Елена Фанайлова: Свобода в кафе «Март». «Разгневанные наблюдатели» - сборник под таким названием только что вышел в продажу. И надо сказать, что он представляет собой довольно «горячее» чтение. Это около 20 рассказов наблюдателей за думскими выборами, в основном это люди от «Гражданина наблюдателя», которые впервые, может быть, в своей жизни оказались свидетелями, наблюдателями выборного процесса. И несмотря на, казалось бы, сухую тему, книга эта мне напоминала порой триллер.
Мы сегодня это будем обсуждать с историком Дмитрием Антоновым, который придумал сделать эту книжку, и с людьми, которые ее писали. Это переводчик Юлия Доброхотова; логист Дмитрий Дианкин, бизнес-консультант Анна Дианкина; журналист Дарья Петрягина.
Я предлагаю для начала послушать историю, которую рассказывает адвокат Сергей Большунов, который сейчас пробует возбудить уголовное дело по поводу нарушений, которые некоторые из присутствующих за этим столом обнаружили.
Сергей Большунов: Ко мне обратились двое наблюдателей, которые работали в поселке Некрасовка города Москвы, участок номер 1474. В ходе своей работы на избирательном участке они обнаружили необычное явление – массовый заход граждан для голосования. Когда это происходило в течение длительного времени, возник вопрос: а что это такое? И один из наблюдателей обратился к пришедшему на голосование человеку: «А вы где зарегистрированы?». И обратил внимание, что регистрация находится в районе метро «Нагорная». Был записан адрес, наблюдатель обратился к председателю участковой избирательной комиссии, однако был проигнорирован. В последующем вновь приходящие граждане голосовали без открепительных удостоверений по адресам, к которым они никакого отношения не имеют. То есть из другого района приезжали по паспортам голосовать по адресу: улица Первая Вольская, дом 12, корпус 2. Но на этом все не закончилось. Наблюдатели проявили инициативу и поинтересовались: «А что же это за дом: улица Первая Вольская, дом 12, корпус 2». И выяснилось, что это детский садик, в котором по определению жить невозможно, и 300-400 человек там зарегистрированы быть не могут. По этому поводу также обратились к председателю. Книгу с проголосовавшими, где регистрировалась выдача бюллетеней, просто убрали.
Меня это возмутило, заинтересовало с юридической точки зрения, потому что здесь прослеживается прямая связь между действиями и последствиями, что предусмотрено Уголовным кодексом за нарушение избирательного законодательства.
Елена Фанайлова: Сергей, а как это фактически выглядит, куда можно обратиться для того, чтобы обжаловать действия председателя избирательной комиссии и этих людей, которые, видимо, не сами придумали приехать и проголосовать? Они получили эти регистрацию явно каким-то странным, противозаконным образом.
Сергей Большунов: Чтобы обжаловать, есть три направления. Первое. Нужно обратиться в административном порядке в Московскую городскую избирательную комиссию, либо в Центральную избирательную комиссию, которая перешлет в Московскую городскую жалобу для того, чтобы Московская комиссия рассматривала. Второй вариант – обратиться в суд общей юрисдикции с требованием о признании недействительными результатов голосования на конкретном участке. Третий вариант – это заявить в органы полиции о возбуждении уголовного дела по обстоятельствам, по которым наблюдатели стали очевидцами.
Мы избрали путь – возбуждение уголовного дела, поскольку уже сложилась такая практика, мы наблюдаем за опытом других граждан, которые обращаются в суды. В судах они получают быстрое решение, никого не вызывают из участников избирательного процесса, а в усеченном виде формально рассматривают иск и говорят, что это не относится, не было нарушения законодательства, это была тренировка, к примеру. Как с «Яблоком» было. В административном порядке подавать жалобу в Центральную избирательную комиссию, Московскую комиссию я считаю нецелесообразным, потому что обращение происходит к тем же субъектам, кто это все, у меня складывается такое впечатление, и организовал. Там взрослые, адекватные люди, которые понимают, что системно преступления в сфере избирательного законодательства не совершаются. Явно, что там есть организатор, и на многочисленных участках это происходит. Нами был выбран третий путь, потому что есть больший простор для действий, а именно, необходимость требовать доказательства. Мы добиваемся, чтобы истребовали книгу, допросили конкретных лиц, которые и совершали действия по получению незаконных бюллетеней, и самих председателей участковых избирательных комиссий.
Елена Фанайлова: Уголовное дело уже возбуждено по вашему заявлению?
Сергей Большунов: Нет.
Елена Фанайлова: Как вы думаете, оно будет возбуждено?
Сергей Большунов: По реалиям времени и по статистике расследования такого рода преступлений, уголовные дела возбуждаются крайне редко. Я и мои доверители в первую очередь преследуем цель предотвратить дальнейшее совершение такого рода преступлений. Мы добиваемся вызова к следователю, к участковому всех тех лиц, которые фигурировали в этом избирательном процессе, получали незаконно бюллетени, голосовали. То есть мы своими действиями показываем, что просто так им это все не пройдет. По уголовной линии мы будем идти до конца, обжаловать все вынесенные решения, в том числе и в суде, вплоть до Европейского дойдем.
Елена Фанайлова: А каково может быть наказание по этому уголовному делу человека, который ответственен за фальсификацию?
Сергей Большунов: Конкретная статья – 142-ая «Фальсификация избирательных документов», максимальное наказание по части 1 и 2 – лишение свободы на срок до 4 лет, «Подделка подписей избирателей» - максимальное лишение свободы на срок до 3 лет. Кроме этого, часть 1, статья 142 прим – лишение свободы на срок до 4 лет. Четыре года рискуют получить те организаторы такого избирательного процесса, которые все это совершали и руководили.
И хотел бы, чтобы услышали заинтересованные в такого рода ситуациях граждане. Не нужно опускать рук и не нужно оставлять эту ситуацию на потом либо ее забыть. Необходимо действовать конкретно, а именно, писать жалобы и в прокуратуру, и в вышестоящие полицейские органы, в Управление внутренних дел, в Главное управление внутренних дел по Москве. По тем документам, которые есть в моем распоряжении, уже значительное количество граждан обращаются за защитой своих избирательных прав с требованием о возбуждении уголовного дела. А это косвенным образом влияет на то, что, во-первых, в дальнейшем фальсификаторы выборов, я считаю, задумаются о том, что ответственность неминуема. И органы правопорядка должны задуматься, что необходимо качественным образом расследовать такие дела, поскольку масса граждан требуют возбуждения уголовного дела. Все эти обращения влияют на общий уровень правопорядка избирательного.
Елена Фанайлова: Итак, почему «Разгневанные наблюдатели»? Что же вас разгневало в ходе этих выборов? Какие эмоции вы испытывали? В книжке эмоций очень много. Люди говорят: «я был возмущен, я был разгневан, я был ужасно огорчен». А один молодой мужчина даже говорит: я плакал.
Юлия Доброхотова: Я тоже плакала. «Яблоко» нас хорошо подготовило: «Ребята, вы должны быть психологически готовы к тому, что на вас будут давить, что будет тяжело. Запаситесь таблетками, кому это нужно». Подготовили к тому, что могут быть провокаторы. Но в целом нам сказали так: «Тяжелый случай на 10% участков в Москве. На половине – обычные нарушения, средней степени тяжести. А на половине участков в Москве все идет нормально». И я была уверена, что в Ясенево, либеральный район, может быть, что-то и будет, но явно не исчезающие чернила, как нам рассказывали. Но когда я переступила порог школы, меня просто смыло волной агрессии. Я забыла вписать свое имя в направление, это совершенно формальная вещь. А меня за это уже хотели не пускать на порог школы. Потом я все-таки прорвалась на свой участок. И вот так 17,5 часов. Я чувствовала себя на поле битвы. Взрослые мужчины широкоплечие пытались всячески от меня избавиться, оскорбляли меня всевозможными способами. И установка, которая давалась каждому наблюдателю: «Вы должны быть предельно корректны. Потому что комиссия может проголосовать и вас немедленно удалить». Чем они постоянно и угрожали. И постоянное ощущение обороны. Придя домой, я три дня не могла ничего есть. 5 декабря была потребность выйти на площадь и крикнуть, что я об этом думаю. Я была очень благодарна организаторам, которые застолбили площадь. И я просто рыдала на этом митинге. И я видела вокруг себя людей, у которых была такая же реакция.
Елена Фанайлова: Вы имеете в виду Чистые пруды?
Юлия Доброхотова: Да.
Дмитрий Дианкин: Меня разгневала больше всего (хотя как гнев это ощутилось уже позже) невозможность найти нигде правду. Выборы происходят не изолировано, не только усилиями избирательных комиссий поддерживаются. Рядом находится полиция, суды, прокуратура. Люди, которые работают в участковых избирательных комиссиях, это не основная их профессия, они - учителя и так далее. И куда бы ни обратился во время процесса избирательного, в момент голосования и так далее, правды найти нигде нельзя. Как будто заговор. Все тебе как будто демонстрируют, что «так и надо, куда вы лезете». И вот эта убежденность, наверное, больше всего и разгневала. Приведу пример. Аня попросила полицейского проверить документа у молодого человека, который не имел права голосовать на этом участке, и выяснилось, что он действительно не имел этого права. Я просил офицера полиции: «Составьте протокол. Как вы можете его просто отпустить?». А он абсолютно спокойно, глядя мне в глаза, говорил: «Это просто глупый молодой человек. Давайте разберемся, почему вы здесь голосовали?». Тот стоит и мямлит. «Может быть, вы здесь у друзей ночевали?». И тот говорит: «Да, я у девушки тут ночевал. И подумал, чего я поеду к себе домой, я прямо здесь и проголосую». То есть полицейский ему сам все подсказал.
Анна Дианкина: Я готовилась, выучила все законы. Мне казалось, что знание законов, внимательность, ответственность, что достаточно поймать и требовать соблюдения закона… а оказалось, что я была и в этом наивна. Когда я словила первого человека, который не имел права голосовать, я потребовала проверить документы. Мне пришлось бежать за полицейским на улицу, потому что этого молодого человека повели на улицу, чтобы проверить документы. Я в тоненькой кофточке вышла на улицу. Выяснилось, что документы действительно не те. Протокол составлять не стали, но шум какой-то поднялся. Приехал глава управы, приехали какие-то люди, разговаривали, что-то требовали. И мне казалось, что сам факт выявления такого нарушения все остановит, комиссия испугается – их поймали за руку, председатель первый раз, он не уверен. Мы выясняли все эти вопросы в коридоре с полицией, требовали составить протоколы. А потом вернулись на избирательный участок – и я увидела, что женщина, которая выдала этому человеку документ, который оказался впоследствии по адресу детского сада, она продолжает с теми же календариками людям выдавать бюллетени. Я стою, она на меня посмотрела и говорит: «Отойдите, вы мешаете мне работать». И полное бессилие. Я опять требую проверить документы. Привожу человека, проверяю документы прямо в зале, при избирателях – опять выясняется, что человек имеет прописку по другому адресу и не имел права голосовать. Но на этом ничего не прекращается. И вот эта женщина в комиссии, продолжая улыбаться, говорит: «Вы мне мешаете работать, отойдите». Это как человек залез к тебе в карман, ты его за руку схватил, вытащил, а он говорит: «А что такого?!», - и дальше лезет. «А мне нужен этот кошелек. Вы что, не понимаете?». Полный цинизм с ситуации состоит в том, что они делают все на твоих глазах и понимают, что ты ничего не сможешь сделать. «Идите в суд». А в суде тебе говорят: «Извините, ничего не было».
Дарья Петрягина: Главным чувством, наверное, был даже не гнев, а обида. Ты находишься практически сутки на избирательном участке, мимо проходят сотни людей, которые голосуют. И были люди, которые подходили к нам и спрашивали: «Вы наблюдатели? Учтите мой голос. Я проголосовал за «Яблоко». А то я в прошлом году тоже голосовал за «Яблоко», но получилось, что на нашем участке ноль голосов». Люди подходили, просили, интересовались. Наступает момент подсчета голосов, и комиссия открыто, не стесняясь, просто перекладывает на наших глазах голоса из одной пачки в другую. Когда член комиссии с решающим голосом от «Справедливой России» нашла пачку сложенных бюллетеней, она сказала: «Посмотрите, зафиксируйте этот момент». Но все делают вид, что они ничего не видят, и это вполне нормально.
Елена Фанайлова: Пачка сложенных бюллетеней означает вброс.
Дарья Петрягина: Понятно, что они сами не могут так сложиться. Причем все, как на подбор, за «Единую Россию». И тут чувство бессилия, когда ты пытаешься возмущаться, что-то сделать, но никакого результата. Это и было основной эмоцией.
Дмитрий Антонов: Я придумал сделать книгу "Разгневанные наблюдатели" и привлек для совместной работы людей из "Гражданина наблюдателя", при том, что я не отношусь к этой организации и сам не работал наблюдателем. Но я разгневался. Произошло это не сразу. На выборах я не хотел быть наблюдателем, хотя я прекрасно представлял, что сейчас начнутся нарушения и фальсификации. Я съездил по нескольким участкам. В это время у меня гостил немецкий друг, и мы вместе с ним ездили. Все было очень тихо, спокойно, мирно. Центральный район, Киевский район, Северо-Западный округ. Мы дождались результатов, увидели, что «Единая Россия» набрала существенно меньше голосов, чем раньше. И мы подумали: фальсификации, конечно, были, но их было меньше, нет 60-70%. Буквально в тот же день начался информационный поток. Мои друзья и знакомые начали звонить и рассказывать, что на самом деле происходило в стране, на конкретных участках, где они работали. То же самое пошло в Интернете. Люди перестали молчать – и это принципиальное отличие этих выборов от прошлых. И когда вся правда стала выходить на поверхность, я понял, что все не так радужно. Меня больше всего огорчил цинизм, абсолютная уверенность в безнаказанности, ощущение, что все схвачено, и никто ничего не сделает, и даже не посмеет сделать.
Люди посмели сделать в тот день, когда вышли на Чистопрудный бульвар, где я был. И там мы почувствовали драйв, что люди уже не готовы быть молчаливыми, не готовы терпеть. И встал вопрос, что делать дальше. Я решил, что я иду наблюдателем на следующие выборы, что я буду участвовать во всех акциях, митинговать и так далее. Но этого мне показалось мало. Массу историй наблюдателей можно найти в Сети. Во-первых, Интернет оболгали как могли сразу же. Во-вторых, не всем доступен Интернет: пенсионеры, пожилые люди, инвалиды, ветераны не видят этого. Они смотрят официальные новости по телевизору, где им говорят, что выборы кристально честные. То есть идет подмена всего, на черное говорят белое, даже не серое. И это тоже способно разгневать. Поэтому я решил сделать такую вещь: отобрать хорошие истории, привлечь хорошее издательство, хороших художников и сделать хороший проект. Это должна быть книга, которая, во-первых, должна быть распространена среди людей, оторванных от Интернета, чтобы они узнали правду. Цель номер два. Это должна быть хорошо изданная книга, которая станет массмедийным проектом и будет обсуждаться. Люди больше будут слышать и знать, что происходит. И это один из многих проектов.
Люди сейчас стали очень активными. Действительно, эти выборы взбудоражили и разгневали общество так, как раньше не происходило. Хотя это парадокс: они набрали меньше голосов, чем хотели, чем все ожидали. Но власть сумела это организовать настолько цинично, что взбесились все. Они слишком поверили в абсолютную безнаказанность и пассивность общества. А вот общество оказалось не настолько пассивным. И это все – большой знак выздоровления, знак того, что общество будет оказывать влияние на власть, и власть будет вынуждена формировать себя уже исходя из новых условий.
Елена Фанайлова: Большинство из написавших эту книгу говорят о том, что политизация их началась не в момент выборов, а осенью, когда было объявлено, что Медведев и Путин меняются местами. Меня многие вещи в этой книге каким-то образом удивили. Когда я сказала, что она читается как триллер, я имела в виду развитие сюжета. Я понимала, что с утра будет «карусель», где-то в середине дня будут вбросы, когда какие-то граждане попытаются по 7-10 бюллетеней опустить в урну, встав спиной ко всем, чтобы этого не было видно. Но всякий раз я ждала финала. К «каруселям», к вбросам – к этому мы привыкли. Но мне кажется, что только эти выборы, благодаря наблюдателям, показали, что основные фальсификации происходят на финальном этапе. И самое поразительное – это просто детективные истории, когда председатель комиссии убегает с пачками бюллетеней или с протоколами для того, чтобы ни в коем случае не дать копию наблюдателям, чтобы люди не увидели правду. А тот, кто успел увидеть, обязательно пишет в конце своего рассказа, на сколько процентов отличалось реальное голосование от тех результатов, которые быстренько, за несколько часов, к утру были изготовлены. Что было самым ярким в вашей истории, Юля?
Юлия Доброхотова: По моим ощущениям, все как раз было в начале. Когда я пришла, мы проверили стационарные ящики – они были пустыми, все было в порядке. И тут же я увидела человека под названием «куратор». Долго пытались понять, кто этот человек, мои коллеги-наблюдатели от Коммунистической партии. Он сказал, что он с решающим голосом от КПРФ. Она сказала: «Нет, это я с решающим голосом от КПРФ. Вы ошиблись». Тогда он сказал: «Я от управы». И дальше все члены комиссии, включая директора школы, называли его куратором, и он руководил процессом. Так вот, этот куратор сразу же сказал: «Господа наблюдатели, сели все за стол и сидим». А стол находился примерно в 20 метрах от урн.
Елена Фанайлова: Нарушалось ваше право свободно передвигаться по участку.
Юлия Доброхотова: Я говорю: «Я ничего не вижу». Я не вижу не только, сколько бюллетеней опускают в стационарный ящик, я не вижу, сколько их выдают. А передо мной еще поставили огромнейший горшок с развесистым растением. Они сказали: «Юля, у вас же очки. Это ваши проблемы, если вам не видно». И я не знаю, откуда они взяли эту цифру – 20 метров, ни в каком законодательстве 20 метров не прописаны.
Елена Фанайлова: В законе, наоборот, прописана полная свобода наблюдателей.
Юлия Доброхотова: «А встанете и будете ходить – будете удалены. Мы проголосуем и вас удалим». И я очень много времени потратила на то, чтобы дозваниваться в Территориальную избирательную комиссию, которая выше, чем участковая. Им что-то по телефону говорили, видимо, что можно передвигаться. Но было потеряно очень много времени. В первые три часа можно было вбросить тонну. Потом меня отправили с переносным ящиком на три часа блуждать по Ясенево. Моя партия «Яблоко» посоветовала мне идти с этим переносным ящиком, потому что бывает, что вбрасывают и в переносные ящики. Но я поняла, что это была ошибка. Переносной ящик – это максимум 30-40. То есть не имело никакого смысла уходить. А в это время, конечно, могли... Невероятный контраст поведения сотрудников УИК, когда я была на участке первые часы и когда я вернулась около 13.00-13.30. Я уже могла перемещаться по участку. Они были расслаблены. И потом мои подозрения утвердились, когда я увидела, что вываливается из стационарных ящиков, когда я увидела пачки. Я поняла, почему 20 метров.
Дмитрий Дианкин: У людей зреет какое-то желание. На избирательных участках стоят столы, а на столах – адреса. Каждый выбирает свой адрес. В нашем случае, когда мы заметили, что люди получают бюллетени незаконно, местный житель подошел и сказал: «Как же это странно, я здесь живу и точно знаю, что этот адрес – это детский сад. Как там могут быть прописаны люди?..». Мы это узнали благодаря местному жителю. Он не пошел наблюдать, он не стал подавать заявление в полицию, но подошел и нам об этом сообщил. Во-первых, члены избирательных комиссий совершенно не знают законы. Если бы они прочитали этот закон, они бы знали, что они нарушают. А они просто как дети. Им сказали, что так правильно, делайте так, и все будет хорошо, и они в этот закон не заглядывают, чтобы не знать, что за это – штраф. За фальсификацию итогов голосования – уголовное наказание. Административное правонарушение – запрет на то, чтобы заниматься, ну и огласка какая-то будет, их знакомые об этом узнают. И в этом наша возможность. Им это не дает работать. Когда они плавают в законах, наблюдателям гораздо проще что-то сделать. Но незнание законов им просто необходимо. Они и не будут их никогда знать. Если они их узнают, то они не пойдут туда работать.
Елена Фанайлова: Ваши наблюдения за простыми и типичными нарушениями, с которыми вы в день выборов столкнулись.
Анна Дианкина: Очень многие говорят про КОИБы. Это комплекс обработки избирательных бюллетеней автоматический. Туда нельзя вбросить, потому что автоматически считывается только первый лист. Вбросы в эту систему исключены. Мы были как раз на таком участке. И фальсификация протоколов осложняется тем, что протокол печатается этим комплексом. Сколько бюллетеней попало, переписывать потом протоколы... это совершенно другая форма, надо проводить какие-то ухищрения, потому что комплекс не работает после 8 вечера, его нельзя включить и догнать туда бюллетеней. Это район города Москвы – Некрасовка, в котором мы были. На нашем участке оказался список избирателей по адресу детского сада. Мы решили посмотреть, что же с этим участком, потом придя на выборы и пытаясь возбудить уголовное дело, исследуя, что происходит. Ведь и другие участки есть. И мы выяснили, что число избирателей в районе «Некрасовка» с выборов 2009 года увеличилось с 7 тысяч до 10 тысяч человек. Оказалось, что еще на одном избирательном участке в список домов входят три снесенные «пятиэтажки». Оказалось, что на мартовские выборы у нас на избирательный участок района «Некрасовка» вошло садовое товарищество «Зеленая зона», которое на выборы декабря не входило, а теперь оно входит. Причем, общаясь на форуме с людьми, я выяснила, что они отправляли письмо главе управы района «Некрасовка», чтобы узнать, «мы входим в Москву или нет», и глава района прислал им ответ: нет, вы в Москву не входите. И я думаю, что такая ситуация в Некрасовке не только в одном районе. КОИБ, конечно, защищает от переписывания протоколов, от вбросов, но он не является абсолютной панацеей от избирательных технологий, которые сегодня применяются.
Дарья Петрягина: Юля говорит, что нарушения начались с самого утра. А у нас было все наоборот. Процесс голосования проходил довольно ровно, мирно. У нас были подозрения, что кто-то мог несколько бюллетеней вбросить, но все это было неочевидно и вряд ли это было в массовых масштабах. Но весь день оказывался прессинг на наблюдателей, нас всеми способами, мне кажется, пытались оттуда изжить. Доходило до абсурдных случаев. У меня разрядился телефон, но у меня с собой была зарядка, и председатель комиссии сказал, что он не разрешает мне его зарядить, потому что я могу каким-то образом отключить электричество во всей школе, и это будет провокацией. У меня был выход - покинуть участок, потому что у меня не было связи. Слава Богу, у меня были друзья. У нас очень долго не начинался подсчет голосов, до 10-10.30. Комиссия куда-то уходила без объяснения причин, не понятно, что они делали. Они говорили, что получали какие-то инструкции от ТИКа.
Елена Фанайлова: И это довольно типичное нарушение. Это описано почти в каждом тексте книги «Разгневанные наблюдатели». Хотя это незаконно.
Дарья Петрягина: Самые большие нарушения начались во время подсчета голосов. Когда мы все-таки остались, дотерпели, они решили не стесняться и прямо на наших глазах перекладывали, обманывали, переписывали. И был у нас член решающей комиссии в партии «Справедливая Россия», которая зафиксировала вброс, она по закону имеет право написать в итоговом протоколе свои отметки. Ей не дали этого сделать, сказали, что протокол с отметками недействительный.
Елена Фанайлова: Помимо детективной составляющей этого сборника, внимание мое обратила на себя стилистика. Основные авторы – это люди около 30 лет, и это некоторый портрет поколения. Это образованные люди, с высшим или незаконченным высшим образованием. А чувство юмора практически всех, кто писал эту книгу, напоминает мне смесь Джерома и Горчева. Там было некоторое количество наблюдений за народом. Как один из авторов заметил: люди, которые пошли в наблюдатели, все равно что люди в метро. Он говорит: я ожидал, что будут какие-то фрики, а это совершенно обычные люди. И разные чувства появлялись у наблюдателей, когда они смотрели на тех, кто приходит голосовать. Там есть социальные картинки блестящие. Но в основном интонация очень сочувственная по отношению к бабушкам, к молодым людям, которые приходят на участок. Желание этих молодых людей как-то растрепать: «Поднимись же ты, наконец, от своего компьютера и сделай дело – проголосуй!». И еще важная вещь – это человеческий контакт с людьми из других партий, например, с наблюдателями от КПРФ или ЛДПР, которые, вроде бы, политически не соответствуют... И понимание того, что эти люди тоже хотят правды и справедливости, что разговор возможен. Мне кажется, это несколько важных опытов, которые «разгневанные наблюдатели», представленные в этой книге для себя вынесли.
Дмитрий, вам что-то еще, как историку, о портрете этого поколения наблюдателей показалось?
Дмитрий Антонов: Как уже не раз писали в Сети, поколение во многом складывается благодаря неуклюжим действиям власти. Еще недавно поколение было очень разобщенным, потребительским, сегментированным по интересам. А глобальная несправедливость начала сплачивать людей. Люди начали знакомиться активно. Это огромный социальный феномен. Сейчас каждый человек, который так или иначе затронут системой фальсификаций оказался, или я, как сторонний наблюдатель всего происходящего, которого тоже это очень задело личностно, начал обрастать связями, новыми знакомствами. И это очень здорово. Люди нашли общую платформу - они хотят бороться против несправедливости, не хотят мириться с цинизмом, с ментальностью вседозволенности. И беда в том, что цинизм, эта ментальность произрастают снизу. Нельзя во всем обвинять исключительно власть: есть какие-то нехорошие люди во власти, это они сделали все так плохо. Конечно, рыба гниет с головы, но беда в том, что сейчас процесс гниения совершенно очевиден в районе хвоста, плавников, хребта.
Елена Фанайлова: Как сказал один из авторов этой книги: я думал, что «партия жуликов и воров» у нас наверху, а похоже, что часть народа у нас является этими людьми.
Дмитрий Антонов: Беда в том, что люди готовы участвовать, форматировать себя под предлагаемую им систему. Ведь у нас сейчас нет диктатуры, репрессий, лагерей. Любой учитель мог сказать: извините, я против, - и не было бы всего этого. Власть опирается и надеется в будущем опираться на чувство страха, желание потакать властям, выслужиться и так далее. Очень многие самые уродливые истории не потому, что какие-то злокозненные представители власти пришли и это организовали, а потому что простые директора школ очень хотят выслужиться, боятся потерять свое место и одновременно хотят повышения, и они действуют так, как они действуют, и это большая беда. Вот здесь общество разделилось на тех, кто вот так готов себя вести, и тех, кто считает, что это язва, рак, от которого общество погибнет очень скоро, если все будет продолжаться. И вторая часть общества, которая поняла диагноз, что мы поражены раком третьей стадии, она становится поколением сейчас. Она объединяется и пытается бороться самыми разными способами. И это самое важное, мне кажется, по поводу оппозиционеров и наблюдателей.
Елена Фанайлова: А у вас были какие-то наблюдения, которые я назвала бы социальными? Про плохих членов избирательных комиссий мы отчасти уже поговорили. У них была роль злых персонажей в нашей истории. А какие-то другие персонажи, я имею в виду и избирателей, и наблюдателей?
Юлия Доброхотова: Об избирателях ничего не могу сказать. Потому что наблюдатель с избирателями только по нужде должен вступать в какой-то контакт. Например, если избиратель подходит и говорит тебе: «Меня нет в списке, хотя я должен быть». Потому что все может быть интерпретировано как агитация, например, и тебя тут же удаляют. И с этим нужно быть очень аккуратным. Что касается других наблюдателей. У нас была очень разношерстная группа. Были явно люди, которых попросили быть наблюдателями. Они называли себя наблюдателями от КПРФ, хотя не может быть столько наблюдателей на одном участке от одной партии. Они на нас все время шикали и говорили: «Да что вы все сомневаетесь?! Почему вы всех подозреваете? Почему вы считаете, что здесь все не так?». То есть явно это были люди, которые были призваны нас успокоить, утихомирить, а если что – написать на нас жалобу. И в рамках тренинга «Яблока» нам говорили: «Ребята, вы должны кооперироваться с другими наблюдателями, но нужно быть аккуратными, потому что наблюдатели могут быть, грубо говоря, подсадными».
И я очень злилась на себя за то, что я плохо кооперировалась с другими наблюдателями. У нас была совершенно потрясающая бабушка 72-летняя от КПРФ. Она была членом комиссии с решающим голосом. Она была глуховата, в парике, она носилась и кричала. И мне сначала казалось, что это просто городской сумасшедший. А потом меня чувство вины за то, что я так плохо подумала о человеке, мучило больше всего. Когда наступил решающий момент, когда начался подсчет голосов, и мы увидели пачки сначала из первой стационарной урны, потом из второй, потом из третьей, я сначала растерялась, я не знала, что делать. А тебе говорят: «Просто утрамбовка произошла, поэтому они так выглядят, сложены очень аккуратно. И что вы возмущаетесь?». Но это было настолько очевидно – люди не могут сами так сложить аккуратненько, одинаково. И я начала очень сильно, истошно кричать. Какого черта я провела здесь 17 часов, чтобы сейчас просто закрыть на это глаза, пропустить это?! Я кричала: «Стоп! Нельзя считать. Остановитесь немедленно! Это вброс». И вот эта 72-летняя бабушка оказалась единственным человеком... во-первых, у нее единственной было право трогать бюллетени. Мы, как наблюдатели, бюллетени не имеем права трогать руками. А она аккуратненько, пока я кричала, взяла эту пачечку, вынула ее и начала открывать. И там оказались аккуратные галочки в пункте номер 6 – все за «Единую Россию». Она говорит: «А почему в этой пачке все за «Единую Россию»?». На нее набросилась половина членов комиссии. Это был ужас! Ей начали выламывать руку, у нее были гематомы на руке. И вот эта бабушка в 2 часа ночи, как потом оказалось – мы с ней созвонились, пошла в травмпункт и получила справку о том, что у нее синяки. И я подумала, что нужно было с этой бабушкой общаться в течение всего процесса наблюдения, а не бояться, что она пытается каким-то образом накалить атмосферу, чтобы тебя удалили. Это была моя самая большая ошибка. Нужно понимать, кто настоящий наблюдатель, а кто – нет.
Дмитрий Дианкин: Социальное наблюдение. Мне кажется, что в 90-ые годы очень активно у нас насаждалась идеология: заботьтесь о своем благополучии – и вы сделаете хорошо для своей страны. Если вы живете с соседями, условно, и вы хотите обеспечить свою безопасность, ставьте себе дорогую металлическую дверь – этим вы дадите толчок какой-то отрасли промышленности, экономика будет развиваться... Так и есть. И перестаньте делать то, чему нас учили в советское время, - знакомиться с соседями... А сейчас происходит обратный процесс. И на этих выборах мы его увидели очень явно. Люди хотят общаться, у людей желание высказать что-то и как-то проявиться. И люди это делают очень стеснительно. 20 лет, которые прошли с начала 90-х годов, отучили нас все это делать, и все очень стесняются. Люди приходят, и видно, что они хотят быть наблюдателями, но как-то неудобно. Они не очень идут на контакт друг с другом, они очень настороженно относятся к соседям. А потом их прорывает. Я читал истории из этой книжки, да и в нашем случае. Это не только наблюдатели, но часто это обычные избиратели, которые пришли и все это увидели. Их прорывает, и они начинают совестить членов избирательных комиссий. И возникает фраза, которая, мне кажется, звучит уже отовсюду: «Как же вы можете?! Вы же учите наших детей!». По-моему, это прорыв желания сказать, высказаться, перестать ставить металлические двери и понять, что ты поставишь металлическую дверь, сосед поставит такую же, но взломщики придумают какой-то способ эти металлические двери вскрывать. Надо уже договариваться, знакомиться с соседями, оповещать друг друга, если вы видите какие-то подозрительные вещи, поднимать шухер, как только вы увидели, что кто-то незнакомый пришел в ваш двор. Совершенно неожиданные люди приходят наблюдателями, и во всех зреет, и уже назрело, мне кажется, желание высказаться. Но все стесняются стать наблюдателям, сказать, совестить учителей. И когда день выборов прошел, желание осталось нерастраченным. И все пошли на митинги.
Анна Дианкина: На нашем участке даже наблюдатель от «Единой России», который, по идее, должен был нас выгонять, гонять, был на нашей стороне, за нашу позицию. Он держался очень нейтрально, нормально беседовал и вел себя хорошо. Когда я шла наблюдателем, я доверяла порядку цифр социологических служб. И одной из целью было посмотреть, кто эти люди, которые выбирают «Единую Россию», в какой стране мы живем, кто эти люди, которые голосуют. И большой радостью было, когда мы увидели итоговые цифры. У нас было 30%, притом, что прошла «карусель», что были вбросы, приписки. И мы поняли, что на самом деле социологические службы врут, мы живем в нормальной стране. И это было радостью этой кампании. Прочитав потом другие отчеты, очень многие это увидели – у нас врут социологические службы, а люди у нас все прекрасно понимают и не верят. Хотя есть такой социологический феномен, когда человеку говорят, что большинство за такую-то партию или за такого-то человека, люди хотят быть в большинстве, и очень многие голосуют именно исходя из этих побуждений. И если мы начинаем те голоса, которые есть за «Единую Россию», считать от обратного, то есть убрали «карусель», убрали тех, кто проголосовали из-за телевизора, кого управа привела, которых заставили, учителей, и оказывается, что и нет никого. Я советую всем идти в наблюдатели, потому что это необыкновенный опыт. Ты гораздо лучше начинаешь понимать страну, ты понимаешь людей, ты видишь это все своими глазами, и в тебе рождается чувство гражданина, которое очень позитивное.
Дарья Петрягина: Для меня тоже главной радостью было увидеть реальные результаты, как голосовали люди. Было очень интересно наблюдать за теми людьми, которые приходили на участок. Мне показалось, что действительно был интерес к этим выборам, было большое желание не отдать свой голос впустую, не подарить его кому-то, а высказать свое мнение. Было очень много довольно взрослых людей, которые, это было видно, первый раз пришли на участок. Что-то их сподвигло именно на эти выборы прийти. Были семьи с маленькими детьми, они им объясняли: «Вот урна, сюда нужно бросать бюллетени. А это наблюдатели. А это комиссия». Ощущение на участке днем было довольно позитивное, было приятно смотреть на людей.
Елена Фанайлова: Давайте поговорим о работе над ошибками. Какие ошибки, по вашему мнению, вы сделали, и каких можно было их избежать?
Дарья Петрягина: Я считаю, я сделала много ошибок, потому что, как я сейчас понимаю, была очень плохо подготовлена. Скорее, я шла из любопытства, а не из желания бороться с чем-то, противостоять. Было интересно понаблюдать за процессом, как это все происходит. И здесь моя вина, конечно. Но есть вина и партии. Мы шли от «Справедливой России». У нас был один тренинг, где нам должны были рассказать, как это все происходит. Но организаторы тренинга на него не пришли. Поэтому нам сказали: «Возьмите бумажки, тут все написано, все будет понятно». Мы эти бумажки прочитали, но когда пришли на участок, поняли, что этого не хватает, мы видим нарушения, но что делать, куда писать заявления – мы всего этого не знали. Я очень переживала по этому поводу. Но тот человек от «Справедливой России», который меня направил, сказал: «Я уже четвертые выборы работаю, я тоже сначала сокрушался, что мы ничего не сделали, ничего не предотвратили. Но самое главное, что ты это увидела своими глазами, ты расскажешь об этом своим друзьям, родственникам, они расскажут своим друзьям. Общество об этом узнает – и это уже очень важный результат».
Анна Дианкина: В первую очередь надо было, конечно, пойти на участок и посмотреть, какие у нас дома. Если бы мы увидели, что у нас есть детский сад, все было бы гораздо быстрее и проще. Наверное, сегодня надо больше требовать от полиции. Я планирую закон о полиции изучить и требовать конкретно по статьям: вот такое нарушение, оформляйте, ваша фамилия, имя, отчество. Звонить в прокуратуру, «02», и не бояться.
Елена Фанайлова: Но многие люди не знают, что в полицию можно и надо звонить, что нарушения на выборах подпадают и под Административный, и под Уголовный кодекс.
Анна Дианкина: Вероятнее всего, ничего не будет от этого. Но сейчас, может быть, больше вовлекать избирателей, чтобы они это видели, чтобы ощущение от того, что происходит на участке, распространялось и дальше. Избиратели пришли, но они ничего этого не видят. Надо это делать так, чтобы даже те избиратели, которые пришли, они знали, что на этом участке есть нарушения. Должна быть работа над ошибками. Мне кажется, что по итогам следующих выборов должно быть опубликовано четко, чтобы каждый человек мог сказать: на моем участке были такие-то наблюдатели, выявлены такие-то нарушения, председатель комиссии такой-то делал то-то. Чтобы любой человек, которому это интересно, мог зайти и увидеть, что происходит. Не только таблица ЦИК, в которой указаны результаты, но и таблицы общегражданских проектов, в которых указано, что на самом деле у нас происходило.
Юлия Доброхотова: По поводу звонить в полицию. У моего друга был такой опыт. Он позвонил в «02», когда было очевидно, что председатель комиссии пытался засунуть пачку бюллетеней в урну. Он это все снял на свою камеру. Полиция приехала. Он показывает: вот что делал этот человек только что. Полиция говорит: «Мы не видим нарушения. Это ложный вызов. Поехали в отделение». То есть его, наблюдателя, забрали в отделение. Здесь все так схвачено, что трудно... это трудный момент – как общаться... Но я согласна с Анной, что нужно изучать законы, как должны у нас строиться отношения с полицейскими на участке, есть ли здесь какая-то возможность привлекать их.
Я потом очень долго анализировала. Мне было вдвойне обидно. Я очень хорошо выучила закон, я пыталась сделать все, что могла сделать, а в итоге я получила прекрасный для «Единой России» протокол на руки. Мне даже не пришлось ехать в ТИК, чтобы проверять, действительно ли они внесут те цифры, которые в протоколе. Протоколы прекрасные. Явка была 75%, хотя явно, что у нас не было 75%. «Ну и что, что вы видели. Вам показалось, что вброшены». Над тобой весит дамоклов меч, что каждую секунду тебя могут удалить, ты не можешь приближаться к урнам. Если ты себе на бумажечке пишешь, сколько пришло людей, это не является юридическим документом. Мало ли что ты у себя на бумажечке посчитал. «Ты увидел, что вброс? Вам показалось. Где доказательства, что это вбросили». И так нам сказали в прокуратуре: «Мы посчитали количество выданных вам бюллетеней, количество бюллетеней в урнах – все сошлось. Вброса не было». А ты им говоришь: «Проверяйте тогда книги, подписи». Нельзя же просто так вбросить бюллетени, чтобы это не отразилось в списках избирателей. Кто-то должен расписаться за эти бюллетени. Они нам говорят: «Мы же не можем звонить людям и спрашивать, действительно ли они приходили голосовать. Это тайна голосования. Они могут не говорить этого. А графолога вызвать невозможно. Графолог не может установить, действительная ли это подпись или нет».
И я хочу сказать про камеры. Сейчас везде, вроде бы, устанавливают камеры. У нас суды говорят: «Мы считаем, что все видеоматериалы не относятся к делу, мы их не подключаем к общему пакету документов». То есть не рассматривают. Но эти видеокамеры установлены государством, то есть это официальные камеры. Ведь они же напирают на то, что «вы нас никак не можете поймать». Если сейчас вы будете сидеть и считать, сколько людей пришло, если вы видите, что пришло не 75%, а 30%... то есть по явке можно поймать и потом сказать: «Можно же поголовно людей посчитать – камера же отмечает каждого, кто бросает бюллетень. И вы можете сопоставить эти данные». Мне кажется, это единственная возможность. Чтобы ловить человека за плечи – нужно много наблюдателей на одном участке. Я была одна, девушка, и три мужика, плюс полицейский. Я не могла никого поймать – меня не подпускали физически. То есть это сложная вещь. А тихонько сидеть, считать, сколько людей пришло, а потом по камере сравнить. Мы же знаем, что 75% была явка на участках с результатом более 50% за «Единую Россию». Мне кажется, это может быть действенным способом.
Дмитрий Антонов: Два замечания насчет полиции. В наших историях есть одна, которая завершается маленькой вставкой. Мы успели ее сделать, когда книга уже была в печати. Это как раз о полиции. Один человек, который волею судьбы оказался в роли наблюдателя, не собственно наблюдателем, священник отец Дмитрий был свидетелем фальсификаций. Он долго пытался увещевать – безрезультатно. И тогда он обратился вместе с другими наблюдателями в полицию с просьбой зафиксировать многочисленные нарушения, у которых есть свидетели. Пришел официальный ответ: отказ от возбуждения уголовного дела. Но обратите внимание, с одной стороны, на юридический ужас и абсурдность, а с другой стороны, на психологический цинизм, о котором идет речь. Отказано возбудить уголовное дело в отношении наблюдателей, которые сами зафиксировали эти нарушения. То есть просто угрожают: а вот попробуйте, мы вас самих арестуем. Это такой посыл, после которого хочется митинговать и доходить до предела. Это первое.
Второе. Мне кажется, что в рамках работы над ошибками важно пытаться установить контакты с полицией сразу же, понять, кто из полицейских, присутствующих на участке, готов сотрудничать с наблюдателями, кто не готов. В идеале – найти лояльных людей в полиции, в органах, которые не готовы к фальсификациям, как-то с ними контактировать. Но это то, что наблюдатели вообще не пытались сделать, насколько я понимаю, до того, а это очень важно. Далеко не вся полиция – ужасные, прогнившие...
Елена Фанайлова: Кое-кто упоминает в книге о том, что были нормальные полицейские.
Дмитрий Антонов: Разумеется. Они были, есть и будут. Нужно выходить на них, нужно связь с ними иметь, нужно людям солидаризироваться, консолидироваться, что очень важно.
И мне хотелось бы посоветовать и себе, как наблюдателю будущих выборов, и всем наблюдателям. Нужно иметь на связи максимальное количество не только журналистов, юристов, но и просто друзей. Когда начинается наглое безобразие, нужно, чтобы ваши друзья готовы были прийти, приехать и окружить этот участок. И сказать: «Мы это снимаем. Нас здесь 50-100 человек». На каждом участке – 5 наблюдателей. Если каждый из них вызовет по несколько своих друзей, то будет уже несколько десятков человек. И они скажут: «Мы все снимаем. Мы все будем свидетелями». И это давление, которое тоже, безусловно, покажет, что все общество наэлектризовано. Никто не хочет скандала, все боятся огласки явной, громкой. И если будут не 1-2 наблюдателя сражаться за это, а участок будет окружен людьми, которые будут кричать снаружи: «Стоп! Мы все снимаем. Вы не убежите отсюда», - вот это будет очень действенно. Если хоть на каких-то участках это получится, это будет очень хорошее давление на фальсификаторов.
Дмитрий Дианкин: Первая ошибка – это замыкаться в день выборов на своем участке. Противостоят нам очень организованные структуры под руководством главы управы, различных начальников. Они действуют очень организованно. Они прекрасно знают, что происходит на других участках их района. У них есть распределенные обязанности: один приводит «карусельщиков», другой обеспечивает прикрытие, третий обеспечивает связь, четвертый удаляет наблюдателей... Нужно быть более организованными и не замыкаться на своем участке. Увидел нарушение, «карусельщиков» - сообщи на соседний участок, предупреди, что в районе ходят, чтобы они готовились. Потому что ты можешь их даже не заметить.
Второе. Не нужно начинать работать в день выборов. Попробуй узнать о своем участке что-то заранее. Они неизобретательны. Те же технологии, которые на этом участке использовались в прошлый раз, будут использоваться и в этот раз. Попробуй выйти на людей, найти в Интернете, что про этот участок известно, что там было в прошлый раз, кто там работает, какие там были нарушения. Изменить свою стратегию в день выборов они не смогут, они будут делать то, что запланировали. А запланируют они именно то, что делали в прошлый раз. И если у наблюдателя есть понимание, чему он должен противостоять, его противостояние будет гораздо более эффективным.
Мы сегодня это будем обсуждать с историком Дмитрием Антоновым, который придумал сделать эту книжку, и с людьми, которые ее писали. Это переводчик Юлия Доброхотова; логист Дмитрий Дианкин, бизнес-консультант Анна Дианкина; журналист Дарья Петрягина.
Я предлагаю для начала послушать историю, которую рассказывает адвокат Сергей Большунов, который сейчас пробует возбудить уголовное дело по поводу нарушений, которые некоторые из присутствующих за этим столом обнаружили.
Сергей Большунов: Ко мне обратились двое наблюдателей, которые работали в поселке Некрасовка города Москвы, участок номер 1474. В ходе своей работы на избирательном участке они обнаружили необычное явление – массовый заход граждан для голосования. Когда это происходило в течение длительного времени, возник вопрос: а что это такое? И один из наблюдателей обратился к пришедшему на голосование человеку: «А вы где зарегистрированы?». И обратил внимание, что регистрация находится в районе метро «Нагорная». Был записан адрес, наблюдатель обратился к председателю участковой избирательной комиссии, однако был проигнорирован. В последующем вновь приходящие граждане голосовали без открепительных удостоверений по адресам, к которым они никакого отношения не имеют. То есть из другого района приезжали по паспортам голосовать по адресу: улица Первая Вольская, дом 12, корпус 2. Но на этом все не закончилось. Наблюдатели проявили инициативу и поинтересовались: «А что же это за дом: улица Первая Вольская, дом 12, корпус 2». И выяснилось, что это детский садик, в котором по определению жить невозможно, и 300-400 человек там зарегистрированы быть не могут. По этому поводу также обратились к председателю. Книгу с проголосовавшими, где регистрировалась выдача бюллетеней, просто убрали.
Меня это возмутило, заинтересовало с юридической точки зрения, потому что здесь прослеживается прямая связь между действиями и последствиями, что предусмотрено Уголовным кодексом за нарушение избирательного законодательства.
Елена Фанайлова: Сергей, а как это фактически выглядит, куда можно обратиться для того, чтобы обжаловать действия председателя избирательной комиссии и этих людей, которые, видимо, не сами придумали приехать и проголосовать? Они получили эти регистрацию явно каким-то странным, противозаконным образом.
Сергей Большунов: Чтобы обжаловать, есть три направления. Первое. Нужно обратиться в административном порядке в Московскую городскую избирательную комиссию, либо в Центральную избирательную комиссию, которая перешлет в Московскую городскую жалобу для того, чтобы Московская комиссия рассматривала. Второй вариант – обратиться в суд общей юрисдикции с требованием о признании недействительными результатов голосования на конкретном участке. Третий вариант – это заявить в органы полиции о возбуждении уголовного дела по обстоятельствам, по которым наблюдатели стали очевидцами.
Мы избрали путь – возбуждение уголовного дела, поскольку уже сложилась такая практика, мы наблюдаем за опытом других граждан, которые обращаются в суды. В судах они получают быстрое решение, никого не вызывают из участников избирательного процесса, а в усеченном виде формально рассматривают иск и говорят, что это не относится, не было нарушения законодательства, это была тренировка, к примеру. Как с «Яблоком» было. В административном порядке подавать жалобу в Центральную избирательную комиссию, Московскую комиссию я считаю нецелесообразным, потому что обращение происходит к тем же субъектам, кто это все, у меня складывается такое впечатление, и организовал. Там взрослые, адекватные люди, которые понимают, что системно преступления в сфере избирательного законодательства не совершаются. Явно, что там есть организатор, и на многочисленных участках это происходит. Нами был выбран третий путь, потому что есть больший простор для действий, а именно, необходимость требовать доказательства. Мы добиваемся, чтобы истребовали книгу, допросили конкретных лиц, которые и совершали действия по получению незаконных бюллетеней, и самих председателей участковых избирательных комиссий.
Елена Фанайлова: Уголовное дело уже возбуждено по вашему заявлению?
Сергей Большунов: Нет.
Елена Фанайлова: Как вы думаете, оно будет возбуждено?
Сергей Большунов: По реалиям времени и по статистике расследования такого рода преступлений, уголовные дела возбуждаются крайне редко. Я и мои доверители в первую очередь преследуем цель предотвратить дальнейшее совершение такого рода преступлений. Мы добиваемся вызова к следователю, к участковому всех тех лиц, которые фигурировали в этом избирательном процессе, получали незаконно бюллетени, голосовали. То есть мы своими действиями показываем, что просто так им это все не пройдет. По уголовной линии мы будем идти до конца, обжаловать все вынесенные решения, в том числе и в суде, вплоть до Европейского дойдем.
Елена Фанайлова: А каково может быть наказание по этому уголовному делу человека, который ответственен за фальсификацию?
Сергей Большунов: Конкретная статья – 142-ая «Фальсификация избирательных документов», максимальное наказание по части 1 и 2 – лишение свободы на срок до 4 лет, «Подделка подписей избирателей» - максимальное лишение свободы на срок до 3 лет. Кроме этого, часть 1, статья 142 прим – лишение свободы на срок до 4 лет. Четыре года рискуют получить те организаторы такого избирательного процесса, которые все это совершали и руководили.
И хотел бы, чтобы услышали заинтересованные в такого рода ситуациях граждане. Не нужно опускать рук и не нужно оставлять эту ситуацию на потом либо ее забыть. Необходимо действовать конкретно, а именно, писать жалобы и в прокуратуру, и в вышестоящие полицейские органы, в Управление внутренних дел, в Главное управление внутренних дел по Москве. По тем документам, которые есть в моем распоряжении, уже значительное количество граждан обращаются за защитой своих избирательных прав с требованием о возбуждении уголовного дела. А это косвенным образом влияет на то, что, во-первых, в дальнейшем фальсификаторы выборов, я считаю, задумаются о том, что ответственность неминуема. И органы правопорядка должны задуматься, что необходимо качественным образом расследовать такие дела, поскольку масса граждан требуют возбуждения уголовного дела. Все эти обращения влияют на общий уровень правопорядка избирательного.
Елена Фанайлова: Итак, почему «Разгневанные наблюдатели»? Что же вас разгневало в ходе этих выборов? Какие эмоции вы испытывали? В книжке эмоций очень много. Люди говорят: «я был возмущен, я был разгневан, я был ужасно огорчен». А один молодой мужчина даже говорит: я плакал.
Юлия Доброхотова: Я тоже плакала. «Яблоко» нас хорошо подготовило: «Ребята, вы должны быть психологически готовы к тому, что на вас будут давить, что будет тяжело. Запаситесь таблетками, кому это нужно». Подготовили к тому, что могут быть провокаторы. Но в целом нам сказали так: «Тяжелый случай на 10% участков в Москве. На половине – обычные нарушения, средней степени тяжести. А на половине участков в Москве все идет нормально». И я была уверена, что в Ясенево, либеральный район, может быть, что-то и будет, но явно не исчезающие чернила, как нам рассказывали. Но когда я переступила порог школы, меня просто смыло волной агрессии. Я забыла вписать свое имя в направление, это совершенно формальная вещь. А меня за это уже хотели не пускать на порог школы. Потом я все-таки прорвалась на свой участок. И вот так 17,5 часов. Я чувствовала себя на поле битвы. Взрослые мужчины широкоплечие пытались всячески от меня избавиться, оскорбляли меня всевозможными способами. И установка, которая давалась каждому наблюдателю: «Вы должны быть предельно корректны. Потому что комиссия может проголосовать и вас немедленно удалить». Чем они постоянно и угрожали. И постоянное ощущение обороны. Придя домой, я три дня не могла ничего есть. 5 декабря была потребность выйти на площадь и крикнуть, что я об этом думаю. Я была очень благодарна организаторам, которые застолбили площадь. И я просто рыдала на этом митинге. И я видела вокруг себя людей, у которых была такая же реакция.
Елена Фанайлова: Вы имеете в виду Чистые пруды?
Юлия Доброхотова: Да.
Дмитрий Дианкин: Меня разгневала больше всего (хотя как гнев это ощутилось уже позже) невозможность найти нигде правду. Выборы происходят не изолировано, не только усилиями избирательных комиссий поддерживаются. Рядом находится полиция, суды, прокуратура. Люди, которые работают в участковых избирательных комиссиях, это не основная их профессия, они - учителя и так далее. И куда бы ни обратился во время процесса избирательного, в момент голосования и так далее, правды найти нигде нельзя. Как будто заговор. Все тебе как будто демонстрируют, что «так и надо, куда вы лезете». И вот эта убежденность, наверное, больше всего и разгневала. Приведу пример. Аня попросила полицейского проверить документа у молодого человека, который не имел права голосовать на этом участке, и выяснилось, что он действительно не имел этого права. Я просил офицера полиции: «Составьте протокол. Как вы можете его просто отпустить?». А он абсолютно спокойно, глядя мне в глаза, говорил: «Это просто глупый молодой человек. Давайте разберемся, почему вы здесь голосовали?». Тот стоит и мямлит. «Может быть, вы здесь у друзей ночевали?». И тот говорит: «Да, я у девушки тут ночевал. И подумал, чего я поеду к себе домой, я прямо здесь и проголосую». То есть полицейский ему сам все подсказал.
Анна Дианкина: Я готовилась, выучила все законы. Мне казалось, что знание законов, внимательность, ответственность, что достаточно поймать и требовать соблюдения закона… а оказалось, что я была и в этом наивна. Когда я словила первого человека, который не имел права голосовать, я потребовала проверить документы. Мне пришлось бежать за полицейским на улицу, потому что этого молодого человека повели на улицу, чтобы проверить документы. Я в тоненькой кофточке вышла на улицу. Выяснилось, что документы действительно не те. Протокол составлять не стали, но шум какой-то поднялся. Приехал глава управы, приехали какие-то люди, разговаривали, что-то требовали. И мне казалось, что сам факт выявления такого нарушения все остановит, комиссия испугается – их поймали за руку, председатель первый раз, он не уверен. Мы выясняли все эти вопросы в коридоре с полицией, требовали составить протоколы. А потом вернулись на избирательный участок – и я увидела, что женщина, которая выдала этому человеку документ, который оказался впоследствии по адресу детского сада, она продолжает с теми же календариками людям выдавать бюллетени. Я стою, она на меня посмотрела и говорит: «Отойдите, вы мешаете мне работать». И полное бессилие. Я опять требую проверить документы. Привожу человека, проверяю документы прямо в зале, при избирателях – опять выясняется, что человек имеет прописку по другому адресу и не имел права голосовать. Но на этом ничего не прекращается. И вот эта женщина в комиссии, продолжая улыбаться, говорит: «Вы мне мешаете работать, отойдите». Это как человек залез к тебе в карман, ты его за руку схватил, вытащил, а он говорит: «А что такого?!», - и дальше лезет. «А мне нужен этот кошелек. Вы что, не понимаете?». Полный цинизм с ситуации состоит в том, что они делают все на твоих глазах и понимают, что ты ничего не сможешь сделать. «Идите в суд». А в суде тебе говорят: «Извините, ничего не было».
Дарья Петрягина: Главным чувством, наверное, был даже не гнев, а обида. Ты находишься практически сутки на избирательном участке, мимо проходят сотни людей, которые голосуют. И были люди, которые подходили к нам и спрашивали: «Вы наблюдатели? Учтите мой голос. Я проголосовал за «Яблоко». А то я в прошлом году тоже голосовал за «Яблоко», но получилось, что на нашем участке ноль голосов». Люди подходили, просили, интересовались. Наступает момент подсчета голосов, и комиссия открыто, не стесняясь, просто перекладывает на наших глазах голоса из одной пачки в другую. Когда член комиссии с решающим голосом от «Справедливой России» нашла пачку сложенных бюллетеней, она сказала: «Посмотрите, зафиксируйте этот момент». Но все делают вид, что они ничего не видят, и это вполне нормально.
Елена Фанайлова: Пачка сложенных бюллетеней означает вброс.
Дарья Петрягина: Понятно, что они сами не могут так сложиться. Причем все, как на подбор, за «Единую Россию». И тут чувство бессилия, когда ты пытаешься возмущаться, что-то сделать, но никакого результата. Это и было основной эмоцией.
Дмитрий Антонов: Я придумал сделать книгу "Разгневанные наблюдатели" и привлек для совместной работы людей из "Гражданина наблюдателя", при том, что я не отношусь к этой организации и сам не работал наблюдателем. Но я разгневался. Произошло это не сразу. На выборах я не хотел быть наблюдателем, хотя я прекрасно представлял, что сейчас начнутся нарушения и фальсификации. Я съездил по нескольким участкам. В это время у меня гостил немецкий друг, и мы вместе с ним ездили. Все было очень тихо, спокойно, мирно. Центральный район, Киевский район, Северо-Западный округ. Мы дождались результатов, увидели, что «Единая Россия» набрала существенно меньше голосов, чем раньше. И мы подумали: фальсификации, конечно, были, но их было меньше, нет 60-70%. Буквально в тот же день начался информационный поток. Мои друзья и знакомые начали звонить и рассказывать, что на самом деле происходило в стране, на конкретных участках, где они работали. То же самое пошло в Интернете. Люди перестали молчать – и это принципиальное отличие этих выборов от прошлых. И когда вся правда стала выходить на поверхность, я понял, что все не так радужно. Меня больше всего огорчил цинизм, абсолютная уверенность в безнаказанности, ощущение, что все схвачено, и никто ничего не сделает, и даже не посмеет сделать.
Люди посмели сделать в тот день, когда вышли на Чистопрудный бульвар, где я был. И там мы почувствовали драйв, что люди уже не готовы быть молчаливыми, не готовы терпеть. И встал вопрос, что делать дальше. Я решил, что я иду наблюдателем на следующие выборы, что я буду участвовать во всех акциях, митинговать и так далее. Но этого мне показалось мало. Массу историй наблюдателей можно найти в Сети. Во-первых, Интернет оболгали как могли сразу же. Во-вторых, не всем доступен Интернет: пенсионеры, пожилые люди, инвалиды, ветераны не видят этого. Они смотрят официальные новости по телевизору, где им говорят, что выборы кристально честные. То есть идет подмена всего, на черное говорят белое, даже не серое. И это тоже способно разгневать. Поэтому я решил сделать такую вещь: отобрать хорошие истории, привлечь хорошее издательство, хороших художников и сделать хороший проект. Это должна быть книга, которая, во-первых, должна быть распространена среди людей, оторванных от Интернета, чтобы они узнали правду. Цель номер два. Это должна быть хорошо изданная книга, которая станет массмедийным проектом и будет обсуждаться. Люди больше будут слышать и знать, что происходит. И это один из многих проектов.
Люди сейчас стали очень активными. Действительно, эти выборы взбудоражили и разгневали общество так, как раньше не происходило. Хотя это парадокс: они набрали меньше голосов, чем хотели, чем все ожидали. Но власть сумела это организовать настолько цинично, что взбесились все. Они слишком поверили в абсолютную безнаказанность и пассивность общества. А вот общество оказалось не настолько пассивным. И это все – большой знак выздоровления, знак того, что общество будет оказывать влияние на власть, и власть будет вынуждена формировать себя уже исходя из новых условий.
Елена Фанайлова: Большинство из написавших эту книгу говорят о том, что политизация их началась не в момент выборов, а осенью, когда было объявлено, что Медведев и Путин меняются местами. Меня многие вещи в этой книге каким-то образом удивили. Когда я сказала, что она читается как триллер, я имела в виду развитие сюжета. Я понимала, что с утра будет «карусель», где-то в середине дня будут вбросы, когда какие-то граждане попытаются по 7-10 бюллетеней опустить в урну, встав спиной ко всем, чтобы этого не было видно. Но всякий раз я ждала финала. К «каруселям», к вбросам – к этому мы привыкли. Но мне кажется, что только эти выборы, благодаря наблюдателям, показали, что основные фальсификации происходят на финальном этапе. И самое поразительное – это просто детективные истории, когда председатель комиссии убегает с пачками бюллетеней или с протоколами для того, чтобы ни в коем случае не дать копию наблюдателям, чтобы люди не увидели правду. А тот, кто успел увидеть, обязательно пишет в конце своего рассказа, на сколько процентов отличалось реальное голосование от тех результатов, которые быстренько, за несколько часов, к утру были изготовлены. Что было самым ярким в вашей истории, Юля?
Юлия Доброхотова: По моим ощущениям, все как раз было в начале. Когда я пришла, мы проверили стационарные ящики – они были пустыми, все было в порядке. И тут же я увидела человека под названием «куратор». Долго пытались понять, кто этот человек, мои коллеги-наблюдатели от Коммунистической партии. Он сказал, что он с решающим голосом от КПРФ. Она сказала: «Нет, это я с решающим голосом от КПРФ. Вы ошиблись». Тогда он сказал: «Я от управы». И дальше все члены комиссии, включая директора школы, называли его куратором, и он руководил процессом. Так вот, этот куратор сразу же сказал: «Господа наблюдатели, сели все за стол и сидим». А стол находился примерно в 20 метрах от урн.
Елена Фанайлова: Нарушалось ваше право свободно передвигаться по участку.
Юлия Доброхотова: Я говорю: «Я ничего не вижу». Я не вижу не только, сколько бюллетеней опускают в стационарный ящик, я не вижу, сколько их выдают. А передо мной еще поставили огромнейший горшок с развесистым растением. Они сказали: «Юля, у вас же очки. Это ваши проблемы, если вам не видно». И я не знаю, откуда они взяли эту цифру – 20 метров, ни в каком законодательстве 20 метров не прописаны.
Елена Фанайлова: В законе, наоборот, прописана полная свобода наблюдателей.
Юлия Доброхотова: «А встанете и будете ходить – будете удалены. Мы проголосуем и вас удалим». И я очень много времени потратила на то, чтобы дозваниваться в Территориальную избирательную комиссию, которая выше, чем участковая. Им что-то по телефону говорили, видимо, что можно передвигаться. Но было потеряно очень много времени. В первые три часа можно было вбросить тонну. Потом меня отправили с переносным ящиком на три часа блуждать по Ясенево. Моя партия «Яблоко» посоветовала мне идти с этим переносным ящиком, потому что бывает, что вбрасывают и в переносные ящики. Но я поняла, что это была ошибка. Переносной ящик – это максимум 30-40. То есть не имело никакого смысла уходить. А в это время, конечно, могли... Невероятный контраст поведения сотрудников УИК, когда я была на участке первые часы и когда я вернулась около 13.00-13.30. Я уже могла перемещаться по участку. Они были расслаблены. И потом мои подозрения утвердились, когда я увидела, что вываливается из стационарных ящиков, когда я увидела пачки. Я поняла, почему 20 метров.
Дмитрий Дианкин: У людей зреет какое-то желание. На избирательных участках стоят столы, а на столах – адреса. Каждый выбирает свой адрес. В нашем случае, когда мы заметили, что люди получают бюллетени незаконно, местный житель подошел и сказал: «Как же это странно, я здесь живу и точно знаю, что этот адрес – это детский сад. Как там могут быть прописаны люди?..». Мы это узнали благодаря местному жителю. Он не пошел наблюдать, он не стал подавать заявление в полицию, но подошел и нам об этом сообщил. Во-первых, члены избирательных комиссий совершенно не знают законы. Если бы они прочитали этот закон, они бы знали, что они нарушают. А они просто как дети. Им сказали, что так правильно, делайте так, и все будет хорошо, и они в этот закон не заглядывают, чтобы не знать, что за это – штраф. За фальсификацию итогов голосования – уголовное наказание. Административное правонарушение – запрет на то, чтобы заниматься, ну и огласка какая-то будет, их знакомые об этом узнают. И в этом наша возможность. Им это не дает работать. Когда они плавают в законах, наблюдателям гораздо проще что-то сделать. Но незнание законов им просто необходимо. Они и не будут их никогда знать. Если они их узнают, то они не пойдут туда работать.
Елена Фанайлова: Ваши наблюдения за простыми и типичными нарушениями, с которыми вы в день выборов столкнулись.
Анна Дианкина: Очень многие говорят про КОИБы. Это комплекс обработки избирательных бюллетеней автоматический. Туда нельзя вбросить, потому что автоматически считывается только первый лист. Вбросы в эту систему исключены. Мы были как раз на таком участке. И фальсификация протоколов осложняется тем, что протокол печатается этим комплексом. Сколько бюллетеней попало, переписывать потом протоколы... это совершенно другая форма, надо проводить какие-то ухищрения, потому что комплекс не работает после 8 вечера, его нельзя включить и догнать туда бюллетеней. Это район города Москвы – Некрасовка, в котором мы были. На нашем участке оказался список избирателей по адресу детского сада. Мы решили посмотреть, что же с этим участком, потом придя на выборы и пытаясь возбудить уголовное дело, исследуя, что происходит. Ведь и другие участки есть. И мы выяснили, что число избирателей в районе «Некрасовка» с выборов 2009 года увеличилось с 7 тысяч до 10 тысяч человек. Оказалось, что еще на одном избирательном участке в список домов входят три снесенные «пятиэтажки». Оказалось, что на мартовские выборы у нас на избирательный участок района «Некрасовка» вошло садовое товарищество «Зеленая зона», которое на выборы декабря не входило, а теперь оно входит. Причем, общаясь на форуме с людьми, я выяснила, что они отправляли письмо главе управы района «Некрасовка», чтобы узнать, «мы входим в Москву или нет», и глава района прислал им ответ: нет, вы в Москву не входите. И я думаю, что такая ситуация в Некрасовке не только в одном районе. КОИБ, конечно, защищает от переписывания протоколов, от вбросов, но он не является абсолютной панацеей от избирательных технологий, которые сегодня применяются.
Дарья Петрягина: Юля говорит, что нарушения начались с самого утра. А у нас было все наоборот. Процесс голосования проходил довольно ровно, мирно. У нас были подозрения, что кто-то мог несколько бюллетеней вбросить, но все это было неочевидно и вряд ли это было в массовых масштабах. Но весь день оказывался прессинг на наблюдателей, нас всеми способами, мне кажется, пытались оттуда изжить. Доходило до абсурдных случаев. У меня разрядился телефон, но у меня с собой была зарядка, и председатель комиссии сказал, что он не разрешает мне его зарядить, потому что я могу каким-то образом отключить электричество во всей школе, и это будет провокацией. У меня был выход - покинуть участок, потому что у меня не было связи. Слава Богу, у меня были друзья. У нас очень долго не начинался подсчет голосов, до 10-10.30. Комиссия куда-то уходила без объяснения причин, не понятно, что они делали. Они говорили, что получали какие-то инструкции от ТИКа.
Елена Фанайлова: И это довольно типичное нарушение. Это описано почти в каждом тексте книги «Разгневанные наблюдатели». Хотя это незаконно.
Дарья Петрягина: Самые большие нарушения начались во время подсчета голосов. Когда мы все-таки остались, дотерпели, они решили не стесняться и прямо на наших глазах перекладывали, обманывали, переписывали. И был у нас член решающей комиссии в партии «Справедливая Россия», которая зафиксировала вброс, она по закону имеет право написать в итоговом протоколе свои отметки. Ей не дали этого сделать, сказали, что протокол с отметками недействительный.
Елена Фанайлова: Помимо детективной составляющей этого сборника, внимание мое обратила на себя стилистика. Основные авторы – это люди около 30 лет, и это некоторый портрет поколения. Это образованные люди, с высшим или незаконченным высшим образованием. А чувство юмора практически всех, кто писал эту книгу, напоминает мне смесь Джерома и Горчева. Там было некоторое количество наблюдений за народом. Как один из авторов заметил: люди, которые пошли в наблюдатели, все равно что люди в метро. Он говорит: я ожидал, что будут какие-то фрики, а это совершенно обычные люди. И разные чувства появлялись у наблюдателей, когда они смотрели на тех, кто приходит голосовать. Там есть социальные картинки блестящие. Но в основном интонация очень сочувственная по отношению к бабушкам, к молодым людям, которые приходят на участок. Желание этих молодых людей как-то растрепать: «Поднимись же ты, наконец, от своего компьютера и сделай дело – проголосуй!». И еще важная вещь – это человеческий контакт с людьми из других партий, например, с наблюдателями от КПРФ или ЛДПР, которые, вроде бы, политически не соответствуют... И понимание того, что эти люди тоже хотят правды и справедливости, что разговор возможен. Мне кажется, это несколько важных опытов, которые «разгневанные наблюдатели», представленные в этой книге для себя вынесли.
Дмитрий, вам что-то еще, как историку, о портрете этого поколения наблюдателей показалось?
Дмитрий Антонов: Как уже не раз писали в Сети, поколение во многом складывается благодаря неуклюжим действиям власти. Еще недавно поколение было очень разобщенным, потребительским, сегментированным по интересам. А глобальная несправедливость начала сплачивать людей. Люди начали знакомиться активно. Это огромный социальный феномен. Сейчас каждый человек, который так или иначе затронут системой фальсификаций оказался, или я, как сторонний наблюдатель всего происходящего, которого тоже это очень задело личностно, начал обрастать связями, новыми знакомствами. И это очень здорово. Люди нашли общую платформу - они хотят бороться против несправедливости, не хотят мириться с цинизмом, с ментальностью вседозволенности. И беда в том, что цинизм, эта ментальность произрастают снизу. Нельзя во всем обвинять исключительно власть: есть какие-то нехорошие люди во власти, это они сделали все так плохо. Конечно, рыба гниет с головы, но беда в том, что сейчас процесс гниения совершенно очевиден в районе хвоста, плавников, хребта.
Елена Фанайлова: Как сказал один из авторов этой книги: я думал, что «партия жуликов и воров» у нас наверху, а похоже, что часть народа у нас является этими людьми.
Дмитрий Антонов: Беда в том, что люди готовы участвовать, форматировать себя под предлагаемую им систему. Ведь у нас сейчас нет диктатуры, репрессий, лагерей. Любой учитель мог сказать: извините, я против, - и не было бы всего этого. Власть опирается и надеется в будущем опираться на чувство страха, желание потакать властям, выслужиться и так далее. Очень многие самые уродливые истории не потому, что какие-то злокозненные представители власти пришли и это организовали, а потому что простые директора школ очень хотят выслужиться, боятся потерять свое место и одновременно хотят повышения, и они действуют так, как они действуют, и это большая беда. Вот здесь общество разделилось на тех, кто вот так готов себя вести, и тех, кто считает, что это язва, рак, от которого общество погибнет очень скоро, если все будет продолжаться. И вторая часть общества, которая поняла диагноз, что мы поражены раком третьей стадии, она становится поколением сейчас. Она объединяется и пытается бороться самыми разными способами. И это самое важное, мне кажется, по поводу оппозиционеров и наблюдателей.
Елена Фанайлова: А у вас были какие-то наблюдения, которые я назвала бы социальными? Про плохих членов избирательных комиссий мы отчасти уже поговорили. У них была роль злых персонажей в нашей истории. А какие-то другие персонажи, я имею в виду и избирателей, и наблюдателей?
Юлия Доброхотова: Об избирателях ничего не могу сказать. Потому что наблюдатель с избирателями только по нужде должен вступать в какой-то контакт. Например, если избиратель подходит и говорит тебе: «Меня нет в списке, хотя я должен быть». Потому что все может быть интерпретировано как агитация, например, и тебя тут же удаляют. И с этим нужно быть очень аккуратным. Что касается других наблюдателей. У нас была очень разношерстная группа. Были явно люди, которых попросили быть наблюдателями. Они называли себя наблюдателями от КПРФ, хотя не может быть столько наблюдателей на одном участке от одной партии. Они на нас все время шикали и говорили: «Да что вы все сомневаетесь?! Почему вы всех подозреваете? Почему вы считаете, что здесь все не так?». То есть явно это были люди, которые были призваны нас успокоить, утихомирить, а если что – написать на нас жалобу. И в рамках тренинга «Яблока» нам говорили: «Ребята, вы должны кооперироваться с другими наблюдателями, но нужно быть аккуратными, потому что наблюдатели могут быть, грубо говоря, подсадными».
И я очень злилась на себя за то, что я плохо кооперировалась с другими наблюдателями. У нас была совершенно потрясающая бабушка 72-летняя от КПРФ. Она была членом комиссии с решающим голосом. Она была глуховата, в парике, она носилась и кричала. И мне сначала казалось, что это просто городской сумасшедший. А потом меня чувство вины за то, что я так плохо подумала о человеке, мучило больше всего. Когда наступил решающий момент, когда начался подсчет голосов, и мы увидели пачки сначала из первой стационарной урны, потом из второй, потом из третьей, я сначала растерялась, я не знала, что делать. А тебе говорят: «Просто утрамбовка произошла, поэтому они так выглядят, сложены очень аккуратно. И что вы возмущаетесь?». Но это было настолько очевидно – люди не могут сами так сложить аккуратненько, одинаково. И я начала очень сильно, истошно кричать. Какого черта я провела здесь 17 часов, чтобы сейчас просто закрыть на это глаза, пропустить это?! Я кричала: «Стоп! Нельзя считать. Остановитесь немедленно! Это вброс». И вот эта 72-летняя бабушка оказалась единственным человеком... во-первых, у нее единственной было право трогать бюллетени. Мы, как наблюдатели, бюллетени не имеем права трогать руками. А она аккуратненько, пока я кричала, взяла эту пачечку, вынула ее и начала открывать. И там оказались аккуратные галочки в пункте номер 6 – все за «Единую Россию». Она говорит: «А почему в этой пачке все за «Единую Россию»?». На нее набросилась половина членов комиссии. Это был ужас! Ей начали выламывать руку, у нее были гематомы на руке. И вот эта бабушка в 2 часа ночи, как потом оказалось – мы с ней созвонились, пошла в травмпункт и получила справку о том, что у нее синяки. И я подумала, что нужно было с этой бабушкой общаться в течение всего процесса наблюдения, а не бояться, что она пытается каким-то образом накалить атмосферу, чтобы тебя удалили. Это была моя самая большая ошибка. Нужно понимать, кто настоящий наблюдатель, а кто – нет.
Дмитрий Дианкин: Социальное наблюдение. Мне кажется, что в 90-ые годы очень активно у нас насаждалась идеология: заботьтесь о своем благополучии – и вы сделаете хорошо для своей страны. Если вы живете с соседями, условно, и вы хотите обеспечить свою безопасность, ставьте себе дорогую металлическую дверь – этим вы дадите толчок какой-то отрасли промышленности, экономика будет развиваться... Так и есть. И перестаньте делать то, чему нас учили в советское время, - знакомиться с соседями... А сейчас происходит обратный процесс. И на этих выборах мы его увидели очень явно. Люди хотят общаться, у людей желание высказать что-то и как-то проявиться. И люди это делают очень стеснительно. 20 лет, которые прошли с начала 90-х годов, отучили нас все это делать, и все очень стесняются. Люди приходят, и видно, что они хотят быть наблюдателями, но как-то неудобно. Они не очень идут на контакт друг с другом, они очень настороженно относятся к соседям. А потом их прорывает. Я читал истории из этой книжки, да и в нашем случае. Это не только наблюдатели, но часто это обычные избиратели, которые пришли и все это увидели. Их прорывает, и они начинают совестить членов избирательных комиссий. И возникает фраза, которая, мне кажется, звучит уже отовсюду: «Как же вы можете?! Вы же учите наших детей!». По-моему, это прорыв желания сказать, высказаться, перестать ставить металлические двери и понять, что ты поставишь металлическую дверь, сосед поставит такую же, но взломщики придумают какой-то способ эти металлические двери вскрывать. Надо уже договариваться, знакомиться с соседями, оповещать друг друга, если вы видите какие-то подозрительные вещи, поднимать шухер, как только вы увидели, что кто-то незнакомый пришел в ваш двор. Совершенно неожиданные люди приходят наблюдателями, и во всех зреет, и уже назрело, мне кажется, желание высказаться. Но все стесняются стать наблюдателям, сказать, совестить учителей. И когда день выборов прошел, желание осталось нерастраченным. И все пошли на митинги.
Анна Дианкина: На нашем участке даже наблюдатель от «Единой России», который, по идее, должен был нас выгонять, гонять, был на нашей стороне, за нашу позицию. Он держался очень нейтрально, нормально беседовал и вел себя хорошо. Когда я шла наблюдателем, я доверяла порядку цифр социологических служб. И одной из целью было посмотреть, кто эти люди, которые выбирают «Единую Россию», в какой стране мы живем, кто эти люди, которые голосуют. И большой радостью было, когда мы увидели итоговые цифры. У нас было 30%, притом, что прошла «карусель», что были вбросы, приписки. И мы поняли, что на самом деле социологические службы врут, мы живем в нормальной стране. И это было радостью этой кампании. Прочитав потом другие отчеты, очень многие это увидели – у нас врут социологические службы, а люди у нас все прекрасно понимают и не верят. Хотя есть такой социологический феномен, когда человеку говорят, что большинство за такую-то партию или за такого-то человека, люди хотят быть в большинстве, и очень многие голосуют именно исходя из этих побуждений. И если мы начинаем те голоса, которые есть за «Единую Россию», считать от обратного, то есть убрали «карусель», убрали тех, кто проголосовали из-за телевизора, кого управа привела, которых заставили, учителей, и оказывается, что и нет никого. Я советую всем идти в наблюдатели, потому что это необыкновенный опыт. Ты гораздо лучше начинаешь понимать страну, ты понимаешь людей, ты видишь это все своими глазами, и в тебе рождается чувство гражданина, которое очень позитивное.
Дарья Петрягина: Для меня тоже главной радостью было увидеть реальные результаты, как голосовали люди. Было очень интересно наблюдать за теми людьми, которые приходили на участок. Мне показалось, что действительно был интерес к этим выборам, было большое желание не отдать свой голос впустую, не подарить его кому-то, а высказать свое мнение. Было очень много довольно взрослых людей, которые, это было видно, первый раз пришли на участок. Что-то их сподвигло именно на эти выборы прийти. Были семьи с маленькими детьми, они им объясняли: «Вот урна, сюда нужно бросать бюллетени. А это наблюдатели. А это комиссия». Ощущение на участке днем было довольно позитивное, было приятно смотреть на людей.
Елена Фанайлова: Давайте поговорим о работе над ошибками. Какие ошибки, по вашему мнению, вы сделали, и каких можно было их избежать?
Дарья Петрягина: Я считаю, я сделала много ошибок, потому что, как я сейчас понимаю, была очень плохо подготовлена. Скорее, я шла из любопытства, а не из желания бороться с чем-то, противостоять. Было интересно понаблюдать за процессом, как это все происходит. И здесь моя вина, конечно. Но есть вина и партии. Мы шли от «Справедливой России». У нас был один тренинг, где нам должны были рассказать, как это все происходит. Но организаторы тренинга на него не пришли. Поэтому нам сказали: «Возьмите бумажки, тут все написано, все будет понятно». Мы эти бумажки прочитали, но когда пришли на участок, поняли, что этого не хватает, мы видим нарушения, но что делать, куда писать заявления – мы всего этого не знали. Я очень переживала по этому поводу. Но тот человек от «Справедливой России», который меня направил, сказал: «Я уже четвертые выборы работаю, я тоже сначала сокрушался, что мы ничего не сделали, ничего не предотвратили. Но самое главное, что ты это увидела своими глазами, ты расскажешь об этом своим друзьям, родственникам, они расскажут своим друзьям. Общество об этом узнает – и это уже очень важный результат».
Анна Дианкина: В первую очередь надо было, конечно, пойти на участок и посмотреть, какие у нас дома. Если бы мы увидели, что у нас есть детский сад, все было бы гораздо быстрее и проще. Наверное, сегодня надо больше требовать от полиции. Я планирую закон о полиции изучить и требовать конкретно по статьям: вот такое нарушение, оформляйте, ваша фамилия, имя, отчество. Звонить в прокуратуру, «02», и не бояться.
Елена Фанайлова: Но многие люди не знают, что в полицию можно и надо звонить, что нарушения на выборах подпадают и под Административный, и под Уголовный кодекс.
Анна Дианкина: Вероятнее всего, ничего не будет от этого. Но сейчас, может быть, больше вовлекать избирателей, чтобы они это видели, чтобы ощущение от того, что происходит на участке, распространялось и дальше. Избиратели пришли, но они ничего этого не видят. Надо это делать так, чтобы даже те избиратели, которые пришли, они знали, что на этом участке есть нарушения. Должна быть работа над ошибками. Мне кажется, что по итогам следующих выборов должно быть опубликовано четко, чтобы каждый человек мог сказать: на моем участке были такие-то наблюдатели, выявлены такие-то нарушения, председатель комиссии такой-то делал то-то. Чтобы любой человек, которому это интересно, мог зайти и увидеть, что происходит. Не только таблица ЦИК, в которой указаны результаты, но и таблицы общегражданских проектов, в которых указано, что на самом деле у нас происходило.
Юлия Доброхотова: По поводу звонить в полицию. У моего друга был такой опыт. Он позвонил в «02», когда было очевидно, что председатель комиссии пытался засунуть пачку бюллетеней в урну. Он это все снял на свою камеру. Полиция приехала. Он показывает: вот что делал этот человек только что. Полиция говорит: «Мы не видим нарушения. Это ложный вызов. Поехали в отделение». То есть его, наблюдателя, забрали в отделение. Здесь все так схвачено, что трудно... это трудный момент – как общаться... Но я согласна с Анной, что нужно изучать законы, как должны у нас строиться отношения с полицейскими на участке, есть ли здесь какая-то возможность привлекать их.
Я потом очень долго анализировала. Мне было вдвойне обидно. Я очень хорошо выучила закон, я пыталась сделать все, что могла сделать, а в итоге я получила прекрасный для «Единой России» протокол на руки. Мне даже не пришлось ехать в ТИК, чтобы проверять, действительно ли они внесут те цифры, которые в протоколе. Протоколы прекрасные. Явка была 75%, хотя явно, что у нас не было 75%. «Ну и что, что вы видели. Вам показалось, что вброшены». Над тобой весит дамоклов меч, что каждую секунду тебя могут удалить, ты не можешь приближаться к урнам. Если ты себе на бумажечке пишешь, сколько пришло людей, это не является юридическим документом. Мало ли что ты у себя на бумажечке посчитал. «Ты увидел, что вброс? Вам показалось. Где доказательства, что это вбросили». И так нам сказали в прокуратуре: «Мы посчитали количество выданных вам бюллетеней, количество бюллетеней в урнах – все сошлось. Вброса не было». А ты им говоришь: «Проверяйте тогда книги, подписи». Нельзя же просто так вбросить бюллетени, чтобы это не отразилось в списках избирателей. Кто-то должен расписаться за эти бюллетени. Они нам говорят: «Мы же не можем звонить людям и спрашивать, действительно ли они приходили голосовать. Это тайна голосования. Они могут не говорить этого. А графолога вызвать невозможно. Графолог не может установить, действительная ли это подпись или нет».
И я хочу сказать про камеры. Сейчас везде, вроде бы, устанавливают камеры. У нас суды говорят: «Мы считаем, что все видеоматериалы не относятся к делу, мы их не подключаем к общему пакету документов». То есть не рассматривают. Но эти видеокамеры установлены государством, то есть это официальные камеры. Ведь они же напирают на то, что «вы нас никак не можете поймать». Если сейчас вы будете сидеть и считать, сколько людей пришло, если вы видите, что пришло не 75%, а 30%... то есть по явке можно поймать и потом сказать: «Можно же поголовно людей посчитать – камера же отмечает каждого, кто бросает бюллетень. И вы можете сопоставить эти данные». Мне кажется, это единственная возможность. Чтобы ловить человека за плечи – нужно много наблюдателей на одном участке. Я была одна, девушка, и три мужика, плюс полицейский. Я не могла никого поймать – меня не подпускали физически. То есть это сложная вещь. А тихонько сидеть, считать, сколько людей пришло, а потом по камере сравнить. Мы же знаем, что 75% была явка на участках с результатом более 50% за «Единую Россию». Мне кажется, это может быть действенным способом.
Дмитрий Антонов: Два замечания насчет полиции. В наших историях есть одна, которая завершается маленькой вставкой. Мы успели ее сделать, когда книга уже была в печати. Это как раз о полиции. Один человек, который волею судьбы оказался в роли наблюдателя, не собственно наблюдателем, священник отец Дмитрий был свидетелем фальсификаций. Он долго пытался увещевать – безрезультатно. И тогда он обратился вместе с другими наблюдателями в полицию с просьбой зафиксировать многочисленные нарушения, у которых есть свидетели. Пришел официальный ответ: отказ от возбуждения уголовного дела. Но обратите внимание, с одной стороны, на юридический ужас и абсурдность, а с другой стороны, на психологический цинизм, о котором идет речь. Отказано возбудить уголовное дело в отношении наблюдателей, которые сами зафиксировали эти нарушения. То есть просто угрожают: а вот попробуйте, мы вас самих арестуем. Это такой посыл, после которого хочется митинговать и доходить до предела. Это первое.
Второе. Мне кажется, что в рамках работы над ошибками важно пытаться установить контакты с полицией сразу же, понять, кто из полицейских, присутствующих на участке, готов сотрудничать с наблюдателями, кто не готов. В идеале – найти лояльных людей в полиции, в органах, которые не готовы к фальсификациям, как-то с ними контактировать. Но это то, что наблюдатели вообще не пытались сделать, насколько я понимаю, до того, а это очень важно. Далеко не вся полиция – ужасные, прогнившие...
Елена Фанайлова: Кое-кто упоминает в книге о том, что были нормальные полицейские.
Дмитрий Антонов: Разумеется. Они были, есть и будут. Нужно выходить на них, нужно связь с ними иметь, нужно людям солидаризироваться, консолидироваться, что очень важно.
И мне хотелось бы посоветовать и себе, как наблюдателю будущих выборов, и всем наблюдателям. Нужно иметь на связи максимальное количество не только журналистов, юристов, но и просто друзей. Когда начинается наглое безобразие, нужно, чтобы ваши друзья готовы были прийти, приехать и окружить этот участок. И сказать: «Мы это снимаем. Нас здесь 50-100 человек». На каждом участке – 5 наблюдателей. Если каждый из них вызовет по несколько своих друзей, то будет уже несколько десятков человек. И они скажут: «Мы все снимаем. Мы все будем свидетелями». И это давление, которое тоже, безусловно, покажет, что все общество наэлектризовано. Никто не хочет скандала, все боятся огласки явной, громкой. И если будут не 1-2 наблюдателя сражаться за это, а участок будет окружен людьми, которые будут кричать снаружи: «Стоп! Мы все снимаем. Вы не убежите отсюда», - вот это будет очень действенно. Если хоть на каких-то участках это получится, это будет очень хорошее давление на фальсификаторов.
Дмитрий Дианкин: Первая ошибка – это замыкаться в день выборов на своем участке. Противостоят нам очень организованные структуры под руководством главы управы, различных начальников. Они действуют очень организованно. Они прекрасно знают, что происходит на других участках их района. У них есть распределенные обязанности: один приводит «карусельщиков», другой обеспечивает прикрытие, третий обеспечивает связь, четвертый удаляет наблюдателей... Нужно быть более организованными и не замыкаться на своем участке. Увидел нарушение, «карусельщиков» - сообщи на соседний участок, предупреди, что в районе ходят, чтобы они готовились. Потому что ты можешь их даже не заметить.
Второе. Не нужно начинать работать в день выборов. Попробуй узнать о своем участке что-то заранее. Они неизобретательны. Те же технологии, которые на этом участке использовались в прошлый раз, будут использоваться и в этот раз. Попробуй выйти на людей, найти в Интернете, что про этот участок известно, что там было в прошлый раз, кто там работает, какие там были нарушения. Изменить свою стратегию в день выборов они не смогут, они будут делать то, что запланировали. А запланируют они именно то, что делали в прошлый раз. И если у наблюдателя есть понимание, чему он должен противостоять, его противостояние будет гораздо более эффективным.