Марина Тимашева: В руках у Ильи Смирнова - монография "М.В. Ломоносов и становление исторической науки в России", открываю оглавление: Ломоносов появляется только на трехсотой странице. Из девятисот с лишним.
Илья Смирнов: Мы с Вами привыкли к тому, что современная монография пишется второпях, как будто у автора стоит за спиной…
Марина Тимашева: Кто? Надеюсь, не редактор?
Илья Смирнов: Нет, редактор вообще не нужен, это пережиток тоталитаризма. Стоит издатель с секундомером и шипит на ухо: давай скорей! какая разница, что написано, понятно, не понятно: грант уже есть, а читать всё равно никто не будет!
Михаил Борисович Свердлов в своей новой работе, и ее издатель - "Нестор – история", демонстрируют другой подход. Исследователь воспользовался случаем - прошлогодним юбилеем нашего великого просветителя – и составил настоящую энциклопедию русской жизни начала 18 века, подробнейшим образом изложил те обстоятельства времени и места, в которых сформировалась уникальная личность Ломоносова и его взгляды на историю.
Среди тем: польская и немецкая "Россика", то есть литература о России, состав библиотек известных деятелей 17 века (50 и далее), первые попытки создать собственную историографию – неудачные…
Марина Тимашева: Интересно, почему?
Илья Смирнов: "Вероятно, царь Алексей Михайлович понял, что Записной приказ не может выполнить его поручение, тогда как предложенные дьяком Т. Кудрявцевым разыскания, равно как и независимые суждения Ю. Крыжанича не соответствовали его намерениям. Поэтому деятельность приказа была прекращена.., Крыжанич отправлен…в тобольскую ссылку" (95). В книге разбираются даже Всешутейшие соборы Петра (127), обстоятельства его окончательного разрыва с сыном Алексеем, очень любопытные письма: "стремлению сына Алексея уйти в монастырь Петр противопоставил требование Нового времени – создавать "плоды", конкретные результаты созидательной деятельности" (196), прослеживается происхождение главных псевдоисторических версий, откуда есть пошла русская земля, вроде родства Рюриковичей с императором Августом,
Марина Тимашева: Мифов и легенд
Илья Смирнов: Так говорят (166), но мне, кажется, неточно: мифы все-таки явление фольклорное и добросовестное в заблуждении, в данном же случае речь идет о сознательных выдумках пропагандистского характера (755). В политкорректном варианте этот жанр называется "средневековый реализм" (619). По аналогии с реализмом социалистическим: не то, что есть, а то, чему следовало бы быть с точки зрения правильной идеологии. В общем, я Вам перечислил только некоторые сюжеты из первой трети нашей энциклопедии. А дальше тоже много интересного: проблема соавторства Ломоносова с Вольтером (680), или цензура того времени: "уничтожение книг и документов, в которых упоминались Иван Антонович и его родители" (377) или такое замечательное распоряжение: "в писании от всякого умствования и предосудительных экспрессий удерживаться, особливо что к предосуждению России или ея союзников касается"(553). А вот принципы, на которых изначально строилась Академия Наук: "ученые люди, которые о произведении наук стараются, обычайно мало думают на собственное свое содержание" (185). То есть, позаботиться о них должно государство. Опять же, остается актуальным до сих пор.
Марина Тимашева: Наверное, там и про театр есть?
Илья Смирнов: Театр вдохновлял на покорение морских просторов. "Были построены корабли не только с русскими названиями: "Непобедимый", "Победа", "Надежда"…, "Сокол", "Лев".., но также с названиями, восходящими к античной традиции", но "не непосредственно, а через культуру классицизма и барокко", о чем свидетельствует название корабля "Тамерлан Великий". Название "Юлий Цезарь" совпадало с названием знаменитой трагедии В. Шекспира, "Александр Великий" - с названием известной трагедии Жана Расина…, одобренной королем Людовиком Х1У" (140)
Вы понимаете, как трудно бывает связать высокие сферы, где обитают музы, в том числе муза истории, с материальными условиями жизни. Профессор М.Б. Свердлов сделал это мастерски.
"Россия… до начала Петровских преобразований находилась на позднесредневековой стадии исторического развития. Основу ее экономики составляли сельскохозяйственное производство и сельские промыслы. Средневековые по организации труда ремесла все более отставали… от мануфактурного и заводского производства промышленно развитых держав… Социально – политический строй … определялся развивающейся системой крепостного права… Интеллектуальной жизни была свойственна приверженность старине и традиции как к обоснованию истинного…. В такой… среде науки появиться не могли", а "историческое знание… повторяло в летописной или хронографической форме события в причинно – следственных связях, объясняемых Божественным предопределением или происками дьявола… Такое состояние огромной страны…. становилось геополитически опасным в условиях… экспансии экономически развитых западноевропейских государств и их колониальных захватов…
Поскольку в средневековой России отсутствовали развитые буржуазные отношения…, инициатором преобразований… стало Государство, персонифицированное в Петре Великом. Его реформы создали в России новую экономическую… среду… новые ценностные ориентации" (824), "культурную среду, которая должна была охватить, прежде всего, государственное управление, вооруженные силы, высшее светское сословие дворянства и знати, торгово-ремесленное население, способствовать активному предпринимательству и образованию…, быстро усвоить все виды современного знания, а также системы поведения, свойственные Новому времени… создать условия для появления в России наук о природе и обществе. Только в такой среде мог появиться гений М.В. Ломоносова" (119).
Марина Тимашева: Мы с Вами уже говорили о том, что Петр Первый выступает в современных дискуссиях как живой, действующий политик.
Илья Смирнов: Боюсь, даже более живой, чем люди, которых мы часто видим по телевизору. Потому что у него была продуманная позиция и воля свою позицию отстаивать.
Марина Тимашева: И автор книги, видимо, относится к его сторонникам?
Илья Смирнов: Вслед за главным героем, ведь М.В. Ломоносов считал себя учеником и продолжателем Петра. А как человеку науки быть его противником, если от него берет начало в России, оказывается, кроме всего прочего, даже и музейное дело – его указ об охране памятников старины (214) и археография (215), а текст императора "является также образцом научной прозы, специальные понятия, выраженные иностранными терминами, которым нет или еще не было соответствия в русском языке, соединены с прекрасным русским литературным языком, основой которого стала разговорная речь" (205). Вот его завет потомкам по части образования: "школы в котором государстве не учреждены…, и малолетние дети яко скот возрастают, тогда мало возможно от жителей той страны или города добраго уповать, понеже без учения никакой человек не может знать, како ему надлежит пред Богом, пред началством, своими родители и учители своими со христианоми поступать" (167). И должен Вам сказать, что в книге очень убедительно опровергнута концепция, согласно которой преобразования типа петровских можно было осуществить мягко и постепенно, в стиле царя Алексея Михайловича, без бритья бород и принудительного переселения на брега Невы.
Какие науки, помилуй Бог? "В традиционной экономической системе русскому купечеству было достаточно начального образования… Грамотность была распространена во всех слоях русского общества, но на начальном уровне чтения, письма и арифметики" (143) "Средневековое традиционное состояние … Московского царства середины – второй половины ХУ11 века не создавало условий для проявления безграничных возможностей русского народа" (145). А само понятие прогресса ввел – точнее, навязал соотечественникам – именно Петр, поскольку сам "исходил из идеологии прогресса" как "смены … устаревших видов бытия новыми, существующими в более совершенных условиях материального производства, науки и ежедневной жизни" (216, 203, 278), где уже "не было места средневековому быту". Это ведь с его стороны не просто западничество как мода, но "больший демократизм, в чем прослеживается голландское влияние": "западный демократический костюм или военный мундир, знаково отрицавшие средневековую церемониальность кремлевского "Верха" (126), притом, что "роскошь в одежде есть дело пустое, … ум не пребывает в богато украшенном жилище" (123).
Сейчас тоже многие руководители России не имели бы ничего против ее превращения из сырьевого придатка в страну собственных высоких технологий и передовой науки, но желали бы это сделать так, чтобы не обидеть влиятельные силы, заинтересованные как раз в обратном, не обидеть тех, кто видел любой прогресс в гробу, не отвлечь "торгово – развлекательные биомассы" от самоублажения. И что, получается из этого что-нибудь путное?
Марина Тимашева: А какого прогресса удалось достичь в 18 веке конкретно в исторической науке?
Илья Смирнов: Очень непросто он достигался, поскольку, как показано в книге, изначально противостояли не только Новое время Средневековью, но и внутри нового "два возможных пути… критический, рационалистический" (103), когда "все надлежит доказать подлинными и достоверными свидетельствы" (533) и "ненаучный, но патриотический", такой "ложно понимаемый патриотизм" (532), когда науку приставляют решать "идеологические и общественно-политические задачи" (413). Все это сосуществовало в одной Академии. И в одном человеке. В том же Ломоносове.
Марина Тимашева: Но ведь он главный герой, и книга издана к его юбилею…
Илья Смирнов: Понимаю, куда Вы клоните. И скажу так: книга написана с огромным уважением к коллегам и оппонентам Михаила Васильевича, как то Готлиб Зигфрид Байер (392, 558), Герард Фридрих Миллер (408), Василий Никитич Татищев (439). В тогдашней полемике Ломоносов, для которого вообще-то история не была основной специальностью, часто оказывался неправ. И как раз ошибки его потом активно использовали силы, мировоззренчески ему чуждые и враждебные (549). В ответ уже на самого Ломоносова начинали переносить из совершенно другой эпохи впечатление от его самозваных наследников. И должен отметить, что защиту Ломоносова профессор М.Б. Свердлов в этой непростой ситуации строит очень грамотно. Он показывает, что для того времени, когда научное источниковедение только зарождалось, некоторые суждения, которые сейчас кажутся просто нелепыми – например, размашистые обобщения, в том числе о происхождении народов, по случайному созвучию слов из разных языков – это всё было в порядке вещей, как и наивные отсылки к библейским и прочим легендам. "Происхождение от Иафета" (417) у Миллера, мнение Байера об этнониме скифов как производного "от финского… скита – стрелок" (751), у Лейбница "гунны были сарматским или, как теперь говорят, славянским народом" (217), де Мовийон "с обширными размерами страны соединил происхождение названия России…" - потому, что там "народ" жил рассеянным", "тут и там, без какой-либо организации управления" (437), у Вольтера "Киев был построен константинопольскими императорами" (705). И так далее. Важно то, что Ломоносов, будучи привержен "достоверным искусствам", не настаивал на своих ошибках, в том числе и по самому политизированному норманнскому вопросу, и с поздними его выводами – что "сие имя… (варяги – И.С.) производится от общего речения всем северным народам", варяги "не были одни только шведы" (743) – трудно не согласиться. "В отличие от В.Н. Татищева, он преодолел воздействие "идеи Г.В. Лейбница и Х. Вольфа об особом значении интуитивного познания, возможности и непротиворечивости как критериев истинности" (808), то есть существенно продвинулся к современным представлениям, что есть история.
Да, автор монографии, как водится, симпатизирует своему герою, защищает его честно. Хотя и не без некоторой хитрости. Данные современной науки по спорным для 18 века предметам приведены. Например, сказано со всеми необходимыми ссылками: "Ладога – древнейший город Северо-Запада Восточной Европы – возникла около 750 г." (753) И по недоброй памяти "норманнской" дискуссии с Миллером составлена целая таблица (570 – 571), что говорил Ломоносов, что Миллер. Конечно, напрашивается третья колонка. Что подтвердилось, что не подтвердилось. И здесь как раз пригодилась бы Ладога вместе со всем, что тамошняя археологическая экспедиция раскопала. Но она появляется спустя аж 200 страниц.
Есть еще целый ряд претензий, и по структуре монографии, особенно второй половины, и по конкретным формулировкам. Так что редакторы в издательствах все-таки не зря получали зарплату. Но в целом книга, конечно, очень поучительная и полезная, я бы даже сказал, лечебная книга - сейчас, когда, как мы с Вами недавно заметили, страна переживает последствия петровских преобразований наоборот. И в области образования торжествует идеология анти-просветительская, то есть прямо противоположная тем принципам, которые отстаивал Ломоносов. Самое время оглянуться на памятники великим предкам.
Илья Смирнов: Мы с Вами привыкли к тому, что современная монография пишется второпях, как будто у автора стоит за спиной…
Марина Тимашева: Кто? Надеюсь, не редактор?
Илья Смирнов: Нет, редактор вообще не нужен, это пережиток тоталитаризма. Стоит издатель с секундомером и шипит на ухо: давай скорей! какая разница, что написано, понятно, не понятно: грант уже есть, а читать всё равно никто не будет!
Михаил Борисович Свердлов в своей новой работе, и ее издатель - "Нестор – история", демонстрируют другой подход. Исследователь воспользовался случаем - прошлогодним юбилеем нашего великого просветителя – и составил настоящую энциклопедию русской жизни начала 18 века, подробнейшим образом изложил те обстоятельства времени и места, в которых сформировалась уникальная личность Ломоносова и его взгляды на историю.
Среди тем: польская и немецкая "Россика", то есть литература о России, состав библиотек известных деятелей 17 века (50 и далее), первые попытки создать собственную историографию – неудачные…
Марина Тимашева: Интересно, почему?
Марина Тимашева: Мифов и легенд
Илья Смирнов: Так говорят (166), но мне, кажется, неточно: мифы все-таки явление фольклорное и добросовестное в заблуждении, в данном же случае речь идет о сознательных выдумках пропагандистского характера (755). В политкорректном варианте этот жанр называется "средневековый реализм" (619). По аналогии с реализмом социалистическим: не то, что есть, а то, чему следовало бы быть с точки зрения правильной идеологии. В общем, я Вам перечислил только некоторые сюжеты из первой трети нашей энциклопедии. А дальше тоже много интересного: проблема соавторства Ломоносова с Вольтером (680), или цензура того времени: "уничтожение книг и документов, в которых упоминались Иван Антонович и его родители" (377) или такое замечательное распоряжение: "в писании от всякого умствования и предосудительных экспрессий удерживаться, особливо что к предосуждению России или ея союзников касается"(553). А вот принципы, на которых изначально строилась Академия Наук: "ученые люди, которые о произведении наук стараются, обычайно мало думают на собственное свое содержание" (185). То есть, позаботиться о них должно государство. Опять же, остается актуальным до сих пор.
Марина Тимашева: Наверное, там и про театр есть?
Илья Смирнов: Театр вдохновлял на покорение морских просторов. "Были построены корабли не только с русскими названиями: "Непобедимый", "Победа", "Надежда"…, "Сокол", "Лев".., но также с названиями, восходящими к античной традиции", но "не непосредственно, а через культуру классицизма и барокко", о чем свидетельствует название корабля "Тамерлан Великий". Название "Юлий Цезарь" совпадало с названием знаменитой трагедии В. Шекспира, "Александр Великий" - с названием известной трагедии Жана Расина…, одобренной королем Людовиком Х1У" (140)
Вы понимаете, как трудно бывает связать высокие сферы, где обитают музы, в том числе муза истории, с материальными условиями жизни. Профессор М.Б. Свердлов сделал это мастерски.
"Россия… до начала Петровских преобразований находилась на позднесредневековой стадии исторического развития. Основу ее экономики составляли сельскохозяйственное производство и сельские промыслы. Средневековые по организации труда ремесла все более отставали… от мануфактурного и заводского производства промышленно развитых держав… Социально – политический строй … определялся развивающейся системой крепостного права… Интеллектуальной жизни была свойственна приверженность старине и традиции как к обоснованию истинного…. В такой… среде науки появиться не могли", а "историческое знание… повторяло в летописной или хронографической форме события в причинно – следственных связях, объясняемых Божественным предопределением или происками дьявола… Такое состояние огромной страны…. становилось геополитически опасным в условиях… экспансии экономически развитых западноевропейских государств и их колониальных захватов…
Поскольку в средневековой России отсутствовали развитые буржуазные отношения…, инициатором преобразований… стало Государство, персонифицированное в Петре Великом. Его реформы создали в России новую экономическую… среду… новые ценностные ориентации" (824), "культурную среду, которая должна была охватить, прежде всего, государственное управление, вооруженные силы, высшее светское сословие дворянства и знати, торгово-ремесленное население, способствовать активному предпринимательству и образованию…, быстро усвоить все виды современного знания, а также системы поведения, свойственные Новому времени… создать условия для появления в России наук о природе и обществе. Только в такой среде мог появиться гений М.В. Ломоносова" (119).
Марина Тимашева: Мы с Вами уже говорили о том, что Петр Первый выступает в современных дискуссиях как живой, действующий политик.
Илья Смирнов: Боюсь, даже более живой, чем люди, которых мы часто видим по телевизору. Потому что у него была продуманная позиция и воля свою позицию отстаивать.
Марина Тимашева: И автор книги, видимо, относится к его сторонникам?
Илья Смирнов: Вслед за главным героем, ведь М.В. Ломоносов считал себя учеником и продолжателем Петра. А как человеку науки быть его противником, если от него берет начало в России, оказывается, кроме всего прочего, даже и музейное дело – его указ об охране памятников старины (214) и археография (215), а текст императора "является также образцом научной прозы, специальные понятия, выраженные иностранными терминами, которым нет или еще не было соответствия в русском языке, соединены с прекрасным русским литературным языком, основой которого стала разговорная речь" (205). Вот его завет потомкам по части образования: "школы в котором государстве не учреждены…, и малолетние дети яко скот возрастают, тогда мало возможно от жителей той страны или города добраго уповать, понеже без учения никакой человек не может знать, како ему надлежит пред Богом, пред началством, своими родители и учители своими со христианоми поступать" (167). И должен Вам сказать, что в книге очень убедительно опровергнута концепция, согласно которой преобразования типа петровских можно было осуществить мягко и постепенно, в стиле царя Алексея Михайловича, без бритья бород и принудительного переселения на брега Невы.
Какие науки, помилуй Бог? "В традиционной экономической системе русскому купечеству было достаточно начального образования… Грамотность была распространена во всех слоях русского общества, но на начальном уровне чтения, письма и арифметики" (143) "Средневековое традиционное состояние … Московского царства середины – второй половины ХУ11 века не создавало условий для проявления безграничных возможностей русского народа" (145). А само понятие прогресса ввел – точнее, навязал соотечественникам – именно Петр, поскольку сам "исходил из идеологии прогресса" как "смены … устаревших видов бытия новыми, существующими в более совершенных условиях материального производства, науки и ежедневной жизни" (216, 203, 278), где уже "не было места средневековому быту". Это ведь с его стороны не просто западничество как мода, но "больший демократизм, в чем прослеживается голландское влияние": "западный демократический костюм или военный мундир, знаково отрицавшие средневековую церемониальность кремлевского "Верха" (126), притом, что "роскошь в одежде есть дело пустое, … ум не пребывает в богато украшенном жилище" (123).
Сейчас тоже многие руководители России не имели бы ничего против ее превращения из сырьевого придатка в страну собственных высоких технологий и передовой науки, но желали бы это сделать так, чтобы не обидеть влиятельные силы, заинтересованные как раз в обратном, не обидеть тех, кто видел любой прогресс в гробу, не отвлечь "торгово – развлекательные биомассы" от самоублажения. И что, получается из этого что-нибудь путное?
Марина Тимашева: А какого прогресса удалось достичь в 18 веке конкретно в исторической науке?
Илья Смирнов: Очень непросто он достигался, поскольку, как показано в книге, изначально противостояли не только Новое время Средневековью, но и внутри нового "два возможных пути… критический, рационалистический" (103), когда "все надлежит доказать подлинными и достоверными свидетельствы" (533) и "ненаучный, но патриотический", такой "ложно понимаемый патриотизм" (532), когда науку приставляют решать "идеологические и общественно-политические задачи" (413). Все это сосуществовало в одной Академии. И в одном человеке. В том же Ломоносове.
Марина Тимашева: Но ведь он главный герой, и книга издана к его юбилею…
Илья Смирнов: Понимаю, куда Вы клоните. И скажу так: книга написана с огромным уважением к коллегам и оппонентам Михаила Васильевича, как то Готлиб Зигфрид Байер (392, 558), Герард Фридрих Миллер (408), Василий Никитич Татищев (439). В тогдашней полемике Ломоносов, для которого вообще-то история не была основной специальностью, часто оказывался неправ. И как раз ошибки его потом активно использовали силы, мировоззренчески ему чуждые и враждебные (549). В ответ уже на самого Ломоносова начинали переносить из совершенно другой эпохи впечатление от его самозваных наследников. И должен отметить, что защиту Ломоносова профессор М.Б. Свердлов в этой непростой ситуации строит очень грамотно. Он показывает, что для того времени, когда научное источниковедение только зарождалось, некоторые суждения, которые сейчас кажутся просто нелепыми – например, размашистые обобщения, в том числе о происхождении народов, по случайному созвучию слов из разных языков – это всё было в порядке вещей, как и наивные отсылки к библейским и прочим легендам. "Происхождение от Иафета" (417) у Миллера, мнение Байера об этнониме скифов как производного "от финского… скита – стрелок" (751), у Лейбница "гунны были сарматским или, как теперь говорят, славянским народом" (217), де Мовийон "с обширными размерами страны соединил происхождение названия России…" - потому, что там "народ" жил рассеянным", "тут и там, без какой-либо организации управления" (437), у Вольтера "Киев был построен константинопольскими императорами" (705). И так далее. Важно то, что Ломоносов, будучи привержен "достоверным искусствам", не настаивал на своих ошибках, в том числе и по самому политизированному норманнскому вопросу, и с поздними его выводами – что "сие имя… (варяги – И.С.) производится от общего речения всем северным народам", варяги "не были одни только шведы" (743) – трудно не согласиться. "В отличие от В.Н. Татищева, он преодолел воздействие "идеи Г.В. Лейбница и Х. Вольфа об особом значении интуитивного познания, возможности и непротиворечивости как критериев истинности" (808), то есть существенно продвинулся к современным представлениям, что есть история.
Да, автор монографии, как водится, симпатизирует своему герою, защищает его честно. Хотя и не без некоторой хитрости. Данные современной науки по спорным для 18 века предметам приведены. Например, сказано со всеми необходимыми ссылками: "Ладога – древнейший город Северо-Запада Восточной Европы – возникла около 750 г." (753) И по недоброй памяти "норманнской" дискуссии с Миллером составлена целая таблица (570 – 571), что говорил Ломоносов, что Миллер. Конечно, напрашивается третья колонка. Что подтвердилось, что не подтвердилось. И здесь как раз пригодилась бы Ладога вместе со всем, что тамошняя археологическая экспедиция раскопала. Но она появляется спустя аж 200 страниц.
Есть еще целый ряд претензий, и по структуре монографии, особенно второй половины, и по конкретным формулировкам. Так что редакторы в издательствах все-таки не зря получали зарплату. Но в целом книга, конечно, очень поучительная и полезная, я бы даже сказал, лечебная книга - сейчас, когда, как мы с Вами недавно заметили, страна переживает последствия петровских преобразований наоборот. И в области образования торжествует идеология анти-просветительская, то есть прямо противоположная тем принципам, которые отстаивал Ломоносов. Самое время оглянуться на памятники великим предкам.