В Швейцарии в возрасте 77 лет умер оперный певец и переводчик Дмитрий Набоков. Оборвалась родословная линия Владимира Набокова.
Мы, конечно, все знали, что у Владимира Набокова есть сын Дмитрий. Но живые детали касательно Дмитрия Владимировича можно было обнаружить разве что в текстах его отца. Правда, таких текстов немало, и из них мы можем кое-что почерпнуть о сыне знаменитого писателя.
Если при этом следовать хронологии сыновьей жизни, то первое, пожалуй, о нем упоминание находится в одном из писем Набокова к Эдмунду Уилсону. Он рассказывает, как Дмитрий был воодушевлен, узнав о существовании так называемого веселящего газа и об использовании его в практике дантистов: он тут же сам предложил массу проектов такой утилизации к пущему веселью. По этой детали можно было судить о живом и смышленом характере Дмитрия. Замечательно сын и прогулки с ним по Берлину описаны в мемуарной книге Набокова "Другие берега". Например, как отец обратил внимание сына на грядку анютиных глазок и спросил, кого ему напоминают эти цветочки, с их чернявой на светлом фоне сердцевиной. "Гитлера!" - возопил обрадованный младенец, обнаруживший в этой картине пресловутые усики, и отцу стоило немалых усилий внушить ему, что о таком сходстве лучше в дальнейшем не распространяться.
И еще одно место из "Других берегов" нужно вспомнить: "Мы диву давались, какое количество тепла может развить эта печка – тело крупного дитяти".
В другом письме к Уилсону Набоков, жалуясь на обширность американских пространств, попутно замечает, что сын его, студент Гарварда, преодолевает такое расстояние за час-полтора на своем гоночном. Опять же возник некий живой образ, и видно стало, что Набоков последовал своему же совету родителям, данному в "Других берегах": "Балуйте ваших детей, еще неизвестно, какая у них потом будет жизнь". Тут, конечно, отнесение к собственному опыту: как он сам из русского рая своего детства попал в нужду и всячески необеспеченное состояние эмигранта. Но Дмитрию Набокову, слава богу, такая судьба не грозила.
Он стал певцом – и дебютировал, как и положено, в итальянской опере. Некоторые партии исполнил в знаменитой Ла Скала. В одном письме Владимира Набокова говорится, что он с женой специально приедут в Италию на один из дебютов сына.
Набоков привлекал сына к работе над переводами на английский своих русских романов, когда он стал знаменит и возникла потребность узнать его творчество в полном объеме. Одним из таких романов был "Дар", и мы можем понять, какую трудную работу задал балованному сыну отец, надо думать, однако, не оставивший его без посильной помощи.
После смерти родителей Дмитрий Владимирович стал единоличным распорядителем набоковского наследия – того, что по-английски называют estate – слово, означающее среди прочего поместье, капитал, имущество. Он обладал правами на распоряжение отцовским литературным имуществом. Эта работа – отнюдь не синекура, а именно работа, ни в коем случае не стрижка купонов, не паразитическая рента. Вообще управлять деньгами – сложная и ответственная профессия, и будь сын Набокова легкомысленным плейбоем, от этого добра очень скоро ничего бы не осталось. Мы знаем, что этого не произошло. Дмитрий Набоков оставался вдумчивым и цепким распорядителем, которого никто не мог объехать на кривой.
А таких попыток было достаточно. Можно вспомнить хотя бы об одной. Некая итальянка написала как бы продолжение "Лолиты", сиквел, в форме дневника Лолиты, рассказывающей свою версию истории. Это изделие начало обретать статус бестселлера, но тут вмешался Дмитрий Владимирович, справедливо усмотревший нарушение авторских прав. Итальянка сделала то, что называется "мерчандайз", – использование образов не ею созданного художественного продукта. Для иллюстрации этого сюжета нужно сказать, что изображение, скажем, Микки-Мауса на детской майке принадлежит фирме Диснея, и каждое такое воспроизведение должно получить санкцию фирмы-правообладателя, а если такое разрешение воспоследует, то, конечно, за соответствующую мзду. Никакого пиратства, это вам не Сомали. Дмитрий Владимирович быстро распознал и пресек пиратство итальянки в набоковских территориальных водах. Потом, правда, произошло соглашение, неизвестно, впрочем, на каких условиях.
Это нормальный пример нормальной работы любого владельца художественного эстейта. Но был другой пример, уже, что называется, противоречивый. Это решение Дмитрия Набокова опубликовать наброски последнего не то что незаконченного, но еще толком не написанного произведения отца – романа "Подлинник Лоры", относительно которого было известно категорическое распоряжение автора уничтожить этот сомнительный черновик. Дмитрий Владимирович не последовал этому требованию. Его можно было бы понять, если б речь шла о чем-либо подобном случаю Кафки: его душеприказчик Макс Брод сохранил рукописи Кафки, которые тот завещал сжечь. Но в этом случае мы получили гениальные романы "Процесс" и "Замок", а в случае Лоры ничего сходного, увы, не было.
Но, как говорится, о мертвых либо хорошее, либо ничего. Дмитрий Владимирович Набоков сумел сделать то, что не удалось его отцу – посетить родину, в сущности отцовскую, не свою. Он приезжал в Петербург, видел все сохранившиеся набоковские места, а в выступлении, опубликованном питерским журналом "Звезда", сказал, что на одном из петербургских банкетов первый раз в жизни напился пьяным. Как тут не вспомнить слова одного недавно скончавшегося знакомого: где водка, там и родина.
Это шутка, конечно. А вот чего жалко – так того, что на Дмитрии оборвалась родословная линия великого Набокова. Набоковых много, но Владимир Владимирович был один, и Дмитрий Владимирович тоже. Об этом нельзя вчуже не пожалеть, глядя на фотографию сына, снятого на фоне отцовского портрета. Изумительно породистые лица. Глядя на них, думаешь: книги в России будут, даже и хорошие, но таких лиц больше не будет.
Интервью Дмитрия Набокова. Радио Свобода, 1998 год
Мы, конечно, все знали, что у Владимира Набокова есть сын Дмитрий. Но живые детали касательно Дмитрия Владимировича можно было обнаружить разве что в текстах его отца. Правда, таких текстов немало, и из них мы можем кое-что почерпнуть о сыне знаменитого писателя.
Если при этом следовать хронологии сыновьей жизни, то первое, пожалуй, о нем упоминание находится в одном из писем Набокова к Эдмунду Уилсону. Он рассказывает, как Дмитрий был воодушевлен, узнав о существовании так называемого веселящего газа и об использовании его в практике дантистов: он тут же сам предложил массу проектов такой утилизации к пущему веселью. По этой детали можно было судить о живом и смышленом характере Дмитрия. Замечательно сын и прогулки с ним по Берлину описаны в мемуарной книге Набокова "Другие берега". Например, как отец обратил внимание сына на грядку анютиных глазок и спросил, кого ему напоминают эти цветочки, с их чернявой на светлом фоне сердцевиной. "Гитлера!" - возопил обрадованный младенец, обнаруживший в этой картине пресловутые усики, и отцу стоило немалых усилий внушить ему, что о таком сходстве лучше в дальнейшем не распространяться.
И еще одно место из "Других берегов" нужно вспомнить: "Мы диву давались, какое количество тепла может развить эта печка – тело крупного дитяти".
В другом письме к Уилсону Набоков, жалуясь на обширность американских пространств, попутно замечает, что сын его, студент Гарварда, преодолевает такое расстояние за час-полтора на своем гоночном. Опять же возник некий живой образ, и видно стало, что Набоков последовал своему же совету родителям, данному в "Других берегах": "Балуйте ваших детей, еще неизвестно, какая у них потом будет жизнь". Тут, конечно, отнесение к собственному опыту: как он сам из русского рая своего детства попал в нужду и всячески необеспеченное состояние эмигранта. Но Дмитрию Набокову, слава богу, такая судьба не грозила.
Он стал певцом – и дебютировал, как и положено, в итальянской опере. Некоторые партии исполнил в знаменитой Ла Скала. В одном письме Владимира Набокова говорится, что он с женой специально приедут в Италию на один из дебютов сына.
Набоков привлекал сына к работе над переводами на английский своих русских романов, когда он стал знаменит и возникла потребность узнать его творчество в полном объеме. Одним из таких романов был "Дар", и мы можем понять, какую трудную работу задал балованному сыну отец, надо думать, однако, не оставивший его без посильной помощи.
После смерти родителей Дмитрий Владимирович стал единоличным распорядителем набоковского наследия – того, что по-английски называют estate – слово, означающее среди прочего поместье, капитал, имущество. Он обладал правами на распоряжение отцовским литературным имуществом. Эта работа – отнюдь не синекура, а именно работа, ни в коем случае не стрижка купонов, не паразитическая рента. Вообще управлять деньгами – сложная и ответственная профессия, и будь сын Набокова легкомысленным плейбоем, от этого добра очень скоро ничего бы не осталось. Мы знаем, что этого не произошло. Дмитрий Набоков оставался вдумчивым и цепким распорядителем, которого никто не мог объехать на кривой.
А таких попыток было достаточно. Можно вспомнить хотя бы об одной. Некая итальянка написала как бы продолжение "Лолиты", сиквел, в форме дневника Лолиты, рассказывающей свою версию истории. Это изделие начало обретать статус бестселлера, но тут вмешался Дмитрий Владимирович, справедливо усмотревший нарушение авторских прав. Итальянка сделала то, что называется "мерчандайз", – использование образов не ею созданного художественного продукта. Для иллюстрации этого сюжета нужно сказать, что изображение, скажем, Микки-Мауса на детской майке принадлежит фирме Диснея, и каждое такое воспроизведение должно получить санкцию фирмы-правообладателя, а если такое разрешение воспоследует, то, конечно, за соответствующую мзду. Никакого пиратства, это вам не Сомали. Дмитрий Владимирович быстро распознал и пресек пиратство итальянки в набоковских территориальных водах. Потом, правда, произошло соглашение, неизвестно, впрочем, на каких условиях.
Это нормальный пример нормальной работы любого владельца художественного эстейта. Но был другой пример, уже, что называется, противоречивый. Это решение Дмитрия Набокова опубликовать наброски последнего не то что незаконченного, но еще толком не написанного произведения отца – романа "Подлинник Лоры", относительно которого было известно категорическое распоряжение автора уничтожить этот сомнительный черновик. Дмитрий Владимирович не последовал этому требованию. Его можно было бы понять, если б речь шла о чем-либо подобном случаю Кафки: его душеприказчик Макс Брод сохранил рукописи Кафки, которые тот завещал сжечь. Но в этом случае мы получили гениальные романы "Процесс" и "Замок", а в случае Лоры ничего сходного, увы, не было.
Но, как говорится, о мертвых либо хорошее, либо ничего. Дмитрий Владимирович Набоков сумел сделать то, что не удалось его отцу – посетить родину, в сущности отцовскую, не свою. Он приезжал в Петербург, видел все сохранившиеся набоковские места, а в выступлении, опубликованном питерским журналом "Звезда", сказал, что на одном из петербургских банкетов первый раз в жизни напился пьяным. Как тут не вспомнить слова одного недавно скончавшегося знакомого: где водка, там и родина.
Это шутка, конечно. А вот чего жалко – так того, что на Дмитрии оборвалась родословная линия великого Набокова. Набоковых много, но Владимир Владимирович был один, и Дмитрий Владимирович тоже. Об этом нельзя вчуже не пожалеть, глядя на фотографию сына, снятого на фоне отцовского портрета. Изумительно породистые лица. Глядя на них, думаешь: книги в России будут, даже и хорошие, но таких лиц больше не будет.
Интервью Дмитрия Набокова. Радио Свобода, 1998 год