Марина Тимашева: Обзор конкурсной программы Кинотавра этого года начну со своих фаворитов. Для начала, это "Рассказы", снятые режиссером Михаилом Сегалом (он же – автор сценария). В прошлом году его лента "Мир крепежа" выиграла в конкурсе короткого метра, и теперь вошла в новый фильм.
Молодой писатель приносит в издательство сборник рассказов. В публикации ему отказано, но сами редакторы книгой увлечены (то есть самим им нравится, но они считают, что народ не поймет и дохода не будет). Читая ее, они мысленно подставляют самих себя на место действующих лиц, то есть оказываются героями коротких новелл.
В первой из них артистичный представительно "креативного класса", то есть агентства (в этой роли Андрей Мерзликин) по организации всякого рода торжеств. Он пакует старые и довольно пошлые традиции массовиков-затейников в новомодную упаковку, потому что обратившаяся к нему пара не хочет, чтобы свадьба была "как у всех", они хотят, чтобы все было "по-европейски", рационально, по плану. Как далеко может завести планирование жизни – этой теме посвящена первая новелла.
Вторая называется "Круговое движение". В общем, все до боли узнаваемо, и выполнено уморительно смешно, однако, по мере развития действия становится ужасно страшно. Речь в этой части фильма идет о круговороте взяток в российском обществе. В одном эпизоде конверт с деньгами падает в туалет, и мысль о том, что деньги пахнут, кажется удивительно наглядной. Редактор дает взятку за техосмотр, тот, кто ее взял, передает эту сумму за оформление вне очереди загранпаспорта. Тот, кто получил за загранпаспорт, в свою очередь, несет деньги в ВУЗ, чтобы его дочь приняли на бюджетное место. При этом, все указывают друг другу на европейский опыт, но не предпринимают ни единой попытки вырваться из мертвого коррупционного круга. В финале не то мэр, не то губернатор посулит - не деньги, но голоса избирателей просвещенному президенту, цитирующему Карамзина и Ключевского. Конечно, и тот, и другой – собирательные образы. Но на вопрос о прототипах исполнители ролей Игорь Угольников и Сергей Фетисов отвечали по-разному. Угольников – абстрактно, Фетисов – очень конкретно.
Сергей Фетисов: Это Егор Семенович Строев, это его судьба. Я помню и светлые дни Егора Семеновича, при котором очень хорошо жилось в Орле, и последующие, когда он был смещен.
Марина Тимашева: В третьем рассказе – "Энергетический кризис" – милиция привлекает к расследованию пожилую библиотекаршу-экстрасенса. "Какая-то сила в ней неведомая, откуда берет – непонятно, и таких уже почти не осталось" - так характеризует ее следователь. Неведомую силу она берет в стихах Пушкина. Именно они подсказывают ей, где искать пропавших детей девочку. Однако когда выяснится, что ребенок не пропавший, а пропащий, который не чтит с должной силой классической литературы, чудесный дар библиотекарши ее покидает. Потерянных детей больше искать некому.
Последний рассказ – "Возгорится пламя" – история короткой любви немолодого интеллигента и соблазнительной представительницы "золотой молодежи". Жар страсти покидает мужчину по мере того, как выясняется вся глубина необразованности его избранницы. Диалоги блистательно остроумны и афористичны. Например, про войну юная прелестница знает, что "немцы дошли до ИКЕИ". Любовник, разъяренный ее невежеством, незнанием родной истории, нежеланием обличать власть и безразличием к диссидентскому движению, вопрошает: "О чем с тобой трахаться?", и фразу эту все зрители фильма повторяли потом неоднократно и по самым разным поводам.
Михаил Сегал говорит.
Михаил Сегал: Можно сказать – шутка, можно сказать – стеб, но слово "стеб", как оно употреблялось в последние годы, это не синоним слова "юмор", а определенное отношение снобистское к жизни. Где-то смешно в этом фильме, но, мне кажется, снобистского, свысока взгляда в этом фильме нет. Довольно серьезный фильм, в течение которого довольно много раз смешно. Не старался я специально шутить – это нормальное, с лирическим пафосом, высказывание внутри легкой истории. Серьезности ровно столько, сколько нужно.
Меня больше другое волновало. Я пытался донести мысль внутри каждой новеллы, они так написаны, что очень легко скатиться в морализаторство. Они так сделаны, они имеют свой посыл: «как автор, я считаю так». Но я иногда чувствовал, что это может походить на не очень художественный манифест. И это было как раз сложнее – уйти от морализаторских штук.
Марина Тимашева: Начинается фильм с того, что редактор спрашивает автора рассказов, нет ли у него романа, и тот честно признается, что нет. Однако, короткие кинорассказы складываются в цельное высказывание – и про общество, и про поколения и про культуру. Высказывание это обличено в уморительно смешную форму, но само по себе очень серьезно.
На пресс-конференции сам режиссер формулировал его коротко:
Михаил Сегал: Вымираем потихоньку.
Марина Тимашева: Постепенно вымирают высокопарные ревнители высокой культуры и традиционных ценностей. На смену им идут те, что нахально считают себя новыми европейцами, хотя в них нет ничего европейского, да и вообще ничего нет, кроме нахрапистого обаяния молодости (досталось от режиссера и тем, и другим, и по заслугам). В киноальманахе "Рассказы" в пародийную, гротескную, легко усваиваемую форму облечены самые серьезные и невеселые размышления о современном состоянии российского общества. И именно он представляется мне самым умным и, если хотите, радикальным высказыванием насчет этого самого бедственного состояния.
Второй фильм, который хочется выделить, стоял в программе Кинотавра особняком. Его снял старший участник конкурса Александр Прошкин. Обычно мэтры свои фильмы в конкурс не дают, Прошкин поступил иначе, и, наверное, об этом жалел, потому что жюри не нашло никаких призов для его новой картины, и это в высшей степени несправедливо.
Фильм "Искупление" по прозе Фридриха Горенштейна – это лента большого стиля. В нынешнем году Фридриху Горенштейну исполнилось бы 80 лет. И, представляя свою работу, режиссер Александр Прошкин сказал, что "Кинотавр" – фестиваль для молодых, "он ищет имена, а я их возвращаю".
Александр Прошкин: Я с Фридрихом познакомился года за три до его смерти, и до самой смерти мы были так или иначе связаны. Это очень крупный человек, совершенно «не наш» человек был всегда. Он не наш человек был здесь, откуда его выперли. Он не наш человек был там – в Германии. Он так и не выучил язык, и не получал ни одной копейки от немецких властей. Он был очень гордый человек. Все говорят о его дурном характере, о том, что с ним было трудно. Да, у него был нелегкий характер, но ни один из его товарищей, его друзей, его коллег, с которыми он работал, для которых он очень много сделал в жизни, не протянул ему руку помощи. Только ирония: "Как там Фридрих? Прозябает в Берлине в ожидании Нобелевской премии?". Он всегда был не в строю, он никогда не был диссидентом, он никогда не был антисоветчиком, но это единственный человек, которому не вернули российское гражданство. За полтора месяца до смерти он приехал сюда, уже с приговором врачей, пришел ко мне домой: "Ты знаешь, я понял, как я хочу жить: месяца три в Берлине, а все остальное время в России, в каком-нибудь маленьком волжском городке". Этот человек так чувствовал, любил и понимал Россию, как может быть никто другой. Он был очень нежный человек. У него нет ни одного персонажа, которого бы он осуждал.
Марина Тимашева: Действие фильма происходит в первые послевоенные годы в небольшом поселке. По версии сценариста Эльги Лындиной, действие начинается в канун светского Нового года, а заканчивается в Прощеное воскресенье. Девушка Саша доносит на собственную мать – причиной тому не столько советское воспитание, сколько обида и ревность: ее отец погиб на войне, а у матери роман с другим мужчиной. Тем временем в поселок, чтобы выполнить сыновний долг, перезахоронить своих родных, возвращается молодой летчик, Август. Он - еврей, его семью истребили во время войны. Убивали зверски, причем, не немцы, а соседи. Психологического состояние Августа ужасно, он – на грани самоубийства. Встреча с Сашей, любовь двух юных героев оказывается спасительной для обоих.
Отслужив, Август собирается вернуться к Саше, но не судьба. Судя по всему, его арестовали по обвинению в антисоветской агитации. Саша будет воспитывать ребенка без отца. Фильм заканчивается как будто идиллически – три женщины, двое мужчин и трое младенцев. Старшие люди садятся за праздничный стол, простив друг другу все прегрешения. Говорят они о светлом будущем.
Но финал (в доме полностью гаснет свет) свидетельствует, скорее, о том, что долго еще не наступит время окончательного искупления, когда на земле воцарится справедливость, о которой мечтают герои фильма, да и не они одни.
Александр Прошкин: Мои картины все связаны друг с другом. Я пытаюсь понять, что с нами произошло в это проклятущее время. Война – прежде всего, глубинное страшное несчастье, страшное испытание для каждого человека и нации в целом. Есть идеологическая задача: давайте воспитывать патриотизм. Начинают снимать войну как легкую прогулку белозубых юношей. И возникает ощущение, что это легкая победа. А где миллионы человеческих жизней – совершенно непонятно. Я думаю, что еще не пришло то время, когда будут говорить правду до конца. Я никогда не снимал военных фильмов, и не буду снимать, потому что я не считаю себя вправе. Я снимаю фильмы с отзвуком войны. Запах несчастья этого времени я еще помню – голод, разруху, распадение семей. Отец погиб или вернулся с другой дамой. В моем классе ни у кого в полном смысле папы не было. Мне кажется, что поколение, которое подрастает сейчас, должно понимать, что война – это не героическая прогулка, это глобальное нечеловеческое несчастье. И в этом патриотизма гораздо больше, чем в белозубых улыбках.
У меня в картине "Живаго" Живаго произносит монолог: "Мы платим по счетам за то, что происходило во времена Петра". За все то, что мы сами с собой натворили, мы должны расплачиваться. В первую очередь, мы должны принять покаяние. Я и занимаюсь этим покаянием. Я хочу объясниться сам со своим народом. Как мог народ, который тысячу лет ходил в церковь, отчитывался в собственных грехах, в одночасье предать своих пастырей, сжечь церкви и иконами накрывать кадки с капустой? Мне кажется, что задача интеллигенции нашей была выполнена не нами, а немецкой интеллигенцией. Они поговорили с нацией со своей всерьез и переродили ее, вылечили ее от страшной заразы фашизма. В этом смысле немецкий кинематограф сыграл огромную роль в становлении новой Германии, нового нравственного климата. У нас были лишь отдельные попытки, которые не выросли в какое-то мощное направление. Трудно себе представить, чтобы Гитлера кто-то бы назвал "удачным менеджером", а у нас это происходит, даже, по-моему, из уст министра культуры нынешнего. Вот пока мы не договоримся, не покаемся, что Бог весть какое количество, нет точных данных, погибло в лагерях… только огромная великая нация может выдержать такое измывательство. Можете называть это покаянием, можете называть это искуплением, но до тех пор, пока мы в себе с этим внутренне не разберемся, никакого будущего у нас нет.
Фильм снимается для того, чтобы возникло некое чувство тревоги, заставляющее каждого человека, зрителя для себя сформулировать тот или иной выход из этой ситуации. Я больше не могу включать телевизор, когда идут наши ток-шоу политические, когда дурно воспитанные люди орут друг на друга, не слышат друг друга, не хотят убедить друг друга. Если общество находится в таком состоянии, оно никогда ни до чего не может договориться.
Марина Тимашева: Вступил в спор с Прошкиным кинообозреватель киевского альманаха "2000" Александр Рутковский
Александр Рутковский: Просто я хотел сказать, что сведения о процессах в немецком обществе, в том числе, в современном немецком кино у господина Прошкина несколько устарели. Хотя бы потому, что через год легально в Баварии выйдет "Майн Кампф". Кончился срок табу. Это ладно – это формальный юридический момент. Но вот немецкий режиссер фон Борис на украинские деньги снимает фильм "Четыре дня в мае". Сюжет фильма такой: конец войны, пленный немецкий генерал с его подразделением воюет на стороне хороших советских солдат против плохих советских солдат и героически погибает в борьбе с советскими плохими солдатами на стороне советских хороших солдат. То есть изощренная апология благородного немецкого дела на нашей земле.
Фильм Сергея Лозницы был показан в Канне, немецкий фильм, он в каталоге немецкого кино был на Каннском фестивале. Фильм по книге Василя Быкова, очень педантично сделан. Быков - знаток партизанского движения, на собственном опыте знаток, что можно найти антирусского, антироссийского у Быкова? Тончайшим образом Лозница показывает, что этот народ достоин уничтожения, он недостоин истории, он недостоин жить. Там все плохие погибают, а хороший - единственный остался из этой модели российского общества - сам себя убивает, потому что понимает, что жить в этом обществе нельзя. Что сделали с Быковым? Быков там педантично воспроизведен, кроме одной детали – кинематографической. Когда вот-вот под откос пойдет эшелон, который у Быкова полон немецкой техники и солдат, то есть это партизанская акция, то у Лозницы мы видим, что этот эшелон полон советскими гражданскими людьми, которых гонят в Германию. То есть партизаны погубили целый эшелон своих людей. После этого весь сюжет становится с ног на голову. Тогда их и надо было повесить, такихпартизан.
Марина Тимашева: С Прошкиным можно спорить, но и по его фильму, и по тому, как он говорит, ясно, что это есть его искреннее, глубокое и выстраданное переживание. Рутковский, а вслед за ним Елена Стишова, говорят о тех серьезных темах, к которым прежде в российском кино никто не подступался.
Александр Рутковский: Принципиально хорош, важен, близок, необходим, как витамин здоровому организму, ваш фильм. Во-первых, здоровый традиционализм, консерватизм этический, исторический, анти-Лозница. Несмотря на то, что мы видим те же гадости, грехи, тем не менее, оптимистический финал, где материнство и жизнь. В порыве к жизни все примиряются, всем все прощается. То есть интуитивное христианское сознание, что ли. Одно из достоинств вашего фильма - еврейская тема, участие непосредственно евреев в войне, которая акцентирована, на мой взгляд, в фильме, она, по-моему, нигде не звучала (кроме Тарантино).
Фильм возвращает к фундаментальным ценностям, которые подверглись испытанию во время войны.
Елена Стишова: Эта картина глубокая, эта картина о моей стране, эта картина обо мне. Возможно, это связано с тем, что благодаря своей личной памяти, благодаря своей биографии, я помню все это. Во-вторых, потому что я очень люблю прозу великого русского прозаика Горенштейна, мало у нас известного. Эта картина меня духовно окормляет, она дает мне ту глубину погружения в реальность, которой мне ужасно не хватает в нашем кинематографе.
Тут подошли ко мне люди с камерой и стали меня спрашивать, что я думаю о картине "Искупление". Я очень доверчиво стала рассказывать. И когда я дошла до слова "Холокост" ( потому что практически это первая картина российская, где достаточно внятно поставлена эта проблема, совершенно не пафосно, в бытовом контексте), то поняла, что они не очень врубаются. Я говорю: "А вы знаете, что такое Холокост?". "Ой, нет, не знаю". Я тут же ей процитировала реплику из фильма "Рассказы": "Вы, пожалуйста, узнайте, потому что иначе ваш бой-френд скажет: "О чем с ней трахаться?".
Марина Тимашева: Снят фильм очень красиво, в основном, монохромно, будто на выцветшей черно-белой пленке.
Александр Прошкин: У меня есть некие запахи времени, которое я помню. Что-то я помню из детства. Вот эти запахи я пытался перевести в цвет.
Марина Тимашева: В любовных сценах пленка чуть засвечена, и это создает ощущение нереальности происходящего. Очень подробно воссоздана предметная, вещная среда. И память взрослого зрителя, зацепившись за любую деталь, начинает показывать еще одно – для каждого человека свое – кино.
Еще один фильм, который я рекомендую посмотреть тем, кто любит комедию, уже вышел в прокат. Его сняла Авдотья Смирнова. Называется картина "Кококо" (и сыгравшие в ней главные роли Анна Михалкова и Яна Троянова удостоились актерских призов "Кинотавра").
В фильме нет никакого особенного новаторства, если не считать таковым точное решение сложнейшей задачи – снять легкую, по-настоящему смешную, пусть не во всем логичную, умную комедию, без капли вульгарности, с двумя отменными актерскими работами и изумительными диалогами. Она про отношения, можно сказать, этнографов с этносом, то есть интеллигенции со своим народом, равно ею обожаемым и презираемым.
Случайных попутчиц – сотрудницу этнографического музея, возвращающуюся домой в Петербург и администратора екатеринбургского ночного клуба, отправившуюся в Питер на выходные, объединяет малоприятное обстоятельство: их обокрали ночью в поезде. Лиза приглашает Викторию к себе, поскольку той, без денег и паспорта, решительно некуда податься. Виктория- победительница удивительно легко осваивает отведенное ей пространство и завладевает неотведенным – это касается не только метров жилой площади, но и друзей бедной Лизы, а также ее бывшего супруга. Лиза, полюбившая Викторию со всей силой чувств, нерастраченных одинокой женщиной, душит ее в великодушных объятиях, потом начинает ревновать, указывать ей на место и попрекать неразвитым эстетическим вкусом. Наконец, когда вслед за громадным и безобразным портретом Петра Первого Виктория втащит в дом своей благодетельницы умопомрачительный бронзовый фонтан, Лиза решит от нее избавиться.
"Кококо" это нечто среднее между "языком" курицы и словом "рококо", смысл которого Лиза, что твой Пигмалион, пробует втолковать своей подруге-сопернице. "Кококо" - то, на что становится похожа старая питерская квартира (отлично построенная декорация) с картинами Тышлера по стенам после появления в ней фонтана и портрета Петра Великого. "Кококо" - сам странный симбиоз двух разных представителей одного народа. Недаром Вика, во время экскурсии по кунсткамере, надолго застынет перед банкой с заспиртованными сиамскими близнецами.
Правда, кто-то из журналистов истолковал историю в духе "Елены" - как "вторжение быдла". Ему ответила главный редактор журнала "Сеанс" Любовь Аркус (она снялась в эпизодической роли в этом фильме)
Любовь Аркус: Знаете, я очень боюсь, что такие слова, как "нашествие быдла", будут в результате мелькать в рецензиях. Вообще-то это фильм о сложных отношениях двух людей, там быдла нет. Я ужасно боюсь страшного упрощения и этих ярлыков. Я не знаю, что могло навести на это выражение. Самое главное, что я здесь вижу – это две живые женщины, между ними живое чувство.
Марина Тимашева: Модератор дискуссии Виктория Белопольская переспрашивает
Виктория Белопольская: Это не только две живые женщины – это представители разных классов. В сегодняшнем понимании героиня Анны Михалковой впадает в грех народолюбия, увлекается витальностью низшего сословия. Мне кажется, что это сейчас идет вразрез с общественными настроениями.
Марина Тимашева: Авдотья Смирнова отвечает
Авдотья Смирнова: Я напоминаю, что съемки этой картины закончились 30 ноября, то есть не было еще ни выборов, ни Болотной, ни Поклонной, ничего этого еще не было. Потому что производственный цикл кино устроен таким образом, он долгий, мы - не документалисты. Когда говорят про сословия и социальные слои, мне кажется, что это низменный дискурс, нехороший.
Марина Тимашева: Тут я сделаю короткое отступление: в фильме "День учителя" Сергея Мокрицкого производственный цикл был короче, и в него вошла документальная съемка митингов противников и сторонников власти. Герой картины – очень плохой человек и скверный учитель - к ним полностью индифферентен.
А в ленте Дуни Смирновой (сценарий Анны Пармас) нет плохих людей, только те, что иногда совершают дурные поступки, а так: прекрасные специалисты, верные друзья, на последние копейки покупающие игрушки для детского дома и регулярно митингующие в защиту Ходорковского.
В фильме "Кококо" интеллигенция и простой народ отлично дополняют друг друга: если бы к положительным свойствам одной прибавить достоинства другого, а отрицательные качества куда-то подевать, то выйдет нечто идеальное. Однако, мечте Агафьи Тихоновны и тут не суждено сбыться.
Пересказывать сюжет не очень благородно по отношению к авторам фильма. Достаточно сказать, что и финал картины неожиданный, умный и смешной. Если попробовать расшифровать его смысл, получится, что народ просит власть (в лице милиции) защитить его от интеллигенции. Мое замечание Дуня Смирнова прокомментировала так:
Авдотья Смирнова: То, что к этому привяжут прямое социальное публицистическое толкование – это было понятно. Но для нас этот финал совершенно не об этом, для нас этот финал – прямая рифма с кадром, когда героини вместе стоят в Кунсткамере перед витриной с сиамскими близнецами. О том, что это бесконечная история и неразрываемая связь.
Марина Тимашева: Это было объяснение Дуни Смирновой, а я в следующем выпуске программы продолжу Обзор конкурсной программы фестиваля Кинотавр
Молодой писатель приносит в издательство сборник рассказов. В публикации ему отказано, но сами редакторы книгой увлечены (то есть самим им нравится, но они считают, что народ не поймет и дохода не будет). Читая ее, они мысленно подставляют самих себя на место действующих лиц, то есть оказываются героями коротких новелл.
В первой из них артистичный представительно "креативного класса", то есть агентства (в этой роли Андрей Мерзликин) по организации всякого рода торжеств. Он пакует старые и довольно пошлые традиции массовиков-затейников в новомодную упаковку, потому что обратившаяся к нему пара не хочет, чтобы свадьба была "как у всех", они хотят, чтобы все было "по-европейски", рационально, по плану. Как далеко может завести планирование жизни – этой теме посвящена первая новелла.
Вторая называется "Круговое движение". В общем, все до боли узнаваемо, и выполнено уморительно смешно, однако, по мере развития действия становится ужасно страшно. Речь в этой части фильма идет о круговороте взяток в российском обществе. В одном эпизоде конверт с деньгами падает в туалет, и мысль о том, что деньги пахнут, кажется удивительно наглядной. Редактор дает взятку за техосмотр, тот, кто ее взял, передает эту сумму за оформление вне очереди загранпаспорта. Тот, кто получил за загранпаспорт, в свою очередь, несет деньги в ВУЗ, чтобы его дочь приняли на бюджетное место. При этом, все указывают друг другу на европейский опыт, но не предпринимают ни единой попытки вырваться из мертвого коррупционного круга. В финале не то мэр, не то губернатор посулит - не деньги, но голоса избирателей просвещенному президенту, цитирующему Карамзина и Ключевского. Конечно, и тот, и другой – собирательные образы. Но на вопрос о прототипах исполнители ролей Игорь Угольников и Сергей Фетисов отвечали по-разному. Угольников – абстрактно, Фетисов – очень конкретно.
Сергей Фетисов: Это Егор Семенович Строев, это его судьба. Я помню и светлые дни Егора Семеновича, при котором очень хорошо жилось в Орле, и последующие, когда он был смещен.
Марина Тимашева: В третьем рассказе – "Энергетический кризис" – милиция привлекает к расследованию пожилую библиотекаршу-экстрасенса. "Какая-то сила в ней неведомая, откуда берет – непонятно, и таких уже почти не осталось" - так характеризует ее следователь. Неведомую силу она берет в стихах Пушкина. Именно они подсказывают ей, где искать пропавших детей девочку. Однако когда выяснится, что ребенок не пропавший, а пропащий, который не чтит с должной силой классической литературы, чудесный дар библиотекарши ее покидает. Потерянных детей больше искать некому.
Последний рассказ – "Возгорится пламя" – история короткой любви немолодого интеллигента и соблазнительной представительницы "золотой молодежи". Жар страсти покидает мужчину по мере того, как выясняется вся глубина необразованности его избранницы. Диалоги блистательно остроумны и афористичны. Например, про войну юная прелестница знает, что "немцы дошли до ИКЕИ". Любовник, разъяренный ее невежеством, незнанием родной истории, нежеланием обличать власть и безразличием к диссидентскому движению, вопрошает: "О чем с тобой трахаться?", и фразу эту все зрители фильма повторяли потом неоднократно и по самым разным поводам.
Михаил Сегал говорит.
Михаил Сегал: Можно сказать – шутка, можно сказать – стеб, но слово "стеб", как оно употреблялось в последние годы, это не синоним слова "юмор", а определенное отношение снобистское к жизни. Где-то смешно в этом фильме, но, мне кажется, снобистского, свысока взгляда в этом фильме нет. Довольно серьезный фильм, в течение которого довольно много раз смешно. Не старался я специально шутить – это нормальное, с лирическим пафосом, высказывание внутри легкой истории. Серьезности ровно столько, сколько нужно.
Меня больше другое волновало. Я пытался донести мысль внутри каждой новеллы, они так написаны, что очень легко скатиться в морализаторство. Они так сделаны, они имеют свой посыл: «как автор, я считаю так». Но я иногда чувствовал, что это может походить на не очень художественный манифест. И это было как раз сложнее – уйти от морализаторских штук.
Марина Тимашева: Начинается фильм с того, что редактор спрашивает автора рассказов, нет ли у него романа, и тот честно признается, что нет. Однако, короткие кинорассказы складываются в цельное высказывание – и про общество, и про поколения и про культуру. Высказывание это обличено в уморительно смешную форму, но само по себе очень серьезно.
На пресс-конференции сам режиссер формулировал его коротко:
Михаил Сегал: Вымираем потихоньку.
Марина Тимашева: Постепенно вымирают высокопарные ревнители высокой культуры и традиционных ценностей. На смену им идут те, что нахально считают себя новыми европейцами, хотя в них нет ничего европейского, да и вообще ничего нет, кроме нахрапистого обаяния молодости (досталось от режиссера и тем, и другим, и по заслугам). В киноальманахе "Рассказы" в пародийную, гротескную, легко усваиваемую форму облечены самые серьезные и невеселые размышления о современном состоянии российского общества. И именно он представляется мне самым умным и, если хотите, радикальным высказыванием насчет этого самого бедственного состояния.
Второй фильм, который хочется выделить, стоял в программе Кинотавра особняком. Его снял старший участник конкурса Александр Прошкин. Обычно мэтры свои фильмы в конкурс не дают, Прошкин поступил иначе, и, наверное, об этом жалел, потому что жюри не нашло никаких призов для его новой картины, и это в высшей степени несправедливо.
Фильм "Искупление" по прозе Фридриха Горенштейна – это лента большого стиля. В нынешнем году Фридриху Горенштейну исполнилось бы 80 лет. И, представляя свою работу, режиссер Александр Прошкин сказал, что "Кинотавр" – фестиваль для молодых, "он ищет имена, а я их возвращаю".
Александр Прошкин: Я с Фридрихом познакомился года за три до его смерти, и до самой смерти мы были так или иначе связаны. Это очень крупный человек, совершенно «не наш» человек был всегда. Он не наш человек был здесь, откуда его выперли. Он не наш человек был там – в Германии. Он так и не выучил язык, и не получал ни одной копейки от немецких властей. Он был очень гордый человек. Все говорят о его дурном характере, о том, что с ним было трудно. Да, у него был нелегкий характер, но ни один из его товарищей, его друзей, его коллег, с которыми он работал, для которых он очень много сделал в жизни, не протянул ему руку помощи. Только ирония: "Как там Фридрих? Прозябает в Берлине в ожидании Нобелевской премии?". Он всегда был не в строю, он никогда не был диссидентом, он никогда не был антисоветчиком, но это единственный человек, которому не вернули российское гражданство. За полтора месяца до смерти он приехал сюда, уже с приговором врачей, пришел ко мне домой: "Ты знаешь, я понял, как я хочу жить: месяца три в Берлине, а все остальное время в России, в каком-нибудь маленьком волжском городке". Этот человек так чувствовал, любил и понимал Россию, как может быть никто другой. Он был очень нежный человек. У него нет ни одного персонажа, которого бы он осуждал.
Марина Тимашева: Действие фильма происходит в первые послевоенные годы в небольшом поселке. По версии сценариста Эльги Лындиной, действие начинается в канун светского Нового года, а заканчивается в Прощеное воскресенье. Девушка Саша доносит на собственную мать – причиной тому не столько советское воспитание, сколько обида и ревность: ее отец погиб на войне, а у матери роман с другим мужчиной. Тем временем в поселок, чтобы выполнить сыновний долг, перезахоронить своих родных, возвращается молодой летчик, Август. Он - еврей, его семью истребили во время войны. Убивали зверски, причем, не немцы, а соседи. Психологического состояние Августа ужасно, он – на грани самоубийства. Встреча с Сашей, любовь двух юных героев оказывается спасительной для обоих.
Отслужив, Август собирается вернуться к Саше, но не судьба. Судя по всему, его арестовали по обвинению в антисоветской агитации. Саша будет воспитывать ребенка без отца. Фильм заканчивается как будто идиллически – три женщины, двое мужчин и трое младенцев. Старшие люди садятся за праздничный стол, простив друг другу все прегрешения. Говорят они о светлом будущем.
Но финал (в доме полностью гаснет свет) свидетельствует, скорее, о том, что долго еще не наступит время окончательного искупления, когда на земле воцарится справедливость, о которой мечтают герои фильма, да и не они одни.
Александр Прошкин: Мои картины все связаны друг с другом. Я пытаюсь понять, что с нами произошло в это проклятущее время. Война – прежде всего, глубинное страшное несчастье, страшное испытание для каждого человека и нации в целом. Есть идеологическая задача: давайте воспитывать патриотизм. Начинают снимать войну как легкую прогулку белозубых юношей. И возникает ощущение, что это легкая победа. А где миллионы человеческих жизней – совершенно непонятно. Я думаю, что еще не пришло то время, когда будут говорить правду до конца. Я никогда не снимал военных фильмов, и не буду снимать, потому что я не считаю себя вправе. Я снимаю фильмы с отзвуком войны. Запах несчастья этого времени я еще помню – голод, разруху, распадение семей. Отец погиб или вернулся с другой дамой. В моем классе ни у кого в полном смысле папы не было. Мне кажется, что поколение, которое подрастает сейчас, должно понимать, что война – это не героическая прогулка, это глобальное нечеловеческое несчастье. И в этом патриотизма гораздо больше, чем в белозубых улыбках.
У меня в картине "Живаго" Живаго произносит монолог: "Мы платим по счетам за то, что происходило во времена Петра". За все то, что мы сами с собой натворили, мы должны расплачиваться. В первую очередь, мы должны принять покаяние. Я и занимаюсь этим покаянием. Я хочу объясниться сам со своим народом. Как мог народ, который тысячу лет ходил в церковь, отчитывался в собственных грехах, в одночасье предать своих пастырей, сжечь церкви и иконами накрывать кадки с капустой? Мне кажется, что задача интеллигенции нашей была выполнена не нами, а немецкой интеллигенцией. Они поговорили с нацией со своей всерьез и переродили ее, вылечили ее от страшной заразы фашизма. В этом смысле немецкий кинематограф сыграл огромную роль в становлении новой Германии, нового нравственного климата. У нас были лишь отдельные попытки, которые не выросли в какое-то мощное направление. Трудно себе представить, чтобы Гитлера кто-то бы назвал "удачным менеджером", а у нас это происходит, даже, по-моему, из уст министра культуры нынешнего. Вот пока мы не договоримся, не покаемся, что Бог весть какое количество, нет точных данных, погибло в лагерях… только огромная великая нация может выдержать такое измывательство. Можете называть это покаянием, можете называть это искуплением, но до тех пор, пока мы в себе с этим внутренне не разберемся, никакого будущего у нас нет.
Фильм снимается для того, чтобы возникло некое чувство тревоги, заставляющее каждого человека, зрителя для себя сформулировать тот или иной выход из этой ситуации. Я больше не могу включать телевизор, когда идут наши ток-шоу политические, когда дурно воспитанные люди орут друг на друга, не слышат друг друга, не хотят убедить друг друга. Если общество находится в таком состоянии, оно никогда ни до чего не может договориться.
Марина Тимашева: Вступил в спор с Прошкиным кинообозреватель киевского альманаха "2000" Александр Рутковский
Александр Рутковский: Просто я хотел сказать, что сведения о процессах в немецком обществе, в том числе, в современном немецком кино у господина Прошкина несколько устарели. Хотя бы потому, что через год легально в Баварии выйдет "Майн Кампф". Кончился срок табу. Это ладно – это формальный юридический момент. Но вот немецкий режиссер фон Борис на украинские деньги снимает фильм "Четыре дня в мае". Сюжет фильма такой: конец войны, пленный немецкий генерал с его подразделением воюет на стороне хороших советских солдат против плохих советских солдат и героически погибает в борьбе с советскими плохими солдатами на стороне советских хороших солдат. То есть изощренная апология благородного немецкого дела на нашей земле.
Фильм Сергея Лозницы был показан в Канне, немецкий фильм, он в каталоге немецкого кино был на Каннском фестивале. Фильм по книге Василя Быкова, очень педантично сделан. Быков - знаток партизанского движения, на собственном опыте знаток, что можно найти антирусского, антироссийского у Быкова? Тончайшим образом Лозница показывает, что этот народ достоин уничтожения, он недостоин истории, он недостоин жить. Там все плохие погибают, а хороший - единственный остался из этой модели российского общества - сам себя убивает, потому что понимает, что жить в этом обществе нельзя. Что сделали с Быковым? Быков там педантично воспроизведен, кроме одной детали – кинематографической. Когда вот-вот под откос пойдет эшелон, который у Быкова полон немецкой техники и солдат, то есть это партизанская акция, то у Лозницы мы видим, что этот эшелон полон советскими гражданскими людьми, которых гонят в Германию. То есть партизаны погубили целый эшелон своих людей. После этого весь сюжет становится с ног на голову. Тогда их и надо было повесить, такихпартизан.
Марина Тимашева: С Прошкиным можно спорить, но и по его фильму, и по тому, как он говорит, ясно, что это есть его искреннее, глубокое и выстраданное переживание. Рутковский, а вслед за ним Елена Стишова, говорят о тех серьезных темах, к которым прежде в российском кино никто не подступался.
Александр Рутковский: Принципиально хорош, важен, близок, необходим, как витамин здоровому организму, ваш фильм. Во-первых, здоровый традиционализм, консерватизм этический, исторический, анти-Лозница. Несмотря на то, что мы видим те же гадости, грехи, тем не менее, оптимистический финал, где материнство и жизнь. В порыве к жизни все примиряются, всем все прощается. То есть интуитивное христианское сознание, что ли. Одно из достоинств вашего фильма - еврейская тема, участие непосредственно евреев в войне, которая акцентирована, на мой взгляд, в фильме, она, по-моему, нигде не звучала (кроме Тарантино).
Фильм возвращает к фундаментальным ценностям, которые подверглись испытанию во время войны.
Елена Стишова: Эта картина глубокая, эта картина о моей стране, эта картина обо мне. Возможно, это связано с тем, что благодаря своей личной памяти, благодаря своей биографии, я помню все это. Во-вторых, потому что я очень люблю прозу великого русского прозаика Горенштейна, мало у нас известного. Эта картина меня духовно окормляет, она дает мне ту глубину погружения в реальность, которой мне ужасно не хватает в нашем кинематографе.
Тут подошли ко мне люди с камерой и стали меня спрашивать, что я думаю о картине "Искупление". Я очень доверчиво стала рассказывать. И когда я дошла до слова "Холокост" ( потому что практически это первая картина российская, где достаточно внятно поставлена эта проблема, совершенно не пафосно, в бытовом контексте), то поняла, что они не очень врубаются. Я говорю: "А вы знаете, что такое Холокост?". "Ой, нет, не знаю". Я тут же ей процитировала реплику из фильма "Рассказы": "Вы, пожалуйста, узнайте, потому что иначе ваш бой-френд скажет: "О чем с ней трахаться?".
Марина Тимашева: Снят фильм очень красиво, в основном, монохромно, будто на выцветшей черно-белой пленке.
Александр Прошкин: У меня есть некие запахи времени, которое я помню. Что-то я помню из детства. Вот эти запахи я пытался перевести в цвет.
Марина Тимашева: В любовных сценах пленка чуть засвечена, и это создает ощущение нереальности происходящего. Очень подробно воссоздана предметная, вещная среда. И память взрослого зрителя, зацепившись за любую деталь, начинает показывать еще одно – для каждого человека свое – кино.
Еще один фильм, который я рекомендую посмотреть тем, кто любит комедию, уже вышел в прокат. Его сняла Авдотья Смирнова. Называется картина "Кококо" (и сыгравшие в ней главные роли Анна Михалкова и Яна Троянова удостоились актерских призов "Кинотавра").
В фильме нет никакого особенного новаторства, если не считать таковым точное решение сложнейшей задачи – снять легкую, по-настоящему смешную, пусть не во всем логичную, умную комедию, без капли вульгарности, с двумя отменными актерскими работами и изумительными диалогами. Она про отношения, можно сказать, этнографов с этносом, то есть интеллигенции со своим народом, равно ею обожаемым и презираемым.
Случайных попутчиц – сотрудницу этнографического музея, возвращающуюся домой в Петербург и администратора екатеринбургского ночного клуба, отправившуюся в Питер на выходные, объединяет малоприятное обстоятельство: их обокрали ночью в поезде. Лиза приглашает Викторию к себе, поскольку той, без денег и паспорта, решительно некуда податься. Виктория- победительница удивительно легко осваивает отведенное ей пространство и завладевает неотведенным – это касается не только метров жилой площади, но и друзей бедной Лизы, а также ее бывшего супруга. Лиза, полюбившая Викторию со всей силой чувств, нерастраченных одинокой женщиной, душит ее в великодушных объятиях, потом начинает ревновать, указывать ей на место и попрекать неразвитым эстетическим вкусом. Наконец, когда вслед за громадным и безобразным портретом Петра Первого Виктория втащит в дом своей благодетельницы умопомрачительный бронзовый фонтан, Лиза решит от нее избавиться.
"Кококо" это нечто среднее между "языком" курицы и словом "рококо", смысл которого Лиза, что твой Пигмалион, пробует втолковать своей подруге-сопернице. "Кококо" - то, на что становится похожа старая питерская квартира (отлично построенная декорация) с картинами Тышлера по стенам после появления в ней фонтана и портрета Петра Великого. "Кококо" - сам странный симбиоз двух разных представителей одного народа. Недаром Вика, во время экскурсии по кунсткамере, надолго застынет перед банкой с заспиртованными сиамскими близнецами.
Правда, кто-то из журналистов истолковал историю в духе "Елены" - как "вторжение быдла". Ему ответила главный редактор журнала "Сеанс" Любовь Аркус (она снялась в эпизодической роли в этом фильме)
Любовь Аркус: Знаете, я очень боюсь, что такие слова, как "нашествие быдла", будут в результате мелькать в рецензиях. Вообще-то это фильм о сложных отношениях двух людей, там быдла нет. Я ужасно боюсь страшного упрощения и этих ярлыков. Я не знаю, что могло навести на это выражение. Самое главное, что я здесь вижу – это две живые женщины, между ними живое чувство.
Марина Тимашева: Модератор дискуссии Виктория Белопольская переспрашивает
Виктория Белопольская: Это не только две живые женщины – это представители разных классов. В сегодняшнем понимании героиня Анны Михалковой впадает в грех народолюбия, увлекается витальностью низшего сословия. Мне кажется, что это сейчас идет вразрез с общественными настроениями.
Марина Тимашева: Авдотья Смирнова отвечает
Авдотья Смирнова: Я напоминаю, что съемки этой картины закончились 30 ноября, то есть не было еще ни выборов, ни Болотной, ни Поклонной, ничего этого еще не было. Потому что производственный цикл кино устроен таким образом, он долгий, мы - не документалисты. Когда говорят про сословия и социальные слои, мне кажется, что это низменный дискурс, нехороший.
Марина Тимашева: Тут я сделаю короткое отступление: в фильме "День учителя" Сергея Мокрицкого производственный цикл был короче, и в него вошла документальная съемка митингов противников и сторонников власти. Герой картины – очень плохой человек и скверный учитель - к ним полностью индифферентен.
А в ленте Дуни Смирновой (сценарий Анны Пармас) нет плохих людей, только те, что иногда совершают дурные поступки, а так: прекрасные специалисты, верные друзья, на последние копейки покупающие игрушки для детского дома и регулярно митингующие в защиту Ходорковского.
В фильме "Кококо" интеллигенция и простой народ отлично дополняют друг друга: если бы к положительным свойствам одной прибавить достоинства другого, а отрицательные качества куда-то подевать, то выйдет нечто идеальное. Однако, мечте Агафьи Тихоновны и тут не суждено сбыться.
Пересказывать сюжет не очень благородно по отношению к авторам фильма. Достаточно сказать, что и финал картины неожиданный, умный и смешной. Если попробовать расшифровать его смысл, получится, что народ просит власть (в лице милиции) защитить его от интеллигенции. Мое замечание Дуня Смирнова прокомментировала так:
Авдотья Смирнова: То, что к этому привяжут прямое социальное публицистическое толкование – это было понятно. Но для нас этот финал совершенно не об этом, для нас этот финал – прямая рифма с кадром, когда героини вместе стоят в Кунсткамере перед витриной с сиамскими близнецами. О том, что это бесконечная история и неразрываемая связь.
Марина Тимашева: Это было объяснение Дуни Смирновой, а я в следующем выпуске программы продолжу Обзор конкурсной программы фестиваля Кинотавр