Марина Тимашева: Фильм “Завтра”, снятый молодым режиссером Андреем Грязевым (“Саня и воробей”, “День шахтера”), 12 июля выйдет в российский прокат, хотя по пути возникли сложности. Удостоверение не хотели выдавать в связи с тем, что в фильме много ругаются матом. Лично я – убежденный противник матерщины в кино и театре, но “Завтра” - документальный фильм, и его реальные персонажи изъясняются именно так. Язык описания – в данном случае, самоописания – адекватен предмету описания. Видимо, у фильма Грязева повышенный коэффициент трения, потому что речь в нем идет о группе “Война”. О полутора годах из жизни трех ее активистов, известных под кличками Вор, Коза и Леня Е-нутый, а также маленького сынишки Вора и Козы – Каспера. Рассказывает Андрей Грязев:
Андрей Грязев: Я, после своего второго полнометражного фильма, решил, что найду своих героев в интернете. Читал новости, смотрел ролики, и наткнулся на такой ролик, когда активист группы “Война” бегал с ведром на голове по машине ФСО. Но это очень известная акция, мне она понравилась, потому что там была изначально заложена режиссура, в определенных местах стояли камеры. Но мне не понравилось, что там не было истории. И я подумал, что неплохо бы встретиться с этими людьми, поговорить, расспросить, как они живут, чего они хотят, может быть, предложить свои услуги, чтобы я для них придумывал какие-то вещи, я - как режиссер кино, и они - как провокативные радикальные художники. Так мы встретились, и у нас, вроде, нашлись общие интересы.
Марина Тимашева: Знакомьтесь с героями фильма - это те самые люди, которые изобразили большой половой член на Литейном мосту. Они переворачивают полицейские машины и скачут с “синими ведерками” по машинам ФСО ( движение “синих ведерок” считает, что “Война”, таким образом, скомпрометировала изначальную идею, в которой не было ничего противозаконного). Они заявлены в федеральный розыск, но найти их отчего-то никак не могут. Это группа “Война”, которая несколько лет назад распалась на питерскую и московскую фракции, и первая принялась обвинять вторую (в том числе Петра Верзилова и Надежду Толоконникову) в провокаторстве. Обычные люди в массе своей считают их хулиганами и провокаторами, продвинутые искусствоведы предпочитают термин “художники-акционисты”.
В фильме использована телевизионная съемка, отдельные видеозаписи сделаны другими людьми, но, в основном, он снят методом документального наблюдения. Это значит, что с разрешения действующих лиц камера на какое-то время становится постоянным спутником их жизни. Конечно, потом режиссер (он же оператор) монтирует отснятый материал по собственному разумению. То, что один человек выбросит, другой сочтет самым существенным. Но зрители не знают, какими эпизодами пожертвовал режиссер, и оценивают только то, что видят на экране. В случае с группой “Война” они, конечно, могут дополнить фильм сведениями, почерпнутыми из СМИ и интернета.
Как работал Андрей Грязев: общался ли сперва с героями фильма, а потом начал снимать, или все происходило одновременно?
Андрей Грязев: Ты постоянно с камерой, видишь, что у них какой-то диалог, и включаешь камеру. Иногда, когда они о чем-то разговаривают, возникает пауза, они смотрят на меня: “Ну что, тебе повторить?”. А у меня камера выключена. Я говорю: “Да, да. Сейчас”. А когда они повторяют, это уже наиграно, уже не то. Очень редко были такие повторы, которые попадали в цель.
Марина Тимашева: Много ли в фильме постановочных эпизодов?
Андрей Грязев: На самом деле, постановочного там минимум, но все акции, по сути, являются игровыми эпизодами, они постановочные, потому что у всех есть роли, есть сценарий.
Марина Тимашева: Хронологически фильм выстроен не последовательно: то есть не от "Х в плену у ФСБ" до “Дворцового переворота”, как было на самом деле, а наоборот. Финал весьма символичен: член “встает” над Петербургом, а на экране появляется название фильма “ЗАВТРА”, написанное аршинными буквами. Начинается же картина титром “события, показанные здесь, могли и не происходить”. Таким образом, режиссер, очевидно, защищается от обвинений в том, что подводит группу “Война” под монастырь, то есть под статью УК. Кстати, на мой вопрос, нельзя ли обвинить самого режиссера в соучастии, он ответил решительно: “Пусть докажут”.
Андрей Грязев: Я у них в самом начале съемок спрашиваю: “А есть какие-то вещи, которые нельзя показывать, может быть, я буду экспозицию выкручивать или снимать со спины? Лица вы как-то будете скрывать?”. “А зачем? А зачем нам это делать, если мы и так все доказательства на себя выкладываем в интернет? Чего бояться? Мы выложили, и мы чисты. Вы докажите, что это мы. Где свидетели?”. “Вы не боитесь их подставлять?” А с чего люди решили, что в фильме они вообще есть? Ничего не доказано. Может быть, это просто похожие герои, похожие актеры. Вы же знаете, сейчас была история, арестовали одного музыканта, приняли его за Воротникова, он сидел сутки, причем, у него был паспорт . Я снимал не каких-то частных лиц, я снимал Вора, Козу, Леню. Я понятия не имею, какие у них фамилии, я никогда их не отождествлял по паспорту. Если кто-то отождествляет, значит, у него есть доказательства. Но даже по материалам суда…, даже они ничего этого не доказали.
Марина Тимашева: Итак, что позволил нам увидеть Андрей Грязев? Персонажи воруют продукты из магазина (это теперь называется “шоп-лифтинг”), при этом рассуждают о России как “стране процветающего воровства”. Они бодаются с охранниками, бегают по крышам автомобилей, переворачивают их (сперва тренируются на гражданских, потом переходят на полицейские). Срезают транспарант “10 ноября – День милиции” и волокут его через весь город. За считанные секунды изображают член на мосту. Ходят на митинги, сопротивляются представителям власти, их заталкивают в автозаки. Маленький Каспер невольно участвует во всех акциях. Увидев младенца, мирные обыватели заступаются за его родителей и с жаром требуют от полиции освободить задержанную Козу. Охранник, который пробует вернуть из магазина украденный товар, тоже пасует – не драться же здоровому мужику с молодой матерью.
Ребенка наряжают в какие-то шмотки с помойки, кормят спертой жирной колбасой, но очень с ним ласковы, умеют его занять, много с ним общаются (впору учить родителей, как обращаться с детьми, на этом примере). Кстати, когда Каспер переворачивает стул, родители просят поставить его не место.
Говорят, что "Война" живет без денег, однако, в кадре - два ноутбука.
Андрей Грязев: Один компьютер на тот момент сломался, когда я у них был, они его украли. Остальные - да, они покупались. Они никогда этого не упоминают, да и у них никто особо не спрашивает, что они выступают против денег, а как же у них вдруг компьютер? Все нормально, деньги есть, есть карточки. Ну, на данный момент их нет, потому что во время обыска все отобрали. А откуда деньги? Коза же работала, тем более, она работала официально, пособие по ребенку тратят понемножку.
Марина Тимашева: Ребенка одевают, в основном, с помойки.
Андрей Грязев: Вы не представляете, сколько ему игрушек дарят! На каждой квартире. Сколько дарят игрушек, сколько дарят одежды. Ну, на помойках очень редко берут. Хотя на помойки Питера, я сам был шокирован, выносят чуть ли не из магазина, потому что на складе очень дорого хранить. Вы понимаете, у нас такая политика магазинов – когда появляется новая вещь, легче ее продать раз в пять дороже, чем она стоит, а потом все, что не продано, выбросить. Это уже окупилось.
Марина Тимашева: Еще в фильме Вор, Коза и Леня помогают старому пьянице, вызванивают его жену, чтобы та подобрала супруга. На глаза просто наворачиваются слезы, но режиссер на пресс-конференции комментировал:
Андрей Грязев: Этот эпизод не постановочный. Мы не знаем этого человека, и впоследствии этого человека за камерой и обокрали - у него забрали дипломат, в котором у него были какие-то документы, и две бутылки пива. Мы вам помогаем, но не за просто так.
Марина Тимашева: За разбитую полицейскую машину Леню и Вора арестовывают. Коза честно ходит под стенами СИЗО. В суде общественные защитники выступают с пламенными речами в защиту “жертв режима”: “Это символический жест, протест против неправильно действующей машины, это международное художественное явление, а порча чужого имущества – побочный продукт”. У стен суда организован митинг, скандируют несколько двусмысленный лозунг: “Свободу “Войне”. Вскоре мужчины выходят под залог.
Вор, Коза и Леня планируют свои акции, спорят, изучают УК, то есть отлично знают, какие сроки им грозят за те или иные действия (допустим, за “умышленное повреждение чужого имущества”). Свои права они качают грамотно. Пересыпают свою речь не только матом, но и цитатами из Маяковского (“Возьмем винтовки новые”) или Мандельштама. Говорят, что они не либералы, выкрикивают речевки-расшифровки блатной татуировки (“смерть легавым от ножа”). Рассуждают: “Если хотим не сесть, надо делать акции по усыновлению бездомных детей”. Но никого не усыновляют.
Они документируют все свои действия: делают фотографии, ведут съемку, объясняют: “Иначе смысла нет: невзрачный результат вместо эффектной истории”. В жарких диспутах о дальнейших акциях всякий раз побеждает женщина. Кажется, что мужчины намного более миролюбивы, чем женщина. То есть в этом мире, как будто бы очень мужском, правит женщина.
Андрей Грязев: Это правда. Вот поэтому эпизод: они сидят за столом, идет монолог, все внимание уделяют истории Козы, что она была таким человеком, а стала таким. Вот это для меня было важно, потому что, по сути, она является таким мозгом.
Марина Тимашева: В аннотации к фильму Грязев пишет: “Это фильм о людях, которые пробуют выстроить вокруг себя и своего сына закрытый детский мир. В нем отсутствуют внешние законы, в нем может происходить все, что угодно – мячик закатывается под машину, переворачиваются машины, встают мосты с нарисованными фаллосами. И вдруг появляется государство и наказывает этих детишек мерами, применимым к убийцам, террористам, серийным маньякам. Это несопоставимо. И наводит на мысль, что у нас все далеко не в порядке”.
В определенном возрасте, наверное, даже естественно самоутверждаться через эпатаж. Но на вопрос, сколько лет “детям”, режиссер отвечает:
Андрей Грязев: Так как мне 30 лет , то я считал в группе себя самым старшим и более опытным. Поэтому я их воспринимал не с позиций каких-то там борцов за что-то, которые, действительно, что-то могут изменить. Я их рассматривал с позиции как раз ребенка. Я их воспринимал продолжением детского мира.
Марина Тимашева: Что же это за явление, группа “Война” – культурное оно, политическое или социальное, спрашивают Андрея Грязева.
Андрей Грязев: Здесь надо разбираться, с чего началась вся эта арт-группа. Я видел всю их хронику чуть ли не с 2005 года, когда они разрисовали скамейки, и это было очень смешно. Могу сказать, что это выросло из искусства. Потом появилось название - арт-группа “Война”. Потом первое слово “арт” стало отпадать. По сути, это такая завлекаловка, такой, с моей точки зрения, пиар. Название осталось, а “арта” нет. И, конечно, в группу люди приходили и уходили, у каждого был свой какой-то подтекст, кто-то хотел больше в сторону искусства, но, как мы видим, все это дело сдвинулось в сторону политики. Но все их политические требования очень сильно теряются за демонстративным абсурдом циркового представления. Поэтому тоже очень сложно сказать, где здесь политика, потому что никаких требований они не выдвигают, все сделано намеками. Получается, что это протестное искусство. А они такие представители концептуального искусства, потому что, если разбираться, откуда пошло современное искусство, то мы можем вспомнить Лимонова, когда они все захватывали здания. По сути, даже сейчас многие искусствоведы оправдывают это искусством. Потому что здание они захватывают не для того, чтобы там что-то делать, а ради того, чтобы просто показать, что захватить можно. Так что здесь это очень сложно все замешано - и “арт”, и политика. В какой доле здесь чего больше? Надо разбирать конкретно отдельную акцию.
Марина Тимашева: Природу этой “Войны” определить довольно сложно. С одной стороны, может быть, тут обнаруживается что-то из наследия анархизма бакунинского толка? Но у Бакунина были определенные идеалы. Есть ли они, с точки зрения Андрея Грязева, у героев фильма – спрашивает музыковед и журналист Наталья Зимянина.
Наталья Зимянина: Вы довольно хорошо узнали этих людей. У них есть какое-то представление об идеальном миропорядке или это просто такие пассионарии, которые время от времени появляются в мире? Сейчас их у нас в стране довольно много, вот они такие, просто с шилом в заду, и при любом миропорядке они бы устраивали такие вещи?
Андрей Грязев: На самом деле, сложно сказать за них, чего они, в результате, хотят от жизни. Многие говорят, что они хотят какой-то славы, чтобы потом, как известные художники, сидеть на печи, чтобы к ним лились деньги. На самом деле, им денег принес Бэнкси очень много, и они их практически все потратили на помощь политзэкам. Деньги им тоже не нужны. Нам очень сложно обсуждать таких людей, которым, оказывается, ничего не нужно. А тогда для чего они это делают? Для меня это такой пример, что есть такие люди, которые хоть радикальным способом, но показывают, что у нас не все в порядке. И даже, по сути, несколько человек - два, три, четыре, пять - могут своим примером зажечь хоть какую-то искру.
Марина Тимашева: Можно поискать корни “Войны” в истории контркультуры. Но “дети цветов” были сторонниками непротивления злу насилием, они боролись против войны во Вьетнаме, наконец, от их эпохи осталось великое искусство. Непохоже.
Панки? Наверное, горячее, но настоящие питерские панки "Автоудовлетворители" (Андрей Свин и компания) были намного моложе. Я спросила Андрея Грязева, говорил ли он с активистами “Войны” о панк-культуре.
Андрей Грязев: Они так далеко не копали в наших разговорах, они затрагивали чуть-чуть период 90-х годов. Но они с какой точки зрения упоминались? “Это все было не то, вот вы посмотрите, что делаем мы. А там, какие игры? Ну, выложили слово из трех букв телами на Красной площади… А мы делаем более радикальные вещи. Даже то, что делаем мы, это год-два, и все забудут, придут новые”.
Марина Тимашева: За спиной отечественных панков не маячили тени “серых кардиналов” - идеологов и кураторов из тогдашней правящей партии. И премий
от Министерства культуры они за свою деятельность не получали. Я, конечно, не могу доказать, что политтехнологи “Единой России” причастны к акциям группы “Война”, но одно из самых сильных ощущений при просмотре фильма: недоумение от практически полной безнаказанности его героев. Если бы обычная компания устроила хоть сотую часть того, что происходит в фильме, их бы довольно быстро обезвредили. Цитирую Константина Преображенского (экс-“Урлайт”, ныне – продюсер анимационного проекта “Жужа”): “Шедевр актуальной документалистики. В реальном времени показано, как спокойно и методично готовились, в принципе, хулиганские акции по переворачиванию машин. Великовозрастные инфанты безнаказанно тырят продукты в магазинах и прыгают по крышам припаркованных машин. Мне вспомнился город Амстердам, где афро-голландец повысил на меня голос в уличном баре, и через 5 мин. откуда-то нарисовалось двое полисменов с вопросами и наручниками.
У нас же прямо под окнами полицейского участка в Питере хулиганы переворачивают полицейскую же машину, фиксируют все это на профессиональную видеокамеру, и спокойно расходятся по домам, а вслед им смотрит сквозь решетку перепуганный дежурный.
Да потом их поймали в Москве, но судя по фильму, брали настолько топорно, что толком никаких доказательств не нашли, и дело в суде затянулось, если вообще не развалилось.… Первоначальное возмущение хулиганами от "Войны", которых вовремя не закрыли на 15 суток, перерастает в недоумение, чем же у нас в реальности заняты правоохранительные органы, если они даже себя не могут охранить?”. Не могут – или не хотят?
А фильм-то хороший, он сделан умно, талантливо, на самом деле, словами не пересказывается, поскольку само изображение – "говорящее". Картина неподсказывает готовых ответов, но побуждает к размышлениям. Впервые ее показали на Берлинском фестивале, и тогда же “Война” подала иск на его организаторов. Затем фильм был отобран в документальный конкурс 34-го ММКФ, награды не получил, но, по словам режиссера Павла Павликовского, жюри чуть из-за него не передралось. Активисты “Войны” обращались и к организаторам ММКФ с требованием запретить показ. Цитирую Олега Воротникова по журналу “Сеанс”:
"Осенью 2011 года Грязев, общавшийся с группой в течение года, по частям выкрал у нас черновую архивную съемку, результат коллективной работы, и слюняво смонтировал ее вперемешку с документацией акций, которых он не снимал. Затем он предоставил Берлинале изготовленные им подложные документы, среди них — соглашения о том, что мы якобы даем ему разрешение на съемку и показ, при этом наши подписи были грубо подделаны …Разумеется, это не кино о "Войне", и у Грязева нет никаких соглашений с нами, как и прав на съемку".
Вот и Алексей Юсев ( Либерти.ру) обвиняет Андрея Грязева:
Алексей Юсев: Еще до фестиваля дирекция фестиваля получила претензии от группы “Война”, где говорилось, что режиссер без разрешения использовал кадры из личной жизни участников арт-группы, и что фильм, в том числе, способен вызвать преследования со стороны правоохранительных органов. Принимаете ли вы на себя ответственность, господин режиссер, что картина ухудшит и без того тяжелое положение участников группы, а также вызовет общественное порицание в виду негативного отображения деятельности группы? Потому что любой зритель, который это увидит, увидит перед собой воров, хулиганов, но даже не поймет смысл акций. Ужасный, на самом деле, фильм.
Андрей Грязев: Спасибо за слово “ужасный” и за слово “фильм”. На самом деле, не фильм несет какую-то доказательную базу, потому что очень сложно разбираться в каждом кадре: где он снят, кем снят, когда снят? Доказательная же база, на самом деле, строится из распечаток сайта “Википедия”. Это в деле так. Следственный комитет ничего другого не находит, как распечатки с “Википедии”, где написано: кто организовал, что сделал. В принципе, доказательная база строится по роликам из интернета, с You Tube, которые в фильме присутствуют, изначально взяты из интернета, но даже не доказано, что за люди переворачивают машину в этом ролике. Так что у меня все абсолютно чисто. По моему фильму пусть попробуют что-то выстроить, какую-то доказательную базу, мне будет очень интересно. А насчет того, брал я чьи-то материалы или не брал, давайте не будем голословными. Вы мне покажите какие-то доказательства. Может быть, группа “Война” предоставит какие-то исходники? Пусть они покажут. Во всяком случае, эта история длится достаточно давно, она еще идет с Берлинского кинофестиваля, потому что тогда еще они писали претензию, причем эта претензия начиналась с того, что они вообще со мной не знакомы, они никогда не видели фильм. И мне пришлось потихоньку рассказывать Берлинскому кинофестивалю, предоставлять видеоматериалы, на которых видно, что они смотрят фильм. Дальше группе “Война” пришлось придумывать новую историю с новой позиции, что, оказывается, я не получил от них разрешения. Я доказал, что разрешение я получил не только на бумаге, но и на видео. Потом они подали в суд на Дитера Кослика, который, конечно, они проиграли, потому что суд не принял ни одного довода.
Алексей Медевдев, киновед: Не могли бы вы рассказать поподробнее, с чего же начался конец вашей прекрасной дружбы, когда вы долго с ребятами были, если не в их команде, то, во всяком случае, рядом? Почему группа фильм не приняла?
Андрей Грязев: На самом деле, группа приняла фильм, у меня уже было разрешение, они видели фильм, они давали на него разрешение, они давали разрешение на показ на Берлинском кинофестивале, им фильм нравился. По сути, разногласия возникли как раз по поводу их дальнейших действий, их дальнейшей позиции. После выхода их из СИЗО, я практически снимал еще полгода, но за эти полгода ни один кадр в фильм не вошел, потому что тогда начался такой период стагнации, когда они не делали ничего. Они находились на гребне медийной волны, которую, на мой взгляд, они должны были как-то использовать, себя популяризировать с точки зрения, может быть, правозащитной деятельности. Но они пошли абсолютно другим путем, они пошли по пути радикализации своих акций. После “Моста” был “Дворцовый переворот”, после “Дворцового переворота”, я не знаю, они или не они, но подавалось как группа “Война”, когда сожгли автозак. А что дальше? Нельзя постоянно это оправдывать каким-то искусством и политической деятельностью, там уже вступает, можно сказать, терроризм и экстремизм. Как раз на этом пути мы и стали расходиться. В результате, была попытка разработать какую-то акцию, она ни к чему бы не привела, их посадили бы пожизненно. Здесь как раз я не мог бы про них снимать дальше и их в чем-то оправдывать.
Марина Тимашева: Кто говорит правду, судить не возьмусь, может, это вообще очередная, хорошо просчитанная, акция Вора и Гнома (кличка Андрея Грязева в группе “Война”). Если же нет, то выходит чистый абсурд. ВОР недоволен тем, что у него что-то украли, что изготовили подложные документы, подделали подписи, и ОН апеллирует к инстанциям и законам, которые до сих пор видел в гробу.
“Мы будем делать все, что мы захотим, а сейчас мы хотим танцевать”. Так было в середине 80-х. Перефразируем Виктора Цоя: “Мы будем делать все, что мы захотим, а сейчас мы хотим воевать”.
“Зажечь вокруг себя беду” по Хармсу — любимая цитата Олега Воротникова” - утверждает автор журнала “Сеанс”.
Make War not Love.
"С чем “Война”? За что “Война”? Почему “Война”? Не дает ответа" – пишет журнал “Афиша”. Из фильма тоже невозможно сделать вывод, за что и против чего борется “Война”, если здесь уместно само слово “борется”.
А вот Андрей Грязев, взявшись за такую тему, действительно попал в переплет. Персонажи фильма им недовольны. Светское общество винит его в том, что он очернил светлый образ любимой “арт-группы”. С точки зрения консерваторов, рецепты вредоносной деятельности, благодаря картине, могут уйти в народ. Никому режиссер не угодил. Значит, группа “Война” - менее радикальная, чем Андрей Грязев, потому что она многим как раз угодила.