Галина Пагутяк, украинская писательница, умеющая соткать ткань своего повествования из причудливого переплетения снов и реальности, написала роман о Кёнигсберге, "Сны Юлии и Германа".
Для украинской прозы это выдающийся эксперимент: обычно ограничивающаяся локальными границами, она смело выходит на пространство одной из самых больших европейских драм ХХ века. Но вот что поразительно - а, может быть, как раз вполне естественно: в своем романе львовянка Пагутяк останавливается как раз на драме крушения Кёнигсберга. Для неё после 1945 года города больше нет - и быть не может. В своем восприятии происшедшего Галина Пагутяк оказывается скорее даже не украинской, а немецкой писательницей.
Примерно также воспринимал Данциг своего детства Гюнтер Грасс - он писал о ушедшем в прошлое, мистическом городе, восстановить который можно только воспоминаниями. По другую сторону границы, в Гданьске, польские писатели создавали другой образ города, будто бы начавшегося в 1945 году. И то, и другое было правдой, но не всей. Понадобился талант и мужество выдающихся польских прозаиков Стефана Хвина и Павла Хюлле, чтобы перед нашими глазами возник Гданьск, который никогда не прекращался и Данциг, который никогда не умирал. Этот Гданьск-Данциг, в котором новые жители ощущают свою неразрывную связь с аурой прошлого и с ушедшими гражданами вольного города, поначалу напугал Польшу - но, в конце концов, стал неотъемлемой частью ее культуры. И никто уже не удивился, как спустя десятилетие после появления такого "литературного" Гданьска участники опроса "Газеты Выборчей" в Щецине, выбиравшие самого выдающегося жителя города ХХ века, отдали преимущество довоенному бургомистру немецкого Штеттина...
С Калининградом-Кёнигсбергом так не произошло. Но произойдет. Просто для этого центром размышлений о Кёнигсберге должна стать не смерть города, а сам город. Жизнь - она всегда сильнее смерти, какой бы непростой она не была. Да, есть Кёнигсберг детства Марион Денхофф, выдающейся немецкой публицистки, навсегда сохранившей в своей памяти погибшие улицы - и Калининград советских писателей, упрямо делавших вид, что на месте российского областного центра до 1945 года не было одного из величайших городов Европы.
Но есть и настоящий Кёнигсберг- Калининград, который русской литературе и публицистике ХХІ века только предстоит создать - город непрерывности, город, который не окончился с бомбежками и депортациями 1945 года, но стал прорастать, как трава сквозь асфальт, в новых жителях, новых душах и старых стенах. Это, конечно же, мучительный рост, драматический, страшный, кровоточащий, но он был и он есть.
Человеку, регулярно бывающему в Калининграде, нетрудно его заметить. Увидеть старый город, проглядывающий через новостройки нового. Встретить людей, которым удивительным образом удалось стать кёнигсбергцами. Понять, что на стыке депортации и заселения спустя десятилетия возникает новая культура - русская, но кёнигсбергская.
Но для того, чтобы всё это стало цивилизационным фактором, просто нескольких сухих строчек явно недостаточно. Нужен роман. Или фильм. Нужны "русский Хвин" или "русский Хюлле", которые будут уверены в важности своей творческой миссии - "сшить" разорванное историей пространство и вернуть его людям.
Для украинской прозы это выдающийся эксперимент: обычно ограничивающаяся локальными границами, она смело выходит на пространство одной из самых больших европейских драм ХХ века. Но вот что поразительно - а, может быть, как раз вполне естественно: в своем романе львовянка Пагутяк останавливается как раз на драме крушения Кёнигсберга. Для неё после 1945 года города больше нет - и быть не может. В своем восприятии происшедшего Галина Пагутяк оказывается скорее даже не украинской, а немецкой писательницей.
Примерно также воспринимал Данциг своего детства Гюнтер Грасс - он писал о ушедшем в прошлое, мистическом городе, восстановить который можно только воспоминаниями. По другую сторону границы, в Гданьске, польские писатели создавали другой образ города, будто бы начавшегося в 1945 году. И то, и другое было правдой, но не всей. Понадобился талант и мужество выдающихся польских прозаиков Стефана Хвина и Павла Хюлле, чтобы перед нашими глазами возник Гданьск, который никогда не прекращался и Данциг, который никогда не умирал. Этот Гданьск-Данциг, в котором новые жители ощущают свою неразрывную связь с аурой прошлого и с ушедшими гражданами вольного города, поначалу напугал Польшу - но, в конце концов, стал неотъемлемой частью ее культуры. И никто уже не удивился, как спустя десятилетие после появления такого "литературного" Гданьска участники опроса "Газеты Выборчей" в Щецине, выбиравшие самого выдающегося жителя города ХХ века, отдали преимущество довоенному бургомистру немецкого Штеттина...
С Калининградом-Кёнигсбергом так не произошло. Но произойдет. Просто для этого центром размышлений о Кёнигсберге должна стать не смерть города, а сам город. Жизнь - она всегда сильнее смерти, какой бы непростой она не была. Да, есть Кёнигсберг детства Марион Денхофф, выдающейся немецкой публицистки, навсегда сохранившей в своей памяти погибшие улицы - и Калининград советских писателей, упрямо делавших вид, что на месте российского областного центра до 1945 года не было одного из величайших городов Европы.
Но есть и настоящий Кёнигсберг- Калининград, который русской литературе и публицистике ХХІ века только предстоит создать - город непрерывности, город, который не окончился с бомбежками и депортациями 1945 года, но стал прорастать, как трава сквозь асфальт, в новых жителях, новых душах и старых стенах. Это, конечно же, мучительный рост, драматический, страшный, кровоточащий, но он был и он есть.
Человеку, регулярно бывающему в Калининграде, нетрудно его заметить. Увидеть старый город, проглядывающий через новостройки нового. Встретить людей, которым удивительным образом удалось стать кёнигсбергцами. Понять, что на стыке депортации и заселения спустя десятилетия возникает новая культура - русская, но кёнигсбергская.
Но для того, чтобы всё это стало цивилизационным фактором, просто нескольких сухих строчек явно недостаточно. Нужен роман. Или фильм. Нужны "русский Хвин" или "русский Хюлле", которые будут уверены в важности своей творческой миссии - "сшить" разорванное историей пространство и вернуть его людям.