пошли голосовать вместе с женой, и напротив своей фамилии я увидел галочку и чью-то подпись. То есть мой бюллетень был использован.
Тамара Эйдельман: А я знаю одну женщину, тоже учительницу, но не в нашей школе, которой директриса сказала – возьмите открепительный талон и можете не приходить, я за вас проголосую.
Эдуард Безносов: Конечно, берется этот бюллетень неиспользованный и вбрасывается там, где нужно. Для этого совершенно необязательно, что учителя, которые работают на этих избирательных участках, принимают участие в этих махинациях.
Митя Алешковский: Но это не значит, что они не принимают. Я уверен, что по всей стране очень много примеров того, что именно учителя.
Тамара Ляленкова: Все-таки очень многие, когда заканчивают школу, уже идут голосовать - 18 лет. Предполагается, что человек настолько понимает, что происходит, что он может сделать самостоятельный выбор. Как воспитывается желание все-таки принять участие в том, что происходит?
Тамара Эйдельман: Обществознание. Там, например, есть тема – глобальные проблемы XXI века. Соответственно, они должны знать глобальные проблемы. Для этого они должны быть в курсе событий. У меня уже много лет на уроках обществознания есть такая работа, проводящаяся каждую неделю, которая когда-то была в шутку названа "русская рулетка". Так она с тех и называется. Там есть такой элемент игры, потому что они вытягивают. Не буду сейчас вдаваться в подробности. В общем, грубо говоря, это работа по последним политическим событиям.
Я всегда им говорю, что я не оцениваю взгляды. Они должны знать факты. Если человек спутал Иран и Ирак, то чтобы он там не написал, он получит 2. В 10-м никто ничего не знает, пишут полный бред, анекдот, смешно ужасно. К 11-му выясняется простая вещь. Эта работа вынуждает их смотреть новости или читать их. К 11-му уже страсти пылают. Все обсуждают. Они уже в материале.
Понятно, это обществознание. Учитель географии, математики этого делать не может. Но мне кажется, что есть то, что может делать любой учитель. Наша задача, извините за такую банальность, не теряет своей важности – учить детей думать. И это можно делать на любом материале – на материале древнего мира, литературы, всего, чего угодно. На то есть разные методики. Если человек умеет думать, то он активную гражданскую позицию будет занимать, как бы она не была окрашена.
Тамара Ляленкова: Так считает Тамара Эйдельман.
А вот что думают по этому поводу выпускники девяностых годов.
Юлия Лидерман: Когда я заканчивала школу, это вообще было время подъема и больших надежд. Я помню, что даже самоуправление в школе было введено. Практика дискуссий и игр. Помню сильное мое впечатление от уроков истории. У Тамары Натановны есть потрясающие методологические ходы. Я была не очень прилежным учеником в школе, думаю, что Тамара Натановна очень бы удивилась, если бы узнала, что я являюсь кандидатом культурологии и работаю на кафедре истории и теории культуры. Думаю, что для нее это было бы довольно курьезно.
Но то, что я помню об уроках истории – это игры в публичные дискуссии. У нас такие были игры – суды над историческими героями.
Наталия Лесскис: Да, риторическое упражнение. Тебе давалась роль, и ты должен был все найти про своего персонажа. Я помню, что я была Ириной Годуновой. Это я помню хорошо. Каждый человек сам писал роль – выбирал сторону защиты или обвинения. Писал свою как бы речь перед судом.
Юлия Лидерман: Да, для меня очень важен опыт противостояния. Потому что суд – значит, есть обвинитель, защитник. С одной стороны, ты внутри этой роли, а с другой стороны, над этой ситуацией. В общем, это было замечательно. К чему я это говорю. К тому, что культура обсуждения в школе практиковалось. Именно в подростковый период это очень важно. Потому что энергия противостояния, энергия разрушительная здесь имеет возможность культивироваться, именно превращаться в эмоцию. Это для учителей старших классов, по-моему, не менее важно, чем знание предмета. Я не говорю про представление о психологии, это другое. Готовность психически, эмоционально и душевно тратиться на дискуссии, что ли.
Что касается времени, когда я заканчивала школу. Я закончила в 1992 году, но три года до этого я вспоминаю с удовольствием как времена чрезвычайного, эмоционального подъема наших учителей, которым мы тоже заразились. Это заключалось в том, что мы вместе проводили очень-очень много времени. Были такие случаи, когда Эдуард Львович мог сказать – а давайте сегодня на "Покаяние", его нужно обязательно смотреть. Мы не знали, что такое "Покаяние", но мы шли с ним в кино. Я даже не помню – обсуждали мы это или нет, неважно. Но то, что с нами так делились, я вспоминаю с удовольствием.
Наталия Лесскис: У меня похожие, наверное, воспоминания. Потому что я закончила в 1994 году школу. Все трудно перечислить. Есть какие-то более косвенные вещи. Например, мы ездили по разным городам в каникулы, заходили в книжные магазины вслед за нашими учителями. Дальше Эдуард Львович говорил – вот этих книг вы не найдете в Москве, потому что их сметают моментально. Здесь их можно найти. Довольно много я могу найти вещей, которые я купила в таких поездках.
Тамара Ляленкова: Например?
Наталия Лесскис: Например, Цветаева. В 1990 году – это нетривиально купить хороший томик Цветаевой, Мандельштама. Я сейчас уже всего не помню. Помню, что это была не только художественная литература, но очень редкие какие-то филологические книжки, который покупал Эдуард Львович. Мы, не очень думая, вслед за ним покупали. Это было, на самом деле, очень хорошо. Потому что вот оно - формирование, авторитет, который происходит не на уровне того, что тебе диктуются некоторые правила жизни, а просто мы знали, что вот это надо купить. Мы потом поймем зачем. Но как-то потом получается, что это тебе пригождается. Из таких вещей очень ценным был альманах "Личное дело" поэтов-концептуалистов. Именно благодаря ему я с ними ознакомилась.
Тамара Ляленкова: Это не то, чтобы Эдуард Львович на уроке сказал – хорошо бы вам дети почитать таких и таких поэтов.
Наталия Лесскис: Тут нужна справка исторического характера. Те, кто учился в нашей школе, очень хорошо помнят, что многие уроки (первый урок в день) начинался со стихотворной разминки, когда каждый мог прочесть любое стихотворение, которое он хотел. Мы могли прочесть, и точно также мог прочесть Эдуард Львович.
Тамара Ляленкова: Это были Юлия Лидерман и Наталия Лесскис, школа № 67, выпуск 90-х.
Тамара Эйдельман: Был такой хороший фильм "Ключ без права передачи". Есть разные моральные проблемы и ограничения в выстраивании личностных отношений с детьми. Это очень опасно даже, я бы сказала.
Эдуард Безносов: Это большая ответственность.
Тамара Эйдельман: Да. Но, вообще, на то есть классный руководитель. Понятно, что любой человек, который входит в класс, в какое-то помещение и общается с другими, он с ними в какие-то отношения вступает, а не просто бу-бу-бу. Но все-таки, мне кажется, что прежде всего урок предполагает знания, развитие мышления. А вот когда начинаются патриотическая задача, воспитательная задача, я всегда говорю – можно ли обучить детей любить собственную маму? Ты, Ванечка, сегодня хорошо любил свою маму – тебе 5. А ты, Митечка, обидел маму – тебе 2. Ну, что это такое?!
Тамара Ляленкова: Но, с другой стороны, ведь это не предсказуемо. Потому что в одном классе у одного педагога возникает, причем, как правило, у большинства учеников возникает уважение к учителю. Они в каких-то вещах ему доверяют, он пользуется авторитетом.
Эдуард Безносов: Это уже вопросы психологии.
Тамара Ляленкова: И эти вопросы психологии присутствуют в любой школе. Классный руководитель может не пользоваться этим авторитетом, не иметь никакого влияния на детей. А человек, который преподает какой-то предмет, как раз может ответить на тот главный вопрос, который у всех где-то там в подкорке присутствует.
Эдуард Безносов: Все может быть.
Тамара Эйдельман: На перемене он может ответить, на наших гуманитарных предметах. Мы на каждом уроке отвечаем на главные вопросы бытия.
Эдуард Безносов: Да, но лучше все-таки сказать – давай с тобой об этом говорим после уроков.
Тамара Эйдельман: Уже есть некий авторитет, заработанный на уроках. А дальше…
Эдуард Безносов: На уроках и вне уроков, если с таким вопросом подходит, то, конечно, надо говорить об этом вне, простите, учебного процесса.
Тамара Ляленкова: Я имею в виду авторитет вообще, в принципе. Он возникает. И вам тогда приходится с ним что-то делать. К вам идут. И вам волей-неволей приходится принимать на себя еще это учительство. Это же другая, наверное, степень ответственности, или это нормально для педагога? Вы же понимаете, что сейчас вы говорите вещи очень важные для этого человека, которые его как-то повернут.
Тамара Эйдельман: В том наша ответственность.
Эдуард Безносов: Для педагога вообще – это нормально. Каждый конкретный учитель для себя этот вопрос решает.
Тамара Ляленкова: Но это должно быть частью профессии?
Эдуард Безносов: Если повезет, то станет частью профессии.
Тамара Эйдельман: А если – нет, то тогда это просто даватель урока.
Эдуард Безносов: Урокодатель.
Тамара Эйдельман: Да, урокодатель, который может быть блистательным, это тоже вариант.
Эдуард Безносов: Да, который может быть блестящим преподавателем. Повезет, уж не знаю по каким причинам, будут тебе доверять дети, - прекрасно. Не повезет – значит, не будут. Но как это происходит, я рассказать не берусь.
Тамара Эйдельман: А я считаю, что очень хорошо, что есть и такие, и такие.
Эдуард Безносов: В общем – да.
Тамара Эйдельман: А то если бы дети вступали в какие-то душевные отношения с каждым учителем…
Эдуард Безносов: Это не хорошо и не плохо – это естественно.
Николай Соловьев: Но от острых тем мы не уходим, даже от злободневных. На уроке можно и в ущерб изучаемой темы.
Эдуард Безносов: Можно, конечно, иногда.
Тамара Эйдельман: Но не каждый раз.
Николай Соловьев: Конечно.
Эдуард Безносов: Если пристали с ножом к горлу.
Тамара Ляленкова: И все же, помимо собственной воли, педагоги формируют взгляды детей, считает бывшая ученица, а теперь учительница Наталия Лесскис.
Наталия Лесскис: В школе учителем работает живой человек. И ребенок так или иначе повторяет, не сознательно, но повторяет виденную модель поведения. Наверное, это и есть большой результат моего обучения в 67-й школе, потому что я сама стала школьным учителем, преподавателем литературы. Да, литература – один из тех предметов, который без прямого разговора о ценностях ценности транслирует. Как раз 8 – 11 классы – это тот самый возраст, когда каждый… Эдуард Львович мог бы вспомнить, сколько у нас было с ним столкновений, невзирая на большую взаимную любовь. Да, мы спорили. Вот как раз это и важно. Но понимаешь это уже потом.
Юлия Лидерман: Надо разговаривать и дискутировать, не дискредитировать детей по возрастному принципу, по каким-то другим принципам. Это серьезная проблема нашего образования – делать скидку, которую можно прямо назвать дискредитацией. Нет никакой угрозы в том, что оба разговаривают. Наоборот, разговор – это единственная форма, коммукативная форма, в которой происходит взросление. Кроме понимания, мы ничего не можем предложить собеседнику. Мы ничего не можем предложить друг другу.
20 лет прошло с момента, когда я закончила школу, я себя очень хорошо помню в позиции ученика. Я очень люблю эту роль. Я думаю, что мне в жизни очень повезло с учителями. И потом я относилась к своим учителям в университете также почтительно и с большим уважением. Думаю, что это связано со школой, хотя мы очень много критиковали наших учителей.
Наталия Лесскис: И в процессе обучения, и после.
Юлия Лидерман: Наверное, если мы сейчас такую поставим цель и сядем делать передачу о том, возможна ли критика учителей, то я, наверное, скажу, что это также обязательно, как и дискуссии на политические темы.
Я была учеником. Я была и в другой позиции. Моя профессия - наука, но она связана с образованием, с академической средой. Честно говоря, нас с Наташей тоже связывают разные узы. Например, мы выпускники одной школы, но мы были и в ситуации учитель-ученик, и можем поменяться. Эта ситуация обмена. Но эти роли «ученик» и «учитель» – одни из самых центральных ролей для современности, для человека, который принужден жить в ситуации бесконечного обучения, изменения, новых навыков и т. д. и т. д. Это одна из базовых ролей этого общества, в котором мы живем.
Наталия Лесскис: На самом деле, я стала ценить все, что получено в школе, гораздо позже, чем я ее закончила. В 16 лет человек погружен в разные не только образовательные проблемы, и очень трудно это все. Было много разных форм работы. Я помню, что мы очень много работали в группах, например, на уроках истории. Две парты, рядом стоящие, 4 человека получают вопрос, тему для обсуждения и должны вынести некоторые совместные по этому поводу суждения. Каковы были предпосылки такого-то явления? Каковы были его последствия? В чем заключалась суть, основные движущие силы чего-то? Нам надо было аргументировать свою точку зрения. Из своего опыта хочу сказать, что гражданскую позицию необязательно воспитывать впрямую, а можно, например, развивая в человеке аналитические способности, тем самым, подталкивая его к некоторой активной жизненной позиции. Это не значит, что все выпускники нашей школы абсолютно единодушны. Я вижу в Facebook даже не дискуссии, а уже битвы, мне кажется, не на жизнь, а на смерть и вокруг фигур нынешней оппозиции, вокруг выборов, тех решений, которые сейчас принимает комитет митинга, вокруг самой ситуации. И в школе, где я сейчас работаю, то же самое.
Тамара Ляленкова: Я как раз и хочу понять, какие в школе могут быть механизмы. Потому что с одной стороны, какие-то политические вещи в школу априори приносить нельзя, с другой стороны, так или иначе, они проникают в школу.
Юлия Лидерман: Тут много проблем. Конечно, мы находимся внутри сложной ситуации. Несколько дней назад президент предложил поправку к закону о том, что запрет на преподавательскую профессию может распространяться на людей, которые подвергались уголовному преследованию за экстремизм.
Наталия Лесскис: Но мы знаем закон об экстремизме и все, что с этим связано – и то, насколько широко трактуется понятие "экстремизм".
Юлия Лидерман: Да, 282-я статья, по которой уже были прецеденты по осуждению произведения искусства за экстремизм. Таким образом, мы видим один из вариантов развития событий: возможно, мы получим политическую статью и инструмент политической борьбы с инакомыслием. Это, с одной стороны, такая вот репрессивная угроза или возможность такого развития событий. А с другой стороны, конечно, это отсутствие политического поля как нормы. Было бы странно, если бы оно в обществе отсутствовало, а в школах присутствовало.
Наталия Лесскис: Мне кажется, что политическая агитация в рамках школы невозможна. Но разговор неизбежен. Дело не в том – нужен или не нужен. Если мы считаем, что школа воспитывает гражданственность, как это написано в законе об образовании, мы вынуждены говорить о том, что такое ответственность гражданина. Но говорить об этом впрямую глупо и смешно. Или мы живем как-то ответственно, или мы живем безответственно. Тогда можно сколько угодно слов произносить. Если, с другой стороны, учитель со своими учениками проживает жизнь рядом, неважно – один день в неделю или пять дней в неделю, или 24 часа в сутки, но, сколько бы он не прожил, если он проживает ее честно, если их (и ученика, и учителя) в этот момент волнует одно и то же, об этом нельзя не говорить. Это невозможно!
Тамара Ляленкова: Так считает Наталия Лесскис.
НОВОСТИ ОБРАЗОВАНИЯ
Региональные:
С нового учебного года в школах Татарстана появится новый предмет "Уроки личной эффективности "Успех". В течение года, школьники в возрасте 8-14 лет смогут на факультативной основе посещать занятия, учиться ставить цели и достигать их. Проект разработан Институтом развития республики Татарстан и казанским IT-парком.
Губернатору Нижегородской области Валерию Шанцеву вручили диплом и мантию почетного доктора Нижегородского государственного технического университета. Решение об избрании главы области Почетным доктором было принято на заседании ученого совета еще в ноябре 2011 года.
Студенты Томского колледжа дизайна и сервиса стали победителями межрегионального конкурса молодых дизайнеров "Вид и Мода-2012". Авторы лучших коллекций получили денежные призы, сертификаты на публикации в престижных журналах, а так же возможность поехать на международный конкурс в Испанию.
Руководство Санкт-Петербургского университета подписало соглашение с Главным управлением Министерства юстиции об организации практики для студентов, обучающихся факультетах юриспруденции, экономики, а так же государственного и муниципального управления. Напомним, в 2011 году СПбГУ успешно реализовывал программы по прохождению студенческих практик в Министерстве иностранных дел в Санкт-Петербурге и в Северо-Западном банке Сбербанка России.
Федеральные:
Министерство образования объявило сроки и правила приема в школы. Согласно опубликованному проекту, запись в первые классы будет начинаться 1 марта и заканчиваться 5 сентября, а основным критерием отбора станет территориальный признак. Для записи ребенка в школу родители обязаны предоставлять свидетельство о регистрации по месту жительства. На спецшколы, школы с углубленным изучением тех или иных предметов территориальный признак распространяться не будет. Правила, закрепленные в проекте, вступят в силу в новом году.
Обновленные правила приема: перечень направлений подготовки и список вступительных испытаний опубликовали российские вузы 1 февраля. До 20 июня, когда начнется прием заявлений от абитуриентов, на сайтах вузов должна появиться также информация о минимальных баллах ЕГЭ, необходимых для поступления. При этом нижняя граница, установленная вузом, не может быть ниже той, которую определила Федеральная служба по надзору в сфере образования. Напомним, по русскому языку надо набрать минимум 36 баллов, по математике - 24. Изменения коснулись и льготников, теперь они смогут воспользоваться своим правом на внеконкурсное зачисление только в 1 вузе, на 1-ой специальности.
Общественная палата РФ открыла телефон "горячей линии" для учителей школ. Официально телефон доверия открыт для жалоб педагогов, которых, по данным некоторых СМИ, принуждают принять участие в митинге в поддержку кандидата в президенты Владимира Путина 4 февраля. Оставлять сообщения как открыто, так и анонимно смогут учителя со всей России. Телефон доверия: 8 800 700 8 800
Президент Дмитрий Медведев призвал лишать аккредитации учебные заведения, где преподаватели позволяют себе пропаганду экстремизма. Заявление было сделано во время визита в главное управление МВД по Московской области.
Зарубежные:
Новые правила приема абитуриентов вступили в силу в Приднестровском государственном университете. Так, в частности, с будущими студентами заключается трехсторонний договор "вуз-работодатель-абитуриент" о целевой подготовке специалиста. При зачислении на бюджетное отделение студент берет на себя обязательство хорошо учиться, а после окончания вуза 3 года отработать по распределению. В случае нарушения студентом взятых на себя обязательств, он обязан возместить расходы на свое обучение.
Ведущие врачи и медицинские исследователи Австралии объединились в группу "Друзья науки в медицине". Ученые выступают против преподавания "альтернативной медицины". Речь идет о китайском траволечении, хиропрактике, гомеопатии, натуропатии, рефлексологии и ароматерапии. По мнению медиков, преподавание подобных дисциплин в медицинских вузах подрывает их авторитет.
В одной из школ г. Потстаун (Пенсильвания) введен запрет на ношение учениками угг. Ограничение было введено из-за того, что в них подростки часто прячут мобильные телефоны, пользоваться которыми в школе запрещено.
Надо заметить, что это редкий, прямо-таки уникальный случай, когда учителя публично осуждают действующую власть. Скорее школьники откажутся писать контрольные работы во время акций протеста, чем эти события решится прокомментировать педагог. Почему? Об этом мы сегодня и поговорим в "Классном часе" с учителями гимназии №1567 Тамарой Эйдельман, Николаем Соловьевым, Эдуардом Безносовым и выпускниками - Юлией Лидерман, Наталией Лесскис и Митей Алешковским.
Мы поговорим также о том, должен ли учитель в школе обсуждать с учениками текущие политические события, и о том, как воспитать активного гражданина.
- В ответ на что возникло желание написать и опубликовать письмо? Просто желание как-то всех объединить в одном порыве? Или это было связано с тем, что внутри школьной среды вдруг поставили барьер в виде незапланированных контрольных?
Тамара Эйдельман: Да, нет. Мне кажется, это было желание, во-первых, выразить свое мнение, что является нормальным желанием. Перед 10 декабря мне, например, писали и звонили разные выпускники и советовались - идти на митинг или нет. И старшеклассники тоже. Старшеклассникам я говорила, что их дело учиться, а выпускникам говорила, что, конечно, идите. Поэтому я написала то, что я думала. Я в очередной раз хочу подчеркнуть, что это было мое личное мнение, к которому присоединились некоторые мои коллеги. Сначала это было 13 человек. А потом еще 3 человека, которые по техническим соображениям не успели сразу прочитать, тоже к нам присоединились. Николай Александрович, здесь присутствующий, я ему очень благодарна, потому что он некоторые стилистические вещи уточнил, они были очень важны, как мне кажется.
Николай Соловьев: Чуточку смягчил, по-моему.
Тамара Эйдельман: Я бы сказала - уточнил. Например, выделили еще раз, подчеркнули то, что мы считаем, что дети не должны ходить на митинг, потому что дети – это школьники, учащиеся.
Эдуард Безносов: Дети, в смысле, учащиеся. Выпускники тоже дети.
Тамара Ляленкова: А почему? Вот старшеклассникам, мне кажется, как-то уже пора все понимать. Некоторые могут голосовать. И к этому моменту они, как правило, подходят без какой-то определенной политической позиции.
Эдуард Безносов: В этом случае мы нарушим закон о том, что школа вне политики.
Тамара Эйдельман: А потом они несовершеннолетние. И граждански, и морально мы не имеем право их призывать.
Эдуард Безносов: Морально - ни в коем случае.
Тамара Эйдельман: У них есть родители. Если их родители хотят пойти на митинг вместе с ними - это их дело. А, тем более, что учителя для детей, помимо того, что авторитет, но еще какая-никакая власть. Как это мы можем их призывать?! Это нехорошо. А другие позовут на другой митинг... Зачем? Пусть учатся.
Николай Соловьев: На Селигере регулярно зовут детей на митинги "Единой России".
Эдуард Безносов: Ну, Селигер не школа. Это молодежный политический лагерь. Это уж не время занятий. Они свободные люди на каникулах. А мы представляем школу как социальный институт, как учебное заведение.
Тамара Ляленкова: Мне дети говорят, что учителя в школе не рассказывают о своих убеждениях. Поэтому, с одной стороны, они не знают, каких взглядов учителя придерживаются. А есть еще такая история, что многие педагоги в школах объясняют вещи, которые родители объяснить не хотят, или не могут. Если у учителя есть авторитет, то, как правило, этот авторитет общий. Он не только предметный.
Эдуард Безносов: Человеческий.
Тамара Ляленкова: В этом смысле, естественно, спросить у педагога, у человека, к которому ты подходишь с другими вопросами, с этими вопросами в том числе. Вы в этом случае молчите? Вы говорите - нет, я не имею права тебе ничего про это говорить?
Эдуард Безносов: Не так. По собственной инициативе я стараюсь этого не делать. Но дети меня спрашивают, задают элементарный вопрос - а вы за кого голосовали? Может воспоследовать следующий вопрос - а почему? Тогда я объясняю, но это моя позиция. Я выступаю как частное лицо, как гражданин, а не как преподаватель, работающий в этом конкретном учебном заведении. Я им стараюсь объяснить, что это моя гражданская позиция, никак не связанная с моей профессиональной деятельностью. Но поскольку моя профессиональная деятельность такова, то получается, что я свою позицию как будто транслирую.
Тамара Ляленкова: Эдуард Львович, но могло так случиться, если бы вы работали в какой-то другой школе, что вас за эту вашу позицию, за этот частный, разговор, который все равно происходил в стенах школы, могли каким-то образом наказать? Или не могут?
Эдуард Безносов: Я скажу честно, мне трудно себя представить в другом учебном заведении, в другой школе. Я допускаю, что такое может быть.
Тамара Эйдельман: Понятно, что за взгляды никто наказать не может. Но могут наказать за какое-нибудь неправильное ведение журнала. Формально никто никогда не будет наказывать.
Эдуард Безносов: Найдут, к чему придраться. Могут спровоцировать. Я очень хорошо это представляю в нашей стране. Все может быть.
Тамара Ляленкова: Но вот к вам обратились ребята с вопросом, как в этой ситуации себя повести, если им хочется пойти. После первого митинга все были воодушевлены. Это действительно был очень интересный гражданский опыт для многих. Они звонили именно вам, спрашивали почему?
Тамара Эйдельман: Интересовались моим мнением. Не то, чтобы я такой гуру, который велит - ты иди, а ты не иди. Просто люди советовались. В нашей школе ученики-выпускники, многие из них очень хорошо относятся к учителям, интересуются их мнением. Я, кстати, даже не знаю, те, кто со мной советовался, кто из них потом пошел, не пошел. Я знаю, что некоторые старшеклассники, которым я говорила не ходить, в результате пошли.
Эдуард Безносов: А я знаю некоторых старшеклассников, которые написали, что не могут в этот день писать ГИА по семейным обстоятельствам, то есть получили записки от родителей, и вместе с родителями пошли на этот митинг. Но тут есть еще один аспект. Почему они звонят? Чем они могут руководствоваться? Я сейчас вспоминаю 1993 год и обращение Гайдара с призывом прийти тогда еще к Моссовету на Тверскую. Звонит мне мальчик, уже окончивший нашу школу, выпуск 1991 года: "Эдуард Львович, а вы пойдете?" "Да, - говорю, - конечно, я пойду". Буквально через 1,5-2 минуты мне звонит Тамара и говорит: "Ты сошел с ума. Ты взрослый человек, а он!.." Но я его не принуждаю, не призываю. Я просто сказал, что, да, я пойду. Не знаю, как он…
Тамара Эйдельман: И он пошел. Я его уговаривала не ходить, но пошел.
Эдуард Безносов: А сейчас, он буквально два дня назад мне звонил, он не пойдет. Не потому что поменялись его взгляды, а потому что он считает, что это уже ничего не дает и, вообще, идущие на этот митинг - объекты чьих-то манипуляций и т. д. А по своим взглядам он остался прежним. Поэтому вопрос имеет, по крайней мере, две стороны. Это надо учитывать. Сейчас возник такой скептицизм, не скажу нигилизм, но скептицизм по отношению к этим мероприятиям.
Тамара Ляленкова: Это, может быть, еще и вопрос взросления. Что скажите, Митя?
Митя Алешковский: Я, вообще, журналист. Несколько раз в этом году я ловил себя на мысли, как было бы здорово, если бы выборы проходили каждый год. Потому что такой невероятной движухи не происходило никогда! Все вокруг зашевелилось. Все вокруг задвигалось. И, по-моему, это очень здорово! Все в движении. Все пытаются что-то сделать. Кто-то куда-то рвется. Наверху все воруют, внизу все бесят. Настоящий бедлам. Сейчас это пройдет, и вы увидите, что все станет опять тихо, спокойно.
Тамара Эйдельман: Не станет!
Митя Алешковский: Эта пресловутая путинская стабильность: опять все пойдет по своим рельсам, вколоченным в гранит. И будет абсолютно как утром на море – тишь да гладь. Мы будем все спать. Потому что катализатор всей этой так называемой движухи – это, конечно, выборы. Вся молодежь сейчас просто заведена. Такое ощущение, что фитиль горит.
Тамара Ляленкова: Мне, кстати, показалось, что история с такими несправедливыми, на выходные дни приходящимися экзаменами как раз спровоцировала интерес школьников, старшеклассников к тому, что происходит.
Эдуард Безносов: Естественно! Запретный плод.
Тамара Эйдельман: Наверняка были тысячи тех, кто услышал в первый раз про это.
Эдуард Безносов: Конечно!
Митя Алешковский: Вообще, власть делает все, чтобы люди шли на митинги. Я уже думал, что после Болотной площади никто на Сахарова не пойдет. Но когда Владимир Владимирович сказал про бандерлогов, про презервативы с белыми ленточками, стало ясно, что еще больше народу придет. И, кстати, большинство людей, которые держали плакаты, написали именно про это: "Сам ты презерватив!" или "Мы не бандерлоги!". Люди именно на это обижались. Он сам их подтолкнул.
Тамара Эйдельман: Когда была эта контрольная, то одна мама из моего класса написала письмо, что она считает эту контрольную провокацией оппозиции. Потому что такая контрольная может вызвать только резко отрицательное отношение к власти.
Тамара Ляленкова: Действительно, ничто так не пробуждает гражданскую активность, как личный протест.
- На самом деле, старшеклассники интересуются тем, что происходит? Не сейчас происходит, это эмоционально очень заряжает, а в политические будни.
Тамара Эйдельман: Ну, конечно.
Тамара Ляленкова: Какие-то вопросы задают, вне этой ситуации?
Тамара Эйдельман: По-разному. Наш покойный директор очень любил говорить – школа не может быть островом. В перестройку все дети интересовались политикой, потому что их родители интересовались. Потом это все совершенно…
Эдуард Безносов: Сейчас общество, конечно, не такое политизированное.
Тамара Эйдельман: Но сейчас я, по крайней мере, у своих учеников вижу огромный интерес.
Эдуард Безносов: Сейчас всплеск, да.
Тамара Эйдельман: Это естественная реакция на происходящее и опять же на то, что обсуждают дома. Если дома никто не знает, что происходит, то тогда надо быть очень уж сильно мотивированным подростком. В последние годы, по моим наблюдениям, бывают 1-2 мальчика обычно, которые сами до чего-то дошли. Как правило, это или националисты, или коммунисты, которые сами до чего-то додумались. А остальные только – у, а что это такое?!
Эдуард Безносов: Но все равно – протест.
Тамара Ляленкова: Как интересно – националист или коммунист.
Эдуард Безносов: Это наиболее доступные вещи.
Николай Соловьев: Крайности в суждениях.
Эдуард Безносов: Наиболее доступные вещи для понимания в силу своей примитивности.
Митя Алешковский: Вообще, в молодежной среде как раз эти митинги обсуждаются не только дома, но в каждом кафе. Куда я ни захожу, особенно если это какие-нибудь места скопления молодежи, не говоря про знаменитый "Маяк"… Можно зайти в любое место, где обычно собирается молодежная тусовка. И ты спокойно садишься за любой столик и понимаешь, что вокруг тебя все говорят только про это.
Тамара Эйдельман: И в Интернете.
Митя Алешковский: В Интернете – это безусловно. В Интернете войны просто.
Тамара Эйдельман: Я как историк вижу, как формируется, начинает формироваться это самое пресловутое гражданское общество. Я пришла на встречу будущих наблюдателей в "Гражданин наблюдатель", причем, это было на следующий день после Старого Нового года. Сначала там, кроме меня, был какой-то один мальчик студенческих лет. Я подумала – вот, защитнички демократии нашлись. Но как народ повалил! Причем, самые разные люди! Были совсем молодые. Женщина с ребенком. Какие-то женщины пенсионного возраста. Какие-то здоровые мужики, предприниматели. И все пришли, все хотят быть наблюдателями.
Эдуард Безносов: А здоровые мужики рабочие были?
Митя Алешковский: С "Уралвагонзавода"?
Тамара Эйдельман: Рабочих не видно было. Ну, хорошо, ну, что…
Эдуард Безносов: Ну, да, конечно, революцию, которую назвали пролетарской, делали не рабочие.
Тамара Эйдельман: За последние несколько дней для меня самое большое потрясение – это мальчик, который на журфаке задал вопрос Медведеву про смертную казнь. И десантники, которые песню записали про Путина. Это же как раз говорит… Не знаю, как насчет рабочих, но вид этих десантников…
Эдуард Безносов: Про смертную казнь – пойдет ли он на казнь за свои убеждения?
Тамара Эйдельман: Примет ли он казнь так, как принял ее Саддам Хусейн, или он убежит к нашим союзникам в Северную Корею. Действительно, кто мог такое представить себе год назад?!
Николай Соловьев: Вообще говоря, реакция на митинг и на наше обращение была самая разная. Некоторые мне сообщили, что они очень рады, а у некоторых было весьма сдержанное отношение. И это очень юные молодые люди, но они уверены, что ничего изменить нельзя.
Митя Алешковский: Было и крайне отрицательное отношение к письму.
Эдуард Безносов: То, о чем я говорил.
Николай Соловьев: Но вот резко отрицательного типа – что мы льем воду на чью-то мельницу, не было высказано. Только очень холодное и сдержанное отношение.
Митя Алешковский: Мне позвонил мой бывший одноклассник, который меня очень жесткими словами обругал и сказал, что ничего хуже я сделать не мог. Хотя я ничего особенного не сделал – просто разместил в Интернете это письмо. Но он мне сказал – молодец, Митя, подставил школу.
Эдуард Безносов: Он из благородных побуждений.
Юлия Лидерман: Я нашла это письмо в социальной сети неожиданно и очень была тронута. Не могу сказать, что я обрадовалась, потому что это было чувство и замешательства, и радости. Я оценила смелость этого поступка, оценила мужество. И я была очень польщена тем, что есть связь между тем, как я себя чувствую, что я делаю в этот момент, и что делают мои учителя, с которыми, я не могу сказать, что часто встречаюсь. Это был для меня знак связи, очень позитивной связи, очень меня воодушевивший, согревший. Такие вот высокие слова, но я их не очень боюсь, потому что было действительно такое чувство. Потом, будучи уже на митинге на проспекте Сахарова, я увидела выпускника 67-й школы, которому сказала – а видел ли ты, какое письмо замечательное учителя написали? А он мне сказал – да, конечно, я видел, но только ты не знаешь, какие последствия есть у этого письма, довольно серьезные обсуждения, давление на учителей и т. д. и т. д.
Наталия Лесскис: Я согласна с чувством, которое возникло у Юли, я его понимаю. Это чувство какой-то связи, очень важно, ведь прошло 20 лет. В принципе, мы по-прежнему, тем не менее, существуем в одном пространстве. Связано ли это с тем, что такой возраст - 13-17 лет, когда формируются ценности у человека, то ли связано с тем, что была такая эпоха бурная, скажем, лето 1991 года. Между 8 и 9 классом. Почти все были в отъезде в августе. Мы с моей одноклассницей взяли у кого-то (по-моему, это было в "Общей газете", которая тогда появилась) текст обращения к войскам. Я жила в тот момент на Новом Арбате. Поэтому все эти войска у меня были под окнами. Мы взяли текст этого обращения, перепечатали сами на машинке, ходили и раздавали не сильно старше нас солдатам-срочникам. Может быть, это не сыграло никакой роли, но для нас это был очень важный момент.
Мы не могли в тот момент быть в стороне, сколько бы взрослые не пытались сделать вид, что ничего не происходит. Невозможно в такой ситуации сделать вид, что ничего не происходит. То ли потому, что это была такая важная эпоха, то ли потому, что это был такой возраст, но все-таки я готова признать, что именно то время сформировало меня такой, какая я есть, мои ценности. Не только семья, которой эти ценности были близки, но и школа, и все, что происходило, какова была реакция моих учителей на в тот момент актуальные политические события. Мне кажется, если бы они попробовали сделать вид, что ничего не происходит, я бы решила, что они сошли с ума.
Ну а теперь я сама немножко готова погордиться, потому что выпускник школы, где я работаю, придумал, по версии Рунета, один из лучших лозунгов митинга на Болотной: "Я не голосовал за этих сволочей, а голосовал за других".
Тамара Ляленкова: Наверное, это идеальная ситуация - педагоги гордятся учениками, а ученики - педагогами, однако даже в Москве таких школ - единицы.
Мы пытаемся ответить на два весьма актуальных сегодня вопроса: должен ли педагог влиять на убеждения учеников и могут ли дети принимать участие в акциях протеста? Несмотря на прозвучавший отрицательный ответ, ситуация не так проста, как может показаться.
С одной стороны, в образовательных стандартах никогда еще так много не писали о воспитании гражданина, как теперь. И большинство директоров школ, продолжая советскую традицию, вступили в партию власти, а значительное число педагогов попали в "Народный фронт". Я не говорю уже о том, что избирательные участки, как правило, располагаются в здании школы, а учителя работают в избирательных комиссиях. С другой стороны, если у педагога есть авторитет, то его мнение становится важным не только в предметной области. Я попросила ученика одиннадцатого класса Александра Скрыльникова поговорить с учителями в его школе.
Александр Скрыльников: Считаете ли вы, что учитель должен делиться со своими учениками своими политическими убеждениями?
Ольга Дмитриевская: Полагаю, что – нет. Каждый должен составить свое мнение о политике в стране. И учителя не имеют права навязать своим ученикам мнение.
Екатерина Кошечкина: Я считаю, что учитель не должен говорить ученикам о своих политических убеждениях, потому что это лишает учащихся свободы выбора. И они вольно или невольно будут ориентироваться на мнение своего преподавателя. Они должны для себя свой выбор делать сами. Я считаю, что в школе должна быть работа по анализу политической деятельности, политических программ разных партий и результатов деятельности лидеров политических партий.
Тамара Ляленкова: Итак, учителя единодушны в том, что политические убеждения - дело сугубо личное и формировать юные умы лучше примерами из истории или литературы. Искать вечные ценности в действительности - дело опасное, и родную школу могут закрыть - так в ответ на призыв участвовать в митинге "За честные выборы" откликнулся кто-то из выпускников школы 67.
Тут же возникло опасение, что письмо учителей может повредить замечательной школе, возник страх.
Эдуард Безносов: Да, приходили отклики - а не придется ли теперь защищать родную школу. А кто-то отвечает – ну и что, и защитим.
Тамара Эйдельман: Идет процесс, конечно, болезненный. В нашей стране всегда очень любят коллективную ответственность – и снимать головы, и брать заложников. Мы заложники этой ситуации, иначе ничего не сдвинется никогда.
Эдуард Безносов: Но каждый из нас выражал только нашу, личную точку зрения, как частного человека.
Тамара Ляленкова: Откуда у вас такая храбрость? Вы такие профессионально уверенные в себе люди, вы понимаете, что вы всегда, если что, найдете работу?
Тамара Эйдельман: Один из наших коллег сказал другой из наших коллег, которая подписала письмо. Он ей сказал – ну, вы-то с Тамарой всегда найдете работу, если школу разгонят, а мы что делать будем? На что она ему резонно ответила – так, может, работай получше, тогда тоже найдешь работу. Я не вижу никакой особой храбрости.
Эдуард Безносов: За прежние годы так намолчались.
Тамара Ляленкова: Дело в другом. Вот, у нас много региональных корреспондентов. Я сделала рассылку, чтобы они мне записали учителей провинциальных про проблемы, потому что в школе многое меняется, ну и т.д. Ни один мне не прислал ни одного репортажа.
Митя Алешковский: А вы подумайте, что будет делать учитель, который живет в какой-нибудь маленькой деревне? Есть простой пример. Когда были эти выборы, пришло письмо из Бурятии от учителя, который там живет в каком-то маленьком населенном пункте, он говорит – нас всех заставляют голосовать за "Единую Россию".
Тамара Эйдельман: И в 10 утра еще прийти и доложиться, что ты уже проголосовал.
Митя Алешковский: Да. И что делать?! Вот он живет в деревне, там одна школа или две. Его выгонят из одной. Что, его возьму в другую?
Тамара Эйдельман: Никуда его не возьмут.
Митя Алешковский: Он потеряет все.
Эдуард Безносов: Это волчий билет.
Митя Алешковский: Что он должен делать?
Тамара Эйдельман: Мало того, я ему написала – пришлите мне хотя бы номер школы. Мы не будем называть ваше имя. С тех пор я не получила от него ни одного письма.
Николай Соловьев: В глубинке очень часто руководство школы вступает в партию, понятно – в "Единую Россию".
Митя Алешковский: И это считается нормальным.
Эдуард Безносов: Это считается должным.
Николай Соловьев: Это явление массовое.
Эдуард Безносов: Да. Я вел курсы для учителей России по русскому языку, по литературе. Приезжали люди как у Гоголя - от Камчатки до Риги, и рассказывали про случаи, когда принуждают вступать в "Единую Россию". Короче говоря – быть угодным власти принуждают. Провинциям очень тяжело.
Тамара Эйдельман: Там, конечно, требуется огромное мужество, чтобы пойти. Это решение, которое потом всю твою жизнь меняет.
Николай Соловьев: Сейчас все чаще и чаще и говорят про учителей, работающих в избирательных комиссиях в школах. Не может быть такого, чтобы учителя, работающие в комиссии, что-нибудь туда вкидывали. Мы знаем их много лет. Я учил их детей и внуков. Как-то мне в это совсем не верится.
Тамара Эйдельман: Во-первых, это вполне может быть сделано за их спиной. А вот кого потом сделают стрелочниками, если начнется разбирательство… И, вообще, за фальсификацию на выборах до 4 лет. От штрафа в 100 тыс. до 4 лет за фальсификацию на выборах! Это должны знать все. И если, конечно, на этих несчастных учителей… Я не могу себе представить своих коллег, вбрасывающих, но я могу себе представить, что им говорят – попейте чайку. Им не говорят, конечно, - отвернитесь, мы сейчас будем вбрасывать.
Эдуард Безносов: Отдохните.
Тамара Эйдельман: Да, отдохните, а мы… И в этот момент все происходит. А потом, ясное дело, что они окажутся виноватые.
Митя Алешковский: Я не исключаю прямого давления.
Тамара Эйдельман: Где-то может быть и так. Я могу представить себе, что есть какие-то энтузиасты. Кстати, обычно еще уговаривают идти в эту комиссию. Не хотят люди.
Эдуард Безносов: На прошлых выборах нас обязать не могли, но просили взять открепительные талоны по месту жительства и прийти проголосовать в школу. Я так и сделал. А вечером мы пошли голосовать вместе с женой, и напротив своей фамилии я увидел галочку и чью-то подпись. То есть мой бюллетень был использован.
Тамара Эйдельман: А я знаю одну женщину, тоже учительницу, но не в нашей школе, которой директриса сказала – возьмите открепительный талон и можете не приходить, я за вас проголосую.
Эдуард Безносов: Конечно, берется этот бюллетень неиспользованный и вбрасывается там, где нужно. Для этого совершенно необязательно, что учителя, которые работают на этих избирательных участках, принимают участие в этих махинациях.
Митя Алешковский: Но это не значит, что они не принимают. Я уверен, что по всей стране очень много примеров того, что именно учителя.
Тамара Ляленкова: Все-таки очень многие, когда заканчивают школу, уже идут голосовать - 18 лет. Предполагается, что человек настолько понимает, что происходит, что он может сделать самостоятельный выбор. Как воспитывается желание все-таки принять участие в том, что происходит?
Тамара Эйдельман: Обществознание. Там, например, есть тема – глобальные проблемы XXI века. Соответственно, они должны знать глобальные проблемы. Для этого они должны быть в курсе событий. У меня уже много лет на уроках обществознания есть такая работа, проводящаяся каждую неделю, которая когда-то была в шутку названа "русская рулетка". Так она с тех и называется. Там есть такой элемент игры, потому что они вытягивают. Не буду сейчас вдаваться в подробности. В общем, грубо говоря, это работа по последним политическим событиям.
Я всегда им говорю, что я не оцениваю взгляды. Они должны знать факты. Если человек спутал Иран и Ирак, то чтобы он там не написал, он получит 2. В 10-м никто ничего не знает, пишут полный бред, анекдот, смешно ужасно. К 11-му выясняется простая вещь. Эта работа вынуждает их смотреть новости или читать их. К 11-му уже страсти пылают. Все обсуждают. Они уже в материале.
Понятно, это обществознание. Учитель географии, математики этого делать не может. Но мне кажется, что есть то, что может делать любой учитель. Наша задача, извините за такую банальность, не теряет своей важности – учить детей думать. И это можно делать на любом материале – на материале древнего мира, литературы, всего, чего угодно. На то есть разные методики. Если человек умеет думать, то он активную гражданскую позицию будет занимать, как бы она не была окрашена.
Тамара Ляленкова: Так считает Тамара Эйдельман.
А вот что думают по этому поводу выпускники девяностых годов.
Юлия Лидерман: Когда я заканчивала школу, это вообще было время подъема и больших надежд. Я помню, что даже самоуправление в школе было введено. Практика дискуссий и игр. Помню сильное мое впечатление от уроков истории. У Тамары Натановны есть потрясающие методологические ходы. Я была не очень прилежным учеником в школе, думаю, что Тамара Натановна очень бы удивилась, если бы узнала, что я являюсь кандидатом культурологии и работаю на кафедре истории и теории культуры. Думаю, что для нее это было бы довольно курьезно.
Но то, что я помню об уроках истории – это игры в публичные дискуссии. У нас такие были игры – суды над историческими героями.
Наталия Лесскис: Да, риторическое упражнение. Тебе давалась роль, и ты должен был все найти про своего персонажа. Я помню, что я была Ириной Годуновой. Это я помню хорошо. Каждый человек сам писал роль – выбирал сторону защиты или обвинения. Писал свою как бы речь перед судом.
Юлия Лидерман: Да, для меня очень важен опыт противостояния. Потому что суд – значит, есть обвинитель, защитник. С одной стороны, ты внутри этой роли, а с другой стороны, над этой ситуацией. В общем, это было замечательно. К чему я это говорю. К тому, что культура обсуждения в школе практиковалось. Именно в подростковый период это очень важно. Потому что энергия противостояния, энергия разрушительная здесь имеет возможность культивироваться, именно превращаться в эмоцию. Это для учителей старших классов, по-моему, не менее важно, чем знание предмета. Я не говорю про представление о психологии, это другое. Готовность психически, эмоционально и душевно тратиться на дискуссии, что ли.
Что касается времени, когда я заканчивала школу. Я закончила в 1992 году, но три года до этого я вспоминаю с удовольствием как времена чрезвычайного, эмоционального подъема наших учителей, которым мы тоже заразились. Это заключалось в том, что мы вместе проводили очень-очень много времени. Были такие случаи, когда Эдуард Львович мог сказать – а давайте сегодня на "Покаяние", его нужно обязательно смотреть. Мы не знали, что такое "Покаяние", но мы шли с ним в кино. Я даже не помню – обсуждали мы это или нет, неважно. Но то, что с нами так делились, я вспоминаю с удовольствием.
Наталия Лесскис: У меня похожие, наверное, воспоминания. Потому что я закончила в 1994 году школу. Все трудно перечислить. Есть какие-то более косвенные вещи. Например, мы ездили по разным городам в каникулы, заходили в книжные магазины вслед за нашими учителями. Дальше Эдуард Львович говорил – вот этих книг вы не найдете в Москве, потому что их сметают моментально. Здесь их можно найти. Довольно много я могу найти вещей, которые я купила в таких поездках.
Тамара Ляленкова: Например?
Наталия Лесскис: Например, Цветаева. В 1990 году – это нетривиально купить хороший томик Цветаевой, Мандельштама. Я сейчас уже всего не помню. Помню, что это была не только художественная литература, но очень редкие какие-то филологические книжки, который покупал Эдуард Львович. Мы, не очень думая, вслед за ним покупали. Это было, на самом деле, очень хорошо. Потому что вот оно - формирование, авторитет, который происходит не на уровне того, что тебе диктуются некоторые правила жизни, а просто мы знали, что вот это надо купить. Мы потом поймем зачем. Но как-то потом получается, что это тебе пригождается. Из таких вещей очень ценным был альманах "Личное дело" поэтов-концептуалистов. Именно благодаря ему я с ними ознакомилась.
Тамара Ляленкова: Это не то, чтобы Эдуард Львович на уроке сказал – хорошо бы вам дети почитать таких и таких поэтов.
Наталия Лесскис: Тут нужна справка исторического характера. Те, кто учился в нашей школе, очень хорошо помнят, что многие уроки (первый урок в день) начинался со стихотворной разминки, когда каждый мог прочесть любое стихотворение, которое он хотел. Мы могли прочесть, и точно также мог прочесть Эдуард Львович.
Тамара Ляленкова: Это были Юлия Лидерман и Наталия Лесскис, школа № 67, выпуск 90-х.
Тамара Эйдельман: Был такой хороший фильм "Ключ без права передачи". Есть разные моральные проблемы и ограничения в выстраивании личностных отношений с детьми. Это очень опасно даже, я бы сказала.
Эдуард Безносов: Это большая ответственность.
Тамара Эйдельман: Да. Но, вообще, на то есть классный руководитель. Понятно, что любой человек, который входит в класс, в какое-то помещение и общается с другими, он с ними в какие-то отношения вступает, а не просто бу-бу-бу. Но все-таки, мне кажется, что прежде всего урок предполагает знания, развитие мышления. А вот когда начинаются патриотическая задача, воспитательная задача, я всегда говорю – можно ли обучить детей любить собственную маму? Ты, Ванечка, сегодня хорошо любил свою маму – тебе 5. А ты, Митечка, обидел маму – тебе 2. Ну, что это такое?!
Тамара Ляленкова: Но, с другой стороны, ведь это не предсказуемо. Потому что в одном классе у одного педагога возникает, причем, как правило, у большинства учеников возникает уважение к учителю. Они в каких-то вещах ему доверяют, он пользуется авторитетом.
Эдуард Безносов: Это уже вопросы психологии.
Тамара Ляленкова: И эти вопросы психологии присутствуют в любой школе. Классный руководитель может не пользоваться этим авторитетом, не иметь никакого влияния на детей. А человек, который преподает какой-то предмет, как раз может ответить на тот главный вопрос, который у всех где-то там в подкорке присутствует.
Эдуард Безносов: Все может быть.
Тамара Эйдельман: На перемене он может ответить, на наших гуманитарных предметах. Мы на каждом уроке отвечаем на главные вопросы бытия.
Эдуард Безносов: Да, но лучше все-таки сказать – давай с тобой об этом говорим после уроков.
Тамара Эйдельман: Уже есть некий авторитет, заработанный на уроках. А дальше…
Эдуард Безносов: На уроках и вне уроков, если с таким вопросом подходит, то, конечно, надо говорить об этом вне, простите, учебного процесса.
Тамара Ляленкова: Я имею в виду авторитет вообще, в принципе. Он возникает. И вам тогда приходится с ним что-то делать. К вам идут. И вам волей-неволей приходится принимать на себя еще это учительство. Это же другая, наверное, степень ответственности, или это нормально для педагога? Вы же понимаете, что сейчас вы говорите вещи очень важные для этого человека, которые его как-то повернут.
Тамара Эйдельман: В том наша ответственность.
Эдуард Безносов: Для педагога вообще – это нормально. Каждый конкретный учитель для себя этот вопрос решает.
Тамара Ляленкова: Но это должно быть частью профессии?
Эдуард Безносов: Если повезет, то станет частью профессии.
Тамара Эйдельман: А если – нет, то тогда это просто даватель урока.
Эдуард Безносов: Урокодатель.
Тамара Эйдельман: Да, урокодатель, который может быть блистательным, это тоже вариант.
Эдуард Безносов: Да, который может быть блестящим преподавателем. Повезет, уж не знаю по каким причинам, будут тебе доверять дети, - прекрасно. Не повезет – значит, не будут. Но как это происходит, я рассказать не берусь.
Тамара Эйдельман: А я считаю, что очень хорошо, что есть и такие, и такие.
Эдуард Безносов: В общем – да.
Тамара Эйдельман: А то если бы дети вступали в какие-то душевные отношения с каждым учителем…
Эдуард Безносов: Это не хорошо и не плохо – это естественно.
Николай Соловьев: Но от острых тем мы не уходим, даже от злободневных. На уроке можно и в ущерб изучаемой темы.
Эдуард Безносов: Можно, конечно, иногда.
Тамара Эйдельман: Но не каждый раз.
Николай Соловьев: Конечно.
Эдуард Безносов: Если пристали с ножом к горлу.
Тамара Ляленкова: И все же, помимо собственной воли, педагоги формируют взгляды детей, считает бывшая ученица, а теперь учительница Наталия Лесскис.
Наталия Лесскис: В школе учителем работает живой человек. И ребенок так или иначе повторяет, не сознательно, но повторяет виденную модель поведения. Наверное, это и есть большой результат моего обучения в 67-й школе, потому что я сама стала школьным учителем, преподавателем литературы. Да, литература – один из тех предметов, который без прямого разговора о ценностях ценности транслирует. Как раз 8 – 11 классы – это тот самый возраст, когда каждый… Эдуард Львович мог бы вспомнить, сколько у нас было с ним столкновений, невзирая на большую взаимную любовь. Да, мы спорили. Вот как раз это и важно. Но понимаешь это уже потом.
Юлия Лидерман: Надо разговаривать и дискутировать, не дискредитировать детей по возрастному принципу, по каким-то другим принципам. Это серьезная проблема нашего образования – делать скидку, которую можно прямо назвать дискредитацией. Нет никакой угрозы в том, что оба разговаривают. Наоборот, разговор – это единственная форма, коммукативная форма, в которой происходит взросление. Кроме понимания, мы ничего не можем предложить собеседнику. Мы ничего не можем предложить друг другу.
20 лет прошло с момента, когда я закончила школу, я себя очень хорошо помню в позиции ученика. Я очень люблю эту роль. Я думаю, что мне в жизни очень повезло с учителями. И потом я относилась к своим учителям в университете также почтительно и с большим уважением. Думаю, что это связано со школой, хотя мы очень много критиковали наших учителей.
Наталия Лесскис: И в процессе обучения, и после.
Юлия Лидерман: Наверное, если мы сейчас такую поставим цель и сядем делать передачу о том, возможна ли критика учителей, то я, наверное, скажу, что это также обязательно, как и дискуссии на политические темы.
Я была учеником. Я была и в другой позиции. Моя профессия - наука, но она связана с образованием, с академической средой. Честно говоря, нас с Наташей тоже связывают разные узы. Например, мы выпускники одной школы, но мы были и в ситуации учитель-ученик, и можем поменяться. Эта ситуация обмена. Но эти роли «ученик» и «учитель» – одни из самых центральных ролей для современности, для человека, который принужден жить в ситуации бесконечного обучения, изменения, новых навыков и т. д. и т. д. Это одна из базовых ролей этого общества, в котором мы живем.
Наталия Лесскис: На самом деле, я стала ценить все, что получено в школе, гораздо позже, чем я ее закончила. В 16 лет человек погружен в разные не только образовательные проблемы, и очень трудно это все. Было много разных форм работы. Я помню, что мы очень много работали в группах, например, на уроках истории. Две парты, рядом стоящие, 4 человека получают вопрос, тему для обсуждения и должны вынести некоторые совместные по этому поводу суждения. Каковы были предпосылки такого-то явления? Каковы были его последствия? В чем заключалась суть, основные движущие силы чего-то? Нам надо было аргументировать свою точку зрения. Из своего опыта хочу сказать, что гражданскую позицию необязательно воспитывать впрямую, а можно, например, развивая в человеке аналитические способности, тем самым, подталкивая его к некоторой активной жизненной позиции. Это не значит, что все выпускники нашей школы абсолютно единодушны. Я вижу в Facebook даже не дискуссии, а уже битвы, мне кажется, не на жизнь, а на смерть и вокруг фигур нынешней оппозиции, вокруг выборов, тех решений, которые сейчас принимает комитет митинга, вокруг самой ситуации. И в школе, где я сейчас работаю, то же самое.
Тамара Ляленкова: Я как раз и хочу понять, какие в школе могут быть механизмы. Потому что с одной стороны, какие-то политические вещи в школу априори приносить нельзя, с другой стороны, так или иначе, они проникают в школу.
Юлия Лидерман: Тут много проблем. Конечно, мы находимся внутри сложной ситуации. Несколько дней назад президент предложил поправку к закону о том, что запрет на преподавательскую профессию может распространяться на людей, которые подвергались уголовному преследованию за экстремизм.
Наталия Лесскис: Но мы знаем закон об экстремизме и все, что с этим связано – и то, насколько широко трактуется понятие "экстремизм".
Юлия Лидерман: Да, 282-я статья, по которой уже были прецеденты по осуждению произведения искусства за экстремизм. Таким образом, мы видим один из вариантов развития событий: возможно, мы получим политическую статью и инструмент политической борьбы с инакомыслием. Это, с одной стороны, такая вот репрессивная угроза или возможность такого развития событий. А с другой стороны, конечно, это отсутствие политического поля как нормы. Было бы странно, если бы оно в обществе отсутствовало, а в школах присутствовало.
Наталия Лесскис: Мне кажется, что политическая агитация в рамках школы невозможна. Но разговор неизбежен. Дело не в том – нужен или не нужен. Если мы считаем, что школа воспитывает гражданственность, как это написано в законе об образовании, мы вынуждены говорить о том, что такое ответственность гражданина. Но говорить об этом впрямую глупо и смешно. Или мы живем как-то ответственно, или мы живем безответственно. Тогда можно сколько угодно слов произносить. Если, с другой стороны, учитель со своими учениками проживает жизнь рядом, неважно – один день в неделю или пять дней в неделю, или 24 часа в сутки, но, сколько бы он не прожил, если он проживает ее честно, если их (и ученика, и учителя) в этот момент волнует одно и то же, об этом нельзя не говорить. Это невозможно!
Тамара Ляленкова: Так считает Наталия Лесскис.
НОВОСТИ ОБРАЗОВАНИЯ
Региональные:
С нового учебного года в школах Татарстана появится новый предмет "Уроки личной эффективности "Успех". В течение года, школьники в возрасте 8-14 лет смогут на факультативной основе посещать занятия, учиться ставить цели и достигать их. Проект разработан Институтом развития республики Татарстан и казанским IT-парком.
Губернатору Нижегородской области Валерию Шанцеву вручили диплом и мантию почетного доктора Нижегородского государственного технического университета. Решение об избрании главы области Почетным доктором было принято на заседании ученого совета еще в ноябре 2011 года.
Студенты Томского колледжа дизайна и сервиса стали победителями межрегионального конкурса молодых дизайнеров "Вид и Мода-2012". Авторы лучших коллекций получили денежные призы, сертификаты на публикации в престижных журналах, а так же возможность поехать на международный конкурс в Испанию.
Руководство Санкт-Петербургского университета подписало соглашение с Главным управлением Министерства юстиции об организации практики для студентов, обучающихся факультетах юриспруденции, экономики, а так же государственного и муниципального управления. Напомним, в 2011 году СПбГУ успешно реализовывал программы по прохождению студенческих практик в Министерстве иностранных дел в Санкт-Петербурге и в Северо-Западном банке Сбербанка России.
Федеральные:
Министерство образования объявило сроки и правила приема в школы. Согласно опубликованному проекту, запись в первые классы будет начинаться 1 марта и заканчиваться 5 сентября, а основным критерием отбора станет территориальный признак. Для записи ребенка в школу родители обязаны предоставлять свидетельство о регистрации по месту жительства. На спецшколы, школы с углубленным изучением тех или иных предметов территориальный признак распространяться не будет. Правила, закрепленные в проекте, вступят в силу в новом году.
Обновленные правила приема: перечень направлений подготовки и список вступительных испытаний опубликовали российские вузы 1 февраля. До 20 июня, когда начнется прием заявлений от абитуриентов, на сайтах вузов должна появиться также информация о минимальных баллах ЕГЭ, необходимых для поступления. При этом нижняя граница, установленная вузом, не может быть ниже той, которую определила Федеральная служба по надзору в сфере образования. Напомним, по русскому языку надо набрать минимум 36 баллов, по математике - 24. Изменения коснулись и льготников, теперь они смогут воспользоваться своим правом на внеконкурсное зачисление только в 1 вузе, на 1-ой специальности.
Общественная палата РФ открыла телефон "горячей линии" для учителей школ. Официально телефон доверия открыт для жалоб педагогов, которых, по данным некоторых СМИ, принуждают принять участие в митинге в поддержку кандидата в президенты Владимира Путина 4 февраля. Оставлять сообщения как открыто, так и анонимно смогут учителя со всей России. Телефон доверия: 8 800 700 8 800
Президент Дмитрий Медведев призвал лишать аккредитации учебные заведения, где преподаватели позволяют себе пропаганду экстремизма. Заявление было сделано во время визита в главное управление МВД по Московской области.
Зарубежные:
Новые правила приема абитуриентов вступили в силу в Приднестровском государственном университете. Так, в частности, с будущими студентами заключается трехсторонний договор "вуз-работодатель-абитуриент" о целевой подготовке специалиста. При зачислении на бюджетное отделение студент берет на себя обязательство хорошо учиться, а после окончания вуза 3 года отработать по распределению. В случае нарушения студентом взятых на себя обязательств, он обязан возместить расходы на свое обучение.
Ведущие врачи и медицинские исследователи Австралии объединились в группу "Друзья науки в медицине". Ученые выступают против преподавания "альтернативной медицины". Речь идет о китайском траволечении, хиропрактике, гомеопатии, натуропатии, рефлексологии и ароматерапии. По мнению медиков, преподавание подобных дисциплин в медицинских вузах подрывает их авторитет.
В одной из школ г. Потстаун (Пенсильвания) введен запрет на ношение учениками угг. Ограничение было введено из-за того, что в них подростки часто прячут мобильные телефоны, пользоваться которыми в школе запрещено.