Марина Тимашева: Сегодня в исторической библиотеке Ильи Смирнова премьера необычного жанра – путеводитель. Cергей Иванов. ''В поисках Константинополя''. Издательство ''Вокруг света''. Впрочем, если раньше в нашей программе историческими оказывались телефонные книги и музыкальные альбомы, то почему бы и не путеводитель?
Илья Смирнов: Подзаголовок: ''Путеводитель по византийскому Стамбулу и окрестностям''. Вроде бы, автор, как и положено гиду, приглашает нас, туристов, прогуляться по городу Стамбулу, по его реальным улицам с турецкими названиями: ''если войти в парк Гульхане через другие ворота, те, что ближе к Золотому Рогу…'' (162) – но интересует его не современность, а призрак Константинополя, напоминающий о себе то тут, то там если не величественными развалинами, то обломками: ''еще на цоколе видны отверстия, к которым крепились бронзовые буквы надписи. Сами буквы исчезли, но по отверстиям надпись можно восстановить. Она выполнена на латыни… ''Взгляни на эту статую и на форум Маркиана. Эти постройки возвел префект Татиан''. Увы, такой форум не упоминается ни в одном из источников'' (322). В общем, похоже на Подводный город, куда занесло Нильса с дикими гусями.
Марина Тимашева: Мистика, однако.
Илья Смирнов: Склонность византийцев к мистике на автора не повлияла. Он как раз подтрунивает над суевериями своих героев. А сам демонстрирует образцовый археологический материализм.
Марина Тимашева: Но если развивать Вашу сказочную аналогию, получается, что море, затопившее великий город – это османское нашествие, то есть турки?
Илья Смирнов: Давайте для начала я у Вас переспрошу, поскольку Вы там были, а я нет. Как современные турки относятся к доставшимся им от предков-завоевателей сокровищам греческой культуры?
Марина Тимашева: Там, где я была, с сокровищами, на мой взгляд, всё в порядке. Никому не приходит в голову накрыть античный храм стеклянной крышкой от супермаркета.
Илья Смирнов: Если верить Cергею Аркадьевичу Иванову, судьбы памятников складываются по-разному: ''наиболее впечатляющая и сохранная гражданская постройка Константинополя стоит сейчас запертая и заколоченная. Все реставрационные работы были прерваны в 2007 г. и с тех пор не возобновлялись'' (441) или вот печальная картина городка Эвдомон, где коммерческая застройка похоронила всё, на чем мог остановиться взгляд (637). Знакомо, правда? ''Евроремонт'' здесь слово ругательное (665).
Хотя сами византийцы тоже этим грешили: ''зачем на рубеже Х11 – Х111 вв., на фоне обнищания Города и развала власти, понадобилось храм ломать и строить заново – загадка'' (315). А уникальный памятник насекомым – ''Накомарник'' (267), установленный, видимо, с магическим расчетом их отвадить - сломал еще император Василий 1.
В общем, отношение к нынешним жителям Города в книге спокойное и доброжелательное (730). Ни малейшего намека на то, что автор пытается под прикрытием Клио разыграть какую-то политическую карту, против мусульман или против ''Запада''. Наоборот, по ходу экскурсии он напоминает, что ''сами ромеи (то есть византийцы – И.С.) привели османов в Европу'' (627), и когда речь заходит про ''крестоносный погром'' (279) – действительно, чудовищный – не забывает уточнить, что ''никто из итальянских колонистов, за исключением венецианцев, не радовался появлению этих разбойников: никакого единого ''Запада'' тогда не существовало, и для Генуи, к примеру, гибель Византии была тяжелым ударом'' (296).
В этом удивительном путеводителе в прошлое сочетаются два, казалось бы, несовместимых достоинства. С одной стороны, автор – профессор, доктор исторических наук – представляет академическую традицию, а отечественная школа византийских исследований всегда была очень сильная. С другой стороны – в современном Стамбуле он ориентируется так же легко и непринужденно, как в средневековых источниках. ''Если дойти до конца Kapiagasi Hisari sok., мы упремся в ворота дома № 31, за которыми находятся те самые остатки дворца Вуколеон, которые видны и с набережной (см. с. 131). Пожалуйста, не пытайтесь перелезть через забор: он, правда, довольно ветхий, но зато внутри (по состоянию на 2010 г.) – две очень злые собаки'' (121); ''в Нижнюю церковь можно попасть по лестнице, ведущей от площадки перед входом в мечеть Bodrum Kamil… Имам мечети чрезвычайно доброжелателен и с удовольствием отпирает помещение для туристов, если они соглашаются сфотографироваться с ним и оставить запись в гостевой книге'' (277). Или вот магазин Sedir Kilim (адрес прилагается) – ''впрочем, в то же помещение можно попасть и через турагентство Kirkit Voyage, зайдя с другого входа… Здесь друг под другом расположились несколько византийских залов, и посетитель может сначала, не обращая никакого внимания на продавцов и турагентов, спуститься по обычной удобной лестнице в помещение с прекрасно сохранившейся напольной мозаикой У – У1 вв.'' (101). ''Владелец ночного клуба Tashan Arkat… утверждает в рекламных целях, что его заведение функционирует в подвале, где находился тот самый бордель, в котором трудилась будущая императрица Феодора… Скорее всего, она и впрямь отличалась распущенностью нрава,… но служила все же не проституткой, а актриской… Что же касается ночного клуба, то он действительно расположен в древнем сводчатом помещении, только не борделя, а цистерны'' (270). И даже так: ''смело полезайте в садик через дырку в ограде'' (383). Но иногда путевые заметки получаются совсем не веселые: ''айязма оставалась христианской часовней и открывалась по понедельникам и пятницам, пока в 1997 г. исламисты ни убили тамошнего ризничего. Тело сбросили в колодец. Теперь двери заперты, и даже вывески нет'' (291).
Марина Тимашева: Простите, хотелось бы уточнить по поводу ''цистерны'' - что имеется в виду?
Илья Смирнов: В Константинополе всегда очень остро стояла проблема водоснабжения, ''собственная вода – признак богатства'' (238), а для хранения богатства создавались ''подземные цистерны'', и такие, что до сих пор порою ''невозможно поверить, что находишься не во дворце, а в помещении, вообще не предназначенном для человеческих глаз'' (251).
Понятно, что автор, как положено историку, неравнодушен к своим героям и ценит их достижения. ''Арка Феодосия видимо, когда-то была самая грандиозная в мире (265) ''акведук Валенса – завершающая часть гигантской водопроводной системы общей длиной в 550 км.'' (340) Ко всякому памятнику припасен занимательный случай из жизни. И в этом плане книга достойно продолжает классический труд Геннадия Григорьевича Литаврина ''Как жили византийцы''. Отличие, наверное, в том, что в новой книге больше внимания уделяется правящим классам. Но это можно объяснить. То, что напоминает о знати - дворцы или те же цистерны - намного долговечнее, чем скромные жилища простолюдинов. Но их быт тоже открывается нам – например, из похождений Андрея Юродивого (255). ''Посетители, видя его притворное сумасшествие, покатывались со смеху. Святой же, протянув руку, стянул у одного из двоих пирожок и съел'' - и потом еще полез драться (273).
Марина Тимашева: Сразу вспоминается предыдущая наша программа.
Илья Смирнов: Да, юродивые как предшественники панков. Но еще раньше были киники. Из книги можно извлечь важную информацию по таким специальным темам как история здравоохранения. ''На Вербное воскресенье во Дворец являлись директора пяти главных столичных госпиталей'' (147). Вот распорядок больницы, составленный императором Иоанном Комнином (351). ''Каждое отделение должны обслуживать два врача, три ординатора, два санитара и два помощника…'' И последний пункт: ''Мы … запрещаем любым врачам получать дополнительный заработок... А также запрещаем, чтобы какой бы то ни было медицинский инвентарь забирали из больницы…''
Тем не менее, ''как и всякое казенное учреждение, больница страдала от казнокрадства…, и потому святому из-за гроба приходилось вмешиваться и наказывать нерадивых служащих параличом'' (149).
Аналогичные проблемы в образовании: обличение директора ''школы Панагии'', который протягивает ''свои жадные руки, продавая ученикам контрольные за деньги. Одному скажет: Дай! Другому: Добавь! Третьему, который уже сел писать, тайком подмигнет. Он, проклятый, превратил школу… в магазин контрольных'' (289).
Замечательно представлены политтехнологии. Вот царственная чета ''Приглядевшись повнимательнее, мы увидим, что мозаика подверглась переделке: обе надписи, упоминающие Константина (Мономаха – И.С.) явно выполнены другими кусочками смальты. Да и сама голова – новая. … На том же туловище раньше явно ''сидела'' другая. Объяснить это нетрудно, поскольку багрянородная Зоя, последний отпрыск Македонской династии была замужем трижды… Подсчитав, сколько букв изначально было в сбитом имени, мы с легкостью установим, что уничтожению подвергся Роман Аргир'' (75). И теоретическое обоснование: ''неугомонный разум может выдумывать что угодно в других делах, но над установлениями и распоряжениями василевса он не смеет подтрунивать'' (635).
Марина Тимашева: А как насчет установлений религии?
Илья Смирнов: Естественно, профессор Иванов признает, что византийская культура была в значительной степени церковной (386), и с течением времени эта степень увеличивалась. Но он показывает и оборотную сторону(467). Нелепые суеверия, вроде целебных свойств дверной ручки в храме, которую ''вкладают в рот мужи и жены'' (38). Особенно помогало во время эпидемии. Вот монастырь – ''Неусыпающих'' - вдохновленных идеей, что ''возносить молитвы нужно постоянно, не прерываясь ни на миг'' (573). А вот отношение к ближнему, то есть, собственно, то, по чему сам Христос рекомендовал судить, являются ли люди христианами: ''Отрубили руки и ноги, выкололи глаза и убили'' (587), ''была зверски убита вся семья императора Маврикия: сначала палачи на глазах отца закололи всех пятерых сыновей, включая и грудного младенца, а потом настал черед самого Маврикия'' (643). Византийцы озабочены тонкостями духовных субстанций: ''Вели обычные споры о божестве, какова его природа и сущность. Они злятся, бросают друг другу открытые оскорбления, издавая отвратительные звуки, словно игроки в кости… Расходятся, не приобретя и не дав ничего полезного, но становясь из друзей отъявленными врагами''. Вот Юстиниан и пресек все споры, сделав богословие государственной заботой'' (211). Но тогда и богословское заблуждение стало государственным преступлением. Со всеми вытекающими кровавыми последствиями (264, 393, 539).
Печальная закономерность увядания Империи и той великой культуры, которая досталась византийцам в наследство от Первого Рима. Процесс затянулся на многие столетия, перемежался ремиссиями, когда опять справлялись триумфы (528), возводились великолепные храмы и крепости, а Константинополь вновь становился земным отражением небесного великолепия для иноземцев, как то, например, ''Эльга, архонтисса Росии'' (116), но симптомы постепенного сползания на обочину мировой истории отмечаются в книге по разным поводам. Археологический музей: ''прежде чем покинуть зал, отметим про себя немыслимое совершенство, которого достиг позднеримский портрет, - особенно по контрасту с тем, что нас ждет в византийских залах'' (184). ''В ранневизантийские времена строили куда основательнее, чем впоследствии'' (419). ''Из белого мрамора, но не вытесанного каменотесами… мрамор был взят из других прекрасных зданий'' (524). ''Была в Базилике и библиотека… В 475 году она сгорела: погибло 120 000 книг… Восстановленная при Юстине 11, библиотека опять сгорела в 726 году. Книг на сей раз погибло 36500 (наглядный регресс в начитанности'' (286). Император ''признал неизбежное… Византии не по средствам поддерживать в парадном состоянии одновременно весь Большой дворец'' (117). ''Баня казалась ромеям опасным и подозрительным местом'' (159) и ''полагалась инокиням…. четыре раза в год'' (334), а дополнительно только по рекомендации врача. ''Моральный дух'' тоже менялся: 20 тысяч крестоносцев взяли город с населением 400 000 (23). И уж совсем резкая оценка: ''после тех уродов, которые правили Империей на протяжении предшествующих десятилетий, ''латиняне'' при всей их неотесанности для многих выглядели меньшим из зол'' (719).
Про взаимоотношения столицы со всей остальной страной. ''Постепенно Империя превращалась в головастика, едва способного поддерживать собственную распухшую голову'' (23) Даже ''епископы не любили жить на своих кафедрах, среди грязи и невежества, они постоянно по делу и без дела толклись в Константинополе'' (68). Михаил Хониат обращался к ''пышным гражданам Константинополя'': ''вы посылаете своих налоговых сборщиков, с их зубами звериными… реки всех богатств стекаются в столицу… Чего ради вам идти куда-то?'' - если можно ''сидеть дома без труда, в полноте всех благ'' (23).
Марина Тимашева: Таким образом, путеводитель поможет ориентировать не только в средневековом Константинополе.
Илья Смирнов: И в современной Москве тоже. Вот только что очередной представитель ''креативного класса'' воспользовался трагедией и сообщил граду и миру, что в убийстве девятимесячного ребенка виноваты не те конкретные, кто убил, а некое ''традиционное общество'', к которому по какой-то причудливой логике отнесена и современная Россия. Видите ли, ''традиционное общество относится к неработающему ребенку скорее как к обузе, к лишнему рту… ценность его жизни исчезающе мала...''
Марина Тимашева: Но ведь в средневековье люди жили действительно намного тяжелее...
Илья Смирнов: Тяжелее и хуже во всех отношениях, отчего детская смертность была намного выше, а ценность человеческой жизни меньше, причем любого человека, и правителя тоже. Но при этом люди оставались людьми. Можно открыть путеводитель на главе ''История Богоматери'', где описывается один из византийских храмов, построенных, сами понимаете, в обществе вполне ''традиционном''.
''Анна спросила ходившую за ней женщину: Кого я родила? И та ответила: Дочь. И сказала Анна: Возвеселилась душа моя в день сей. И Анна кормила дитя свое и дала ей имя Мария''. На склонах свода второго компартимента размещены две сцены – восточная невероятно трогательно подписана ''Ласкание Богородицы''. Там Иоаким и Анна тетешкают свою дочь. У этого мотива нет никакой опоры в тексте – он ориентируется на общечеловеческий опыт'' (487).
Поясняю, что все упоминамые произведения – они есть в книге. Оформление очень достойное.
Марина Тимашева: Кстати, и турки, простые люди - вполне, извините за выражение, ''традиционные'' мужчины - относятся к детям с исключительным вниманием и нежностью, причем не только к своим, к любым детям. А возвращаясь к книге: карты там есть? А то Вы всегда жалуетесь на их отсутствие.
Илья Смирнов: Много карт. Но – не знаю, может быть, из моего экземпляра что-то выпало, - все они фрагментарные, по районам, а чтобы куски сложились во что-то цельное, хотелось бы иметь нормальную большую карту Стамбула, складную, вроде тех карт Москвы, которые продаются в газетных киосках. Еще мне не хватало точных ссылок на источники. Понимаю, что книга популярная, но некоторое количество маленьких цифр и полдюжины лишних страничек в конце не намного увеличили бы себестоимость. Еще – раз уж мы завели под занавес песню о недостатках – они часто бывают продолжением достоинств. Замечательно, что профессор излагает свою науку ясным и живым языком. С юмором. Например, пояснение: ''Деспот (это высокий титул, а не ругательство)'' (509). Но иногда чуть- чуть переигрывает. Императрица Феодора, вообще-то, одна из самых выдающихся женщин в мировой политической истории, названа ''актриской'', причем дважды (246, 270). Какое-то, согласитесь, неуважение к Вашему, Марина, творческому цеху. Все-таки себя ученые не называют ''докторишками'' тех или иных наук.
Но в целом книга получилась превосходная, и являет собой убедительное доказательство того, что никакие ''законы экономики'' и невидимые ручонки рынка не мешают издавать такую литературу по истории, которая была бы одновременно научной и вполне популярной. Было бы желание.