Ирина Лагунина: В эфире – продолжение исторического исследования «Русский коллаборационизм». Корреспондент Радио Свобода в Вашингтоне Владимир Абаринов и его собеседник в Мюнхене Игорь Петров рассказывают сегодня о том, как генерал Власов попал в немилость у вождей Рейха и на что он надеялся, оказавшись в принудительной изоляции. Глава 12-я – «Генерал без армии». Часть первая.
Владимир Абаринов: 11-ю главу нашего цикла мы закончили рассказом о поездках Андрея Власова весной 1943 года на оккупированные территории, в частности, в Смоленск и Псков. Организаторы этих поездок из числа немецких офицеров пропаганды стремились продемонстрировать популярность Власова среди населения этих территорий и тем самым продвинуть проект создания Русской освободительной армии. Однако эффект оказался обратным. В литературе о Власове упоминается о том, что своими поездками и неосторожными заявлениями там Власов навлек на себя не только гнев фюрера, но и угрозы передать его гестапо. Игорь, вы специально занимались этим эпизодом. Что вам удалось выяснить?
Игорь Петров: Да, это интересная очень история. Потому что в немалом количестве исторических трудов, не только на русском языке, но и на немецком, тем более на английском фигурирует приказ Кейтеля от 18 апреля 1943 года такого содержания: "Ввиду неправомочных наглых высказываний военнопленного русского генерала Власова во время его поездки в группу армии "Север", о которой ни фюрер, ни я не были проинформированы, приказываю: немедленно перевести русского генерала Власова под специальным наблюдением обратно в лагерь военнопленных, какового он более не должен покидать. Фюрер не желает слышать имени Власова ни в какой связи. Исключением являются чисто пропагандистские операции, при проведении которых требуется, однако, лишь имя Власова, но не он сам. В случае нового личного появления Власова предпринять шаги к передаче его гестапо и обезвреживанию".
Под "наглыми высказываниями здесь имеется в виду упомянутый уже мной случай, когда Власов на приеме у немецких военных поблагодарил за гостеприимство и выразил надежду в будущем самому выступить радушным хозяином.
С этим приказом есть одна совершенно очевидная проблема. В группу армий "Север" Власов отправился в конце апреля, поэтому Кейтель технически никак не мог наказать Власова за речи, которые тот еще не произнес. Приказ, напомню, якобы от 18 апреля.
Я проследил источники этой цитаты. Оказалось, что впервые она появилась в книге Юргена Торвальда в 1952 году. Это первое масштабное повествование о власовском движении на немецком языке. Торвальд проделал огромную работу, собрал большое количество ценного материала – это в основном интервью и беседы с участниками тех событий, с немецкими участниками большей частью. Если издать этот архив, я думаю, там будет четыре-пять увесистых томов. Но, что важно заметить, перед Торвальдом вовсе не стояла задача следовать строгим канонам исторической науки, он поэтому охотно беллетризировал, как было принято тогда, те или иные события, он вкладывал в уста исторических персонажей собственную прямую речь и так далее. Недаром Кестринг, генерал добровольческих соединений, один из героев книги, писал, что "у Торвальда бойкое перо и умелое изложение", но оговаривался, что исторической книгой он его труд назвать никак не может: "Некоторые беседы, которые якобы я вел, я не могу припомнить".
Тогда я попытался найти источники истории про приказ Кейтеля и арест Власова в архиве Торвальда среди документальных материалов. К своему удивлению, ничего подобного не обнаружил. К примеру, там есть интервью Штрик-Штрикфельдта или Отто Бройтигама, и в них они об этом якобы приказе, якобы аресте ничего не рассказывают. А вот в книгах, которые они издали после Торвальда, они эту историю упоминают.
Так что пока получается примерно так, если подвести итоги: если этот приказ Кейтеля и был, то он никак не мог быть датирован 18 апреля, совершенно однозначно. Власов был в Пскове, Гатчине и так далее 30 апреля по первые числа мая, 9 мая он уехал назад. Второе: никаких следов этого оригинального приказа ни в архиве Торвальда, ни в других архивах мне найти не удалось. То есть все, кто его цитируют, они прямо или опосредованно ссылаются на книгу Торвальда. Поэтому вполне возможно, что приказа такого дословного вообще не существовало. По мнению, например, Александра Даллина, Торвальд чересчур драматизировал ситуацию и сгущал краски. Возможно, что впоследствии эту драматизацию приняли за чистую монету, и поэтому текст приказа так и кочует из одного исторического труда в другой вместе с этой самой очевидно неправильной датой.
Владимир Абаринов: Так или иначе, Власов вернулся в Берлин, на выделенную ему виллу, где и дожидался перемены своей участи. Об образе жизни Власова и его приближенных в этот период рассказывает в своей книге Сергей Фрёлих – немецкий офицер, состоявший при Власове. Мы его уже упоминали в предыдущих главах. Но сейчас мы процитируем не книгу, а отрывки из записи, которую сделал в 1950 году со слов Фрёлиха Юрген Торвальд и которая хранится в архиве Торвальда. Перевод Игоря Петрова.
"Строгого распорядка дня не было. С утра Власов прогуливался в саду. Потом он слушал сводки, сидя перед большими картами. Его канцелярия получала сводку вермахта и немедленно переводила ее. По радио слушали советские радиостанции, с разрешения или без. Обед был весьма скромным. Мы действительно жили на продуктовые карточки. Единственным дополнением был суп из полевой кухни в Дабендорфе, который привозили ежедневно. Кроме того периодически удавалось добыть что-то из Риги: сигареты, шнапс, сало и прочее. Вечера проходили в ожидании и игре в преферанс.
Предписания для охраны были крайне строгими. В дом никого не пускали. Мы не знали, что может случиться с Власовым, кто, возможно, захочет его устранить. Немцы? Советы? Каждый в доме имел при себе оружие, в том числе повар и денщики. Ночью клали заряженные пистолеты на стул у кровати. Проводились проверки и учебные тревоги, все должно было идти как по маслу. Власова очень забавляло, когда по тревоге люди в трусах выскакивали из кроватей. В саду был построен бункер, полностью защищающий от попадания бомб.
Жизнь состояла из ожидания и ожидания. Власов все время ждал. Что-то должно произойти! Сперва он ждал терпеливо, потом нетерпеливо. Но на все предложения поступал отрицательный ответ.
К примеру, у Власова трижды был полковник Фрайтаг фон Лорингхофен. Он нашел с ним общий язык, делались различные предложения, например, об использовании людей Власова в абвере. Власов сказал: «Я понимаю, вы не хотите дать мне группу войск, вы не доверяете мне даже участок фронта, но разрешите мне хотя бы одну наступательную операцию. Если не разрешаете на суше, можно придумать особый вариант. Например, Кронштадт. Я возьму Кронштадт с моря и воздуха, и вы испытаете меня». Но и в этом ему было отказано. Тогда он сказал: «Хорошо, дайте мне разрешение поднять восстание в Сибири. Я умышленно называю Сибирь, а не европейскую Россию, где у немцев свои военные амбиции. Мы поднимем восстание в Сибири». Лорингхофен воспринял предложение с энтузиазмом. Но и тут все закончилось, не начавшись.
В остальное время главным собеседником Власова с немецкой стороны был Штрик-Штрикфельдт, часто и полковник Херре, так как оба хорошо умели поддерживать у Власова интерес к делу. Власов часто говорил им: "Непостижимо. Я знаю Сталина, я знаю его менталитет. Но сижу здесь! Я отдал себя в ваше распоряжение, но играю в преферанс!".
Владимир Абаринов: Осенью 1943 года Власова ждал новый удар: рейхсфюрер СС Гиммлер, выступая в Познани, обрушился с резкими нападками на Власова, назвал его даже «русской свиньей». Игорь, в чем причины такого раздражения, такой неприязни Гиммлера к Власову? И кстати, объясните, почему в этой речи Гиммлер говорит о том, что Власова взял в плен генерал СС Фегеляйн, хотя мы знаем, что это был генерал вермахта Линдеман.
Игорь Петров: Фегеляйна я позже объясню отдельно. Изначально Гиммлер был настроен по отношению к Власову не менее резко, чем Гитлер. Какие-то тут конкретные внутренние причины, мне кажется, они исключительно идеологические, лежат в области тех же расовых вопросов. К примеру, еще в 42-м году Главным управлением СС была напечатана печально известная брошюра "Унтерменш", в которой Дюрксен рассказывал, будто преподаватели и курсанты Дабендорфа ездили в увольнение в Берлин, скупали там в газетных киосках весь имеющийся тираж брошюры и устраивали в Дабендрофе публичное аутодафе.
Кстати, курсантам Дабендорфа еще в марте 43-го рассказывалось, что брошюра запрещена Министерством пропаганды, распродаются лишь экземпляры, оставшиеся на складах, так как Германия страна свободная, конфисковывать частную собственность нельзя. Это неправда. Статс-секретарь Министерства пропаганды Гутерер действительно пытался добиться реализации запрета брошюры в Рейхе, но натолкнулся на непонимание Гиммлера, который абсолютно не мог взять в толк, почему иллюстрации "Унтерменш" так в штыки воспринимаются остарбайтерами или потенциальными добровольцами.
В июле 43-го еще один интересный эпизод. Гиммлер случайно слышит в передаче радиостанции СС упоминание Власова и немедленно дает волю гневу: "Репортер вдруг понес полную чушь об украинской армии генерала Власова, о европейском сообществе, в которое входят украинцы и русские. Я запрещаю раз и навсегда, чтобы СС в какой-либо форме поддерживало этого вытащенного на свет вермахтом, но твердо отвергнутого фюрером большевика, именуемого Власовым. Фюрер позволил лишь использование его в пропаганде".
Апогеем же становится речь, произнесенная 6 октября 1943 года в Познани перед рейхсгауляйтерами. Там происходит некая контаминация, потому что Гиммлер смешивает два факта – Фегеляйна, который взял в плен другого русского генерала, который к Власову не имеет отношения, и соответственно, историю, которую Фегеляйн рассказывает об этом генерале, и Власова, он переносит это отношение и на Власова - мол, все русские генералы одним миром мазаны. И говорит затем следующее: "Вся затея с власовской пропагандой меня всерьез напугала. Я не пессимист и не прихожу в раж от каждого пустяка, но это дело показалось мне опасным. Оно показалось мне опасным, когда я стал получать от немецких солдат письма, в которых стояло буквально в каждом: "Мы недооценили русского человека. Он не робот и не унтерменш, которого мы знаем по нашей пропаганде. Он - благородный народ, который угнетали. И мы должны дать им национал-социализм и возможность основать русскую национал-социалистическую партию. У русского есть национальные идеалы". И тут идут мысли господина Власова: "Германия еще никогда не побеждала Россию, Россия может быть побеждена только русскими". Эта русская свинья генерал Власов предлагает нам свои услуги. И этому человеку некоторые наши старцы хотят вручить миллионную армию. Этому типу, на которого нельзя положиться, они хотят дать оружие и снаряжение, чтобы он выступил против России, а может в один прекрасный день, что весьма вероятно, и против нас".
Развитие событий вроде бы подтверждает эти опасения Гиммлера. Фюрер запретил укрупнять русские соединения, но и среди мелких имеющихся, несмотря на немецкий контроль, дезертирство неуклонно растет, в августе к партизанам переходит бригада Гиль-Родионова. Пропаганда, не подкрепленная никакими политическими гарантиями, стагнирует, теряет эффективность. Наконец в ноябре 43-го принимается решение о переводе добровольческих формирований, подальше от греха, на Западный фронт.
Владимир Абаринов: 11-ю главу нашего цикла мы закончили рассказом о поездках Андрея Власова весной 1943 года на оккупированные территории, в частности, в Смоленск и Псков. Организаторы этих поездок из числа немецких офицеров пропаганды стремились продемонстрировать популярность Власова среди населения этих территорий и тем самым продвинуть проект создания Русской освободительной армии. Однако эффект оказался обратным. В литературе о Власове упоминается о том, что своими поездками и неосторожными заявлениями там Власов навлек на себя не только гнев фюрера, но и угрозы передать его гестапо. Игорь, вы специально занимались этим эпизодом. Что вам удалось выяснить?
Игорь Петров: Да, это интересная очень история. Потому что в немалом количестве исторических трудов, не только на русском языке, но и на немецком, тем более на английском фигурирует приказ Кейтеля от 18 апреля 1943 года такого содержания: "Ввиду неправомочных наглых высказываний военнопленного русского генерала Власова во время его поездки в группу армии "Север", о которой ни фюрер, ни я не были проинформированы, приказываю: немедленно перевести русского генерала Власова под специальным наблюдением обратно в лагерь военнопленных, какового он более не должен покидать. Фюрер не желает слышать имени Власова ни в какой связи. Исключением являются чисто пропагандистские операции, при проведении которых требуется, однако, лишь имя Власова, но не он сам. В случае нового личного появления Власова предпринять шаги к передаче его гестапо и обезвреживанию".
Под "наглыми высказываниями здесь имеется в виду упомянутый уже мной случай, когда Власов на приеме у немецких военных поблагодарил за гостеприимство и выразил надежду в будущем самому выступить радушным хозяином.
С этим приказом есть одна совершенно очевидная проблема. В группу армий "Север" Власов отправился в конце апреля, поэтому Кейтель технически никак не мог наказать Власова за речи, которые тот еще не произнес. Приказ, напомню, якобы от 18 апреля.
Я проследил источники этой цитаты. Оказалось, что впервые она появилась в книге Юргена Торвальда в 1952 году. Это первое масштабное повествование о власовском движении на немецком языке. Торвальд проделал огромную работу, собрал большое количество ценного материала – это в основном интервью и беседы с участниками тех событий, с немецкими участниками большей частью. Если издать этот архив, я думаю, там будет четыре-пять увесистых томов. Но, что важно заметить, перед Торвальдом вовсе не стояла задача следовать строгим канонам исторической науки, он поэтому охотно беллетризировал, как было принято тогда, те или иные события, он вкладывал в уста исторических персонажей собственную прямую речь и так далее. Недаром Кестринг, генерал добровольческих соединений, один из героев книги, писал, что "у Торвальда бойкое перо и умелое изложение", но оговаривался, что исторической книгой он его труд назвать никак не может: "Некоторые беседы, которые якобы я вел, я не могу припомнить".
Тогда я попытался найти источники истории про приказ Кейтеля и арест Власова в архиве Торвальда среди документальных материалов. К своему удивлению, ничего подобного не обнаружил. К примеру, там есть интервью Штрик-Штрикфельдта или Отто Бройтигама, и в них они об этом якобы приказе, якобы аресте ничего не рассказывают. А вот в книгах, которые они издали после Торвальда, они эту историю упоминают.
Так что пока получается примерно так, если подвести итоги: если этот приказ Кейтеля и был, то он никак не мог быть датирован 18 апреля, совершенно однозначно. Власов был в Пскове, Гатчине и так далее 30 апреля по первые числа мая, 9 мая он уехал назад. Второе: никаких следов этого оригинального приказа ни в архиве Торвальда, ни в других архивах мне найти не удалось. То есть все, кто его цитируют, они прямо или опосредованно ссылаются на книгу Торвальда. Поэтому вполне возможно, что приказа такого дословного вообще не существовало. По мнению, например, Александра Даллина, Торвальд чересчур драматизировал ситуацию и сгущал краски. Возможно, что впоследствии эту драматизацию приняли за чистую монету, и поэтому текст приказа так и кочует из одного исторического труда в другой вместе с этой самой очевидно неправильной датой.
Владимир Абаринов: Так или иначе, Власов вернулся в Берлин, на выделенную ему виллу, где и дожидался перемены своей участи. Об образе жизни Власова и его приближенных в этот период рассказывает в своей книге Сергей Фрёлих – немецкий офицер, состоявший при Власове. Мы его уже упоминали в предыдущих главах. Но сейчас мы процитируем не книгу, а отрывки из записи, которую сделал в 1950 году со слов Фрёлиха Юрген Торвальд и которая хранится в архиве Торвальда. Перевод Игоря Петрова.
"Строгого распорядка дня не было. С утра Власов прогуливался в саду. Потом он слушал сводки, сидя перед большими картами. Его канцелярия получала сводку вермахта и немедленно переводила ее. По радио слушали советские радиостанции, с разрешения или без. Обед был весьма скромным. Мы действительно жили на продуктовые карточки. Единственным дополнением был суп из полевой кухни в Дабендорфе, который привозили ежедневно. Кроме того периодически удавалось добыть что-то из Риги: сигареты, шнапс, сало и прочее. Вечера проходили в ожидании и игре в преферанс.
Предписания для охраны были крайне строгими. В дом никого не пускали. Мы не знали, что может случиться с Власовым, кто, возможно, захочет его устранить. Немцы? Советы? Каждый в доме имел при себе оружие, в том числе повар и денщики. Ночью клали заряженные пистолеты на стул у кровати. Проводились проверки и учебные тревоги, все должно было идти как по маслу. Власова очень забавляло, когда по тревоге люди в трусах выскакивали из кроватей. В саду был построен бункер, полностью защищающий от попадания бомб.
Жизнь состояла из ожидания и ожидания. Власов все время ждал. Что-то должно произойти! Сперва он ждал терпеливо, потом нетерпеливо. Но на все предложения поступал отрицательный ответ.
К примеру, у Власова трижды был полковник Фрайтаг фон Лорингхофен. Он нашел с ним общий язык, делались различные предложения, например, об использовании людей Власова в абвере. Власов сказал: «Я понимаю, вы не хотите дать мне группу войск, вы не доверяете мне даже участок фронта, но разрешите мне хотя бы одну наступательную операцию. Если не разрешаете на суше, можно придумать особый вариант. Например, Кронштадт. Я возьму Кронштадт с моря и воздуха, и вы испытаете меня». Но и в этом ему было отказано. Тогда он сказал: «Хорошо, дайте мне разрешение поднять восстание в Сибири. Я умышленно называю Сибирь, а не европейскую Россию, где у немцев свои военные амбиции. Мы поднимем восстание в Сибири». Лорингхофен воспринял предложение с энтузиазмом. Но и тут все закончилось, не начавшись.
В остальное время главным собеседником Власова с немецкой стороны был Штрик-Штрикфельдт, часто и полковник Херре, так как оба хорошо умели поддерживать у Власова интерес к делу. Власов часто говорил им: "Непостижимо. Я знаю Сталина, я знаю его менталитет. Но сижу здесь! Я отдал себя в ваше распоряжение, но играю в преферанс!".
Владимир Абаринов: Осенью 1943 года Власова ждал новый удар: рейхсфюрер СС Гиммлер, выступая в Познани, обрушился с резкими нападками на Власова, назвал его даже «русской свиньей». Игорь, в чем причины такого раздражения, такой неприязни Гиммлера к Власову? И кстати, объясните, почему в этой речи Гиммлер говорит о том, что Власова взял в плен генерал СС Фегеляйн, хотя мы знаем, что это был генерал вермахта Линдеман.
Игорь Петров: Фегеляйна я позже объясню отдельно. Изначально Гиммлер был настроен по отношению к Власову не менее резко, чем Гитлер. Какие-то тут конкретные внутренние причины, мне кажется, они исключительно идеологические, лежат в области тех же расовых вопросов. К примеру, еще в 42-м году Главным управлением СС была напечатана печально известная брошюра "Унтерменш", в которой Дюрксен рассказывал, будто преподаватели и курсанты Дабендорфа ездили в увольнение в Берлин, скупали там в газетных киосках весь имеющийся тираж брошюры и устраивали в Дабендрофе публичное аутодафе.
Кстати, курсантам Дабендорфа еще в марте 43-го рассказывалось, что брошюра запрещена Министерством пропаганды, распродаются лишь экземпляры, оставшиеся на складах, так как Германия страна свободная, конфисковывать частную собственность нельзя. Это неправда. Статс-секретарь Министерства пропаганды Гутерер действительно пытался добиться реализации запрета брошюры в Рейхе, но натолкнулся на непонимание Гиммлера, который абсолютно не мог взять в толк, почему иллюстрации "Унтерменш" так в штыки воспринимаются остарбайтерами или потенциальными добровольцами.
В июле 43-го еще один интересный эпизод. Гиммлер случайно слышит в передаче радиостанции СС упоминание Власова и немедленно дает волю гневу: "Репортер вдруг понес полную чушь об украинской армии генерала Власова, о европейском сообществе, в которое входят украинцы и русские. Я запрещаю раз и навсегда, чтобы СС в какой-либо форме поддерживало этого вытащенного на свет вермахтом, но твердо отвергнутого фюрером большевика, именуемого Власовым. Фюрер позволил лишь использование его в пропаганде".
Апогеем же становится речь, произнесенная 6 октября 1943 года в Познани перед рейхсгауляйтерами. Там происходит некая контаминация, потому что Гиммлер смешивает два факта – Фегеляйна, который взял в плен другого русского генерала, который к Власову не имеет отношения, и соответственно, историю, которую Фегеляйн рассказывает об этом генерале, и Власова, он переносит это отношение и на Власова - мол, все русские генералы одним миром мазаны. И говорит затем следующее: "Вся затея с власовской пропагандой меня всерьез напугала. Я не пессимист и не прихожу в раж от каждого пустяка, но это дело показалось мне опасным. Оно показалось мне опасным, когда я стал получать от немецких солдат письма, в которых стояло буквально в каждом: "Мы недооценили русского человека. Он не робот и не унтерменш, которого мы знаем по нашей пропаганде. Он - благородный народ, который угнетали. И мы должны дать им национал-социализм и возможность основать русскую национал-социалистическую партию. У русского есть национальные идеалы". И тут идут мысли господина Власова: "Германия еще никогда не побеждала Россию, Россия может быть побеждена только русскими". Эта русская свинья генерал Власов предлагает нам свои услуги. И этому человеку некоторые наши старцы хотят вручить миллионную армию. Этому типу, на которого нельзя положиться, они хотят дать оружие и снаряжение, чтобы он выступил против России, а может в один прекрасный день, что весьма вероятно, и против нас".
Развитие событий вроде бы подтверждает эти опасения Гиммлера. Фюрер запретил укрупнять русские соединения, но и среди мелких имеющихся, несмотря на немецкий контроль, дезертирство неуклонно растет, в августе к партизанам переходит бригада Гиль-Родионова. Пропаганда, не подкрепленная никакими политическими гарантиями, стагнирует, теряет эффективность. Наконец в ноябре 43-го принимается решение о переводе добровольческих формирований, подальше от греха, на Западный фронт.