Тамара Ляленкова: Сегодня мы продолжим тему провинциальных университетах, но на этот раз поговорим о стратегиях выживания, которые используют российские вузы в новых для них условиях конкуренции и реформ.
Правда, некоторые высшие учебные заведения поддерживаются государством, другим приходится выживать, полагаясь исключительно на себя, третьи предпочитают вообще не задумываться о завтрашнем дне.
Об этом, а также о том, какие факторы могут улучшить качество высшего образования в России, мы сегодня поговорим с профессорами Еленой Вишленковой, Велиханом Мирзехановым, Вадимом Парсамовым, Давидом Фельдманом и преподавателем Алексеем Голубевым. В программе также прозвучат мнения ректора Высшей школы экономики Ярослава Кузьминова и генерального секретаря Российского союза ректоров Ольги Кашириной.
Но сначала пять минут профориетации. На этот раз в рамках проекта "Абитуриент 2012" будет представлена специальность "Правовое обеспечение медицинской деятельности", обучение по которой реализует Российский новый университет.
Напомню, в прошлой передаче аналитик портала "Superjob.ru" Валерия Чернецова рассказала, что юрист входит в десятку "профессий будущего", однако залогом успешной реализации станет более узкая специализация.
Рассказывает аспирантка кафедры уголовно-правовых дисциплин РОСНОУ Ирина Потемкина, до поступления она работала операционной сестрой в больнице.
Ирина Потемкина: Как только я узнала о том, что появилась медико-правовая специализация в Российском новом университет, я подумала о том, что будет очень полезно сочетать свои медицинские знания с правовыми. Поскольку я-то отлично знаю, что сейчас нарушаются и права пациента, и права медицинских работников, и даже ущемляются права лечебных учреждений. Соответственно, чтобы защитить их, человек должен обладать, помимо всего прочего, медицинскими познаниями. И наоборот. То есть, если медицинский работник, либо медицинская организация нарушают права пациента, тот, кто отстаивает его интересы, должен разбираться в медицине.
Тамара Ляленкова: Что было на первом курсе? Какие специальные предметы?
Ирина Потемкина: Наш курс был первым по этой новой специальности, и практически все студенты пришли со средним медицинским образованием.
Либо с сестринским, либо фельдшерским. Да, еще были фармацевты.
Проходило обучение по классической схеме. Первые три года мы изучали основы права: конституционное, международное, бытовое, семейное - все отрасли права. Потом стали разделяться на специализации – уголовно-правовую, гражданско-правовую, государственно-правовую. В рамках этих выбранных специализаций мы уже проходили спецпредметы по правовому регулированию медицинской деятельности. Поскольку медицинская деятельность связана с различными сферами (фармацевтика, медицинское оборудование, психиатрическая помощь), существует особый пласт медицинского законодательства. И вот это законодательство нужно было подробно изучить. А, изучив, каждый выбрал свою сферу – уголовно-правовую, гражданско-правовую или государственно-правовую. В рамках этих специализаций мы уже писали дипломные работы.
Тамара Ляленкова: А вы выбрали какое направление?
Ирина Потемкина: Я выбрала уголовно-правовое. С одной стороны, очень хотелось стандартами заняться, чтобы медицинскую деятельность стандартизировать. В этом, определенно, сейчас есть необходимость. Но, с другой стороны, преступления, которые совершаются в отношении пациентов, не менее актуальная тема. Поэтому тема моей дипломной работы "Преступления, совершаемые медицинскими работниками против жизни и здоровья пациентов".
Тамара Ляленкова: Это теоретическая работа или вы приводите какие-то примеры из жизни?
Ирина Потемкина: Поскольку в России статистика не ведется, в значительной степени это были теоретические наработки. Но сейчас, в рамках аспирантуры, я хочу использовать и реальные случаи. Поднять уголовные дела, во всяком случае, те, что были, в различных регионах. А темой станет "Неоказание медицинской помощи больному".
Тамара Ляленкова: Я думаю, что правовое сопровождение медицинских услуг, действительно, будет весьма востребовано, и не в очень отдаленном будущем. Российские граждане начинают активно отстаивать свои права, подавать в суды.
Ирина Потемкина: Да, и здесь очень много в юридическом отношении слабых моментов. Поскольку я работаю сейчас непосредственно в операционной, мы много с врачами беседуем по поводу, например, добровольного согласия. Доктора мало об этом знают, просто пользуются шаблонной заготовкой. На самом деле, там многое не отражено для пациентов, а это может провоцировать судебные иски в отношении лечащего врача, медицинской организации.
Сейчас я написала статью по поводу полиса обязательного медицинского страхования. В общем-то, его наличие и обязательное требование медицинской организацией представить его, на самом деле прямое нарушение Конституции. Да, полис нужен для порядка, но обязательным требованием его наличие не должно быть.
Тамара Ляленкова: Целиком статью про обязательное медицинское страхование аспирантки РОСНОУ Ирины Потемкиной можно будет прочитать на нашем сайте в разделе специальных, авторских, проектов. Там же находится новеллы других старшекурсников, магистров и аспирантов, рассказывающие о наиболее востребованных или перспективных специальностях.
Итак, сегодня гость московской студии – заместитель директора Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А. В. Полетаева, профессор ВШЭ Елена Вишленкова.
До некоторых пор Елена преподавала в Казанском государственном университете. Одно из главных направлений ее научных исследований – история российского университета, поэтому разговор мы начнем издалека – с реформы высшей школы, которая была проведена спустя всего несколько десятилетий после создания системы образования в России.
Елена Вишленкова: Министр просвещения Уваров сделал потрясающую вещь: он создал иерархию университетов. И это может отсылать к современным временам как в России, так и в Европе, и в Америке. Если до этого все университеты были равны, одинаковы, и туда приглашают одинакового уровня ученых, одинаково финансируют, то Уваров решил, что у страны нет столько средств, чтобы их размазывать по всей стране. И жалованье профессоров Московского и Петербургского университетов стало значительно выше провинциальных. Библиотеки в них комплектовались лучше. На зарубежную стажировку отправляли охотнее. Выпускников зарубежных стажировок старались оставить тоже в столичных университетах. Поэтому в России в 30-е – 40-е года цвет российской науки – как правило, сосредоточен в столичных университетах.
Тамара Ляленкова: Очень знакомая ситуация.
Елена Вишленкова: А провинциальный университет обрел значение второсортного. В александровскую эпоху не было понятия Казанский университет, Харьковский университет. Они все назывались: Императорский университет в Казани, Императорский университет в Харькове, Императорский университет в Москве. Они все однопорядковые, это центры учебных округов. Теперь они стали качественно различаться. Такая ситуация что создала? Утечку мозгов из провинции. Потому что все активные, молодые, способные хотели работать в больших библиотеках, в оснащенных лабораториях, хотели получать хорошее жалованье, и старались при каждом удобном случае уехать и получить место в столичных университетах.
Таким образом, провинциальные университеты слабели, старели, закостеневали. Правда, я тут должна оговориться, что были те области, которые оставались как бы приоритетными за провинциальными университетами. Например, в Казани существовал восточный разряд. И почти все деньги Казанского университета вкладывались в экспедиции ориенталистов. Они ездили в Китай, в Монголию в экспедиции, и готовили себе учеников. Но процветание этого разряда привело к чему? В 54-м году министерство просто забрало весь этот разряд вместе со студентами, профессорами, собранными рукописями и экспонатами в Петербург. И тогда попечитель Казанского учебного округа вместе с профессорами пишет, что вы просто университет оголили. У нас больше нет ничего. Университет перестал иметь свое собственное лицо, потому что мы ценой огромных усилий, за счет других факультетов вкладывали все в этот восточный разряд. И теперь без всякой компенсации у нас все это отобрали и перевели в столицу.
Дело в том, что университеты в России, они создавались в тот период, когда возникает модерный тип государства, государства, нуждающееся и опирающееся на знания. И вот производство знания, обладание информацией, знание ресурсов государства становится потребностью управления. Теперь, чтобы организовать эффективное управление, не надо опираться на утопические идеи счастливого общества, какого-то светлого будущего, а надо просто изучить, что представляет из себя страна в природных ресурсах, естественно-научных, человеческих. Применить к ним законы науки и создать благодаря этому благополучие. И об этом говорили многие мыслители, ученые западноевропейских стран. Это становится нормой нововременного государства. И появление университетов в России приходится именно на этот новый тип государства. Поэтому и взаимоотношения другие, чем, допустим, в средневековой Европе.
Тамара Ляленкова: Впрочем, трудные времена в XVIII века наступили не только для российской высшей школы. Во второй половине многие европейские университеты также переживали кризис.
Елена Вишленкова: Кризис университетов в середине XVIII века в Европе потребовал серьезных реформ. Целый ряд университетов оказались закрытыми или просто загнивающими, оттуда уходили все студенты, именно потому, что снижался профессиональный уровень. Всем правил клан профессоров, который осел в этом университете и держал его под контролем. Но, поскольку в Европе всегда была возможность выбора, то, естественно, студенты оттекали в те университеты, в которых обучали лучше.
Любопытно, что кризис немецких университетов привел к попытке их реформирования и создания классической модели университетов. Сначала ее проводил барон Мюнхгаузен. Но не «тот самый Мюнхгаузен», а министр, который создал Геттингенский университет. Идея простая и сегодня тоже актуальная. Раз нельзя исправить остальные университеты, надо создать новый. Туда вложить деньги, забрать из разных университетов сильных профессоров, жизнеспособных к науке, создать для них хорошие условия, и тогда этот университет оттянет к себе студентов. Поскольку профессора готовят себе подобных, (потому что принцип университета – это воспроизводство себе подобных), выпускники станут занимать места в устаревших или кризисных университетах, и, таким образом, произойдет реформа университетского образования. Как один из вариантов. Потому что, при такой корпоративной системе управления, обновить корпорацию изнутри - это супертрудно или почти невозможно.
Тамара Ляленкова: На ваш взгляд, та мобильность, о которой сейчас так много, в связи с образованием, говорят в России, она способна улучшить ситуацию с качеством обучения?
Елена Вишленкова: Рецепта счастья у меня нет, такого простого, понятного и какого-то единого. Но я думаю, что это один из способов улучшения ситуации. Хуже нет для университета – капсулирование университета, когда никто туда не приходит и никто оттуда не выходит. Я видела, что при этом происходит. Всегда одно и то же – снижение профессиональных стандартов, установление культа местночтимых ученых, которых знают только в этом университете, и никто их не знает за пределами. Это какая-то тирания большинства, которое не всегда имеет репутацию в науке или в образовании. Университет должен, конечно, жить в критической среде и в общеуниверситетском пространстве.
Насколько важна для студентов мобильность? Мне кажется, здесь есть и воспитательный момент. Я преподавала в университетах Германии, была на стажировке в университетах Америки, именно по программе изучения состояния гуманитарного образования в университетах. Мне кажется, что это очень сильный воспитательный момент, когда человек избавляется от инфантильности. Он живет самостоятельно, отдельно от родителей. Он начинает себя встраивать в разные сообщества. Он должен себя как-то утвердить, поэтому начинает видеть в себе те признаки некомпетентности, отсталости, может быть, какой-то нецивилизованности и т. д. Это все можно увидеть только в среде. И такие переезды, мобильность человека делает более сильным, более взрослым, более уверенным.
Разницу между студентами российскими и немецкими, которые у меня были, я вижу, прежде всего, в том, что те знают, чего они хотят. Они очень прагматично относятся к университетскому образованию, к преподавателям. Вот они выбрали курсы, которые хотят слушать, и они знают, что это им пригодится для будущей карьеры. Наши студенты, как правило, продолжают учиться в университете точно так же, с той же психологией, что и в школе. Вот им даны определенное расписание, определенные профессора, определенные уроки, они должны это просто отработать. А зачем?
Тамара Ляленкова: Где-то в конце будет морковка.
Елена Вишленкова: Может – да, а может – нет. Потому что многие не думают, что они будут работать по этой специальности. Тогда как поездки, перемещения порождают чувство того, что жизнь в твоих руках.
Тамара Ляленкова: Вероятно, нынешняя мобильность российских абитуриентов, которая стала возможна благодаря введению ЕГЭ, со временем как-то исправит традиционную ситуацию. Но пока студенты не стремятся получить качественное образование, им просто нужен диплом. Так считает преподаватель Алексей Голубев.
Алексей Голубев: Дело в том, что в советском обществе высшее образование было одним из критериев престижа. И до сих пор это остается. Своих студентов, своих выпускников я вижу очень часто: они продают запчасти, работают в страховых компаниях, страховыми агентами, закончив университет.
Тамара Ляленкова: Это притом, что они тратили 5-6 лет жизни на то, чтобы ходить в институт.
Алексей Голубев: Да.
Тамара Ляленкова: Ведь это даже не бакалавриат был.
Алексей Голубев: Да, это был специалитет. У многих студентов нет мотивации. Им нужен диплом о высшем образовании как марка социального престижа. Иногда они думают, что получат более высокооплачиваемую работу с таким дипломом. Как правило, это не так. Но именно получение образования, качественного образования, образования по специальности – это факт, мотивирующий, по моим приблизительным оценкам, может быть, 10-15% студентов. Есть, правда, исключение – это языки. Студенты стараются учить иностранные языки, потому что здесь есть стимул. Опять-таки по моим наблюдениям, и даже кто-то из моих коллег делал опрос – сколько процентов студентов мечтают уехать из России после окончания учебы? 50% студентов ответили, что они получают высшее образование, чтобы выучить иностранные языки, получить диплом, который, возможно, признают за рубежом или который, по крайней мере, облегчит им пересечение границы, и покинуть Россию.
Тамара Ляленкова: Но кажется, что провинциальные институты, университеты сейчас предпринимают какие-то усилия, что-то делают для того, чтобы привлекать студентов?
Алексей Голубев: Я могу сказать, что действительно вуз становится к студентам дружелюбнее, но я не уверен, что это хорошо для преподавания, для качества преподавания. Это легко проследить на примере заочного отделения. Когда позапрошлым летом я был в составе приемной комиссии и принимал собеседование на заочное отделение исторического факультета, было дано совершенно четкое указание, что, поскольку заочники являются платными студентами, то мы должны зачислять всех. И вот пришел молодой человек, который собирался стать профессиональным историком, и нес совершенную чушь вроде того, что большевики – это декабристы.
Тамара Ляленкова: Это реальная история?
Алексей Голубев: Это довольно характерный случай. Их было много. Горбачев и декабристы как организаторы революции 1917 года – это не анекдот. Такие вещи в ЕГЭ по истории попадают регулярно. И этот человек, соответственно, пришел поступать на исторический факультет. У меня с коллегами не поднялась рука поставить проходной балл. После чего председателя комиссии вызвали в приемную комиссию, сделали выговор и заставили принять собеседование у него во второй раз. Я не пошел на второе собеседование. Молодой человек поступил. Стал студентом-заочником исторического факультета. И все эти критерии действуют не только при зачислении, но и при дальнейшем обучении студентов. Раньше было достаточно одного или два долга за сессию, чтобы отчислить студента из вуза. Но сейчас, поскольку финансирование региональных вузов напрямую привязано к количеству бюджетных средств, от этого зависит и количество ставок на факультетах, и зарплата преподавателей. Поэтому деканат дает негласное указание на то, чтобы все ослаблять и ослаблять критерии оценки знаний, соответственно, не ставить негативные оценки на экзаменах, принимать неформально по несколько раз – до тех пор, пока студент не даст более-менее вменяемый ответ.
Сейчас уже не отчисляют студентов ни с одним долгом за сессию, ни с двумя. В прошлом году деканат пошел на то, чтобы продлить сессию для студентов, у которых было и 5, и 6 долгов. Поэтому мотивация, основанная на оценке знаний, она просто перестает работать. Студенты видят данную практику, сарафанная почта работает просто великолепно, и качество обучения падает. Ведь по большому счету, зарплата преподавателя оказывается привязанной к количеству студентов, которых он учит.
Тамара Ляленкова: Итак, нынешняя реформа, по мнению Алексея Голубева, только ухудшила качество образования в большинстве российских университетов. Впрочем, многие из них предпринимают различные шаги, чтобы исправить ситуацию.
"Провинциальные университеты России: стратегии выживания", тема сегодняшней программы.
Мы говорим о том, почему поддерживаемые федеральными деньгами университеты часто остаются непопулярными среди абитуриентов, зачем нужны академические свободы и какие бонусы, помимо нищенской зарплаты, получают преподаватели вузов.
Итак, российские вузы стараются удержать студентов любыми способами. Однако есть и такие, кто предпочитает привлекать изначально мотивированных студентов, например, олимпиадников. В этом смысле весьма показательно исследование, которое проводит ВШЭ, РИА-Новости и Российский союз ректоров. Рассказывает генеральный секретарь союза Ольга Каширина.
Ольга Каширина: Вузы понимают, фактор мобильности, фактор привлечения студентов из-за рубежа, из других регионов – это фактор повышения конкурентоспособности вуза. Это хорошо понимают, например, вузы Оренбуржья. Они формируют специальные программы вместе с правительством. Олимпиадникам представляются преференции в получении места в общежитии, какие-то скидки. Есть и социальные льготы другого порядка, которые очень важны при переезде, особенно, молодых людей на временное проживание в другие регионы. Здесь могу отметить еще и Хабаровск, Челябинск. Вузы Урала очень активно занимаются этим вопросом.
С другой стороны, мы видим, что есть очень сильные олимпиады, которые находятся в Центральном Черноземье, но ясно, что Москва для них более привлекательна. Поэтому и отток. Но сами регионы предпринимают усилия для того, чтобы этот отток немножечко сократить. К примеру, Северо-Западный федеральный округ. Если мы берем число победителей и призеров всех олимпиад Северо-Западного округа за 100, то поступило в вузы округа еще и половина из других регионов. Количество победителей олимпиад Северо-Запада 1787 человек, к ним добавлено еще 893 человека. Вообще, Уральский федеральный округ и Северо-Западный последние два года активно развивают программы привлечения талантливых детей и молодежи в свои регионы, о чем и свидетельствуют эти цифры. Центральный округ в абсолютном выражении лидирует по количеству олимпиадников. Аутсайдеры списка – вузы Сибири и Дальнего Востока. Юг и Северный Кавказ достаточно инертны.
Мы понимаем, что Дальний Восток за последние годы серьезно оскудел. Именно с введением ЕГЭ мы получили сильный центростремительный поток. Потому что зачастую, как мне говорят дальневосточные ректоры, вместе с детьми уезжают и родители. В любом случае, речь идет о том, что процессы академической мобильности необходимо регулировать на государственном уровне, поддерживая мощные региональные образовательные центры. Ясно, что в одиночку вузы с этим не справятся.
В общем, можно говорить о том, что в целом снижается центростремительная тенденция олимпиадных потоков в центр. И постепенно идет перераспределение на вузы Северо-Запада, Урала и других регионов. Вот три олимпиады, которые набрали наибольшее число дипломантов, поступивших в вузы Северо-Западного федерального округа. Это аэрокосмическая олимпиада, консорциум из 9 вузов, представляющих 4 федеральных округа во главе с военмехом. Олимпиада для профориентированной молодежи, Комитет по науке и высшей школе Санкт-Петербурга и Объединенная межвузвоская матолимпиада. Это уникальный консорциум из 19 вузов, но из двух федеральных округов. В основном это вузы Москвы и области. Урал. Уральские вузы активно привлекают к обучению олимпиадников из других регионов, в первую очередь, из Сибири. Но ресурс далеко не исчерпан. Относительно рядом Дальний Восток, да и Северо-Запад.
Олимпиады, наибольшее число дипломантов, которое поступило в вузы Уральского федерального округа таковы – это «Будущее Сибири», консорциум трех сибирских вузов во главе с Новосибирским техническим университетом. Региональный конкурс Челябинского университетского округа – это 4 уральских вуза, возглавляет Челябинский университет и физтех – Николай Николаевич Кудрявцев.
Дальний Восток – самый высокий уровень чистого оттока олимпиадников – 40%. При этом, и Дальневосточный федеральный университет, и Тихоокеанский государственный университет, и Камчатский университет – это сильные олимпиадные центры. Но мы понимаем, что это общероссийский системный проект – Дальний Восток. Поэтому нужна какая-то общая поддержка.
Тамара Ляленкова: Это была генеральный секретарь Российского союза ректоров Ольга Каширина.
И хотя олимпиадники – это всего лишь небольшой авангард российских выпускников, рейтинг популярных среди них университетов, позволил ректору ВШЭ Ярославу Кузьминову сделать следующие выводы.
Ярослав Кузьминов: Выделилась группа вузов в России, которая последовательно работает со школами, работает с профориентацией наиболее сильных, талантливых, способных школьников. Проблема скорее в том, что есть примерно 100 вузов, где существует прием победителей и призеров олимпиад, и есть порядка 300 вузов, где его нет.
Посмотрим, от чего это зависит. В Воронеже, например, есть традиционно очень сильный университет. В Белгороде быстро растет университет, куда активно вкладываются средства, приглашаются новые коллективы. Я думаю, что точкой роста должен являться Приволжский округ. Это в первую очередь Казань с очень сильными университетскими традициями. Это Самара, Саратов, Волгоград. Все, что расположено по Волге… Уфа, без всякого сомнения. Там очень мощный потенциал высшей школы, просто этот потенциал нужно каким-то образом стимулировать. Но это не может делать только федеральный центр, это во многом проблема руководителей этих регионов.
Яркий пример, каким образом активная позиция региона может сказаться позитивно и быстро на развитии высшей школы – это Пермь. Пермский губернатор, во-первых, сам занимал очень активную позицию по развитию вузов, реструктуризации вузов. Губернатор, скажем, установил гранты для преподавателей пермских вузов, у которых есть публикации в реферируемых, то есть, в научных журналах. Они получают довольно большие доплаты, по 30 тыс. рублей. Он установил дополнительные стипендии от края в размере 5 тыс. рублей для тех студентов, которые сдали профильные ЕГЭ более чем на 70 баллов. Активную позицию занимает и Екатеринбург. В меньшей степени Челябинск.
У нас почти не задействован потенциал южных регионов России. Я имею в виду Ростов, Сочи, Краснодар, Ставрополь. Там очень большая потребность населения в образовании, может быть, самая высокая. Ведь это трудоизбыточный регион. И получение высшего образования – это реальный социальный лифт.
Тамара Ляленкова: Впрочем, чаще всего прямое вмешательство государства в университетское устройство, скорее, ему вредит, нежели улучшает. Примером тому может служить дело Саратовского государственного университета, которое мы разбирали в прошлом выпуске "Классного часа" , когда говорили о тенденциях угасания провинциальных вузов в России. Когда-то саратовский, а теперь столичный профессор Вадим Парсамов считает, что современная реформа сместила шкалу ценностных ориентиров.
Вадим Парсамов: Мы примерно можем представить, чего мы лишаемся. Но мы с большим трудом можем себе представить, куда мы движемся и что дальше нужно делать. Сейчас встала достаточно общая проблема – абитуриентов становится меньше. Уже общее количество абитуриентов примерно совпадает с количеством школьников, а то и превышает. И главное – переход на новую систему бакалавров, магистров. Меняются радикально курсы. И мы уже не знаем, собственно говоря, чему мы должны учить. Резкое сокращение лекционных часов, увеличение количества семинарских занятий.
Другой вопрос: какой критерий оценки труда преподавателя? – тоже повисает в воздухе.
Тамара Ляленкова: Это важный фактор, т. к. критерии оценки влияют на зарплату университетского преподавателя. Рассказывает Алексей Голубев, преподаватель университета, расположенного на северо-западе России.
Алексей Голубев: Происходит увеличение нагрузки на преподавателей. Я не завкафедрой, я точно не знаю штатное расписание. Но за последние несколько лет количество часов, которое необходимо, чтобы получать ставку, увеличилось на 150 или 200 часов. Это означает, что каждый день преподаватель ведет одну пару, а в какой-то день - 2-3 пары. Если качественно готовиться к данным занятиям, если обновлять материалы, то времени на научную работу фактически не остается. А если серьезно заниматься научной работой, то неизбежно преподавательский процесс пускается на самотек и, соответственно, страдает качество преподавания.
Тамара Ляленкова: Алексей, считается, что те преподаватели-гуманитарии, кто мог, ушли или уходят в какие-то другие области. Куда уходят ваши коллеги? Почему вы остаетесь в университете?
Алексей Голубев: Что касается моего университета, то мы находимся довольно близко к границе. Поэтому у нас очень большая утечка мозгов именно за границу – в Скандинавию, в Америку. За последние несколько лет только с филологического факультета ушли 8 человек – кто-то уехал в Скандинавию, кто-то вообще ушел из области науки.
Тамара Ляленкова: А уезжают преподавать или уезжают на какие-то другие позиции?
Алексей Голубев: Те, кто состоялся, то есть те люди, которые умеют отличить Ролана Барта от Джона Барта, уезжают преподавать. Те, кто имеет возможность уехать по каким-то миграционным программам, уезжают по миграционным программам, которые предлагают Германия и Финляндия, скажем.
Что касается внутренней миграции, то это, конечно, во-первых, бизнес. Уходят на денежные места, потому что на 16 тыс. рублей (это месячная ставка преподавателя-гуманитария) семью прокормить очень тяжело. Или это миграция в Москву или в Санкт-Петербург.
Я, например, сейчас взял отпуск по уходу за ребенком и поехал зарабатывать деньги в Канаду. На самом деле, я уехал писать докторскую диссертацию. Соответственно, как докторант, я преподаю в университете. Я получаю, страшно сказать, в 6 раз больше, чем я получал у себя в родном университете. При том, что это довольно низкая зарплата по зарубежным академическим меркам.
Что касается того, почему люди все-таки остаются в образовании. Я, чтобы остаться в образовании, в течение 8 лет работал программистом. У меня была вторая работа. Это увеличивало мою нагрузку. Я писал какие-то научные работы по ночам или в выходные. В течение нескольких лет у меня просто не было отпуска. Это финансовая сторона вопроса, чтобы выжить. С другой стороны, несмотря на то, что зарплаты у преподавателей довольно низкие, для провинции 15-16 тыс. рублей – зарплата доцента. Если второй человек в семье работает, на это можно жить. Плюс все-таки социальный статус преподавателя вуза, особенно доцента или профессора в регионах очень высокий. Плюс, как не крути, в университете работа все-таки не с 8 до 5, более гибкий график. Определенные социальные привилегии для преподавателя вуза существуют. Но они маленькие. Есть люди, кому это достаточно.
Многих людей в университете привлекает власть. Это такой сложный вопрос в духе Мишеля Фуко. Многие люди просто любят позицию преподавателя как человека, облеченного властью. Как правило, это не самые лучшие преподаватели.
Вопрос призвания – это вопрос отчасти мессианский, конечно. Я могу сделать из студентов хороших специалистов. Я могу качественно преподавать. Я могу рефлексивно дискутировать с ними на какие-то темы. В этом я вижу цель своего пребывания в университете: чтобы человек, который вышел из университета, прослушав курс лекций, просидев на семинарах, вышел другим человеком – более рефлексирующим, человеком, который способен строить гражданское общество. Правда, этот термин дискредитирован, в том числе употреблением его сверху, но, с моей точки зрения, гражданское общество – это наиболее эффективная модель управления обществом. Ее, как такой в России не существует, но если мы все, в частности, преподаватели университетов, школьные учителя и т. д. будем хорошо выполнять свою работу, в какой-то момент она может появиться. Эта небольшая лепта в улучшение нашей жизни, которую я мог бы внести.
Тамара Ляленкова: Действительно, вольнодумство требует образования, просвещения, умения критически мыслить, и традиционно самая благодатная для этого среда - университет. Разговор о свободе и качестве образования мы продолжаем с профессорами Давидом Фельдманом и Велиханом Мирзехановым.
Давид Фельдман: С распадом сталинской системы во всех университетах появились эмбрионы университетской автономии. Они развивались очень медленно, но появилось представление, как должно быть.
Я помню, когда-то, по различного рода соображениям был снят декан филологического факультета МГУ Леонид Григорьевич Андреев и поставлен другой человек, Иван Федорович Волков, кстати, товарищ Андреева. Он старался сделать все, чтобы политика факультета не менялась. Потому что у всех, и у самого Ивана Федоровича было мнение, что факультет оскорблен, что он принимает должность только потому, чтобы не стало хуже и с согласия своего друга. Было представление – как оно должно получаться.
Понятно, что выбор подразумевает некую ошибку, а власть хочет действовать безошибочно. Как только ректору это позволяют, он, естественно, старается стать независимым от студентов и преподавателей, от администрации. Он стремится сохранить независимость своей власти. Неважно, по какой причине. Есть примеры в Саратове, в Казани, да и не только. Стоит поставить задачу – добиться независимости своей власти (неважно зачем – осчастливить не понимающих своего счастья коллег, реализовать великую идею, просто увеличить свое благосостояние) – и сразу выборы становятся ненужными. И с этого момента происходит самое страшное. Ректор перестает быть представителем своих студентов и преподавателей в вышестоящей инстанции. Он становится представителем вышестоящей инстанции в университете. Декан перестает быть представителем своих студентов и преподавателей. Он становится представителем ректора. Заведующий кафедрой перестает представлять своих студентов и преподавателей. Теперь он представитель декана. И выстраивается вертикаль, вредная для университета.
Велихан Мирзеханов: Если говорить о моделях университета, мне кажется, для нормального развития университета очень важно эффективное управление. А эффективное управление сочетается балансом между выборностью и единоначалием. Многие университетские проблемы – это проблемы низкого качества управления.
Тамара Ляленкова: Как вы считаете, нынешняя идея, по которой теперь будут финансироваться программы, (пока оставим в стороне научно-исследовательские и федеральные университеты – это отдельная история), сможет ли она благодаря конкуренции изменить ситуацию в российской высшей школе?
Велихан Мирзеханов: Мне кажется, что финансирование – важная часть, конечно, программы для любого развития. Но для того, чтобы финансирование дало реальный результат, должны работать базовые ценности и принципы. Если говорить об университете, я считаю, первое, что должно работать – это выборность всех от ассистента до ректора. Потому что коллектив, преподаватели лучше знают, какой заведующий приведет к иному качеству, чем ректор. Коллектив знает лучше, какой декан для них полезнее. Если все это формализовано, неизбежно что-то ломается в этой структуре. Университет не может быть так глубоко помещен в политику или, тем более, безобразные вещи по клерикализации, которые мы наблюдали в Саратовском университете.
Когда структура и правила игры обозначены, когда четко работают законы, тогда финансирование может дать результат. А если проект выигрывается только из-за политических лоббистов, дается, допустим, громадная программа, и не очевидно, какие результаты она в конце должна дать, то это ничего не даст. Само по себе финансирование не может изменить качество. Важен целый ряд сопутствующих компонентов. Мне представляется, что самое серьезное, что влияет на качество образования и науки в российских университетах – это выборность и академические свободы. Если этих компонентов нет, то не может быть высокого качества.
Тамара Ляленкова: Однако, выборность и академические свободы, о которых говорил Велихан Мирзеханов, в значительной степени зависят от общей политической ситуации. Впрочем, теперь сами абитуриенты начинают более активно, что называется, голосовать ногами.
И одна из важных тенденций сегодняшнего дня – это то, что значительная часть лучших российских выпускников перестала стремиться исключительно в центральные вузы. Значит ли это, что качество образования в регионах приближается к столичному или наоборот, мы попробуем выяснить в одном из следующих выпусков Классного часа Свободы.
Правда, некоторые высшие учебные заведения поддерживаются государством, другим приходится выживать, полагаясь исключительно на себя, третьи предпочитают вообще не задумываться о завтрашнем дне.
Об этом, а также о том, какие факторы могут улучшить качество высшего образования в России, мы сегодня поговорим с профессорами Еленой Вишленковой, Велиханом Мирзехановым, Вадимом Парсамовым, Давидом Фельдманом и преподавателем Алексеем Голубевым. В программе также прозвучат мнения ректора Высшей школы экономики Ярослава Кузьминова и генерального секретаря Российского союза ректоров Ольги Кашириной.
Но сначала пять минут профориетации. На этот раз в рамках проекта "Абитуриент 2012" будет представлена специальность "Правовое обеспечение медицинской деятельности", обучение по которой реализует Российский новый университет.
Напомню, в прошлой передаче аналитик портала "Superjob.ru" Валерия Чернецова рассказала, что юрист входит в десятку "профессий будущего", однако залогом успешной реализации станет более узкая специализация.
Рассказывает аспирантка кафедры уголовно-правовых дисциплин РОСНОУ Ирина Потемкина, до поступления она работала операционной сестрой в больнице.
Ирина Потемкина: Как только я узнала о том, что появилась медико-правовая специализация в Российском новом университет, я подумала о том, что будет очень полезно сочетать свои медицинские знания с правовыми. Поскольку я-то отлично знаю, что сейчас нарушаются и права пациента, и права медицинских работников, и даже ущемляются права лечебных учреждений. Соответственно, чтобы защитить их, человек должен обладать, помимо всего прочего, медицинскими познаниями. И наоборот. То есть, если медицинский работник, либо медицинская организация нарушают права пациента, тот, кто отстаивает его интересы, должен разбираться в медицине.
Тамара Ляленкова: Что было на первом курсе? Какие специальные предметы?
Ирина Потемкина: Наш курс был первым по этой новой специальности, и практически все студенты пришли со средним медицинским образованием.
Либо с сестринским, либо фельдшерским. Да, еще были фармацевты.
Проходило обучение по классической схеме. Первые три года мы изучали основы права: конституционное, международное, бытовое, семейное - все отрасли права. Потом стали разделяться на специализации – уголовно-правовую, гражданско-правовую, государственно-правовую. В рамках этих выбранных специализаций мы уже проходили спецпредметы по правовому регулированию медицинской деятельности. Поскольку медицинская деятельность связана с различными сферами (фармацевтика, медицинское оборудование, психиатрическая помощь), существует особый пласт медицинского законодательства. И вот это законодательство нужно было подробно изучить. А, изучив, каждый выбрал свою сферу – уголовно-правовую, гражданско-правовую или государственно-правовую. В рамках этих специализаций мы уже писали дипломные работы.
Тамара Ляленкова: А вы выбрали какое направление?
Ирина Потемкина: Я выбрала уголовно-правовое. С одной стороны, очень хотелось стандартами заняться, чтобы медицинскую деятельность стандартизировать. В этом, определенно, сейчас есть необходимость. Но, с другой стороны, преступления, которые совершаются в отношении пациентов, не менее актуальная тема. Поэтому тема моей дипломной работы "Преступления, совершаемые медицинскими работниками против жизни и здоровья пациентов".
Тамара Ляленкова: Это теоретическая работа или вы приводите какие-то примеры из жизни?
Ирина Потемкина: Поскольку в России статистика не ведется, в значительной степени это были теоретические наработки. Но сейчас, в рамках аспирантуры, я хочу использовать и реальные случаи. Поднять уголовные дела, во всяком случае, те, что были, в различных регионах. А темой станет "Неоказание медицинской помощи больному".
Тамара Ляленкова: Я думаю, что правовое сопровождение медицинских услуг, действительно, будет весьма востребовано, и не в очень отдаленном будущем. Российские граждане начинают активно отстаивать свои права, подавать в суды.
Ирина Потемкина: Да, и здесь очень много в юридическом отношении слабых моментов. Поскольку я работаю сейчас непосредственно в операционной, мы много с врачами беседуем по поводу, например, добровольного согласия. Доктора мало об этом знают, просто пользуются шаблонной заготовкой. На самом деле, там многое не отражено для пациентов, а это может провоцировать судебные иски в отношении лечащего врача, медицинской организации.
Сейчас я написала статью по поводу полиса обязательного медицинского страхования. В общем-то, его наличие и обязательное требование медицинской организацией представить его, на самом деле прямое нарушение Конституции. Да, полис нужен для порядка, но обязательным требованием его наличие не должно быть.
Тамара Ляленкова: Целиком статью про обязательное медицинское страхование аспирантки РОСНОУ Ирины Потемкиной можно будет прочитать на нашем сайте в разделе специальных, авторских, проектов. Там же находится новеллы других старшекурсников, магистров и аспирантов, рассказывающие о наиболее востребованных или перспективных специальностях.
Итак, сегодня гость московской студии – заместитель директора Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А. В. Полетаева, профессор ВШЭ Елена Вишленкова.
До некоторых пор Елена преподавала в Казанском государственном университете. Одно из главных направлений ее научных исследований – история российского университета, поэтому разговор мы начнем издалека – с реформы высшей школы, которая была проведена спустя всего несколько десятилетий после создания системы образования в России.
Елена Вишленкова: Министр просвещения Уваров сделал потрясающую вещь: он создал иерархию университетов. И это может отсылать к современным временам как в России, так и в Европе, и в Америке. Если до этого все университеты были равны, одинаковы, и туда приглашают одинакового уровня ученых, одинаково финансируют, то Уваров решил, что у страны нет столько средств, чтобы их размазывать по всей стране. И жалованье профессоров Московского и Петербургского университетов стало значительно выше провинциальных. Библиотеки в них комплектовались лучше. На зарубежную стажировку отправляли охотнее. Выпускников зарубежных стажировок старались оставить тоже в столичных университетах. Поэтому в России в 30-е – 40-е года цвет российской науки – как правило, сосредоточен в столичных университетах.
Тамара Ляленкова: Очень знакомая ситуация.
Елена Вишленкова: А провинциальный университет обрел значение второсортного. В александровскую эпоху не было понятия Казанский университет, Харьковский университет. Они все назывались: Императорский университет в Казани, Императорский университет в Харькове, Императорский университет в Москве. Они все однопорядковые, это центры учебных округов. Теперь они стали качественно различаться. Такая ситуация что создала? Утечку мозгов из провинции. Потому что все активные, молодые, способные хотели работать в больших библиотеках, в оснащенных лабораториях, хотели получать хорошее жалованье, и старались при каждом удобном случае уехать и получить место в столичных университетах.
Таким образом, провинциальные университеты слабели, старели, закостеневали. Правда, я тут должна оговориться, что были те области, которые оставались как бы приоритетными за провинциальными университетами. Например, в Казани существовал восточный разряд. И почти все деньги Казанского университета вкладывались в экспедиции ориенталистов. Они ездили в Китай, в Монголию в экспедиции, и готовили себе учеников. Но процветание этого разряда привело к чему? В 54-м году министерство просто забрало весь этот разряд вместе со студентами, профессорами, собранными рукописями и экспонатами в Петербург. И тогда попечитель Казанского учебного округа вместе с профессорами пишет, что вы просто университет оголили. У нас больше нет ничего. Университет перестал иметь свое собственное лицо, потому что мы ценой огромных усилий, за счет других факультетов вкладывали все в этот восточный разряд. И теперь без всякой компенсации у нас все это отобрали и перевели в столицу.
Дело в том, что университеты в России, они создавались в тот период, когда возникает модерный тип государства, государства, нуждающееся и опирающееся на знания. И вот производство знания, обладание информацией, знание ресурсов государства становится потребностью управления. Теперь, чтобы организовать эффективное управление, не надо опираться на утопические идеи счастливого общества, какого-то светлого будущего, а надо просто изучить, что представляет из себя страна в природных ресурсах, естественно-научных, человеческих. Применить к ним законы науки и создать благодаря этому благополучие. И об этом говорили многие мыслители, ученые западноевропейских стран. Это становится нормой нововременного государства. И появление университетов в России приходится именно на этот новый тип государства. Поэтому и взаимоотношения другие, чем, допустим, в средневековой Европе.
Тамара Ляленкова: Впрочем, трудные времена в XVIII века наступили не только для российской высшей школы. Во второй половине многие европейские университеты также переживали кризис.
Елена Вишленкова: Кризис университетов в середине XVIII века в Европе потребовал серьезных реформ. Целый ряд университетов оказались закрытыми или просто загнивающими, оттуда уходили все студенты, именно потому, что снижался профессиональный уровень. Всем правил клан профессоров, который осел в этом университете и держал его под контролем. Но, поскольку в Европе всегда была возможность выбора, то, естественно, студенты оттекали в те университеты, в которых обучали лучше.
Любопытно, что кризис немецких университетов привел к попытке их реформирования и создания классической модели университетов. Сначала ее проводил барон Мюнхгаузен. Но не «тот самый Мюнхгаузен», а министр, который создал Геттингенский университет. Идея простая и сегодня тоже актуальная. Раз нельзя исправить остальные университеты, надо создать новый. Туда вложить деньги, забрать из разных университетов сильных профессоров, жизнеспособных к науке, создать для них хорошие условия, и тогда этот университет оттянет к себе студентов. Поскольку профессора готовят себе подобных, (потому что принцип университета – это воспроизводство себе подобных), выпускники станут занимать места в устаревших или кризисных университетах, и, таким образом, произойдет реформа университетского образования. Как один из вариантов. Потому что, при такой корпоративной системе управления, обновить корпорацию изнутри - это супертрудно или почти невозможно.
Тамара Ляленкова: На ваш взгляд, та мобильность, о которой сейчас так много, в связи с образованием, говорят в России, она способна улучшить ситуацию с качеством обучения?
Елена Вишленкова: Рецепта счастья у меня нет, такого простого, понятного и какого-то единого. Но я думаю, что это один из способов улучшения ситуации. Хуже нет для университета – капсулирование университета, когда никто туда не приходит и никто оттуда не выходит. Я видела, что при этом происходит. Всегда одно и то же – снижение профессиональных стандартов, установление культа местночтимых ученых, которых знают только в этом университете, и никто их не знает за пределами. Это какая-то тирания большинства, которое не всегда имеет репутацию в науке или в образовании. Университет должен, конечно, жить в критической среде и в общеуниверситетском пространстве.
Насколько важна для студентов мобильность? Мне кажется, здесь есть и воспитательный момент. Я преподавала в университетах Германии, была на стажировке в университетах Америки, именно по программе изучения состояния гуманитарного образования в университетах. Мне кажется, что это очень сильный воспитательный момент, когда человек избавляется от инфантильности. Он живет самостоятельно, отдельно от родителей. Он начинает себя встраивать в разные сообщества. Он должен себя как-то утвердить, поэтому начинает видеть в себе те признаки некомпетентности, отсталости, может быть, какой-то нецивилизованности и т. д. Это все можно увидеть только в среде. И такие переезды, мобильность человека делает более сильным, более взрослым, более уверенным.
Разницу между студентами российскими и немецкими, которые у меня были, я вижу, прежде всего, в том, что те знают, чего они хотят. Они очень прагматично относятся к университетскому образованию, к преподавателям. Вот они выбрали курсы, которые хотят слушать, и они знают, что это им пригодится для будущей карьеры. Наши студенты, как правило, продолжают учиться в университете точно так же, с той же психологией, что и в школе. Вот им даны определенное расписание, определенные профессора, определенные уроки, они должны это просто отработать. А зачем?
Тамара Ляленкова: Где-то в конце будет морковка.
Елена Вишленкова: Может – да, а может – нет. Потому что многие не думают, что они будут работать по этой специальности. Тогда как поездки, перемещения порождают чувство того, что жизнь в твоих руках.
Тамара Ляленкова: Вероятно, нынешняя мобильность российских абитуриентов, которая стала возможна благодаря введению ЕГЭ, со временем как-то исправит традиционную ситуацию. Но пока студенты не стремятся получить качественное образование, им просто нужен диплом. Так считает преподаватель Алексей Голубев.
Алексей Голубев: Дело в том, что в советском обществе высшее образование было одним из критериев престижа. И до сих пор это остается. Своих студентов, своих выпускников я вижу очень часто: они продают запчасти, работают в страховых компаниях, страховыми агентами, закончив университет.
Тамара Ляленкова: Это притом, что они тратили 5-6 лет жизни на то, чтобы ходить в институт.
Алексей Голубев: Да.
Тамара Ляленкова: Ведь это даже не бакалавриат был.
Алексей Голубев: Да, это был специалитет. У многих студентов нет мотивации. Им нужен диплом о высшем образовании как марка социального престижа. Иногда они думают, что получат более высокооплачиваемую работу с таким дипломом. Как правило, это не так. Но именно получение образования, качественного образования, образования по специальности – это факт, мотивирующий, по моим приблизительным оценкам, может быть, 10-15% студентов. Есть, правда, исключение – это языки. Студенты стараются учить иностранные языки, потому что здесь есть стимул. Опять-таки по моим наблюдениям, и даже кто-то из моих коллег делал опрос – сколько процентов студентов мечтают уехать из России после окончания учебы? 50% студентов ответили, что они получают высшее образование, чтобы выучить иностранные языки, получить диплом, который, возможно, признают за рубежом или который, по крайней мере, облегчит им пересечение границы, и покинуть Россию.
Тамара Ляленкова: Но кажется, что провинциальные институты, университеты сейчас предпринимают какие-то усилия, что-то делают для того, чтобы привлекать студентов?
Алексей Голубев: Я могу сказать, что действительно вуз становится к студентам дружелюбнее, но я не уверен, что это хорошо для преподавания, для качества преподавания. Это легко проследить на примере заочного отделения. Когда позапрошлым летом я был в составе приемной комиссии и принимал собеседование на заочное отделение исторического факультета, было дано совершенно четкое указание, что, поскольку заочники являются платными студентами, то мы должны зачислять всех. И вот пришел молодой человек, который собирался стать профессиональным историком, и нес совершенную чушь вроде того, что большевики – это декабристы.
Тамара Ляленкова: Это реальная история?
Алексей Голубев: Это довольно характерный случай. Их было много. Горбачев и декабристы как организаторы революции 1917 года – это не анекдот. Такие вещи в ЕГЭ по истории попадают регулярно. И этот человек, соответственно, пришел поступать на исторический факультет. У меня с коллегами не поднялась рука поставить проходной балл. После чего председателя комиссии вызвали в приемную комиссию, сделали выговор и заставили принять собеседование у него во второй раз. Я не пошел на второе собеседование. Молодой человек поступил. Стал студентом-заочником исторического факультета. И все эти критерии действуют не только при зачислении, но и при дальнейшем обучении студентов. Раньше было достаточно одного или два долга за сессию, чтобы отчислить студента из вуза. Но сейчас, поскольку финансирование региональных вузов напрямую привязано к количеству бюджетных средств, от этого зависит и количество ставок на факультетах, и зарплата преподавателей. Поэтому деканат дает негласное указание на то, чтобы все ослаблять и ослаблять критерии оценки знаний, соответственно, не ставить негативные оценки на экзаменах, принимать неформально по несколько раз – до тех пор, пока студент не даст более-менее вменяемый ответ.
Сейчас уже не отчисляют студентов ни с одним долгом за сессию, ни с двумя. В прошлом году деканат пошел на то, чтобы продлить сессию для студентов, у которых было и 5, и 6 долгов. Поэтому мотивация, основанная на оценке знаний, она просто перестает работать. Студенты видят данную практику, сарафанная почта работает просто великолепно, и качество обучения падает. Ведь по большому счету, зарплата преподавателя оказывается привязанной к количеству студентов, которых он учит.
Тамара Ляленкова: Итак, нынешняя реформа, по мнению Алексея Голубева, только ухудшила качество образования в большинстве российских университетов. Впрочем, многие из них предпринимают различные шаги, чтобы исправить ситуацию.
"Провинциальные университеты России: стратегии выживания", тема сегодняшней программы.
Мы говорим о том, почему поддерживаемые федеральными деньгами университеты часто остаются непопулярными среди абитуриентов, зачем нужны академические свободы и какие бонусы, помимо нищенской зарплаты, получают преподаватели вузов.
Итак, российские вузы стараются удержать студентов любыми способами. Однако есть и такие, кто предпочитает привлекать изначально мотивированных студентов, например, олимпиадников. В этом смысле весьма показательно исследование, которое проводит ВШЭ, РИА-Новости и Российский союз ректоров. Рассказывает генеральный секретарь союза Ольга Каширина.
Ольга Каширина: Вузы понимают, фактор мобильности, фактор привлечения студентов из-за рубежа, из других регионов – это фактор повышения конкурентоспособности вуза. Это хорошо понимают, например, вузы Оренбуржья. Они формируют специальные программы вместе с правительством. Олимпиадникам представляются преференции в получении места в общежитии, какие-то скидки. Есть и социальные льготы другого порядка, которые очень важны при переезде, особенно, молодых людей на временное проживание в другие регионы. Здесь могу отметить еще и Хабаровск, Челябинск. Вузы Урала очень активно занимаются этим вопросом.
С другой стороны, мы видим, что есть очень сильные олимпиады, которые находятся в Центральном Черноземье, но ясно, что Москва для них более привлекательна. Поэтому и отток. Но сами регионы предпринимают усилия для того, чтобы этот отток немножечко сократить. К примеру, Северо-Западный федеральный округ. Если мы берем число победителей и призеров всех олимпиад Северо-Западного округа за 100, то поступило в вузы округа еще и половина из других регионов. Количество победителей олимпиад Северо-Запада 1787 человек, к ним добавлено еще 893 человека. Вообще, Уральский федеральный округ и Северо-Западный последние два года активно развивают программы привлечения талантливых детей и молодежи в свои регионы, о чем и свидетельствуют эти цифры. Центральный округ в абсолютном выражении лидирует по количеству олимпиадников. Аутсайдеры списка – вузы Сибири и Дальнего Востока. Юг и Северный Кавказ достаточно инертны.
Мы понимаем, что Дальний Восток за последние годы серьезно оскудел. Именно с введением ЕГЭ мы получили сильный центростремительный поток. Потому что зачастую, как мне говорят дальневосточные ректоры, вместе с детьми уезжают и родители. В любом случае, речь идет о том, что процессы академической мобильности необходимо регулировать на государственном уровне, поддерживая мощные региональные образовательные центры. Ясно, что в одиночку вузы с этим не справятся.
В общем, можно говорить о том, что в целом снижается центростремительная тенденция олимпиадных потоков в центр. И постепенно идет перераспределение на вузы Северо-Запада, Урала и других регионов. Вот три олимпиады, которые набрали наибольшее число дипломантов, поступивших в вузы Северо-Западного федерального округа. Это аэрокосмическая олимпиада, консорциум из 9 вузов, представляющих 4 федеральных округа во главе с военмехом. Олимпиада для профориентированной молодежи, Комитет по науке и высшей школе Санкт-Петербурга и Объединенная межвузвоская матолимпиада. Это уникальный консорциум из 19 вузов, но из двух федеральных округов. В основном это вузы Москвы и области. Урал. Уральские вузы активно привлекают к обучению олимпиадников из других регионов, в первую очередь, из Сибири. Но ресурс далеко не исчерпан. Относительно рядом Дальний Восток, да и Северо-Запад.
Олимпиады, наибольшее число дипломантов, которое поступило в вузы Уральского федерального округа таковы – это «Будущее Сибири», консорциум трех сибирских вузов во главе с Новосибирским техническим университетом. Региональный конкурс Челябинского университетского округа – это 4 уральских вуза, возглавляет Челябинский университет и физтех – Николай Николаевич Кудрявцев.
Дальний Восток – самый высокий уровень чистого оттока олимпиадников – 40%. При этом, и Дальневосточный федеральный университет, и Тихоокеанский государственный университет, и Камчатский университет – это сильные олимпиадные центры. Но мы понимаем, что это общероссийский системный проект – Дальний Восток. Поэтому нужна какая-то общая поддержка.
Тамара Ляленкова: Это была генеральный секретарь Российского союза ректоров Ольга Каширина.
И хотя олимпиадники – это всего лишь небольшой авангард российских выпускников, рейтинг популярных среди них университетов, позволил ректору ВШЭ Ярославу Кузьминову сделать следующие выводы.
Ярослав Кузьминов: Выделилась группа вузов в России, которая последовательно работает со школами, работает с профориентацией наиболее сильных, талантливых, способных школьников. Проблема скорее в том, что есть примерно 100 вузов, где существует прием победителей и призеров олимпиад, и есть порядка 300 вузов, где его нет.
Посмотрим, от чего это зависит. В Воронеже, например, есть традиционно очень сильный университет. В Белгороде быстро растет университет, куда активно вкладываются средства, приглашаются новые коллективы. Я думаю, что точкой роста должен являться Приволжский округ. Это в первую очередь Казань с очень сильными университетскими традициями. Это Самара, Саратов, Волгоград. Все, что расположено по Волге… Уфа, без всякого сомнения. Там очень мощный потенциал высшей школы, просто этот потенциал нужно каким-то образом стимулировать. Но это не может делать только федеральный центр, это во многом проблема руководителей этих регионов.
Яркий пример, каким образом активная позиция региона может сказаться позитивно и быстро на развитии высшей школы – это Пермь. Пермский губернатор, во-первых, сам занимал очень активную позицию по развитию вузов, реструктуризации вузов. Губернатор, скажем, установил гранты для преподавателей пермских вузов, у которых есть публикации в реферируемых, то есть, в научных журналах. Они получают довольно большие доплаты, по 30 тыс. рублей. Он установил дополнительные стипендии от края в размере 5 тыс. рублей для тех студентов, которые сдали профильные ЕГЭ более чем на 70 баллов. Активную позицию занимает и Екатеринбург. В меньшей степени Челябинск.
У нас почти не задействован потенциал южных регионов России. Я имею в виду Ростов, Сочи, Краснодар, Ставрополь. Там очень большая потребность населения в образовании, может быть, самая высокая. Ведь это трудоизбыточный регион. И получение высшего образования – это реальный социальный лифт.
Тамара Ляленкова: Впрочем, чаще всего прямое вмешательство государства в университетское устройство, скорее, ему вредит, нежели улучшает. Примером тому может служить дело Саратовского государственного университета, которое мы разбирали в прошлом выпуске "Классного часа" , когда говорили о тенденциях угасания провинциальных вузов в России. Когда-то саратовский, а теперь столичный профессор Вадим Парсамов считает, что современная реформа сместила шкалу ценностных ориентиров.
Вадим Парсамов: Мы примерно можем представить, чего мы лишаемся. Но мы с большим трудом можем себе представить, куда мы движемся и что дальше нужно делать. Сейчас встала достаточно общая проблема – абитуриентов становится меньше. Уже общее количество абитуриентов примерно совпадает с количеством школьников, а то и превышает. И главное – переход на новую систему бакалавров, магистров. Меняются радикально курсы. И мы уже не знаем, собственно говоря, чему мы должны учить. Резкое сокращение лекционных часов, увеличение количества семинарских занятий.
Другой вопрос: какой критерий оценки труда преподавателя? – тоже повисает в воздухе.
Тамара Ляленкова: Это важный фактор, т. к. критерии оценки влияют на зарплату университетского преподавателя. Рассказывает Алексей Голубев, преподаватель университета, расположенного на северо-западе России.
Алексей Голубев: Происходит увеличение нагрузки на преподавателей. Я не завкафедрой, я точно не знаю штатное расписание. Но за последние несколько лет количество часов, которое необходимо, чтобы получать ставку, увеличилось на 150 или 200 часов. Это означает, что каждый день преподаватель ведет одну пару, а в какой-то день - 2-3 пары. Если качественно готовиться к данным занятиям, если обновлять материалы, то времени на научную работу фактически не остается. А если серьезно заниматься научной работой, то неизбежно преподавательский процесс пускается на самотек и, соответственно, страдает качество преподавания.
Тамара Ляленкова: Алексей, считается, что те преподаватели-гуманитарии, кто мог, ушли или уходят в какие-то другие области. Куда уходят ваши коллеги? Почему вы остаетесь в университете?
Алексей Голубев: Что касается моего университета, то мы находимся довольно близко к границе. Поэтому у нас очень большая утечка мозгов именно за границу – в Скандинавию, в Америку. За последние несколько лет только с филологического факультета ушли 8 человек – кто-то уехал в Скандинавию, кто-то вообще ушел из области науки.
Тамара Ляленкова: А уезжают преподавать или уезжают на какие-то другие позиции?
Алексей Голубев: Те, кто состоялся, то есть те люди, которые умеют отличить Ролана Барта от Джона Барта, уезжают преподавать. Те, кто имеет возможность уехать по каким-то миграционным программам, уезжают по миграционным программам, которые предлагают Германия и Финляндия, скажем.
Что касается внутренней миграции, то это, конечно, во-первых, бизнес. Уходят на денежные места, потому что на 16 тыс. рублей (это месячная ставка преподавателя-гуманитария) семью прокормить очень тяжело. Или это миграция в Москву или в Санкт-Петербург.
Я, например, сейчас взял отпуск по уходу за ребенком и поехал зарабатывать деньги в Канаду. На самом деле, я уехал писать докторскую диссертацию. Соответственно, как докторант, я преподаю в университете. Я получаю, страшно сказать, в 6 раз больше, чем я получал у себя в родном университете. При том, что это довольно низкая зарплата по зарубежным академическим меркам.
Что касается того, почему люди все-таки остаются в образовании. Я, чтобы остаться в образовании, в течение 8 лет работал программистом. У меня была вторая работа. Это увеличивало мою нагрузку. Я писал какие-то научные работы по ночам или в выходные. В течение нескольких лет у меня просто не было отпуска. Это финансовая сторона вопроса, чтобы выжить. С другой стороны, несмотря на то, что зарплаты у преподавателей довольно низкие, для провинции 15-16 тыс. рублей – зарплата доцента. Если второй человек в семье работает, на это можно жить. Плюс все-таки социальный статус преподавателя вуза, особенно доцента или профессора в регионах очень высокий. Плюс, как не крути, в университете работа все-таки не с 8 до 5, более гибкий график. Определенные социальные привилегии для преподавателя вуза существуют. Но они маленькие. Есть люди, кому это достаточно.
Многих людей в университете привлекает власть. Это такой сложный вопрос в духе Мишеля Фуко. Многие люди просто любят позицию преподавателя как человека, облеченного властью. Как правило, это не самые лучшие преподаватели.
Вопрос призвания – это вопрос отчасти мессианский, конечно. Я могу сделать из студентов хороших специалистов. Я могу качественно преподавать. Я могу рефлексивно дискутировать с ними на какие-то темы. В этом я вижу цель своего пребывания в университете: чтобы человек, который вышел из университета, прослушав курс лекций, просидев на семинарах, вышел другим человеком – более рефлексирующим, человеком, который способен строить гражданское общество. Правда, этот термин дискредитирован, в том числе употреблением его сверху, но, с моей точки зрения, гражданское общество – это наиболее эффективная модель управления обществом. Ее, как такой в России не существует, но если мы все, в частности, преподаватели университетов, школьные учителя и т. д. будем хорошо выполнять свою работу, в какой-то момент она может появиться. Эта небольшая лепта в улучшение нашей жизни, которую я мог бы внести.
Тамара Ляленкова: Действительно, вольнодумство требует образования, просвещения, умения критически мыслить, и традиционно самая благодатная для этого среда - университет. Разговор о свободе и качестве образования мы продолжаем с профессорами Давидом Фельдманом и Велиханом Мирзехановым.
Давид Фельдман: С распадом сталинской системы во всех университетах появились эмбрионы университетской автономии. Они развивались очень медленно, но появилось представление, как должно быть.
Я помню, когда-то, по различного рода соображениям был снят декан филологического факультета МГУ Леонид Григорьевич Андреев и поставлен другой человек, Иван Федорович Волков, кстати, товарищ Андреева. Он старался сделать все, чтобы политика факультета не менялась. Потому что у всех, и у самого Ивана Федоровича было мнение, что факультет оскорблен, что он принимает должность только потому, чтобы не стало хуже и с согласия своего друга. Было представление – как оно должно получаться.
Понятно, что выбор подразумевает некую ошибку, а власть хочет действовать безошибочно. Как только ректору это позволяют, он, естественно, старается стать независимым от студентов и преподавателей, от администрации. Он стремится сохранить независимость своей власти. Неважно, по какой причине. Есть примеры в Саратове, в Казани, да и не только. Стоит поставить задачу – добиться независимости своей власти (неважно зачем – осчастливить не понимающих своего счастья коллег, реализовать великую идею, просто увеличить свое благосостояние) – и сразу выборы становятся ненужными. И с этого момента происходит самое страшное. Ректор перестает быть представителем своих студентов и преподавателей в вышестоящей инстанции. Он становится представителем вышестоящей инстанции в университете. Декан перестает быть представителем своих студентов и преподавателей. Он становится представителем ректора. Заведующий кафедрой перестает представлять своих студентов и преподавателей. Теперь он представитель декана. И выстраивается вертикаль, вредная для университета.
Велихан Мирзеханов: Если говорить о моделях университета, мне кажется, для нормального развития университета очень важно эффективное управление. А эффективное управление сочетается балансом между выборностью и единоначалием. Многие университетские проблемы – это проблемы низкого качества управления.
Тамара Ляленкова: Как вы считаете, нынешняя идея, по которой теперь будут финансироваться программы, (пока оставим в стороне научно-исследовательские и федеральные университеты – это отдельная история), сможет ли она благодаря конкуренции изменить ситуацию в российской высшей школе?
Велихан Мирзеханов: Мне кажется, что финансирование – важная часть, конечно, программы для любого развития. Но для того, чтобы финансирование дало реальный результат, должны работать базовые ценности и принципы. Если говорить об университете, я считаю, первое, что должно работать – это выборность всех от ассистента до ректора. Потому что коллектив, преподаватели лучше знают, какой заведующий приведет к иному качеству, чем ректор. Коллектив знает лучше, какой декан для них полезнее. Если все это формализовано, неизбежно что-то ломается в этой структуре. Университет не может быть так глубоко помещен в политику или, тем более, безобразные вещи по клерикализации, которые мы наблюдали в Саратовском университете.
Когда структура и правила игры обозначены, когда четко работают законы, тогда финансирование может дать результат. А если проект выигрывается только из-за политических лоббистов, дается, допустим, громадная программа, и не очевидно, какие результаты она в конце должна дать, то это ничего не даст. Само по себе финансирование не может изменить качество. Важен целый ряд сопутствующих компонентов. Мне представляется, что самое серьезное, что влияет на качество образования и науки в российских университетах – это выборность и академические свободы. Если этих компонентов нет, то не может быть высокого качества.
Тамара Ляленкова: Однако, выборность и академические свободы, о которых говорил Велихан Мирзеханов, в значительной степени зависят от общей политической ситуации. Впрочем, теперь сами абитуриенты начинают более активно, что называется, голосовать ногами.
И одна из важных тенденций сегодняшнего дня – это то, что значительная часть лучших российских выпускников перестала стремиться исключительно в центральные вузы. Значит ли это, что качество образования в регионах приближается к столичному или наоборот, мы попробуем выяснить в одном из следующих выпусков Классного часа Свободы.