Марина Тимашева: Мы с Ильей Смирновым уже обсуждали книгу Татьяны Таировой-Яковлевой про Мазепу А теперь - “Гетманы Украины” от издательства “Центрполиграф”. Это что, полная портретная галерея?
Илья Смирнов: Не совсем. Перечислить героев книги?
Марина Тимашева: Зачитайте весь список, пожалуйста.
Илья Смирнов: По оглавлению. Петр Сагайдачный, Богдан Хмельницкий, Иван Выговский, Иван Богун, Петро Дорошенко, Демьян Многогрешный, Иван Самойлович, Остафий Гоголь, Филипп Орлик, Данило Апостол, Кирилл Разумовский. И здесь тонкость. Слово “гетман”, как и, например, “маршал”, имело разные значения, соответственно, отличался и ранг тех руководящих работников, которых этим словом называли. Если мы остаемся в границах Речи Посполитой, не углубляясь на Запад, то там коронный, польный, наказной гетманы – все это военачальники. А вот гетман Украины – высшее должностное лицо, в ходе Освободительной войны соединившее в своих руках военную и гражданскую власть. Вроде герцогов, только не наследственные. “Пресветлый государь” (72) Богдан Хмельницкий и потом еще Самойлович пытались сделать свое звание наследственным, но, слава Богу, безуспешно.
Марина Тимашева: Почему “слава Богу”?
Илья Смирнов: Ну, как-то Юрий Богданович Хмельницкий не оправдал надежд (329). То есть, возвращаясь к оглавлению: Сагайдачный всё-таки в ряд “гетманов Украины” не совсем вписывается, как более ранний персонаж…
Марина Тимашева: Но о нём даже в песне поется
Кубанський Козачий хор — Ой, на горі та й женці жнуть.
Илья Смирнов: Если в народную песню попал, то, конечно, и в историческую книгу включить не жалко. Иван Богун. Автор сама же признает, что он “собственно гетманом никогда не был”, просто “являлся столь яркой личностью…, что не рассказать о нем нельзя” (8). Филипп Орлик - стал называться гетманом, извините, в Турции, получил от султана “диплом” на “владение “всей Украиной” (391). Конечно, очень почетно, на стенку повесить, но всё-таки недостаточно для легитимного правления совсем в другой стране. С другой стороны, были несомненные гетманы, которых в галерею почему-то не включили. Вышеупомянутый Хмельницкий младший. Иван Брюховецкий. Иван Скоропадский. Павел Тетеря.
Но поскольку книга Татьяны Геннадьевны Таировой-Яковлевой, хоть и содержит необходимые ссылки на источники, как в академическом издании, но по жанру всё-таки популярная - может быть, нет и необходимости строго соблюдать протокол. Важнее - общее адекватное представление об эпохе.
Марина Тимашева: То есть, в книге нет тех недостатков, которые Вы отмечали в исследовании про Мазепу?
Марина Тимашева: Поясните, что именно здесь не так.
Илья Смирнов: Нация – явление достаточное позднее, она связана с капиталистическим развитием, а слово “возрождение” предполагает существование на Украине нации (или наций) еще раньше ХVII века. Это, простите, когда? Или в украинской элите вдруг обнаруживается некая, вполне позитивная “государственная группировка”, а “государственность” ее в том, что “против царя Московского” – “мы под царем не думаем оставаться, когда знаем, что царь не даст нам таких вольностей, которые мы имели от короля его милости” (214). Или вот глава 5 про Дорошенко начинается такими словами: он “был человеком глубоких и искренних убеждений… Его можно назвать одним из самых бескорыстных гетманов Украины, ведь собственные интересы и власть он ценил значительно меньше общественных идеалов” (231). Но дальше автор выдает нам фактический материал. И про бескорыстие, и про идеалы. Каковые проявились еще до того, как “человек глубоких убеждений” стал гетманом. “Воевода Г.Г. Ромодановский … назначил Прилуцким полковником Якова Воронченко (а не Дорошенко! – И.С.) … Не приходится удивляться, что Дорошенко стал одним из тех старшин, кто подписал Гадячский договор с Речью Посполитой… Вскоре Дорошенко снова меняет свои политические симпатии. Возможно, одной из причин стало то, что ни он сам, ни его брат Степан, присутствовавший на сейме в Варшаве…, не получили от поляков шляхетства” (233). В декабре 1659 г. он в Москве «в составе делегации полковников” (234). Но через год – опять в Речи Посполитой, “назначен наказным гетманом для военных операций против русских войск … на Левобережье” (234), он получает-таки вожделенное “польское шляхетство”, плюс к тому “король пожаловал Петру местечко Гуляйполе”, и вот новоиспеченный феодал уже “подавляет бунт … Ивана Поповича” (234). То есть своих же недавних товарищей казаков. А потом вовсе замечательный поворот. Цитирую: “мне гетманство дано не от королевского величества…, а дано мне гетманство от крымского хана и всю надежду я полагаю на хана” (241).
Марина Тимашева: Я уже немножко запуталась.
Илья Смирнов: Боюсь, что и сам герой временами путался, кому в каком порядке присягал. Итак, “Дорошенко с ордой устремились на Правый берег… Татары распустили загоны, набирая ясыр (то есть рабов для продажи на невольничьих рынках). Получив богатую добычу, вернулись в Крым…” (244). “С помощью Орды Дорошенко планировал, в частности, расправиться с запорожцами” (248). Но самые яркие из его “общественных идеалов” связаны с передачей Украины под власть турецкого султана. “Турецкий посол вручил ему (Дорошенко) знаки протекции (256)”. “По дороге турки вырезали население всех местечек. Лодыжин… постигла страшная участь: все мужское населенные было убито, а женщины и дети отданы в полон… Оттуда турки устремились к Умани… Когда сопротивление было сломлено, … начали резать всех подряд… Попрятавшихся в подвалах жителей задушили дымом, остальных убили… Не осталось ни одного целого здания” (277) И так далее. “Большая часть населения просто бросала всё и бежала, куда глаза глядят… Зачастую на Левый берег.. к Самойловичу” (гетману – конкуренту – И.С.)… Что страшно злило и оскорбляло Дорошенко. Вместе с татарами он перехватил один такой обоз переселенцев числом до десяти тысяч. Сопротивлявшихся перебили, а остальных отдали в ясыр” (279).
Понимаете, здесь проблема не в жестокости или вероломстве, политика вообще грязное дело. Но в серьезной политике еще просматривается какой-то более-менее долгосрочный расчет, стратегия, интересы классов и социальных групп. А в данном случае – хаотичные метания под действием сиюминутных побуждений и случайных выгод.
Вот Остафий Гоголь, даром что предок великого писателя. “Поражение турецкой армии стало причиной того, что в марте 1674 г. Гоголь присягнул с другими Правобережными полковниками царю…”, летом того же года он “обратился за помощью к туркам и татарам. Получив татар от калги – султана…, предпринял попытки завладеть Черновцами и Шаргородом” (372), осенью всё того же урожайного года он уже присягает “на верность Речи Посполитой” (373).
Про Филиппа Орлика сказано теоретически, то есть идеологически, что он “положил себя на алтарь служению идеалу освобождения Украинского гетманства” (397), а фактически опять всё то же самое: “в феврале 1711 г. Орлик вступил в Правобережье… В составе объединенного войска находились и поляки – сторонники Станислава Лещинского” и “буджацкая и белгородская орда Мегмет-Гирея (тридцать тысяч)… обдирали и опустошали церкви, превращая некоторые из них в конюшни, полностью сжигая другие… Переворачивали алтари…, глумились над иконами… Насиловали девушек, убивали людей обоего пола… Весь край от Роси и Тетерева до Днепра был опустошен” (389), тысячи людей уведены в рабство. Не удовлетворившись таким “освобождением”, “Орлик выдвинул план окатоличивания Украины, надеясь таким образом получить поддержку Ватикана” (398).
Глава за главой - иллюстрации к словам Петра Великого, что в промежутке от Богдана Хмельницкого до Скоропадского гетманы были “изменниками, от чего много потерпело государство российское, особенно Малороссия”, и пока не найдется “надежного человека”, лучше с гетманами “не докучать” (418). Книга дает наглядный ответ, почему в ХVII веке не состоялась украинская государственность, а вместо нее – так называемая “Руина” (220). Целая эпоха так называется.
Марина Тимашева: А должна была состояться и называться как-то по-другому?
Илья Смирнов: Почему нет? Многие государства сначала были чьими-то вассалами, провинциями, колониями. Голландцы или швейцарцы, отделившись от своих феодальных правителей, сумели наладить самостоятельную жизнь. В данном же случае ни крестьяне, ни горожане так и не стали самостоятельной политической силой…
Марина Тимашева: А казаки?
Илья Смирнов: Верхушка их стремительно феодализировалась и усваивала чисто дворянское презрение к “анархическому крылу и черни” (235). Это формулировка Т.Г. Таировой – Яковлевой. А я вспоминаю книгу Бориса Моисеевича Пудалова о Смутном времени, мы ее недавно обсуждали, и там очень разумное предложение коллегам историкам быть внимательнее с казачеством, потому что в ХVII в. “это не крестьяне и не ремесленники…, социальные интересы всех этих групп отнюдь не совпадали” (Смутное время…, с. 58). И на украинском материале мы видим сложное переплетение в казачестве элемента трудового демократического (поскольку в массе своей все-таки потомки беглых крестьян) – с разбойным и наемническим. Сагайдачный командовал героическими походами против турецких крепостей и невольничьих рынков, где были освобождены “многочисленные христиане – невольники, чья радость не поддавалась описанию” (19), но получив “двадцать тысяч злотых” от Речи Посполитой, тот же Сагайдачный идет походом на Москву - уничтожать православных единоверцев, “включая женщин, детей и даже младенцев” (29). Царское правительство на этот фоне выглядит, действительно, как наименьшее из зол, вот гетмана Многогрешного сместили, судили в Москве – по доносам из его же окружения – приговорил к смерти за измену, но потом простили, он еще выполнял ответственные военные и дипломатические поручения на восточных границах (310). Дорошенко после всего, что учинил, явился с повинной – и его назначили “воеводой на Устюге Великом” (287). Уж на что Петр Первый не самый добродушный руководитель, но вот Данило Апостол был соучастником Мазепы, быстро сообразил, что поставил не на ту карту, вернулся от шведов обратно к царю, и “сказывал, что он был при Мазепе поневоле” (412), конечно, оправдания шиты белыми нитками, но ничего, он стал “одним из богатейших людей Российском империи” и даже гетманом в конце концов. И в этом своем лояльном качестве он один из самых симпатичных героев книги, потому что действительно заботился о благосостоянии и просвещении людей. Как, кстати, и последний гетман Кирилл Разумовский: “доступен, со всеми ласков, полон остроумия и легкой иронии… В отличие от большинства других “князей”, выбившихся из “грязи”, никогда не забывал своего прошлого. В его дворце, в роскошном шкафу из розового дерева, хранилась пастушья свирель и простонародное платье “кобеняк”, в котором будущий гетман в юности пас овец” (453).
Марина Тимашева: То есть, из книги получается, что выбор Богдана Хмельницкого был правильный?
Илья Смирнов: А какие еще варианты? Обратно в Речь Посполитую, которая сама распадалась под грузом феодальных “вольностей”? Включить Украину в исламский мир? Для этого потребовалось бы существенно изменить состав не только элиты, но и населения в целом. Что, кстати, турецкие спонсоры Дорошенко уже пробовали осуществлять: “турки всерьёз разрабатывали план перемещения местного населения на другие территории, а на землях Подолии начали селить татар” (269). У Освободительной войны было, как известно, два основных мотива (51), социальный и религиозно-этнический, которые в реальности тесно переплетались, потому что даже при формально равном статусе православный всё равно стоял ниже католика (41). Так что для “гетманства, созданного под лозунгом защиты православия” (399) все дороги вели в Третий Рим, к единственному полновластному государю одной с Украиною веры.
Дабы не создавать впечатления, что я с Татьяной Геннадьевной согласен только по части фактов, но не оценочных суждений, приведу одну ее мысль. Ближе к концу книги, вспомнив в связи с Остафием Гоголем другого Гоголя, того, который прославил эту фамилию на весь мир, она пишет так: одни его “называют великим русским писателем”, а другие “великим украинским”. Мы склонны считать термин “российский” наиболее приемлемым для Николая Васильевича” (374).
Вот такое направление мысли мне нравится. В результате тех драматических, а часто и трагических событий, которые описаны в книге “Гетманы Украины” сформировались наша общая история и общая культура, которые уже не разделить.