Убийство и покушение на жизнь религиозных лидеров в Татарстане – свидетельство системных прьблем в отношениях федерального центра, местных властей и мусульманской общественности, считают эксперты. Чем бы ни завершилось расследование преступлений в Казани, задача нового выстраивания взаимодействия с проблемными регионами, к каким относится и Татарстан, для Кремля не теряет актуальности.
Об этом размышляет директор Службы вещания на татарском и башкирском языках Радио Свобода Рим Гильфанов:
– Постараюсь просто порассуждать, а не давать какие-то свои версии случившегося. Федеральному центру выгоднее, видимо, видеть в первую очередь ваххабитский след. Потому что Казань – геополитически важный регион, во-первых. Во-вторых, Татарстан стоит перед важными событиями – в следующем году в республике пройдет Универсиада с огромным количеством гостей. Понятно, что накануне такого мероприятия в интересах федерального центра как-то зачистить пространство, чтобы Универсиада прошла без всяких эксцессов.
С другой стороны, республиканской власти выгоднее представить это дело бизнес-разборкой, потому что политики в Казани позиционируют Татарстан как регион толерантного сосуществования ислама и православия. Не случайно и представитель СК Владимир Маркин сказал, что новый муфтий начал борьбу с ваххабитами, и в то же время ограничил работу хадж-компаний. Кстати, новый муфтий получил должность "на конфликте", когда местные власти, как и федеральный центр, не были довольны прежним муфтием, который был обвинен в том, что потакал радикальным течениям.
– Верно ли будет сказать, что прежний муфтий – из команды Минтимера Шаймиева, а новый – из команды нынешнего президента Миниханова?
– Каждый из муфтиев понимал ситуацию по-своему. Видимо, новому поставили другие задачи. Муфтият сам по себе – это не чисто исламская организация, а больше административное подразделение, которое было придумано властью. Первый муфтият в России был создан Екатериной Второй именно для того, чтобы держать мусульманское население под контролем. В этом смысле муфтий – всегда представитель власти. Какие задачи ставит власть, такой и будет муфтий.
– А понятно, какие задачи поставили перед новым муфтием?
– Он пришел, чтобы восстановить позиции, как мы говорим, традиционного ислама. Но власть это понимает по-своему, нормальные мусульмане – по-своему. Власть это понимает в том смысле, что религия никоим образом не должна вмешиваться в светские дела. А в исламе, как вы знаете, политика всегда присутствует. Особенно, когда открылись границы, и много студентов из Татарстана поехали учиться в Турцию, в страны Ближнего Востока, прежде всего, в Саудовскую Аравию, в Малайзию, в Пакистан. Они возвращались с другими знаниями об исламе. Российское руководство - особенно после чеченской кампании - решило, что с этим нужно что-то делать. Но если делать это так, как привыкла российское власть, когда инакомыслие пытаются подавить просто силой, то в итоге и могут произотйи подобные казанским события.
– Радикальный ислам представляет сейчас угрозу для Татарстана?
– Думаю, что нет. Потому что влияние ваххабитов, как бы об этом не трубили в федеральных СМИ, в республике ничтожное. Если позиции ваххабитов и усиливаются, то только из-за того, что государство не умеет работать с мусульманской уммой. Государство хорошо сотрудничает с православной церковью, потому что эта церковь для власти как бы родная. А для сотрудничестве с мусульманами им не хватает ни знаний, ни авторитета. При этом выстраивание политики Кремля по отношению к мусульманскому сообществу все время связано с так называемым сепаратизмом. Я думаю, что федеральному центру нужно учитывать вот такие тонкие моменты, когда Москва работает с иноязычным или с инорелигиозным населением.
– Большие деньги крутятся вокруг муфтията в Татарстане?
– В Татарстане вообще крутятся большие деньги. Потому что и Универсиада будет, идет строительство, федеральный центр дотирует, и местная власть вкладывается. А вот что касается хаджа - я не думаю, что есть люди, которые способны из-за этих денег пойти на такие преступления. Но вполне возможно, что были перегибы федеральной и республиканской власти, когда они пытались бороться с ваххабитами и салафитами. Например, в 2010 году в одном из районов были убиты три человека, которых обвинили в организации терактов, хотя была возможность взять их живыми. Все было очень туманно, никаких толковых разъяснений, дело закрыли. А когда государство перегибает палку с репрессиями, всегда найдутся обиженные, их родственники. Возьмем тех же "черных вдов" на Северном Кавказе. И по-человечески непонятно, и логикой не объяснить: почему эти женщины идут на такие дела? А идут! В Татарстане вполне может быть, что нашлись люди, которые решили, что другого пути у них не осталось.
Москва, когда работает с регионами, особенно с проблемными, такими как Чечня и Татарстан, пытается делать ставку на силу. А ведь есть объективные интересы и у татар, и у башкир – в том, что касается языка, культуры, религии. Федеральная власть пытается иногда силой закрыть нормальные пути выражения этих национальных интересов. Например, в России запрещено создавать партии на религиозной, этнической основе. Татары фактически лишены возможности защищать свои права на федеральном уровне. Есть автономия, которая признана властью, но она должна заниматься только культурными, языковыми, театральными, книжными и прочими делами. Защищать политические интересы татарского населения практически невозможно. Федеральная власть закрыла этот клапан, а пар там накапливается. То же самое – с исламом. Можно ходить в мечети, молиться, держать пост, иногда совершать хадж, но нельзя требовать себе равных прав, например, с теми, что имеют православные в России. То же самое происходит с нынешней оппозицией, когда закрываются нормальные каналы общения с властью. Вот тогда и появляются такие эксцессы.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
Об этом размышляет директор Службы вещания на татарском и башкирском языках Радио Свобода Рим Гильфанов:
– Постараюсь просто порассуждать, а не давать какие-то свои версии случившегося. Федеральному центру выгоднее, видимо, видеть в первую очередь ваххабитский след. Потому что Казань – геополитически важный регион, во-первых. Во-вторых, Татарстан стоит перед важными событиями – в следующем году в республике пройдет Универсиада с огромным количеством гостей. Понятно, что накануне такого мероприятия в интересах федерального центра как-то зачистить пространство, чтобы Универсиада прошла без всяких эксцессов.
С другой стороны, республиканской власти выгоднее представить это дело бизнес-разборкой, потому что политики в Казани позиционируют Татарстан как регион толерантного сосуществования ислама и православия. Не случайно и представитель СК Владимир Маркин сказал, что новый муфтий начал борьбу с ваххабитами, и в то же время ограничил работу хадж-компаний. Кстати, новый муфтий получил должность "на конфликте", когда местные власти, как и федеральный центр, не были довольны прежним муфтием, который был обвинен в том, что потакал радикальным течениям.
– Верно ли будет сказать, что прежний муфтий – из команды Минтимера Шаймиева, а новый – из команды нынешнего президента Миниханова?
– Каждый из муфтиев понимал ситуацию по-своему. Видимо, новому поставили другие задачи. Муфтият сам по себе – это не чисто исламская организация, а больше административное подразделение, которое было придумано властью. Первый муфтият в России был создан Екатериной Второй именно для того, чтобы держать мусульманское население под контролем. В этом смысле муфтий – всегда представитель власти. Какие задачи ставит власть, такой и будет муфтий.
– А понятно, какие задачи поставили перед новым муфтием?
– Он пришел, чтобы восстановить позиции, как мы говорим, традиционного ислама. Но власть это понимает по-своему, нормальные мусульмане – по-своему. Власть это понимает в том смысле, что религия никоим образом не должна вмешиваться в светские дела. А в исламе, как вы знаете, политика всегда присутствует. Особенно, когда открылись границы, и много студентов из Татарстана поехали учиться в Турцию, в страны Ближнего Востока, прежде всего, в Саудовскую Аравию, в Малайзию, в Пакистан. Они возвращались с другими знаниями об исламе. Российское руководство - особенно после чеченской кампании - решило, что с этим нужно что-то делать. Но если делать это так, как привыкла российское власть, когда инакомыслие пытаются подавить просто силой, то в итоге и могут произотйи подобные казанским события.
– Радикальный ислам представляет сейчас угрозу для Татарстана?
– Думаю, что нет. Потому что влияние ваххабитов, как бы об этом не трубили в федеральных СМИ, в республике ничтожное. Если позиции ваххабитов и усиливаются, то только из-за того, что государство не умеет работать с мусульманской уммой. Государство хорошо сотрудничает с православной церковью, потому что эта церковь для власти как бы родная. А для сотрудничестве с мусульманами им не хватает ни знаний, ни авторитета. При этом выстраивание политики Кремля по отношению к мусульманскому сообществу все время связано с так называемым сепаратизмом. Я думаю, что федеральному центру нужно учитывать вот такие тонкие моменты, когда Москва работает с иноязычным или с инорелигиозным населением.
– Большие деньги крутятся вокруг муфтията в Татарстане?
– В Татарстане вообще крутятся большие деньги. Потому что и Универсиада будет, идет строительство, федеральный центр дотирует, и местная власть вкладывается. А вот что касается хаджа - я не думаю, что есть люди, которые способны из-за этих денег пойти на такие преступления. Но вполне возможно, что были перегибы федеральной и республиканской власти, когда они пытались бороться с ваххабитами и салафитами. Например, в 2010 году в одном из районов были убиты три человека, которых обвинили в организации терактов, хотя была возможность взять их живыми. Все было очень туманно, никаких толковых разъяснений, дело закрыли. А когда государство перегибает палку с репрессиями, всегда найдутся обиженные, их родственники. Возьмем тех же "черных вдов" на Северном Кавказе. И по-человечески непонятно, и логикой не объяснить: почему эти женщины идут на такие дела? А идут! В Татарстане вполне может быть, что нашлись люди, которые решили, что другого пути у них не осталось.
Москва, когда работает с регионами, особенно с проблемными, такими как Чечня и Татарстан, пытается делать ставку на силу. А ведь есть объективные интересы и у татар, и у башкир – в том, что касается языка, культуры, религии. Федеральная власть пытается иногда силой закрыть нормальные пути выражения этих национальных интересов. Например, в России запрещено создавать партии на религиозной, этнической основе. Татары фактически лишены возможности защищать свои права на федеральном уровне. Есть автономия, которая признана властью, но она должна заниматься только культурными, языковыми, театральными, книжными и прочими делами. Защищать политические интересы татарского населения практически невозможно. Федеральная власть закрыла этот клапан, а пар там накапливается. То же самое – с исламом. Можно ходить в мечети, молиться, держать пост, иногда совершать хадж, но нельзя требовать себе равных прав, например, с теми, что имеют православные в России. То же самое происходит с нынешней оппозицией, когда закрываются нормальные каналы общения с властью. Вот тогда и появляются такие эксцессы.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"