Марина Тимашева: В Петербургском издательстве "Вита Нова" вышло уникальное жизнеописание Козьмы Пруткова, читатели впервые познакомятся со столь полными биографиями, как персонажа, так и его создателей. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Не знаю, для кого как, а для меня бессмертные строчки "Вянет лист, уходит лето, иней серебрится. Юнкер Шмидт из пистолета хочет застрелиться" являются не просто классикой, но можно сказать, частью души, сформировавшейся незаметно в те годы, когда первые воспоминания еще только пробиваются из младенческого тумана. Эти строчки я услышала от бабушки, которая еще успела окончить дореволюционную гимназию. Бабушки давно нет, а строчки со мною. "Погоди, безумный, снова зелень оживится. Юнкер Шмидт, честное слово, лето возвратится". Бессмертный Козьма Прутков – единый в четырех лицах, плод искрометной фантазии братьев Владимира, Алексея и Александра Жемчужниковых и графа Алексея Толстого.
Когда в толпе ты встретишь человека,
Который наг;
Чей лоб мрачней туманного Казбека,
Неровен шаг;
Кого власы подъяты в беспорядке;
Кто, вопия,
Всегда дрожит в нервическом припадке, -
Знай: это я!
Кого язвят со злостью вечно новой,
Из рода в род;
С кого толпа венец его лавровый
Безумно рвет;
Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, -
Знай: это я!..
В моих устах спокойная улыбка,
В груди - змея!
Это стихотворение Козьмы Пруткова называется "Мой портрет". Вообще-то Прутков не может пожаловаться на то, что его мало издают, но проекты издательства Вита Нова особый - он состоит из трех книг. Говорит арт-директор издательства Наталья Дельгядо.
Наталья Дельгядо: Первая книга – это, собственно, сочинения Козьмы Пруткова с иллюстрациями Александра Аземши. Замечательный петербургский художник, который, наверное, многим знаком, потому что долгое время он был главным художником журнала "Костер". Кроме этого мы выпустили в серии "Жизнеописание" книгу, которая является первой полной биографией Козьмы Пруткова. Биография не только литературного персонажа, но и тех авторов, которые были отцами этого литературного персонажа, опекунами его. И третья книга того же автора, что и автор биографии, Алексея Смирнова из Москвы, называется "Прутковиада" – это собственные тексты Алексея Смирнова, написанные под влиянием и в стиле Козьмы Пруткова. Некоторые из них очень интересные, и можно даже поставить такой эксперимент: процитировать что-то из Алексея Смирнова и что-то из действительных сочинений Козьмы Пруткова, далеко не всегда можно угадать, кто из них написал.
Тут такая сложность была в книжке большая с тем, что она написана серьезно, при этом она написана о юмористике. Алексей Смирнов справился с задачей серьезно рассказать о русской юмористике и вообще того времени и, в частности, Козьмы Пруткова. Как всегда в серии "Жизнеописание" использовано огромное количество разных документов той эпохи, писем, воспоминаний, свидетельств современников, каких-то эпиграмм. Как всегда очень много документальных иллюстраций. Сама книга состоит из нескольких частей – это описание разных этапов жизни литературных опекунов Козьмы Пруткова, описание жизни самого Козьмы Пруткова, составленное якобы им самим, затем русская жизнь, как она раскрывается в произведениях Козьмы Пруткова, в его собственных опусах и как она связана с творчеством братьев Жемчужниковых и Толстого, но уже не под псевдонимом Козьма Прутков. То есть здесь есть такие интересные пересечения и ссылки.
Татьяна Вольтская: И все-таки, не устарел ли Козьма Прутков? Мой вопрос адресован критику Никите Елисееву.
Никита Елисеев: Разумеется, он не устарел, потому что не устарело то, на чем Козьма Прутков рос, тот сор, из которого выросли его стихи. Это глупость вообще и русская глупость, в частности, она плодоносит и цветет.
Татьяна Вольтская: А русская глупость имеет свои черты?
Никита Елисеев: Она безграничнее, как все в России, она шире. Причем, безгранична именно пафосная глупость. А с другой стороны, не сам Козьма Прутков, а его племянник - военные афоризмы.
Идут славянофилы и нигилисты,
У тех и у других ногти не чисты.
Ибо если они не сходятся в теории вероятности,
То сходятся в неопрятности.
И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее
Русского безбожия и православия.
Не в бровь, а в глаз. Я хочу сказать об этой книжке, таком совершенно фантастическом проекте. Кажется, это вообще первый случай в истории литературы, когда человек написал биографию…
Татьяна Вольтская: Несуществующего персонажа.
Никита Елисеев: Который все-таки существует, что тоже, кстати говоря, очень актуально, потому что Козьма Прутков - это то, что есть, и то, чего нет. Он блестяще справился со своей задачей, потому что он одновременно описал Козьму Пруткова как литературный факт, то есть прокомментировал все жизнеописания, составленные Жемчужниковыми и Алексеем Толстым, отослав ко всем литературным персонажам, деятелям, указав все источники пародий, а с другой стороны он рассказал об этих трех замечательных людях, и получилось у него все очень живо и весело. При всем трагизме судьбы Алексея Константиновича Толстого, а это была трагическая судьба, при некоторой неустроенности и литературного благополучия братьев Жемчужниковых, они были ребята веселые. Допустим, Жемчужников, который каждое утро встречал своего приятеля по учебному заведению, ставшего министром финансов, снимал шляпу и говорил: "Финансы есть рычаг государственного управления". Довел его до того, что он добился, чтобы Жемчужникова выслали из Петербурга, потому что он не мог каждый раз слышать вполне веселую и невинную фразу.
Ну, или совершенно фантастическая история, когда первую пьеса Козьмы Пруткова, когда Жемчужниковы и Алексей Толстой, не рассчитывая ни на что, послали свою откровенную пародию на водевили "Фантазия", которая сейчас воспринимается как настоящая пьеса абсурда. Там в конце на сцену выбегали болонки, среди которых затерялась болонка Фантазия. Эта пьеса была принята в Александрийском театре, она была поставлена. То есть бог с ним, что народ в зале окаменел, на этой пьесе присутствовал Николай Первый. И когда моськи побежали на сцену, он встал, хлопнул дверью и ушел. На следующий день пьеса была запрещена. Все эти случаи дивно и славно ложатся в самого Козьму Пруткова, тем более, что это факт уникальный – персонаж, который стал жить своей жизнью. Причем тоже, что уникально, они писали в основном пародии, а потом эти пародии опять зажили своей жизнью. Потому что "Вянет лист, проходит лето, иней серебрится. Юнкер Шмидт из пистолета хочет застрелиться" не воспринимается как пародия на Фета - это стихотворение такое смешное. Или "Коляска вдаль умчалась, сшибая с капусты росу. Стоит огородник угрюмы и пальцем копает в носу". Это тоже, в общем, не совсем Некрасов. Без Козьмы Пруткова не было бы, например, такого гениального поэта, как Игнат Лебядкин, а уж то, что без Игната Лебядкина не было бы великих обэриутов – это точно. Человек, чрезвычайно близкий к обэриутам, хотя никогда не входивший в это сообщество, просто друживший с ним - Николай Макарович Олейников, автор знаменитого произведения "Про любовь к мухе" и "Маленькая рыбка, жареный карась, где твоя улыбка, что свелась вчерась" - он называл себя внуком Козьмы Пруткова.
Татьяна Вольтская: С чего начался Козьма Прутков?
Никита Елисеев: Просто с шутки, естественно, что тоже страшно радует. Первый их опус - это была как раз "Фантазия" и родился полновесный живой персонаж с афоризмами.
Татьяна Вольтская: С характером, с портретом.
Никита Елисеев: И плюс к нему он оброс родней, потому что у него появился дед совершенно чудесный с его рассказами про то, как некий немец пришел к девице Амалии и увидел, что девица Амалия вкушает внутренности бекаса и сказал: "О, Амалия, если бы я был бекасом, то внутренностями своими жаждал бы края тарелки твоей переполнить". За что был изгнан из дома с изрядно накостыленным затылком и приговариваниями: "Мерзавец, я-то думал, ты к моей дочери с честными намерениями прибегаешь". Юмор Козьмы Пруткова, понятно, что прокопал глубокую колею. А если сейчас колея зарастает, то в силу изменения русского языка.
Татьяна Вольтская: Не вяжется вообще?
Никита Елисеев: Знаете, я тоже хотел бы так сказать. Но, во-первых, и сам я не сильно ''вежественен'', а во-вторых, язык, он же развивается, он живой. А что касается большого обихода Козьмы Пруткова, его афоризмов – "никто не обнимет необъятного", что "все твои одеколоны, когда идешь позади колонны", конечно, у старой интеллигенции это было в ходу, а в силу клипового сознания, ускорившегося темпа жизни, конечно, афоризмы Козьмы Пруткова выглядят старомодно. Но может быть в этом их прелесть и есть.