Поддержанная несколькими известными в мире рок-группами, и петербургским художником, зашившим себе рот в знак протеста против репрессий против Pussy Riot, и распятой на кресте в знак мучений российской демократии девушкой, акция девушек-"кощунниц" сама рождает новые смыслы - политические и художественные.
Об этом в эфире Радио Свобода - московский культуролог Ян Левченко:
– Громкая история с Pussy Riot действительно несколько изменила вектор самого протестного восприятия, с этим нельзя не согласиться. Собственно, вообще говоря, мне вся эта история представляется преувеличенной – разумеется, не в исполнении самих участниц Pussy Riot, а со стороны как СМИ-сообщества, так и со стороны тех, кто выступает в поддержку этих барышень. Ничего экстраординарного не произошло – если не принимать во внимание ситуацию, в общем, довольно нездоровую, как выяснилось, в России. Панк-молебен Pussy Riot диагностировал абсолютно нездоровое отношение к художественным акциям в России – то, что при ряде косметических изменений, которые произошли в отношении к современному искусству, ситуация все равно остается критической. С другой стороны, оказалось, что при дефиците событий даже такое мероприятие, как панк-молебен в Храме Христа Спасителя "Богородица, Путина прогони", может привести к таким последствиям.
– Акция Pussy Riot фактически вылупилась из акций группы "Война". Можно говорить о связи этих двух групп, можно говорить просто о контексте, в котором воспринимаются их выступления. Можно ли сказать, что этот процесс освоения современными художниками или художниками-акционистами общественно-политического пространства идет по нарастающей в России? Или это просто не более чем стечение обстоятельств?
– Ну, конечно, это не стечение обстоятельств. Мне кажется, что Россия здесь включается в некий глобальный тренд. Журнал "Тайм" делал некую картографию протестных движений в мире: там наглядно видно, что этот процесс действительно нарастает, и в нем принимают участие не только художники, а все больше и больше недовольных. Результатом становится своеобразная вирулентность этого процесса, когда все заражают друг друга, и волна – все больше и больше. На недавней Берлинской биеннале группа "Война", в общем-то, ничего не сделала. Но по признанию главного куратора, само присутствие "Войны" было очень важным для биеннале – не важно, делала она там что-то или нет. В этом смысле, конечно, "Война", на самом деле, может уже ничего не делать: о ней уже снимают фильмы – и это важнее, чем она сама.
Что касается Pussy Riot – конечно, они связаны с группой "Война", а с другой стороны, они конкуренты. На поле радикальных акций не так много места, и понятно, что отпочковываться бесконечно друг от друга такие проекты не могут. Pussy Riot, что называется, не успели показать, что они еще умеют. И власть тоже в данном случае, получается, работает на поле современного искусства – как бы подчеркивая, что тут можно проявить себя всего один раз, а дальше будет СИЗО.
– Получается, что одна провокация рождает другую провокацию. Власть играет во всех этих случаях какую-то свою роль, охранительную функцию, которая сама по себе гарантирует, что это движение последовательно будет продолжено. В таком случае у этого процесса может быть какое-то качественное изменение? Или это будет такая же тонкая цепочка псевдо- или действительно художественных акций?
– Это зависит от массы привнесенных обстоятельств, и мы с вами это прекрасно понимаем. Все говорят о поражении революции 1968 года - это неправда: мир стал прозрачнее, Европа стала прислушиваться к слабым и так далее. Это прямое следствие. Если этого не будет, то мы можем получить цепочку революций, которые будут обслуживаться художниками на первом этапе победы или войны – потому что любая революция сопровождается войной, а затем этих художников будут точно так же перемалывать и отбрасывать, как это было в свое время и в советской России, и в гитлеровском Третьем рейхе: и там, и там можно говорить об эстетизации политики, о сближении политики и искусства. Собственно, Вальтер Беньямин говорил об эстетизации политики применительно к фашизму в конце своей книжки "Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости". Это довольно смутный и загадочный тезис, но очень запоминающийся: фашизм - это эстетизация политики. И когда сейчас говорят "вот, мы видим эстетизацию политики", нужно все-таки осторожно к этому относиться. И желательно помнить тезисы Беньямина.
– Мы наблюдаем интернационализацию истории Pussy Riot или группы "Война": в их поддержку выступают знакомые фигуры в мире шоу-бизнеса, массовой культуры. Художник Бенкси заступался за группу "Война", несколько знаменитых рок-групп выступают в поддержку Pussy Riot. В то же время волна общественных протестов в России – быть может, значительно более важная политически – была принята за границами РФ достаточно спокойно, только теми людьми, которые профессионально связаны с осознанием этой реальности: политики, правозащитники, журналисты – и все. Почему именно вот это провокативное искусство смогло значительно больше рассказать широкой международной аудитории о том, что происходит в России?
– Язык искусства чаще всего все-таки язык международный, некая кодовая система, которая может афористически, отказываясь от необходимых подробностей, деталей, и – самое главное – от национального языка, рассказать о некоторых проблемах и нащупать общие болевые точки. Рок-музыку в Советском Союзе слушали, не понимая не слова по-английски, и она символизировала как бы несогласие с властью. С помощью языка искусства гораздо проще рассказать о чем-то и найти общее – и таким образом объединить некоторые общественные страты с помощью этого языка. Другое дело, что к этому языку довольно редко обращаются собственно те, кто берут на себя миссию объединения, а именно - упомянутые политики.
– Лозунг "За честные выборы!" был особенно остро актуален для движения протеста в России полгода назад. Один из нынешних лозунгов - это освобождение участниц группы Pussy Riot. Добавило ли это энергии протестному движению?
– Протестное движение, мне кажется, пробуксовывает не из-за того, что Pussy Riot вытесняют собой лозунг "За честные выборы", а из-за того, что оно не знает, куда развиваться: оно, собственно, родилось как состоявшееся. Оно четко понимает, что оно просто не хочет этих конкретных людей. А кого оно хочет вместо этих людей, а что оно будет делать, а как оно будет развиваться? Есть зубодробительная серьезность, представление о себе как о носителях некоторой миссии. Это чрезвычайно опасно, как мне кажется. Через два года после работы Беньямина, упомянутой мной, вышла книжка голландского культуролога Йохана Хёйзинги "Homo Ludens" – "Человек играющий". Хейзинга говорил о том, что именно уменьшение игрового элемента культуры, как бы настаивание на том, что культура и особенно политика - это вещи очень и очень серьезные, приводят к тому, что в Европе появляются все более и более опасные режимы. Он не писал об этом напрямую, потому что это был 1938 год.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
Об этом в эфире Радио Свобода - московский культуролог Ян Левченко:
– Громкая история с Pussy Riot действительно несколько изменила вектор самого протестного восприятия, с этим нельзя не согласиться. Собственно, вообще говоря, мне вся эта история представляется преувеличенной – разумеется, не в исполнении самих участниц Pussy Riot, а со стороны как СМИ-сообщества, так и со стороны тех, кто выступает в поддержку этих барышень. Ничего экстраординарного не произошло – если не принимать во внимание ситуацию, в общем, довольно нездоровую, как выяснилось, в России. Панк-молебен Pussy Riot диагностировал абсолютно нездоровое отношение к художественным акциям в России – то, что при ряде косметических изменений, которые произошли в отношении к современному искусству, ситуация все равно остается критической. С другой стороны, оказалось, что при дефиците событий даже такое мероприятие, как панк-молебен в Храме Христа Спасителя "Богородица, Путина прогони", может привести к таким последствиям.
– Акция Pussy Riot фактически вылупилась из акций группы "Война". Можно говорить о связи этих двух групп, можно говорить просто о контексте, в котором воспринимаются их выступления. Можно ли сказать, что этот процесс освоения современными художниками или художниками-акционистами общественно-политического пространства идет по нарастающей в России? Или это просто не более чем стечение обстоятельств?
– Ну, конечно, это не стечение обстоятельств. Мне кажется, что Россия здесь включается в некий глобальный тренд. Журнал "Тайм" делал некую картографию протестных движений в мире: там наглядно видно, что этот процесс действительно нарастает, и в нем принимают участие не только художники, а все больше и больше недовольных. Результатом становится своеобразная вирулентность этого процесса, когда все заражают друг друга, и волна – все больше и больше. На недавней Берлинской биеннале группа "Война", в общем-то, ничего не сделала. Но по признанию главного куратора, само присутствие "Войны" было очень важным для биеннале – не важно, делала она там что-то или нет. В этом смысле, конечно, "Война", на самом деле, может уже ничего не делать: о ней уже снимают фильмы – и это важнее, чем она сама.
Что касается Pussy Riot – конечно, они связаны с группой "Война", а с другой стороны, они конкуренты. На поле радикальных акций не так много места, и понятно, что отпочковываться бесконечно друг от друга такие проекты не могут. Pussy Riot, что называется, не успели показать, что они еще умеют. И власть тоже в данном случае, получается, работает на поле современного искусства – как бы подчеркивая, что тут можно проявить себя всего один раз, а дальше будет СИЗО.
– Получается, что одна провокация рождает другую провокацию. Власть играет во всех этих случаях какую-то свою роль, охранительную функцию, которая сама по себе гарантирует, что это движение последовательно будет продолжено. В таком случае у этого процесса может быть какое-то качественное изменение? Или это будет такая же тонкая цепочка псевдо- или действительно художественных акций?
– Это зависит от массы привнесенных обстоятельств, и мы с вами это прекрасно понимаем. Все говорят о поражении революции 1968 года - это неправда: мир стал прозрачнее, Европа стала прислушиваться к слабым и так далее. Это прямое следствие. Если этого не будет, то мы можем получить цепочку революций, которые будут обслуживаться художниками на первом этапе победы или войны – потому что любая революция сопровождается войной, а затем этих художников будут точно так же перемалывать и отбрасывать, как это было в свое время и в советской России, и в гитлеровском Третьем рейхе: и там, и там можно говорить об эстетизации политики, о сближении политики и искусства. Собственно, Вальтер Беньямин говорил об эстетизации политики применительно к фашизму в конце своей книжки "Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости". Это довольно смутный и загадочный тезис, но очень запоминающийся: фашизм - это эстетизация политики. И когда сейчас говорят "вот, мы видим эстетизацию политики", нужно все-таки осторожно к этому относиться. И желательно помнить тезисы Беньямина.
– Мы наблюдаем интернационализацию истории Pussy Riot или группы "Война": в их поддержку выступают знакомые фигуры в мире шоу-бизнеса, массовой культуры. Художник Бенкси заступался за группу "Война", несколько знаменитых рок-групп выступают в поддержку Pussy Riot. В то же время волна общественных протестов в России – быть может, значительно более важная политически – была принята за границами РФ достаточно спокойно, только теми людьми, которые профессионально связаны с осознанием этой реальности: политики, правозащитники, журналисты – и все. Почему именно вот это провокативное искусство смогло значительно больше рассказать широкой международной аудитории о том, что происходит в России?
– Язык искусства чаще всего все-таки язык международный, некая кодовая система, которая может афористически, отказываясь от необходимых подробностей, деталей, и – самое главное – от национального языка, рассказать о некоторых проблемах и нащупать общие болевые точки. Рок-музыку в Советском Союзе слушали, не понимая не слова по-английски, и она символизировала как бы несогласие с властью. С помощью языка искусства гораздо проще рассказать о чем-то и найти общее – и таким образом объединить некоторые общественные страты с помощью этого языка. Другое дело, что к этому языку довольно редко обращаются собственно те, кто берут на себя миссию объединения, а именно - упомянутые политики.
– Лозунг "За честные выборы!" был особенно остро актуален для движения протеста в России полгода назад. Один из нынешних лозунгов - это освобождение участниц группы Pussy Riot. Добавило ли это энергии протестному движению?
– Протестное движение, мне кажется, пробуксовывает не из-за того, что Pussy Riot вытесняют собой лозунг "За честные выборы", а из-за того, что оно не знает, куда развиваться: оно, собственно, родилось как состоявшееся. Оно четко понимает, что оно просто не хочет этих конкретных людей. А кого оно хочет вместо этих людей, а что оно будет делать, а как оно будет развиваться? Есть зубодробительная серьезность, представление о себе как о носителях некоторой миссии. Это чрезвычайно опасно, как мне кажется. Через два года после работы Беньямина, упомянутой мной, вышла книжка голландского культуролога Йохана Хёйзинги "Homo Ludens" – "Человек играющий". Хейзинга говорил о том, что именно уменьшение игрового элемента культуры, как бы настаивание на том, что культура и особенно политика - это вещи очень и очень серьезные, приводят к тому, что в Европе появляются все более и более опасные режимы. Он не писал об этом напрямую, потому что это был 1938 год.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"