Игорь Голосенко «вернул» российской науке Питирима Сорокина и очертил огромное поле для исследований прошлого отечественной социологии. И по мере того, как современная российская социология будет осознавать необходимость знания своего прошлого, будет возрастать значение научного наследия Голосенко.
Игорь Анатольевич Голосенко осознанно или интуитивно, еще в студенческие годы нашел тему, которую на протяжении всей своей жизни он разрабатывал с интересом и, как оказалось позже, с пользой для российской социологии. На рубеже 60-х – 70-х советское социологическое сообщество, формировавшееся в условиях хрущевской «оттепели», видело свою главную задачу в изучении актуальных общественных проблем и в разработке путей улучшения всей системы социальных отношений. Достаточно быстро первые советские социологи осознали, что в теоретическом плане и в области эмпирических методов они заметно отставали от американской и западно-европейской, тогда говорили – буржуазной. Пришлось стремительно осваивать опыт своих зарубежных коллег. Существовала масса идеологических и научно-организационных обстоятельств, препятствовавших ознакомлению и, главное, использованию «чуждых» советской науке приемов познания, но жизнь подсказывала, что некоторые препятствия, барьеры можно было преодолеть или обойти. Вместе с тем, как показало время, более сложным и продолжительным оказалось постижение наследия отечественной дореволюционной социальной философии и социологии. Здесь нет возможности объяснять причины подобного невнимания к собственному прошлому, отмечу лишь то, что Голосенко был первым и долго – единственным советским ученым, кто направленно изучал историю российской социологии.
Во внешней канве жизни Голосенко не было ничего примечательного, что, вообще говоря, во все времена типично для академического ученого и преподавателя: учебные аудитории, библиотеки, научные семинары. Несмотря на предупреждение знавших жизнь старших товарищей, он в начале своей карьеры вступил в контакт с гидом на американской книжной выставке. Это имело серьезные последствия: до конца советской власти он оставался невыездным. К тому же, как он сам вспоминал, после после Пражской весны, когда ситуация в стране стала меняться, он не захотел заниматься актуальными проблемами, бежал от реальности, полностью ушел в историю социологии. Он знал многих в социологическом сообществе, и его знали многие, и все же он считал себя одиночкой.
Отец Голосенко был военным летчиком, первые послевоенные годы были для семьи кочевыми, а в 1951 году она «приземлилась» в Ленинграде. После школы он два года проработал на заводе, так как, не имея трудового стажа, нельзя было поступить в высшее учебное заведение. На заводе он вступил в партию, скорее всего, понимая, что это необходимо для человека, готовившегося стать обществоведом. Затем Голосенко поступил в ЛГУ и начал обучение на философском факультете; на рубеже 50-х – 60-х там, наряду с марксистами-ортодоксами, уже преподавали и люди новой формации. К ним относился профессор Игорь Кон, успешно работавший в различных направлениях философии и истории социальной мысли. Он-то и посоветовал Голосенко заняться изучением творчества русско-американского социолога Питирима Сорокина. Сначала по этой теме было написано дипломное исследование, потом (1968 год) – кандидатская диссертация. Сейчас, во многом благодаря именно исследованиям Голосенко, работы Сорокина изучаются будущими социологами, его творчеству посвящено множество статей и несколько книг. Но когда Голосенко обратился к изучению жизни и трудов этого ученого, от него требовались не только хорошая теоретическая подготовка и умения в проведении историко-науковедческих поисков, необходимо было определенное гражданское мужество. Ведь по распоряжению В.И.Ленина Сорокин в 1922 году был выслан из страны, и до самой перестройки он официально рассматривался как антикоммунист и враг СССР. Более десяти лет назад, Владимир Ядов, вспоминая о том, как складывалась современная советская / российская социология, заметил: «О Сорокине знали по “хихикам” Ленина» и добавил: «Да не знали мы о нем».
Нередко молодые ученые после защиты кандидатской диссертации ищут новые исследовательские темы. Но Голосенко (такова логика исторических изысканий) удалось найти новое, погрузившись глубже в творчество Сорокина. Прежде всего, Голосенко осознал, что Сорокин – русско-американский мыслитель и потому в его работах американского периода жизни многое порождено его российским прошлым. Не только ранним научным опытом, накопленным в Петрограде до его вынужденной эмиграции, но всей российской действительностью, культурой, православием. Так появилось желание понять творчество Сорокина, по словам Голосенко, «в русском контексте». Изучая дореволюционные книги, листая старые научные журналы, открывая новые имена, знакомясь с теоретическими построениями российских социологов конца XIX – начала XX веков, вчитываясь в результаты их исследований различных сторон российской жизни, Голосенко стал постепенно переходить от русского контекста к русской социологии вообще и решил посвятить себя изучению русской социологии. В 1982 году им была защищена докторская диссертация под названием, в полной мере отвечавшим идеологическим требованиям того времени - «Буржуазная социология в России на рубеже двух веков». Фактически речь шла о работах русских дореволюционных социологов, которые в силу очевидных исторических и собственно научных обстоятельств базировались не на принципах марксизма.
Свою первую книгу о Сорокине Голосенко написал в 1970 году, но издать ее не удалось. Это стало возможным лишь через два десятилетия. В середине 90-х стали регулярно публиковаться его работы о творчестве российских социологов; одновременно выходили его работы с результатами анализа ряда сторон жизни российского общества. Они базировались на материалах дореволюционных социологических исследований, и в них Голосенко уже выступал не только как историк социологии, но как культуролог. За несколько лет до смерти, рассказывая о сделанном и о планах, он заметил: «Я беру только Россию, и мне с избытком ее хватает».
Голосенко «вернул» российской науке Сорокина и очертил огромное поле для исследований прошлого отечественной социологии. И по мере того, как современная российская социология будет осознавать необходимость знания своего прошлого, будет возрастать значение научного наследия Голосенко.